Текст книги "Героиновая пропасть"

Глава четырнадцатая
И НА СТАРУХУ БЫВАЕТ…

Смотрящим в камере, куда поместили Сиповатого, был худощавый, но ширококостный мужик с выпученными глазами и губастым ртом. Возможно, за эти, чисто внешние, признаки его называли Карасем.

Уже на второй или третий день Карась поманил к себе Сиповатого.

– Слушай сюда, Сипа, – негромко начал он. Кличка Сипа была известна в камере. – У тебя с Боровом-то был базар? До разборок не дошло?

– А чего это тебя, Карась, интересует? – недружелюбно спросил Сипа.

Несмотря на свою грубость и ставшую привычной наглость, он мог, когда хотел, быть и мягким, вкрадчивым. Но свое знакомство, а тем более какие-то дела с Боровом ни с кем обсуждать не собирался. Даже со смотрящим.

В камере бывший капитан старался изображать из себя жертву ментовских интриг. Им надо план выполнять, вот они и метут все, что попадается под руку. Даже заслуженных ветеранов, отдававших свои молодые жизни и получавших за то блестящие железки от родной Отчизны вместо вечной благодарности, и тех не то что совсем не уважают, а просто-таки держат за быдло!

А вопрос смотрящего был неприятным. С какого бока ему Боров понадобился?

– Ты гляди, однако, Сипа, – как-то невразумительно заметил на грубость смотрящий, – и махалки свои на ночь не отстегивай, – это он намекал определенно на протезы, которые перед коротким сном поневоле приходилось снимать Сипе.

– А чего тебе мои махалки? – совсем уже с вызовом спросил Сипа. – Самому спать мешают?

– Мне не мешают, – лениво отозвался смотрящий. – А ты не борзей, невелика гнида, могём и подвинуть. Потому постерегись, Сипа, предупреждаю, хотя и не должен. Вали отдыхай, твоя очередь, – и словно бы между прочим, как совсем не относящееся к делу, добавил: – Малява про тебя пришла.

– О чем? – вскинулся Сипа.

– А вот на перышко посадят, тогда и сам узнаешь. Иди отсюда.

Продолжать дальнейший разговор было бессмысленно: смотрящий отвернулся и занялся своими делами. А Сипа сразу повел себя неправильно и теперь не мог рассчитывать на какое-то снисхождение.

«Могём и подвинуть!» – Ни хрена себе?!

Сипа сел на угол своей шконки, подогнул скрипящий протез ноги и стал исподволь рассматривать сидельцев. В камере их было относительно немного – всего пятнадцать человек на восемь шконок, поэтому и спали по очереди.

«Так кто же из них? – размышлял он. – И кто прислал маляву? И почему этот Боровом интересовался? Был ли базар?.. Не дошло ли до разборки?..»

По всему выходило, что малява поступила от Борова. Ну что это за гад, рассказывать Сипе не надо было. И что Боров и сам такой же отморозок, как его «быки», – тоже. Но где он, Сипа, им дорогу перешел?

А может, они просто боятся, что он рот откроет? Вот и решили заранее избавиться? Да, за Боровом не заржавеет… Или же Джамал его на это дело вынудил.

А ведь тот муровский генерал сказал, что Боров уже заговорил! Вот оно! Значит, заговорил, а теперь все хочет прикрыть им, Сипой?! А ху-ху не хо-хо? Больно много умных да решительных развелось!

В любом случае он боевой офицер и его на фуфло не возьмешь! Не всей же камерой кинутся, тут настоящих-то уголовников раз-два – и обчелся! Двоим-троим врезать, остальные отвалят! Да, действительно, о протезах надо в первую очередь думать. Без них как без рук…

Вот сказал себе и усмехнулся: хреновый юмор получается – без руки – как без рук…

Подумав, Сипа даже испытал определенную благодарность к смотрящему. В самом деле, не должен был он говорить о маляве. Предупреждать опасно. Узнают – еще самого заточкой в бок угостят. А вот сказал, значит, все очень серьезно.

И Сипа решил малость опередить события. Он подгреб к «волчку» на двери и застучал по ней кулаком. А когда окошко открылось, негромко, чтобы не вся камера слышала, заявил, что хочет видеть следователя. И срочно!

Контролер как-то странно посмотрел на Сипу, усмехнулся и ответил, что передаст.

– Ступай на место! – неожиданно приказал он.

«Вот сука!» – подумал Сипа, возвращаясь к своей шконке, и решил, что до вызова к следователю глаз не сомкнет. Все вытерпит, а зарезать себя во сне, как какого-нибудь борова, не позволит. Пусть и не надеются, сволочи!..

Может, кто-то и звонил Турецкому, чтобы сообщить о желании подследственного Сиповатого дать показания, а может, и не звонил. Не проверить, поскольку самого Александра Борисовича в кабинете не было. А сидел он уже добрых полчаса в машине, припаркованной в стороне от подъезда, где жил Селезнев, и держал в руках трубку мобильника для экстренной связи с Вячеславом.

Окна в машине были затененные до такой степени, что сидящему внутри Турецкому казалось, будто на улице давно уже вечер.

Мимо проходили люди – бабка старая совсем, с клюшкой и тяжелой кошелкой. Парень с девицей. Эти явно свои – слишком откровенно беспечны. Пожилой мужчина, на ходу читающий газету. Он вошел в парадное, не глядя на дверь, так же и код набрал, словно на ощупь, по привычке…

Из собственного опыта Турецкий знал, что, наблюдая, нельзя быть все время напряженным – устанешь быстро, потеряешь бдительность. Собранным – другое дело. Поэтому он все время делал круговые движения плечами, разминал пальцы, двигал ногами и тут же расслаблялся.

Странного, с его точки зрения, человека Александр Борисович отметил про себя, едва тот вошел под арку во двор. А странность заключалась в том, что был он – никакой. А так не бывает, каждый обладает индивидуальными чертами. Этот же казался высоким, но шел скособоченно. Движения были энергичные, но борода подчеркивала далеко не юношеский возраст. И еще – в этом дворе он был чужой. Вот в чем дело! Он был внимательным, пожалуй, больше, чем требовала обстановка. Обычный же московский двор, в меру захламленный, заставленный разнокалиберными транспортными средствами, с увядающей чахлой зеленью, сохраняющей свой цвет из-за осенних дождей.

А этот бородатый, в шляпе с опущенными полями и закутанный в серый плащ, шел неторопливо, но как бы настороженно в то же время.

Понял наконец Турецкий, что его насторожило: не было в этом бородатом раскованности. Ну да, конечно, он здесь чужой, хотя прекрасно знает, что ему нужно, какой подъезд.

И он прошел было мимо, но в последний момент, изобразив задумавшегося человека, словно опомнился и, оглянувшись, как-то ловко шмыгнул к подъезду, где жил Селезнев.

Нажать код было делом нескольких секунд, значит, уже знал он его, после чего снова, как бы нечаянно оглянувшись, бopoдатый исчез в подъезде.

Турецкий набрал Славкин номер.

– Вячеслав, я не хочу ошибиться, но, по-моему, один уже прибыл. Высокий, бородатый. Взгляд – вороватый, – добавил на всякий случай.

– Понял, – ответил Грязнов. – Было три звонка, автоответчиком предпочли не пользоваться. Вероятно, проверка. Как, говоришь? Высокий, бородатый?

– Ага, серая шляпа с опущенными полями и серый же длинный плащ, в который он закутан, будто в простыню. Как, сам встренешь или подождем?

– Нет вопроса! Встрену. После того, как подождем. А вдруг он окажется сверхлюбопытным и пожелает в квартиру проникнуть?

– Слава, быстро! Как выглядит хозяйка? – Турецкий заметил торопливо вошедшую во двор женщину. Симпатичная высокая блондинка в ярко-красном плаще, черной шляпке и туфлях на модном каблуке. В руках две большие хозяйственный сумки.

– Блондинка в красном, – быстро проговорил Грязнов. – Саня, подстрахуй на всякий пожарный!

– Есть, конец связи, иду!

Турецкий передернул затвор «макарова», сунул под ремень спереди, выскочив из машины, «вякнул» сигнализатором и заспешил к подъезду. Но не успел: блондинка уже захлопнула за собой входную дверь.

Пока он открывал кодовый замок, пока, стараясь не шуметь, аккуратно закрывал за собой тяжелую дверь, пока стремительно поднимался пешком на пятый этаж, дверь лифта, в котором exaла женщина, хлопала двумя, как минимум, этажами выше.

Турецкий замер и тут же услышал едва слышный, сдавленный – не крик, нет, скорее, всхлип. Выхватив пистолет, он стремительно кинулся вверх и выскочил на последний перед пятым этажом пролет в тот момент, когда над ним, невидимая еще, распахнулась дверь и громкий голос Грязнова скомандовал:

– Эва! А ну, молодой и красивый, пусти женщину!

Турецкий поднялся еще на несколько ступеней и увидел того серого и бородатого, который левой рукой прижимал к себе женщину в красном, а правую, с пистолетам, прижимал к ее виску. Сумки женщины валялись на площадке, и из одной из них что-то текло. Какая-нибудь банка разбилась, мельком подумал Турецкий.

Бородатый представлял собой отличную мишень: открыты весь бок и правая сторона головы. Это видел и Грязнов, который левой рукой сделал предупредительное движение: не стреляй!

Александр Борисович и не стал. Но бородатый звериной своей интуицией почуял опасность и ловко крутанул женщину вокруг себя, защитившись сразу и от Грязнова, и от Турецкого. При этом он, видимо, с такой силой нажал на горло бедной женщине, что та странно задергалась и стала обвисать в руках бандита.

– Последний раз говорю: отпусти немедленно женщину и брось пистолет! – рявкнул Грязнов.

Но бородатый лишь отрицательно завертел головой.

– Стреляй, Саня! – крикнул Вячеслав, а когда бандит резко кинул руку с пистолетом в сторону Турецкого, сам выстрелил в потолок.

Бандит на миг замер, скрючившись, а затем неожиданно сильным броском кинул женщину прямо в Грязнова. Вячеслав не ожидал броска, но женщину успел подхватить, а сам поскользнулся на коврике перед дверью и рухнул на площадку вместе с женщиной.

Бородатый с криком «Алла!», словно огромная дикая кошка, прыгнул на Турецкого…

Правильно Костя Меркулов говорил: «Я, Саня, уже стар для ваших игрищ, но ты должен постоянно держать себя в форме. От этого жизнь иной раз зависит…»

Бородатый прыгнул. Полы его плаща, как крылья, взмыли в стороны. Не ждал этого Александр Борисович, но тело его, привычное к неожиданным ситуациям, защитилось само. Турецкий низко пригнулся к ступенькам, будто распластался, и бородатый бандит пролетел над ним вниз, по всему лестничному пролету, к сплошной стене впереди.

Удар там, внизу, был достаточно чувствительный. Вряд ли, конечно, разбился насмерть этот бородатый, но рожу свою ему чинить придется долго. Чтобы увериться, что от бандита больше опасности не предвидится, Турецкий в длинном прыжке через полтора десятка ступеней приземлился прямо ему на спину. А чтобы быть точным, да и наказание какое-никакое все же должно было последовать, он рассчитал прыжок так, чтобы каблуки обеих ног его пришлись прямо на крестец бородатого мучителя женщин. Не мог же в самом деле Александр Борисович простить кому бы то ни было столь варварского отношения к красивой женщине. Да еще блондинке с хорошей фигурой.

Под ногами послышалось нечто, похожее на «хряк!», после чего вмиг очнувшийся бандит взвыл и судорожно засучил ногами.

Турецкий сошел с него, рывком за шиворот перекинул на спину и аккуратно поднял за скобу отлетевший в сторону пистолет. С ним и поднялся на площадку.

Селезнев, присев на корточки, держал голову жены на коленях и осторожно похлопывал ее по щекам, приводя в чувство.

Грязнов отряхивался, мрачно чертыхаясь про себя.

– Да не хлопай ты ее, а воды принеси! – сказал грубо и, увидев поднимающегося Турецкого, добавил: – Давай, Саня, берись аккуратно, перенесем ее в квартиру. Дверь открой, муженек, твою…! Где б ты был, говорю!..

Когда женщину, начинающую приходить в себя, уложили на широком диване, Грязнов спросил у Турецкого:

– Не убежит? – и кивнул за дверь.

– Куда ему!

– Эй, да перестань ты ее лапать! – ткнул он полковника в плечо. – Ты плащ на ней расстегни, развяжи там… чего надо, грудь освободи, чтобы дышала… Я удивляюсь, Саня, – сказал, отворачиваясь от лежащей женщины и суетящегося над ней полковника, – неужели их всех так ничему и не научили? Даже собственную бабу в чувство привести не могут…

– Успеет еще, научится, – примирительно сказал Турецкий.

– Вряд ли уже, – тяжко вздохнул Грязнов и вытащил из кармана телефонную трубку. Нащелкал номер. – Привет, это Грязнов. Подошли-ка сюда ко мне криминалиста и врача. А следователь с опером уже на месте. Пиши адрес… Ну пойдем, Саня. А вы, Евгений Яковлевич, теперь, надеюсь, поняли, с кем дело имеете? Или все сомневаетесь? Ну так вот, если нет, садитесь и пишите. А вот, кстати, и ваш защитник. Привет, Николай, – сказал он вошедшему в приоткрытую дверь Щербаку. – А это твой клиент, – Грязнов показал на Селезнева. – Головой отвечаешь.

– А там, на площадке, не ваша работа? – спокойно спросил Щербак. – Здравствуйте, Александр Борисович.

– Его, – показал Грязнов на Турецкого.

– Вполне профессионально, – одобрил «работу» Щербак. – Лучше, пожалуй, даже я не справился бы. Ему вообще противошоковый неплохо бы.

– А у тебя есть? – спросил Грязнов.

– Все необходимое всегда с собой.

– Ну пойдем, сделай ему. А мы с ним поболтаем, Саня, да? Пока люди подъедут. Сдается мне, что мы с ним знакомы… Знаешь откуда? Это он меня в дом Джамала не пустил! Точно, узнал!..

Выходя, Турецкий остановился, прислушался и уловил наконец журчащий тонкий звук стекающей в фонтанчике воды. Подумал, неплохо бы вот эдакое соорудить у себя дома – для Ирины с Нинкой. Вот бы радовались. Но подумал об этом как-то посторонне. Ведь дорогое удовольствие, а «где деньги, Зин?»…

Было уже поздно, когда Турецкий с Грязновым уселись наконец в кабинете Кости Меркулова и занялись восхвалениями друг друга. Нет, в самом деле, смотри, сколько удалось дел провернуть!..

Вышедший проводить их на лестницу полковник Селезнев неожиданно узнал лежащего на полу бандита. Снял шляпу, плотно сидевшую на лысой голове, сказал:

– Я не уверен стопроцентно, но можно проверить. По-моему, это Ахмат… как это говорили? Оруженосец нашего Джамала Джафаровича, так?

В ответ Ахмат лишь яростно сверкнул глазами, чем окончательно и выдал себя. А теперь, даже если бы он стал клясться, что действовал исключительно по собственному почину, ему бы уже никто не поверил.

Пистолет эксперт-криминалист увез с собой, хотя и Турецкий, и Грязнов прекрасно понимали, что оружие «чистое» и предназначено было совсем для другого. Наверняка Ахмат собирался сперва прикончить супругу полковника, потом его самого, сымитировав самоубийство, а пистолет вложить в руку Селезнева. Ну что ж, вполне в духе некоторых плохих традиций, когда какой-нибудь султан или кто-нибудь из бывших советских «вершителей судеб», уходя и «хлопая на прощание дверью», на всякий случай забирал с собой и жену. Чтоб другому не досталась? Или из иных соображений?

Ситуация с пистолетом обсуждалась на лестнице, пока врач осматривал бандита, удивляясь, каким образом тот сумел нанести себе сразу столько увечий.

А когда все закончилось и бандита унесли вниз, Турецкий все-таки не удержался: уж очень не давал покоя ему тот фонтан в квартире.

– Странно, Евгений Яковлевич, – сказал он, приготовившись тоже спускаться. Грязнов уже пошел, но придержал шаг. – Детей у вас вроде нет… Так кому ж все то великолепие?

Селезнев молчал, но скулы его играли.

– Идем, Саня, – позвал снизу Грязнов, – еще много работы…

– Позавидовал, значит? – ухмыльнулся Меркулов.

– Да, Костя, – вздохнул Турецкий. – Грешен…

– Злей будешь, – подмигнул Грязнов.

– Да уж дальше некуда, – отмахнулся Турецкий. – А что касается этого Ахмата – его пришлось в госпиталь отправить, сильно разбился, понимаешь, при ударе о стену. Даже врач удивился.

Меркулов слушал, переводя подозрительный взгляд с Турецкого на Грязнова и обратно, но никакого подвоха с их стороны не замечал. Вот же спелись, сукины дети!..

– Но я полагаю, что будет очень правильно, если мы его проверим по чеченским делам. Надо будет дать толковую ориентировку. Кстати, осматривая его, врач заметил, что у него уже было тяжелое, судя по всему, осколочное ранение, после которого он лечился. Врач опытный, и если он говорит, что лечился не у нас, я считаю, верить ему можно. У них же, у эскулапов, свои заморочки, они друг друга по почерку узнают, представляешь, Костя?

– Ладно, ты мне зубы не заговаривай, – покачал поднятой ладонью Меркулов. – Что смогли узнать?

– А он молчал, сверкал глазами и зубами скрипел. Но мы знаем, кто он и откуда. Поэтому мы со Славкой подумали, что самым своевременным будет вызов сюда или на Петровку господина Багирова-младшего. У нас уже накопились вопросы к нему.

– Ты что по этому поводу думаешь, Вячеслав? – Меркулов посмотрел на Грязнова.

– Да я в общем-то согласен с Саней…

– Как-то не очень уверенно говоришь. Нет? Показалось?

Турецкий удивленно посмотрел на Славку: странно, ведь обсудили уже!

– Извини, Саня, – отчего-то морщась, сказал наконец Грязнов, – но пока мы ехали, мне еще одна мыслишка закралась в голову. Если не возражаешь, конечно?

– Да не тяни!

– Костя, я сегодня с Назаром разговаривал. С Назаровым, ты, возможно, помнишь его, он одно время у нас в ГУУРе пахал. А после его в Душанбе перевели.

– Знаю, о ком ты. Он сегодня там Агентство по наркотикам возглавляет.

– Вот-вот. Как я понял из нашего почти эзоповского разговора, у него имеется компра на Багирова-среднего, который, оказывается, недавно был у них и вел секретные переговоры. Можно догадаться о чем. Так вот, в этой связи я подумал, что, может быть, гораздо лучше было бы сейчас немного подождать? Ну взяли мы Ахмата. Пусть Джамал поволнуется, поищет его. Понервничает, наконец. А мне Назар обещал помощь, причем в самое, возможно, ближайшее время. Мы вправе его немного поторопить. А когда он выдаст нам необходимые материалы, мы и загребем одним махом двоих братьев. Что будет старший делать? Естественно, приведет в действие все механизмы, чтобы спасти их, вытащить из клетки, так? И я почти уверен, что он хоть и хитрый дипломат, но в крайних ситуациях никто не застрахован от ошибок, наверняка в чем-нибудь допустит промах. А мы постараемся оказаться рядом и с ходу возьмем eго за… – Грязнов оборвал свою убедительную речь и, зная, что Костя не выносит грубости, тем более расхожего мата, замолчал, глазами и жестом руки изобразив, что он имел в виду.

Оказалось еще более убедительно, и Турецкий расхохотался. А Костя только с легким осуждением, но и с улыбкой покачал головой.

– Есть логика, – согласился Турецкий. – Хотя очень хочется взять за это самое всю их шоблу.

– Ну что ж, господа юристы, – как в давние времена, сказал вдруг Меркулов, – я тоже готов согласиться с Вячеславом. Но тебе придется еще раз выйти на твоего Назара… Послушайте, ребятки, – словно вспомнил что-то, – а ведь я могу помочь! Ну как же! У меня есть один человечек в ФАПСИ…

– В нужный момент, Славка, – заметил Турецкий, – у нашего Кости всегда совершенно неожиданно находится именно «человечек», который к тому же обретается в нужном месте. Заметил?

– Старик, куда нам с нашим рылом! – развел руками Грязнов.

– Не острите, мальчишки, – неожиданно серьезно заметил Костя. – Вячеслав, я попробую, может быть, еще и сегодня обеспечить тебе закрытый канал. Чтоб вы могли поговорить без этих ваших эзопов. Грамотеи фиговы…

– И начнем действовать, исходя из результатов Славкиных переговоров, так? – как бы подвел итоги Турецкий.

– Вот именно. А пока займитесь чеченцем. Бумаги-то хоть при нем были?

– А как же! Без бумажки, без регистрации и прочего его любой постовой тут же в «обезьянник» отправит! Все есть – имя, фамилия. Одним словом, вид на жительство. Но ведь это все может быть и вымышленным.

– Ну, – засмеялся Костя, – для вас это не проблема! Не создавайте впечатления, что взваливаете на свои плечи бог весть какой груз! Кстати, с депутатом их поговорите, в Думе, он очень многих знает. В представительстве – тоже. Ну и потом, Вячеслав, подними свои собственные связи в Грозном, в Гудермесе… Не мне ж тебя учить! А вот на Джамала я бы на вашем месте не надеялся. Он будет изумляться, удивляться и возмущаться, что кто-то недостойный обвел его вокруг пальца. Как все восточные люди.

– Хитрые и коварные, – в тон ему добавил Турецкий.

– Ай, ну вас! – отмахнулся Меркулов. – Идите уже, не мешайте работать. А ты, Вячеслав, будь на связи.

Первое известие, которое получил, войдя утром в свой кабинет, Грязнов, было сообщение из Матросской Тишины, что прошедшей ночью было совершено покушение на подследственного Сиповатого. Но бывший комбат-десантник оказался на высоте. Когда один из сокамерников, обвиняемый по статье двести девять УК РФ за вооруженный бандитизм, решив, что Сипа спит, среди ночи подкрался к нему и попытался ударить тонкой заточкой, почти спицей, но немного не рассчитал направление удара. Легкое движение левой руки бывшего настороже Сипы спасло его: заточка с силой воткнулась в протез и застряла в нем. Зато правая рука, а особенно живая нога бывшего десантника коротким и почти неуловимым движением, своеобразными «ножницами», наглухо уложили на бетонный пол нападавшего.

Оказалось, что не вся камера и спала, видно ожидая кровавой развязки. Да и бандит с заточкой тоже был не одинок. Потому что двое «сидельцев» как-то уж больно решительно двинулись в сторону Сиповатого. Но тот, прижавшись спиной к двери, колотя в нее локтем, показал нападавшим, что так просто жизнь свою им не отдаст. Тем более, что из протеза левой руки торчала заточка, которая у профессионала, а Сипа и был таковым, является страшным оружием.

И те отступили. А когда поднимали своего приятеля с пола, то наконец и контролер словно проснулся. Даже дверь отворил, чтобы увидеть, что произошло, почему шум среди ночи… И, по словам Сиповатого, очень удивился, увидев его живым, да еще с торчащей из протеза заточкой. Хотел было тут же забрать, но опытный Сипа не дал, заявил, что вот в таком виде и представит ее следователю: на ней отпечатки пальцев того, кто пытался его убить.

Словом, на «базар» явился старший, потом притопал дежурный. И Сиповатый всем им рассказывал про все с самого начала. Настаивал, что требовал вызова к следователю, но контролер, пообещав передать законное требование подследственного, наверняка нарочно ничего не сделал. Дежурный тут же мрачно уставился на контролера, а тот, отведя взгляд в сторону, доложил, что передал… старшему, на что уже старший тоже доложил, что сам лично звонил следователю несколько раз, но того в прокуратуре не было. Даже назвал фамилии свидетелей, которые были при этом… А в общем, темное дело.

И тут вдруг обнаружилось, что нападавший на Сиповатого подследственный Харитонов почему-то не дышит. Помер, что ли?

Примчавшийся сонный врач констатировал смерть. Бегло осмотрев теплый труп, врач сказал, что для выяснения причин смерти необходимо произвести вскрытие. Для этого надо отправить тело в судебно-медицинский морг, и завтра станет ясно. Но похоже, что у него появилась проблема с шейными позвонками.

– Чем это ты его? – удивился дежурный, под присмотром которого заточку аккуратно вынули из протеза и завернули в целлофан.

– А чего у меня есть-то? – Набычившись, Сипа показал: – Вот, рука да нога. И два протеза. По одному на каждого! – Он враждебно кивнул в глубину камеры, где затаились подельники покойника.

– Кто такие, покажи! – среагировал дежурный.

– А я не разглядел… Не проснулся тогда еще.

– Ну гляди, герой… – с иронией покачал головой дежурный. – До утра дотянешь? Или перевести куда?

– Дотяну. Спать уж расхотелось.

Труп унесли, дверь громко лязгнула запором, все в камере успокоилось. Народ «разобрался» по шконкам.

– А ты молоток, малый, – услышал Сипа негромкий голос рядом. Обернулся, может, немного резче, чем следовало, и увидел отшатнувшегося смотрящего. Тот, видно, шел к параше и на ходу высказал свое мнение о происшествии.

– Не боись, больше не тронут. А то со мной будут дело иметь.

На том все и закончилось.

А утром, уже оповещенный о попытке убийства, в «Матроске» появился Турецкий и немедленно вызвал Сиповатого на допрос, после чего бывшего комбата перевели, не без трений, правда, в четырехместную камеру, где дожидались суда обвиняемые в крупных финансовых махинациях.

Подробности же ночного происшествия рассказал Грязнову уже сам Александр Борисович.

– Смотри-ка, а ведь в самом деле тронулось, да еще как покатилось, Славка! – и завершил свой недолгий рассказ следующим выводом: – Этот Сипа, конечно, уголовник, но, если нам его не сдадут свои же, ничего мы ему не напаяем. Умен, сволочь, осторожен и, главное, подозреваю, что награды свои боевые не зря заработал. Не в штабах кантовался, а имел все реальные возможности превратиться в двухсотый груз…

– Чего ж мне-то так поздно доложили? – возмутился Грязнов.

– Так ведь я в курсе, что ты после полуночи на связь с Костиной помощью выходил. Вот и сказал им: не беспокойте, дайте человеку поспать. А им чего? Я ж все-таки генерал!

– О да! – воскликнул Грязнов. – Ну, открой уши, ваше высокоблагородие, или как там тебя. Сегодня вечером на Чкаловский с военным транспортом прибудет личный посланник Назара. Сказал, что можно доверять, как ему, и соответственно обсуждать проблемы. Но ни в коем случае не «светить». Я предложил свой вариант, Назар его принял. Всe. Ну, как тебе? – и посмотрел с видом победителя.

– Что – как? – опешил Турецкий.

– Ну ты тупой, Саня, – протянул Грязнов. – Неужели неясно? А вот Костя – так он сразу понял и одобрил.

– Да ну вас, темнилы чертовы! – воскликнул Турецкий. – Ну, одобрили, значит, одобрили. Ты вот чего послушай. Я-то уж решил, что после покушения наш Сипа раскроется, как тот цветок. Ни фига! Но на одну вещь все-таки намекнул. Естественно, сам понимаешь, зашла у нас речь о Каманине. Ну, что касается взрыва, тут Сипа особо упрямиться не стал. Тем более что и жертвы человеческие в том акте как бы не предусматривались. Он и сам постарался избежать их. И тут уж, по его мнению, вина самого Рожкова. Чесаться не надо было, растерял сообразительность бывший десантник. И Сипа сам вроде бы даже расстроился по этому поводу… А когда зашла речь об убийстве, тут он в полном отказе. Ни сном ни духом, ни рылом, ни ухом, вот так. Стал я соответственно прикидывать: кто бы мог? Вслух. А он говорит между тем: не хочет, мол, никого закладывать, даже такого отморозка, как Боров, но кадры у него такие, что на них даже пробы ставить негде. Я не избежал искушения напомнить ему о тех трех качках, что уложил в Пушкино Сева Голованов. Сипа чуть подавился, но съел. Говорит: а где они вообще – умные-то охранники? Мол, из инвалидов охрану не наберешь, вот и приходится брать «крутых», чтобы потом тем же инвалидам на лишний кусок хлеба да пакет кефира заработать. Я говорю ему, что мне моя логика подсказывает следующее: первый раз не достал, значит, надо повторить. Открещивается! Утверждает, что ему тот Каманин нигде дорогу не переходил. А если кому мешал, так не среди ветеранов искать надо, а повыше. «Среди братьев?» – спрашиваю. Он этак хитро хмыкнул, посмотрел на меня и пожал плечами уклончиво: понимай, мол, как хочешь. Ну тут я уж вовсе с видом полного наивняка и спрашиваю: «А у Джамала в охране кто служит?» Он даже засмеялся: «Хитрые вы, – говорит, – следаки! Ведь все сами знаете, а спрашиваете, роетесь, копаете…» Ты понял суть, Вячеслав? Нет, смотри мне в глаза, ты все понял?

– Чудик ты! Я понял лишь одно пока. Прокололся, видать, наш Джамал с этим Ахматом, вот что. И поэтому надо сделать хорошую его фотографию и показать во дворе на Кутузовском. Спорю на коньяк, что там его кто-нибудь видел.

– Вот за что я тебя глубоко уважаю, Вячеслав Иванович! Я уже дал такую команду и послал на Кутузовский своего помощника Сережу. А что ты решил все-таки с аэродромом? – спросил без всякого перехода.

– Смотри, еще помнишь! – хмыкнул Грязнов, страшно довольный похвалой Турецкого. – Я предложил такой вариант. С кем-нибудь из Денискиных парней на Чкаловский подъедет его секретарша Галочка. Ты ее знаешь.

– Знаю и завидую.

– Вот-вот. Она там встретит своего «принца» и привезет, куда мы скажем. А дальше – по обстоятельствам.

– Толковый план. Значит, нынче не спим?

– Смотря к чему ты готовишься, – съязвил-таки Грязнов.

Но Турецкий не обратил внимания.

– Знаешь, еще любопытная деталь… Я его спрашиваю: как же, мол, так получается у вас, господа уголовнички? Два прокола подряд! С Селезнем, а теперь с вами, Андрей Игнатьевич? Или тут тоже на испуг брали? Не всерьез? А он посмотрел на меня: придуриваюсь, что ли? Но я сохраняю серьезный вид. Вздохнул он и так, в пустоту: «Видно, и на старуху бывает проруха… Слыхали такую пословицу?»

– А ты не спросил, кого он имел в виду?

– Нет, не спросил, но посмотрел так, что он понял мой вопрос. И сказал, что хотя Джамал и женат, и даже детей имеет, но в своей московской квартире практически не бывает. Что ориентация у него, проще говоря, другая. Зато в пушкинском особняке сплошь мужики. Вы, говорит, пригласите его к себе на беседу и поглядите. Ведь он же не мужик, а самая настоящая баба, причем подлая, старая и оттого жестокая. По-моему, лучше не скажешь.

– Да, конечно, если он не хочет спихнуть с себя… М-да-а, – протянул Грязнов, – ну, тогда прокол с Ахматом вполне может оказаться для Джамала еще и очень сильным психологическим ударом. Этакого ведь жеребца повязали! – и Вячеслав удовлетворенно рассмеялся над гнусной своей мыслью.

Сразу после полуночи на военный аэродром в Чкаловском, под Москвой, сел тяжелый транспортный Ил-76. Свистя турбинами, самолет прокатился по посадочной полосе и приблизился к освещенной прожекторами стоянке. Взревев в последний раз турбинами, самолет наконец затих. Подъехал трап, и из открытого люка вышло несколько военных. Они спустились на землю, отошли в сторонку и стали о чем-то совещаться.

К самолету подъехало несколько машин – две «Волги», «ГАЗ», а поодаль остановился «опель», из которого вышла молодая женщина с букетом темных астр и пошла к самолету. Она шла медленно, будто сильно волновалась, ожидая и боясь встречи.

А на трапе появился молодой человек в непривычной глазу военной форме. В руке он держал кейс, который в свете прожекторов казался почти белым. Сойдя на землю, он по-европейски кинул два пальца к пилотке и кивнул своим попутчикам, те также ответили кивками. А он повернулся в сторону спешащей к нему женщины и раскинул в приветствии руки.

Обнялись.

– Здравствуйте, я – Галя, – сказала она тихо.

– Рахмон, очень приятно.

– Ну наконец-то, пойдем скорей! – заторопилась она, подхватив «любимого» под руку.

Офицеры в стороне завистливо ухмыльнулись. Вот, везет же кому-то!..

Машину вел молчаливый Демидыч. Рахмон с Галей сидели сзади и молчали. Да и о чем беседовать? Все еще впереди.

Демидыч вырулил на МКАД и понесся в сторону Ярославского шоссе, чтобы оттуда свернуть на Енисейскую улицу, к дому Грязнова, решившего конспиративную встречу провести с максимальными удобствами, то есть у себя дома.