Текст книги "Героиновая пропасть"

– Будет, – засмеялся Филя. – А чалму твою когда снимут? Доктор не говорил? – Он указал на повязку, обмотавшую голову Рожкова. – Помнишь, у «духов» такие были?

– Да я и сам сейчас, как тот «дух». Приложило все-таки основательно.

– Ну ладно, терпи, казак… А ты, кстати, про наезд ореховских хозяину не докладывал?

– А зачем?

– Тоже верно, – кивнул Филя, махнул Рожкову рукой, вышел в коридор и выключил диктофон, который работал все время, пока шла беседа. – Коллега, – позвал Филя охранника, и тот подошел. – Просьба к тебе: гляди в оба. Они вполне могут повторить. Ну да ты, говорят, молодец? Твоя работа была?

– Моя, – буркнул охранник.

– И сменщика своего предупреди. Этот парень нам будет очень нужен. Это личная просьба Вячеслава Ивановича.

Омоновец жестом показал, что ответственность понимает.

«Как всегда, в конце недели шел с охоты кот Аврелий…» – невесть откуда появилась и крутилась теперь на разные мелодии строчка из детских стихов про кошку Ирку и забулдыгу кота. Турецкий помотал головой, пытаясь избавиться от навязчивой строки, но тут же продолжал напевать ее на мотив «По долинам и по взгорьям», хотя получалось и не очень здорово. Самое обидное, что дальше не вспоминалось ни словечка. Но все равно настроение было боевое.

Он ехал в Чертаново на встречу с «нашим другом». Костя дозвонился до Генриха Хайдеровича, или Гены, и попросил его назначить свидание хорошо известному ему Александру Борисовичу. Гена спросил лишь об одном: что будет предметом интереса. Меркулов прозрачно намекнул на автомобиль одного высокопоставленного мидовца.

– А-а, понял, дядь Кость, – сразу отреагировал Гена. – Жду, как обычно, к девяти.

Турецкий был уже в курсе двух бесед Голованова и Агеева. Успел кое-что сопоставить и сформулировать некоторые вопросы. Оставалось лишь, как всегда, следить, чтобы не оказалось «хвоста», против которого имелись в запасе подходящие варианты проверки. Другими словами – осторожность и еще раз осторожность.

И наконец, старый, испытанный прием: машина остается возле почтового отделения, а водитель огибает длинное приземистое здание и оказывается в густом зеленом массиве, застроенном древними пятиэтажками, которые доживают здесь свои последние месяцы – вон, рукой подать, уже новые многоэтажки растут, и от прожекторов на подъемных кранах даже и ночью светло.

Но сейчас вечер, немного пасмурно, а осенью в это время достаточно сумеречно. Александр Борисович еще раз проверился и, не заметив за своей спиной случайного прохожего, по кривой асфальтовой дорожке обогнул один дом и вышел к другому. На его часах было без двух минут девять. Он уважал точность.

И ровно через две минуты нажал на кнопку неслышного звонка, стоя перед дверью квартиры на пятом этаже слабоосвещенной лестничной площадки.

Дверь бесшумно отворилась. Турецкий шагнул в темноту, и после того, как дверь за ним закрылась, вспыхнул свет. А перед ним стоял улыбающийся «Чингисхан».

– А ты, гляжу, не меняешься, – улыбнулся он.

– С удовольствием возвращаю тебе комплимент, Гена, – Турецкий пожал хозяину руку и скинул плащ, который повесил на вешалку – пустую, ибо это была все-таки не жилплощадь в ее обычном понимании, а всего лишь явочная квартира, где замначальника Управления собственной безопасности ФСБ мог встречаться с нужными ему людьми.

По мере необходимости и Александр встречался с Генрихом, сыном старинного друга Кости Меркулова, одно время даже занимавшего высокий пост в Администрации бывшего Президента. То есть другими словами, уровень – что папы Хайдера Мухаммедовича, что Генриха Хайдеровича – был достаточно высок, однако пользоваться этими связями и Костя, и, разумеется, Турецкий предпочитали в исключительных случаях. Во-первых, когда была позарез необходима совершенно закрытая информация, а во-вторых, когда требовалось проникнуть туда, куда человеку, даже облеченному определенной властью и обладающему соответствующими, скажем даже так: весьма немалыми, возможностями, вход был запрещен. Но чаще всего помощь Гены заключалась в дельных советах и подсказках, где конкретно находится необходимая информация, ибо компетентность его не подвергалась сомнению.

Сегодня Турецкому требовалась информация, связанная с прошлым ответственных дипломатических работников. А Министерство иностранных дел, на каком бы уровне ни проходил запрос, наверняка сделает все, чтобы ничем не запятнать чести собственного мундира. Тем более что вопросы будут возникать в связи с достаточно темными и по сей день нежелательными для широкого обсуждения проблемами той «необъявленной» войны, в раскрытии отдельных аспектов которой не заинтересовано ни одно серьезное ведомство. Включая и службу безопасности.

Генрих был человеком, которому не требовались долгие объяснения. Краткий намек Меркулова сразу определил для этого профессионала главный круг интересов Генеральной прокуратуры. Но Гена просто не был бы самим собой, если бы не проявил чисто дружеского интерес к тому, как продвигается расследование этого нашумевшего покушения.

Турецкий не считал нужным что-то утаивать, это был не тот случай, и достаточно подробно выдал Гене всю имеющуюся на данный исторический момент информацию, включая уже сегодня полученную от сотрудников «Глории». Гена, к слову, знал Дениса, пару раз встречался с ним – по такой же закрытой схеме, – когда у «Глории», что называется, горела земля под ногами, поэтому и заботы этого агентства, как, впрочем, и его возможности, были ему достаточно известны. Но это все так, к слову.

Между прочим, вариант, предложенный Филиппом Агеевым, вызвал у Генриха живой интерес. И он тут же заметил Александру, что здесь и в самом деле, вне всяких сомнений, что-то есть, во всяком случае проглядывается. А что касается Каманина, то наиболее полную информацию о нем может выдать бывший советский посол в Афганистане Фарид Нурмухаммедович Галеев, который, кстати, на всякий случай уже предупрежден Генрихом, что к нему может подъехать один товарищ для консультации. Старик живет на Истре, говорят, потихоньку пишет мемуары – а чем еще, интересно, заниматься на пенсии, когда от тебя, постаравшись свалить на твою шею все прошлые собственные неприятности, отвернулись прежние товарищи? Местью здесь, конечно, пахнет вряд ли, но правда с кончика галеевского пера наверняка капает на бумажные листы. Так что тут имеется свой плюс.

Марат Багиров, тоже интересная фигура. Что-то наверняка расскажет и Галеев. С ним, между прочим, как и с Костей Меркуловым, у отца Генриха по сей день сохраняются товарищеские отношения, потому, вероятно, и просьба Генриха не выглядела для старика чем-то сверхнеприятным или опасным. Наверняка, значит, и Багирова этого он хорошо помнит. Но главное, конечно, по всей видимости, находится в архивах бывшего КГБ. И вот уже здесь Генрих обещал посмотреть лично.

Была еще одна проблема, напрямую не имевшая отношения к ведомству Гены, – это отделения ветеранских фондов, где, к сожалению, по сведениям не только правоохранительных органов, но и многочисленных силовых структур, прочно обосновался криминал. И у Турецкого все-таки оставалось сомнение, что акция, затеянная Севой Головановым с ревизией Пушкинского отделения, хоть особого вреда и не нанесет, но и пользы тоже не даст. Что можно добавить, чтобы глубже копнуть?

– Я, честно говоря, Саня, не совсем сейчас в курсе разборок между пушкинскими, балашихинскими, ореховскими и прочими группировками, обосновавшимися в тех районах, но, по-моему, масть там в руках именно ореховский братвы. А кто у них «в законе», это тебе с большим удовольствием расскажут в Центральном РУБОПе, на Шаболовке. Я созвонюсь и дам тебе человечка. Заодно пошуруй у них относительно этого Багирова. Не хочу придумывать, но мне кажется, что-то, связанное с этой фамилией, было у меня на слуху. Постой, дай подумать, вспомнить… Было, точно, Саня!.. А давай-ка пока я буду вспоминать, примем по маленькой? Не против?

– Так уж тогда я схожу на кухню и кофейку сварганю? – с готовностью поднялся Турецкий.

Он-то знал, что на кухне у Генриха имеется совершенно роскошный кофейный автомат, который сам мелет зерна, закладывает порции и выдает такой кайф, что диву даешься.

– Валяй, – хмыкнул Гена, которому и самому включать диковинный автомат всегда было в охотку. – А я попробую сделать один звоночек. Для уточнения.

И пока Турецкий колдовал на опрятной кухоньке, а правильнее сказать, наблюдал, как сам колдует включенный им блестящий хромированный аппарат, хозяин квартиры, прикрыв дверь в комнату, скорее, вероятно, по привычке, чем из необходимости, выслушал от своего собеседника сообщение, касавшееся родственных связей ответственного сотрудника МИДа господина Багирова Марата Джафар-оглы. И надо отметить, эти сведения показались Гене сверхлюбопытными. О чем он сразу и заявил Турецкому, едва тот вошел в комнату с двумя маленькими чашечками на подносе, источавшими необъяснимо прекрасный аромат. Да, это тебе не растворимые «Голд», «Классик» или какой-нибудь «Чибо», активно рекламируемые по телевидению! Кофе должен быть настоящим!

Так и сказал довольный Турецкий, подчеркнув слово «настоящий».

– И заваривать следует, – нравоучительно продолжил он, – именно жареные, размолотые зерна, а не пыль, лишенную кофеина и собранную в так называемые гранулы.

– Спасибо, благодетель, – мелко закивал Генрих, еще больше становясь похожим на хитрого Чингисхана, – кто ж и просветит, как не Генеральная прокуратура!.. А теперь послушай, что мне только что выдал один из источников… – Говоря это, Генрих стал разливать по рюмкам коньяк, который достал почему-то с книжной полки.

Турецкий посунулся ближе к бутылке и прочитал вслух:

– «Хенесси»… Не слабо! Гена, я хочу перейти к тебе.

– Я в свое время предлагал, – усмехнулся тот, – если ты помнишь.

– Как забыть! Но меня больше волнуют возможности, а не сама служба.

– Я так и думал, – деланно вздохнул Генрих. – Ладно, пей и слушай. Кажется, я не ошибся в Багирове. Марат – это всего лишь верхушка. Айсберга, скажем так. А под ним два брата и еще неизвестно сколько другой родни и, возможно, подельников. Средний братец – бывший замминистра МВД Азербайджана, который не нашел общего языка с Гейдаром Алиевым или, наоборот, нашедший, но – с оппозицией. Обретается в нашей столице. Чреват многочисленными связями в старой системе. Младший – директор Москворецкого рынка и все прочее. Словом, торговая мафия, никуда от нее не денешься. Это тебе наводка на объект. Подробности даст ЦРУБОП.

– Это что же? – задумался Турецкий. – Если следовать агеевской логике, то господин Каманин… даже если считать его образцом чести и достоинства, невольно окружен этими типами? А ведь тут, Гена, в самом деле, есть теперь о чем очень и очень подумать… Смотри-ка, куда тянет?

– Да, старик, такой вот получается неожиданный расклад. Впрочем, почему неожиданный? Тут многое просматривается.

– В любом случае, даже если мы можем оказаться неправыми, ты мне помог определить направление. Спасибо. А я сегодня, между прочим, так и подумал, что ты поможешь мне сделать первый шаг, с которого, как говорят китайцы, и начинается дорога.

Генрих засмеялся.

– Ты знаешь, Саня, мне больше нравится американский вариант: путешествие длиною в тысячу миль завершается одним-единственным шагом! Так что ты уж приготовься и не очень отчаивайся. И помни о перспективе. Удачи! – и поднял свою рюмку.

Глава восьмая
ВЫБОР ПОСЛА

Чрезвычайно не понравилась Марату Багирову последняя встреча с шефом. И не только потому, что, в сущности, не удалось с помощью угрозы сдвинуть того с упрямых, сволочных позиций, но еще и по той причине, что Егор Андреевич, скептически отнесясь к появлению в его доме двух генералов – из угрозыска и прокуратуры, – продемонстрировавших свое неуважительное к нему отношение, в этом он был уверен, тем не менее подчеркнул этот факт в разговоре со своим подчиненным. Все же не какая-то там шелупонь примчалась, а генералы.

В принципе у Марата к генералам, к какому бы они ведомству ни принадлежали, было всегда отношение скептическое. Оно проявилось еще в Афгане, где он вдосталь нагляделся на всякого рода приезжих из Союза «проводников» воли Политбюро и хорошо знал им цену. И в переносном, и чаще в прямом смысле слова. Ну, генералы и генералы! Нашел, понимаешь, упрямый козел, чем хвастаться!

Конечно, понимал он, дело получалось громкое, хоть и бесполезное. Но на всякий случай попросил Теймура, среднего своего братца, провентилировать в известных тому кругах, чем удостоился Егор столь высокой чести?

Ответ брата сразу насторожил его.

Ну, что касается начальника МУРа, тут и сомнений нет, как говорится, по чину и почести. А кому, как не столичному угрозыску, и заниматься покушениями на заметную в дипломатическом мире фигуру. Но вот фамилия «важняка» Турецкого насторожила всерьез. По характеристике Теймура этому «генералу от прокуратуры», как правило, поручали наиболее серьезные и опять же громкие дела, которые обычно, до вмешательства Турецкого, тянутся годами, приостанавливаются ввиду нерозыска обвиняемых, отсутствия тех или иных свидетелей и важных доказательств, потом снова вроде бы возобновляются в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, но конца следствию так и не видать. Но с появлением Турецкого декорации резко меняются, ибо он действует круто, изобличает виновных и за редчайшими исключениями передает все свои дела в суд в сжатые сроки. За подобную хватку Турецкого далеко не каждый уважает в Генеральной прокуратуре – естественно, кому ж будет любезен напористый выскочка, и eгo «непослушание» старшим, то есть все тем же деятелям из кремлевского окружения, включая и Администрацию Президента, не говоря уже о руководителях родственных, так сказать, правоохранительных структур, стало притчей во языцех, принимая иной раз прямо-таки анекдотические формы. А все, оказывается, потому, что этому «танку-важняку» долгие годы покровительствует заместитель Генпрокурора по следствию Меркулов, сам тоже тот еще орешек. Ну а о тайных, нигде не афишируемых связях самого Meркулова вообще никто говорить не желает. Правда, иногда намекают, но весьма вскользь, будто он находится в давних дружеских отношениях со многими из тех, кто сегодня определяет и политику государства, и его охрану, и правовую защиту. Короче, тут и сам черт ногу сломит. А еще, по некоторым слухам, где-то в середине девяностых годов, при первом российском президенте, этот Меркулов, что называется, схлестнулся с очередным тогда Генеральным прокурором, причем из принципиальных соображений, и даже подал в отставку. И был якобы с огромным удовольствием отпущен на все четыре стороны. Но тот Генеральный, будучи послушной марионеткой некоторых кремлевских нуворишей, недолго праздновал победу. В самые короткие сроки он был также смещен, а новый Генеральный немедленно призвал Меркулова обратно и поручил ему курировать Главное следственное управление Генпрокуратуры. Так что отставка Меркулова была подана общественности как очередной отпуск, не больше.

Говорят, что подобной участи удостоился тогда же и Typeцкий. Он также покинул Генеральную прокуратуру, а затем, едва ли не с триумфом, вернулся.

И вот эти двое, как теперь понимал Марат Багиров, были очень опасны. Потому что непредсказуемы, опять же по упорным слухам, не поддавались ничьему влиянию. А это уже совсем скверно!

Но Марат не был бы дипломатом, да еще прошедшим весьма поучительную ближневосточную школу, если бы не был уверен, что нет на белом свете человека, лишенного каких-либо человеческих слабостей. А поскольку таковые обязательно имелись у всех без исключения, значит, их надо отыскать. Да, порой это нелегко. Но ведь, по правде сказать, вся наша жизнь в конечном счете игра на человеческих слабостях, в которой всегда выигрывает тот, кто упорнее, информированнее о своем противнике, артистичнее и безжалостнее.

Не страдая, как большинство «южных» людей, самооценочными комплексами, Марат размышлял и находил удовольствие в том, что выигрывающему в бесконечной гонке за первенство в жизни присущи как раз именно те качества характера, которыми мог гордиться и он сам. И тут не было хвастовства, напротив, сухая правда жизни…

Каков же вывод? Да вот хоть и самый примитивный, на первый случай. Сплетники, коим нет числа, сообщили Теймуру, что господин Турецкий слаб по женской части. Теймуру не надо было объяснять, о чем идет речь. А значит, что же? А то и значит, что, к примеру, ни за что не устоял бы «важняк» перед, скажем, комсомолкой Зоей! А раз это так, то можно что-нибудь подобное организовать. Сочинить, придумать, разыграть. Подставить, в конце концов, чтобы затем трезво и жестко диктовать свои условия.

Имеются также и другие средства воздействия на особо упрямых. Ведь и женат Турецкий, и дочку свою любит – чем не повод прижать маленько? Только не грубо, умеючи…

Поразмыслив таким образом, решил Марат поручить братьям поездить за этим «важняком», повисеть у него незаметно на «хвосте», поглядеть, куда и к кому ездит в служебное и нерабочее время, а там, глядишь, что-нибудь путное само и нарисуется. Это на первый случай. А вообще надо бы собрать побольше бытовой информации на всю эту компанию, включая и Меркулова, и Грязнова. Образуется. Не может не образоваться…

Кажется, еще вчера только сказал, а вот уже и появилась первая «ласточка». Не та, правда, что, как говорят, весну делает, а просто любопытная информация, которая должна навести на размышления.

Один из агентов Теймура донес, – кстати, достаточно опытный в таких делах человечек, в органах в свое время служил, да вылетел «по несоответствию», удобная формулировка избавляться от нежелательных или неудобных, а Теймуру наплевать, он пригрел, – так вот доложил он, что поздно вечером «клиент», вместо того чтобы ехать домой, отправился куда-то в Чертаново, считай, на край света. Агент, естественно, сел на «хвост». Он потом клятвенно уверял Теймура, что Турецкий, этот гад, не мог, не должен был его вычислить. Ну все-таки профессиональный «Николай Николаич» работал, не новичок. Однако уже в районе Варшавки, точнее, в кривых переулках между Чонгарским и Черноморским бульварами – там уже давно идет «бурное» строительство: сносят пятиэтажки и возводят высотки – Турецкий ушел от преследователя. Не сбежал, а именно ушел. И тоже вполне профессионально. Исчез, как и не был. И только час спустя агент обнаружил его «семерку», выезжающую из двора почтового отделения на Балаклавский проспект. Час спустя!

О чем это говорит? В первую очередь о том, что у Турецкого были все основания вести себя крайне осторожно. Если, конечно, агент действительно не засветился. Но он клялся, и пока пришлось поверить. Значит, необходимо усилить надзор и, может быть, даже в какой-то момент засветиться: известно же, что некоторые от слежки в открытую иной раз просто теряются и делают ошибки. Короче, вывод напрашивается однозначный: постоянно держать «важняка» в поле зрения, чтобы знать, что он роет…

Александр Борисович позвонил по телефону, который ему дал Костя, а тому его продиктовал Гена. Человек, взявший трубку, говорил низким голосом, почти басом, с явными начальственными нотками и едва заметным восточным акцентом.

– Галеев у телефона. Кто говорит?

Голос еще и недовольный, будто его хозяина оторвали от важнейших, прямо-таки государственных забот.

– Добрый день, Фарид Нурмухаммедович, Александр Борисович Турецкий вас беспокоит. Надеюсь, вы слышали такую фамилию?

– Слышал, – голос немного помягчел. – Чем могу служить?

– Очень хотелось бы рассчитывать на краткую встречу. Понимая вашу загруженность…

– Да разве это загрузка, уважаемый… Александр Борисович? Да, я вспомнил просьбу… товарища. Ну что ж, и когда вы собираетесь навестить старого отшельника?

Турецкому показалась, что Галеев иронизирует над собой.

– В любое время, которое покажется вам удобным. Да хоть прямо сейчас. С учетом, конечно, поездки. Я на машине.

– Ну что ж, – повторил бывший посол, – вам надо объяснить, куда ехать?

– Желательно.

– Записывайте. По Ново-Рижскому до так называемой бетонки. Там по кольцу налево, недалеко, около пяти километров, и перед Истрой направо, до Красновидова. А там просто спросите у любого пожилого человека, как проехать к Фариду, вам укажут. У нас тут нравы, слава богу, простые и меня знают. Поспеете к обеду, буду рад…

Интересное дело. А ведь Генрих, кажется, сказал, что Галеев не любит встречаться с людьми, у которых вдруг просыпается интерес к афганскому прошлому страны. То ли он действительно готовится отлить настоящую пулю многочисленным генералам и политикам, как защитникам «линии партии», так и ее противникам, а потому не желает раньше времени зря растрачивать порох, то ли ему просто давно уже надоела болтовня дилетантов, возможно информированных о частностях, но совсем не представлявших себе подлинной общей картины трагической эпохи советской истории.

Старик обещал угостить обедом? Что ж, и это неплохо, за столом и разговор проще.

Не видя ни для себя самого, ни тем более для Галеева опасности в их встрече, Александр Борисович на этот раз проявил некоторую беспечность и не заметил «бесцветного» «жигуленка», следовавшего за ним. Он и не торопился особо, поскольку движение на Ново-Рижском шоссе было на редкость плотным, а состязаться с нахальными иномарками, подрезавшими в нарушение дорожных правил все и вся, не было ни малейшего желания.

Фарид объяснил, как доехать, очень понятно, и Турецкий через сорок с небольшим минут въехал в Красновидово. Первый же встречный пожилой человек действительно, не пускаясь в долгие разъяснения, ткнул пальцем в сторону красной крыши двухэтажной дачи, совсем непохожей на замкообразные особняки «новых русских», которых на дороге просматривалось немало. Ну конечно, район чистый экологически. Это уж Турецкий знал, ибо тут же, неподалеку, на реке Истре, находился так называемый реабилитационный центр Генеральной прокуратуры с весьма простенькими дачами руководства. Бывал здесь, и не раз. Купался в бассейне, играл на бильярде с коллегами, опять же и буфет прекрасный, что еще нужно утомленному службой и желающему хоть в малой степени «реабилитировать» свое здоровье ответственному работнику прокуратуры!

Простенький забор из штакетника, заросший, малоухоженный сад, песчаная дорожка от калитки к высокому крыльцу, затянутому cepым, увядающим плющом.

Турецкий нажал на клаксон, вышел из машины, поставив ее на сигнализацию, и отправился к дому.

На крыльце его встретил рослый и плотный пожилой человек в теплой домашней куртке, под которой была тщательно отглаженная белая рубашка с чуть приспущенным галстуком. Серые брюки с острой стрелкой. Мягкие бархатные тапочки с каблуками. Нет, внешний вид бывшего посла никак не указывал на то, что он расслабился на пенсии, опростился, растерял старую дипломатическую выправку. Позже Турецкий понял, что Фарид теперь уходил ежедневно к своему письменному столу, как на привычную и необходимую работу, которая требовала от него серьезности и полнейшей сосредоточенности.

И старая привычка всегда держать себя в форме только помогала ему в этом.

– Прошу мыть руки, ванная – там, – указал он после знакомства, – и к столу. Все готово.

Интерьер дачи отличался, как сразу увидел Турецкий, целесообразностью. Здесь было просто и удобно, почти по-городскому, в смысле бытовых удобств. Проходя мимо рабочего кабинета хозяина, увидел большой письменный стол, заваленный бумагами, пишущую машинку и вместе с этим вполне приличный компьютер на приставном столике. Но компьютер был выключен, а в каретке машинки был заложен лист бумаги. Вероятно, здесь старое, так сказать, успешно сочеталось с новым. А вот чему отдавал предпочтение хозяин, было видно.

Турецкий обратил внимание на это и улыбнулся, вызвав явный вопрос в глазах Фарида.

– Мне нравится ваша обстановка, – улыбнулся Александр Борисович, – я тоже всегда любил машинку. И никак не могу привыкнуть к этому чертовому компьютеру, хотя спорить тут не о чем. А вот рукой просто разучился писать. К сожалению.

Фарид понимающе покивал, но от комментариев отказался. Никаких особых разносолов на столе не было – обычный обед, приготовленный пожилой женщиной, которая молча кивнула Турецкому, а после так же молча подавала очередное блюдо на стол, унося освобождаемую посуду. Вероятно, домработница. Ничего спиртного также на столе не было, одна минералка. Но и щавелевые зеленые щи с яйцом и сметаной, и бефстроганов с картофельным пюре, и мороженое с клубничным вареньем были чрезвычайно вкусны. И Турецкий ел с аппетитом, доставляя хозяину, как он видел, большое удовольствие. А когда хозяин доволен, что гость оценил его гостеприимство, тут и контакт налаживается скорее и прочнее.

– Я уже примерно знаю, что составляет ваш интерес, Александр Борисович, – заметил между переменой блюд Галеев. – Товарищ, peкомендовавший вас, назвал две фамилии. Я покопался в памяти, полистал кое-какие документы и, надеюсь, теперь смогу в некоторой степени удовлетворить ваше любопытство… Или у вас имеется что-то более конкретное? Так поделитесь, если это не секрет огромной государственной важности.

– Готов немедленно это сделать, но, если позволите, хочу предварить нашу беседу следующим. Лица, которые меня как следователя интересуют, вам достаточно знакомы. Но, к сожалению, информация о них, как вы понимаете, мне нужна не для раздачи орденов. Повторяю: к сожалению. И когда наш друг, назовем его так, сообщил мне о вашем согласии помочь нам, ну, в той степени, насколько это возможно, я подумал о том, в какой опять-таки степени эта ваша помощь способна повредить вам. Поэтому, может быть, давайте поступим так? Я расскажу вам, с чем, собственно, связан наш интерес, а вы потом решите, насколько ваша информация может быть небезопасна для вас. Ибо мне представляется, здесь не просто пахнет криминалом, а, вполне возможно, насквозь пропитано им и даже зиждется на откровенной уголовщине. И не исключаю, что сообщенные вами сведения могут оказаться фактами для предъявления этим лицам серьезных обвинений. А я совсем не уверен, что вам охота, извините за прямоту, выступать в качестве возможного свидетеля по уголовному делу. Вот так, я все сказал.

– Ценю вашу предусмотрительность и заботу о свидетелях, – после некоторой паузы заговорил Галеев. – Но уверяю вас, я в том возрасте и положении, когда истина представляется чем-то более существенным, нежели прежние знакомства и вечная тяга человека к приукрашиванию своего прошлого. Именно по этой причине я с удовольствием послушаю сейчас вас, а затем расскажу, что знаю, попробую ответить на любые ваши вопросы, даже если они будут касаться вещей неприятных для кого-то из всех нас. Итак, что вы предпочитаете после обеда, кофе? Чай?

– С удовольствием выпил бы чашечку кофе.

– Хорошо, нам принесут его в мой кабинет…

Турецкий рассказал все, что знал на сегодня. Ничего не утаивая, но и не расставляя собственных оценок. Однако высказал несколько соображений, иначе говоря, версий происшедших событий.

Галеев слушал его внимательно, не перебивая вопросами, и держал в руках на весу блюдечко с кофейной чашкой, из которой так и не сделал ни глотка, пока говорил гость. Он как бы демонстрировал особый дипломатический шик: мол, все есть, но ничто нас не отвлекает. А когда Турецкий закончил и совсем недипломатично, одним глотком, осушил свою чашку уже остывшего кофе, тогда хозяин позволил себе маленький глоток, после чего отставил кофе в сторону, на свой письменный стол, на самый уголок. И больше к нему не возвращался.

– Я, кажется, понял, что конкретно вы хотите от меня узнать, Александр Борисович. Ну что ж… – похоже, это был его излюбленный оборот. – Ну что ж, – повторил он, – тогда слушайте…

И он стал рассказывать, как появился в Кабуле, заменив предыдущего посла, с которым уже работал Каманин. И пользовался у того не совсем понятным авторитетом, который, в свою очередь, инициировал и определенную вседозволенность. Далеко не сразу, но Галеев покончил с этой вседозволенностью, указав своему советнику на его истинное место. Что, думаете, понравилось?! Да конечно же нет!

Посольство вообще очень сложный организм, в котором посол и бог, и царь, и родной батька, и… человек, облеченный властью, с которой кое-кто просто вынужден считаться, даже и на дух ее не принимая. И честные люди попадаются, и отъявленные карьеристы, и откровенные стукачи. Словом, много чего уже потом, гораздо позже узнал о себе Галеев, когда возвратился на Родину. И ведь мог догадываться, но лучше бы никогда не знать, чтобы хоть веры в коллег не потерять. Куда там!..

Себя Галеев причислял к старой советской дипломатической когорте и старался верно служить идее и ведомству до тех пор, пока не пришло к руководству Министерством иностранных дел новое поколение сравнительно молодых людей, обладающих непомерными амбициями и поистине волчьей хваткой. Они ведь везде появились – и в политике, и в экономике – эти так называемые «чикагские мальчики». Вот тогда и покинул свое поприще Галеев, понимая, что в немалой степени обязан отставкой стараниям да хоть и того же Каманина со товарищи, вовремя учуявших новейшие веяния и кинувшихся в указанном направлении, как писал классик, впереди собственного визга.

А что касается конкретно этой компании, то тут, к великому cожалению, и сам Галеев не смог бы отрицать своей вины. В чем? Да скорее всего в том, что попустительствовал. Сам иной раз давал такие задания, выполняя которые честный человек ощущал бы свою причастность к заботам Отечества, а вот мерзавец в обязательном порядке нагрел бы руки.

Теперь ему, например, понятна роль Каманина, которому он поручил наладить предварительные контакты с такой сложной политической фигурой, как Али Шах Максуди. Понятно, почему случались постоянные срывы в переговорах, которые были на руку московским «ястребам», почему так долго не могли, или не хотели, прийти к решению о выводе нашего контингента домой в Советский Союз. Понятно и стремление некоторых фигур успеть как можно больше нахапать, наворовать, устроить собственное благополучие на Родине. А эта резкая вспышка наркоторговли, положившая начало героиновой интервенции через среднеазиатские республики в Россию! Будучи сам абсолютно честным и ответственным человеком, Галеев не хотел тогда верить в то, что его ближайшие товарищи и коллеги уже занялись контрабандой, спекуляцией, всеми теми позорными делами, которые неожиданно обрели в новых условиях, особенно с концом так называемой перестройки в обществе, статус узаконенного бизнеса, а сами мерзавцы – имидж удачливых бизнесменов, столпов нового общества…