Текст книги "Героиновая пропасть"

Грязнов не смог избежать искушения вставить фитиля давнему «знакомцу», который, как хозяин ресторана, обязан был иметь прямое oтношение ко всему, что здесь происходит. До сих пор сбоев не случалось. Но всему, видно, наступает конец, даже идеальным отношениям.

Он нажал на кнопку звонка, и тут же появился официант, молодой, лощеный и поглядывающий на гостей с почти незаметным пренебрежением. Грязнов здесь его видел впервые, значит, из новеньких. И он, по всей вероятности, не очень понимал, почему мэтр лично провел этих посетителей в данный кабинет, распоряжался которым исключительно хозяин. Да вот и заказ они сделали весьма средний по местным понятиям, можно сказать, комплексный обед, без учета магического разнообразия и богатства подлинной узбекской кухни. И вывод для себя официант сделал соответствующий: какие-нибудь районные халявщики-чиновники, которые ни черта в жизни не понимают, однако на подлянку способны.

– Тебя как зовут-то, сынок? – ласково спросил Грязнов. – А то гляжу, твоя личность мне незнакома.

– Леонид, – с насмешливой почтительностью склонил голову официант.

– Ишь ты как! Ну что ж, Ленчик, тебя, поди, так кличут приятели? Погляди-ка сходи, не вернулся ли Рустам Алиевич, а если нет, то попроси заглянуть мэтра своего, Ашурали Ибрагимовича. И сам тоже побудь, сделай, сынок, такое мне одолжение. Ну, иди, иди.

Турецкий доедал, точнее, досасывал лагман, хитро поглядывая на важно откинувшегося на спинку стула Грязнова. Вот ведь и рыхловат уже малость, и огненную свою шевелюру хорошо подрастерял, и без формы, а все равно генералом смотрится. Для тех, кто, в отличие от этого мальчика, понимает, с кем дело имеет.

Открылась дверь, и вошел мэтр, легко кивнул обоим гостям. За ним шагнул излишне спокойный официант.

Грязнов показал рукой на стул, и мэтр с легкой улыбкой присел. На самый краешек.

– Ашурали Ибрагимович, дорогой мой, ты меня хорошо знаешь?

Мэтр лишь прижал руку к сердцу.

– Я разве кого-нибудь обижаю без острой необходимости?

Мэтр развел руками, изображая возмущение самой постановкой вопроса.

– Тогда скажи: зачем меня и моего друга, которого ты также прекрасно знаешь, обижают у тебя, дорогой?

Лицо мэтра стало грозным, и он медленно повернул голову в сторону официанта, с физиономии которого вдруг, как-то сами по себе, стекли жизнерадостные краски.

– Объясни, Вячеслав Иванович. Даже не зная дела, я готов заранее, без каких-либо условий, принять на себя твою обиду и тут ж принести самые глубокие извинения. Прости, я слушаю тебя.

– Я так скажу, – Грязнов сделал пафосный жест рукой, – я прямо при тебе, дорогой Ашурали Ибрагимович, вот сейчас готов выпить один весь этот коньяк прямо из горлышка графина, если твой Леонид покажет мне посуду, из которой наливал сюда. Обещаю! – И Грязнов тоже прижал ладонь к сердцу, склонив голову.

Мэтр осторожно, двумя пальцами, взял хрусталь за горлышко, открыл пробку, поднес графин к носу и понюхал. Аккуратно поставил хрусталь на край стола, при этом его лицо начало багроветь, наливаться яростью. Он так же медленно повернулся к официанту, посмотрел на него, помолчал и наконец произнес:

– Пойди переоденься. Скажи: ты больше у нас не работаешь. Иди. Извини меня, Вячеслав Иванович, я сам сейчас все сделаю. Мерзавец.

Он поднялся, склонил голову и, выходя из кабинета, не глядя, небрежно, но ловко подхватил и унес графин.

Турецкий не успел отреагировать, как уже новый официант принес очередное блюдо, а явившийся следом мэтр, уже безо всякого графинчика, самолично откупорил бутылку коньяка, налил в чистые рюмки Грязнову и Турецкому и чуть отошел от стола, как бы предлагая пригубить, что гости немедленно и сделали, изобразив на лицах полнейшее удовлетворение. Если не восхищение.

– Это что-то новое? – оценил Грязнов. – А, Саня?

– Аромат! – Турецкий поцеловал кончики пальцев, сложенные в щепотку.

– Двенадцать лэт! – провозгласил мэтр. – К шашлыку – ум-м! – и воздел руку, после чего водрузил бутылку на стол.

– Ты скажи… – покачал головой Грязнов. – Азербайджанский? Ай, молодцы! Это ж получается, что поставили его на выдержку еще при советской власти?

Мэтр кивнул с таким выражением на лице, будто и сам еще не решил: радоваться надо этому обстоятельству или печалиться. Но он, сделав движение рукой себе за спину, словно фокусник, достал завернутую в газету явную бутылку. Положил на край стола.

– Пробуйте, уважаемые гости, – почтительно сказал он, – а если не успеете распробовать, можно и потом. – И он тронул кончиками пальцев сверток. – Вячеслав Иванович, каждая обида, даже совсем маленькая, все равно требует удовлетворения. Морального. Верно?

Грязнов с улыбкой кивнул.

– Еще раз извини, дорогой. Всегда рады видеть… И вы нас не забывайте! – последовал полупоклон в сторону Турецкого.

Мэтр достойно удалился, а «гости», переглянувшись, подмигнули друг другу, будто заговорщики, и рьяно накинулись на источающий жар шашлык из телятины, не забывая о коньяке двенадцатилетней выдержки…

Достойно отобедав и приняв дар в счет морального удовлетворения, друзья покинули гостеприимный ресторан. На выходе Турецкий вдруг сказал:

– Знаешь, Славка, я бы на твоем месте воспользовался таким замечательным знакомством и показал, ну, скажем, фотик господина Каманина нашему хозяину. При удобном случае. Чем черт не шутит? А замы министров тоже ведь люди, и ничто человеческое им вроде бы не чуждо.

– А это вполне здравая мысль, Саня. Вдруг, в самом деле, объявится возможное продолжение?

– Умные люди давно заметили, что историй без продолжения просто не бывает.

И они разошлись – каждый в свою сторону: Турецкий отправился направо, на Большую Дмитровку, а Грязнов – налево, на Петровку, 38.

Глава седьмая
«ГЛОРИЯ» ДЕЙСТВУЕТ

Простой и доступный в общении Филипп Агеев получил задание всесторонне, насколько это возможно, прощупать находящегося на больничном режиме Владимира Сергеевича Рожкова. И приступил к делу, не откладывая его в долгий ящик. Тому способствовали, как выражаются юристы, вновь открывшиеся обстоятельства.

А суть их заключалась в том, что Сева Голованов, как известно, покинув ряды доблестных защитников Отечества, а точнее, спецназ ГРУ Генерального штаба Министерства обороны России в звании майора, как ветеран двух войн – афганской и чеченской, имел, разумеется, свои источники в Центральном совете ветеранской организации. Человек, с которым у него был контакт, даже и не собирался выпытывать причины, по которым Головачу вдруг понадобилось отыскать тоже бывшего «афганца», капитана Сиповатого. Он просто заглянул в соответствующие файлы и сказал, что есть такой. Проживает он в Пушкинском районе Подмосковья, пользуется всеми возможными льготами, которые положены увечным воинам-интернационалистам, но при этом не оставляет обширной общественной деятельности, возглавляет одно из районных отделений в областном фонде ветеранов Афгана и Чечни.

Уже из другого источника Сева выяснил, что Андрей Сиповатый привлекался, но лишь в качестве свидетеля, по громкому делу, связанному с беспошлинными поставками из-за рубежа алкогольной и табачной продукции. Однако дальше свидетельских показаний дело не пошло. Помогли бывшему капитану-десантнику его безупречное и героическое прошлое, нынешняя инвалидность и, самое главное, отсутствие доказательств его собственной криминальной деятельности.

Один из проходивших по делу дал было показания о связях Сиповатого с братвой из ореховской преступной группировки, но в судебном заседании от них сам же категорически отказался, заявив, что был вынужден оклеветать героя-»афганца» под нажимом следствия. На том все и заглохло. А Сиповатый буквально через какие-то полгода был избран руководителем отделения фонда.

И еще одна полезная информация. Через короткое время Андрей Сиповатый стал владельцем солидного кирпичного особняка и ездил исключительно в пятисотом «мерседесе» с усиленным корпусом, за рулем которого сидел водитель, получавший свою зарплату, естественно, в отделении фонда, а охраняли нового председателя крутые парни на джипе «гранд-чероки».

По предположению этого, второго источника, коим тоже пользовался Сева Голованов, охранники Сиповатого никакого отношения к интернационалистам не имели. Во всяком случае, в Афгане они быть не могли по причине слишком юного тогда возраста. А что касается Чечни, то здесь стоило, конечно, проверить, хотя даже чисто внешне, ежели смотреть, братаны эти потянули бы разве что на контрактников, но уж никак не на извечную «царицу полей». Очень все они накачанно выглядели, нагло. И это предположение было тем более реально, так как фонд спонсировал в Пушкинском районе спортивные секции по кикбоксингу, восточным единоборствам и прочим «силовым» видам, так необходимым юному подрастающему поколению, быстро соображающему, что с такими спонсорами и умениями уж как-нибудь без работы ребятки не останутся. Не хочешь дальше учиться, иди в охранные структуры, которые, кстати, также создавал и поддерживал фонд ветеранов.

«Эх, да было б что охранять!» – заметит иной Фома неверующий. Но его живо поправят товарищи: «Не что, а кого, понял, братан?»

Вот в этой связи и снова возникло у сотрудников «Глории» сомнение в отсутствии связей Сиповатого с оргпреступной группировкой, которые так и не смогло доказать в свое время следствие. А может, и не собиралось этого делать. Припугнули, как говорится, по-малому и оставили в покое. Или нужда тогда была такая…

И опять же, как говорится, не факт, ибо пока не имеется доказательств, однако неудачливый киллер, убивший медсестру в Склифе, по имени Борис Михайлович Никифоров, как указано было в его паспорте – подлинном, между прочим, никакая не подделка, – по картотеке МУРа принадлежал все к той же ореховской OПГ. По малолетке имел судимость, но отделался колонией все для тех же малолетних. И если сопоставить звонок-предупреждение, поступивший Рожкову от Сиповатого буквально за полминуты до взрыва автомобиля, а затем в высшей степени наглую – среди бела дня! – стрельбу в Склифе, то сам по себе напрашивался вывод, чрезвычайно неприятный для господина Сиповатого.

Правда, все это требовалось еще доказать.

Вот Филя и ехал теперь в Институт Склифосовского, имея в кармане две фотографии: одну, переснятую из личного дела, Андрея Игнатьевича Сиповатого, и другую – Бориса Михайловича Никифорова, лежащего на полу в коридоре реанимационного отделения, сделанную экспертом-криминалистом. На собственном паспорте этот киллер казался слишком молодым и лопоухим, чтобы проводить по этому фото опознание.

Но в основном Филя рассчитывал на то, что ему удастся «разговорить» бывшего десантника. Ведь у «афганцев» всегда найдутся темы для душевных воспоминаний.

Если Филя шел снизу – от жертвы, то Сева Голованов выбрал путь сверху – от исполнителя, полагая, что Сиповатый, более чем кто-либо другой, причастен и к покушению, и к убийству.

Не той фигурой был Всеволод Михайлович, чтобы в Центральном совете фонда взялись бы наводить о нем справки: кто да откуда. История опального майора ГРУ и его товарищей была достаточно известна лицам, причастным к военным действиям, что в Афганистане, что в Чечне. Но особенно «прославилась», если так можно выразиться, группа спецназа, возглавляемая Головановым, после того, как эти прошедшие немыслимые в буквальном смысле огни и воды офицеры не явились за своими наградами и открыто пообещали генералу-предателю, как они назвали того, кто заключил позорные мирные соглашения с чеченскими экстремистами, «начистить рыло». После чего, естественно, были с позором изгнаны из армии. Пять-шесть лет назад это был, конечно, поступок, и о нем было известно не только узкому кругу в армейской среде.

Но время шло, как и было предсказано, получившие передышку экстремисты развязали новую войну, ушел в провинциальные политики бравый некогда генерал и стал абсолютно никому не интересен. Само по себе потеряло смысл и обещание «начистить рыло». Человеку вообще свойственно быстро забывать даже острые моменты истории, если они конкретно тебя не коснулись. Оно, конечно, стоило бы все-таки ценить мгновения, которые, по словам поэта, свистят как пули у виска, да кто ж этим станет всерьез заниматься в быстротечности нашей жизни?.. Однако ж и не у всех, будто по команде, разом отшибает память! Вот и председатель фонда, отставной полковник, которого свои по старой памяти звали попросту Димой, не страдал потерей памяти. Он с заметным даже изумлением увидел входящего к нему в шикарный кабинет почти легендарного Севу Головача.

– Бог мой! – воскликнул Дима, резво поднимаясь из-за широченного стола и раскидывая руки, как бы желая обнять гостя от всей своей широкой ветеранской души. – А я, честно, и не врубился! Мне докладывают: там, мол, просится один из наших, из «афганцев», он в охране работает, в частной. Говорит, проблемы имеются! Головач, да это ж ты?! Ну даешь!

Сева, хотя и был почти ровесником Димы, выглядел явно моложе и крепче. Видно, сказывалась простая, живая жизнь без участия в дерьмовой политике, в которой, куда ни сунься, вечно обретаются все эти фонды, общественные движения, не говоря уж о партиях, блоках и так далее. Такой вывод немедленно сделал вслух сам Дима, будто заранее оправдываясь за собственные обрюзгшие формы и надорванное в вечных дурацких баталиях здоровье.

– А ты, гляжу, цветешь! – И в этом завершающем штрихе явственно слышалась откровенная зависть к Севиной благополучной житухе.

– Ну, не скромничай, – усмехнулся Голованов, – и у самого, поди, не сухари жуют.

– Да это все разве главное?.. Ладно, оставим, ты ж меня знаешь, жаловаться не умею. Говори давай, что привело? А то у меня через пятнадцать минут опять болтовня начнется… – Дима, морщась, посмотрел на свои наручные часы – «Ролекс», между прочим, отметил про себя Сева, а он, даже самый, говорят, дерьмовый, в смысле без наворотов, не меньше, чем на пару тысяч баксов тянет. Не хило живет-поживает председатель Дима.

– А я тебя, если разрешишь, дольше и не задержу. Но, Дима, давай по старой памяти, сугубо между нами. Если тебе это сегодня не в жилу, я, честно, пожму твою достойную руку и уйду. Говорить?

– Эва как! – вмиг насторожился Дима. – Чего, опять гребаная политика?

– Не думаю. Скорее, уголовщина.

– Ха! Да этого добра!.. Садись, говори. Может, чего… а? За встречу! – Дима щелкнул себя по шее под скулой, обозначая знакомое всем нормальным мужикам действие.

– Так у тебя ж совет! – засмеялся Сева.

– А я их все равно слушать не буду! Тут же у меня чего главное? Boвремя щеки надувать и кивать многозначительно. А болтать они сами горазды. – Дима, уже не спрашивая, нажал клавишу интеркома и сказал: – Зайди.

Тут же в дверях появился помощник, который и сообщал Диме о приходе «афганца».

– Сеня, одна нога здесь, а другая… сам знаешь где! Организуй нам с Севой по маленькой. Ну и… кофейку? – спросил Севу. Тот кивнул. – Бегом! – скомандовал Дима и, опустившись на свое место, показал Севе садиться напротив. Все-таки чиновник – можно ж было и за длинным столом для заседаний устроиться, так сказать, по-приятельски, на уголке. Нет, видно, в руководящем кресле Дима чувствовал себя более уверенно. Ну и ладно, хрен с ним. Дело важнее, подумал Сева.

– В двух словах, – сказал Сева. – Мы с ребятами, о которых ты, верю, помнишь, работаем в ЧОПе «Глория». Есть такое охранное предприятие. Все нормально, ты не бери в голову, просить мы ничего не будем.

– Уже неплохо, – хмыкнул Дима, кладя подбородок на сомкнутые кулаки и глядя на Голованова исподлобья.

– Дело наше заключается в другом. Объясняю. Но помни, ты обещал: нет так нет и разговора не было.

– Забито.

– Вот и хорошо… Короче, расследуем мы одно грязное дело.

– Так вы ж – охрана! А при чем сыскари?

– А у нас все – и охрана, и сыск, и слежение, и все, что тебе надо. Имей, кстати, в виду… И в этом деле, насколько я вижу, светятся наши бывшие «афганцы». Одного, который жертва, мы, разумеется, сами расколем. Да у него и выхода иного нет. А вот другой, который, по нашим подозрениям, организовал «мочилово», тот, извини, является твоим кадром. Поэтому я и пришел к тебе. Мне нужно копнуть его и как можно глубже. Конечно, ты сам понимаешь, есть «контора», есть МУР, есть налоговики, другими словами, копателей достаточно. Но нужно ли это тебе, Дима? О наших ветеранских организациях и так уже столько понарассказано, что впору детей пугать. На хрена, извини, лишний шум?

– А чего там просматривается? «Мокруха»? – задумчиво спросил Дима. – Так этим, к сожалению, никого не удивишь…

– Тут сложный узел. МИД завязан, парень-то замминистра возил. И кому бомба предназначалась, пока не разобрались.

– Погоди! – встрепенулся Дима. – А это не… ну, как его? Каманин, да?

– В яблочко.

– И ты полагаешь, что организовали наши? Я имею в виду кого-то из фонда.

– Он отделением у тебя командует. В Пушкинском районе. Бывший десантник, капитан Сиповатый.

– Ах, инвалид? Знаю его! Отличный мужик… Ну, с загибонами, не без этого. Биография – понятное дело. Так что ты-то от него хочешь, Сева? – Во взгляде Димы мелькнуло подозрение, и это очень не понравилось Голованову, подумал, что зря пришел.

– От него я хочу только одного: правды. Но он не скажет. Поэтому я и пришел к тебе, как к своему товарищу. В прошлом. А как получится в будущем – время покажет. Ответь мне, Дима, в твоем фонде, кроме тебя, разумеется, есть еще хоть один честный человек?

– Обижаешь, – после длительной паузы, во время которой внимательно изучал поверхность своего письменного стола, сказал негромко хозяин кабинета.

– Не хотелось бы.

– А чего надо-то? – не поднимая головы, спросил Дима.

– Надо немного. Чтобы ты поручил ему произвести ревизию в этом отделении, а я бы с ним – в качестве помощника. От любой организации, которую ты сам назовешь. Мне лишнего не надо. И если там окажутся не «загибоны», думаю, ты тоже заинтересован, чтобы криминала в твоем фонде было как можно меньше.

– Это верно, – немедленно откликнулся Дима. – Когда тебе надо?

– Как обычно, вчера.

– Ну, ты же сам должен знать, такие проверки с бухты-барахты не бывают. Сразу подозрения и – концы в воду.

– Вот и надо помешать их утопить.

– Так ставишь вопрос? – К Диме, похоже, вернулась его жизнерадостность. – Ладно, сегодня я думаю, а завтра называю тебе фамилию «ревизора». Так пойдет?

– Я очень рассчитываю на тебя, Дима.

Без стука открылась дверь, и помощник пропустил вперед себя милую длинноногую девушку с подносом, на котором стояли бутылка коньяка, две рюмки и чашки с дымящимся кофе.

– Сюда давай, – Дима показал пальцем перед своим носом.

Девушка поставила поднос, улыбнулась Севе и вышла. Помощник, уходя, закрыл за собой дверь.

Дима тут же налил по рюмке, поднял свою, чокнулся с Головановым, выпил и придвинул кофе.

– Считай, договорились, – сказал он. – Оставь свои координаты.

Сева протянул ему визитку. Дима бегло взглянул, перелистнул настольный календарь и сделал пометку, а визитку сунул в карман.

И снова заглянул помощник, посмотрел вопросительно на своего шефа, и Дима кивнул:

– Через пять минут запускай, – и кивнул теперь уже Севе: – Не торопись, пей спокойно… Ну а вообще… как она… жизнь?

Сева улыбнулся.

– А давай как-нибудь посидим в кабачке. У тебя есть мой телефон, скинь груз, позвони, буду рад.

– Договорились.

Увидев, что Голованов допил свой кофе, Дима встал и вышел из-за стола. Приобняв Севу, проводил его до двери, открыл, пожал pуку и сказал тем, кто находились в приемной и, увидев его, поднялись со стульев:

– Прошу заходить, – а Севе чуть заметно подмигнул.

Голованов вежливо раскланялся с секретаршей, как уже знакомой, пожал руку помощнику Димы и отправился вниз, где на автомобильной стоянке ждал его «опель».

Он долго размышлял, прежде чем пойти в фонд к этому Диме. Рисковал? Да, конечно. Неизвестно ведь было, как себя мог повести бывший приятель. Вот и во время разговора тоже случился момент, когда пожалел, что пришел.

О фонде ветеранов-»афганцев» ходили самые разные слухи, и нехороших было, конечно, больше. Но Сева подумал: а в конце концов, чем он рискует? Ну не удержится Дима и сольет информацию тому же Сипе, как бы обеляя тем самым себя как руководителя. Ну и что? Сипа засуетится, может и грубых ошибок наделать при этом. За одну ночь можно ведь только пожар устроить, чтобы избавиться от слишком уж явной компры. Но и на такой шаг надо решиться. А зачем же тогда Коля Щербак, который с утра отправился в Пушкино, чтобы потолкаться там, послушать, что народ говорит, поглядеть, как живут руководители организации ветеранов и что по этому поводу думают сами ветераны?..

…Могучий охранник-омоновец, тот самый, кстати, который уложил киллера, прочитал удостоверение Филиппа Агеева, где значилось, что тот является сотрудником ЧОП «Глория», и с откровенным недоверием посмотрел на подателя его. Невысокий и щупловатый Филя ну никак не ассоциировался в его представлении с образом человека, который может вообще что-нибудь охранять. Однако, помня о предупреждении, сделанном начальником МУРа генералом Грязновым, что к охраняемому им, омоновцем, объекту явится сотрудник агентства, все-таки пропустил в палату.

Рожкова уже перевели из реанимации в двухместную палату, где вторая койка была пока не занята. Пока, потому что перерывов здесь, к сожалению, не бывало. Народ так и пер на рожон, после чего, естественно, требовалось немедленное вмешательство медицины.

– Ну как, отходишь помаленьку? – по-свойски спросил Филя, выкладывая на тумбочку возле кровати Рожкова связку бананов и пару апельсинов.

Володя смотрел с недоверием и даже некоторым испугом.

– А вы кто? – спросил наконец. Вероятно, присутствие охраны у дверей его все-таки успокаивало. Если пропустил, значит, не опасно.

– Я-то? Ох, парень, – сокрушенно вздохнул Филя, – ну и задал ты всем нам работки! Лопай давай, тебе сейчас фрукты во как полезны! Родные-то хоть есть?

– А вам зачем? – снова насторожился Рожков.

– Чудак-человек, а кто за тобой ухаживать будет, когда выпустят на волю?

– Мать… В Питере живет.

– А семьи, значит, нет?

Тон, которым говорил Филя, не внушал опасений, и Рожков вздохнул:

– Нет… пока.

– Хреновато, конечно, – пожал плечами Филя. – Но можно ж и так обходиться, верно? – Он ухмыльнулся.

– А у вас что за интерес?

– Так занимаемся мы твоими, браток, проблемами. Хочу побольше знать, что ты за человек. Чем дышишь. За что они на тебя бочку-то покатили. Ты не волнуйся, тут подставы нет, вот он, документ мой, можешь поглядеть, – и Филя протянул Рожкову свое удостоверение.

– А чего искать-то? – сказал Рожков.

– А как же ты думаешь, девицу там шлепнули, мужика со стволом завалили – это что, хиханьки? А ведь все вокруг тебя вертится. Так что давай-ка мы с тобой попробуем потолковать по душам, как бывшие коллеги. Ты в десантуре служил?

– Если знаете, чего спрашивать?

– Да я вот гляжу на тебя и не могу вспомнить, встречал там или нет.

– А что, и вы там были?

– Я много где бывал, уж половину названий забыл… Про Джавару слышал? «Волчья яма» под Хостом. Опять же Рабати-Джали…

– А чего вы там делали? – неожиданно заинтересовался Рожков.

– Как – чего? – изумился Филя, будто о его личных подвигах ну просто не могли не знать те, кто был в Афгане. – Базу вскрыли. Все подготовили для вашего брата десантника, а вы такую пенку дали, прямо смех и грех!

– Фигня! – возмутился Рожков. – Какая наша вина? Да чего вы знаете?

– Слушай, парень, все я знаю, – отмахнулся Филя. – И что «вертушки» обосрались, и САБы [Светящиеся авиабомбы. ] ветром чуть не в Иран внесло, и вашего брата выкинули хрен знает где…

– Ага, а мы виноваты разве, что потом пришлось пять часов обратно до цели по горам переть?

– Во-во, пока вы перли, все «духи» и наркоши с той базы сделали ноги…

– Ну, положим, далеко не все, – возразил Рожков.

– Коне-ечно, удалось пострелять в тот раз, как же! А потом звонили: вон какую базу накрыли! Оружие! Опиум! Доллары! Звону-то было много… А мы свое дело тихо делали. Нам такая реклама ни к чему, парень. Это каскадовцы любили прихвастнуть, а про нас песен не слагали.

– Так вы чего, «грушки», что ли?

– Молодец. Но это дело прошлое. А давай-ка мы с тобой перекинемся про настоящее. Не возражаешь?

– Так я ж, чего знал, все уже рассказал. И не один раз.

– А если я тебе дополнительные вопросики подброшу, ты возражать сильно не станешь? Свои ж люди. Опять же и к Сипе твоему я решительно никакого отношения не имею. А вот он к тебе, судя по всему, имеет и просто так теперь не отвяжется. Ну, давай?

– Спрашивайте, куда ж отсюда денешься…

– Это верно, либо на волю с чистой, как говорится, совестью, либо на два метра вглубь… Ну так чего он, по-твоему, от тебя хотел? Зачем предупредил о взрыве?

– Честно, не знаю… Я ж говорил…

И Рожков принялся по-новому рассказывать о том, как однажды, года два или больше назад, когда Рожков уже работал у Каманина водителем, звонил Сиповатый, звал встретиться. Ну встретились, Сипа приглашал к себе тогда, хвастался новым своим коттеджем и «мерином» с охраной, но Рожков отказался.

Позже, было дело, наехала на него братва, сказала, что opexовские предлагали за хорошие бабки постучать на босса, на Каманина то есть. Постоянно докладывать, с кем встречается, куда ездит, о чем говорит, ну вообще – чем дышит и с кем. Понятное дело, компра им была нужна. Но Рожков им тогда прямо заявил, что он не по этой части. И предложил считать, что никакого базара не было. Отстали. Вот и все. До последнего случая, до звонка Сипы.

Вишь ты, вот и новенькое появилось! Филя маленько ожил. Об этих ореховских, что наезжали на Рога, пока не было известно. Что ж он, забыл или умолчал во время допроса?

– А что, Володь, – уже совсем попросту обратился к Рожкову Филя, – у этих твоих братанов имелись какие-нибудь основания интересоваться связями Каманина? Ну, я имею в виду, с кем ездит, кому о чем говорит? Он что же, в машине свои дела решал?

– Да никогда в жизни! Я ж говорю, полная фигня. У меня в салоне отродясь перегородок не было. Я и не помню, чтобы хоть раз в салоне возник служебный разговор. Так обычно, по мелочам…

– А, ну, значит, не всегда один ездил?

– Почему один? Егор Андреич в принципе по жизни мужик общительный. Я, бывало, его с супругой и в ресторан возил. Он очень уважает этот, который на Тверской, в центре… Ну, бывший «Баку».

– Так он и сегодня так же называется.

– Не-е, нынче – «Наср» там, «Ливан». Но все равно одни азеры колготятся.

– А он у тебя что же, к азерам особую привязанность имеет? – удивился Филя.

– Да я думаю, даже не он сам… Или, к примеру, та же Лена Сергеевна, нет. Это Багиров, надо понимать, старается для шефа. Марат Джафарович – он Ближним Востоком заведует, – наверное, полтора уж десятка лет под Егором ходит. Тоже еще с Афгана. Там познакомились. Вообще-то Егор Андреич к бывшим «афганцам» особое расположение испытывает. Вот хоть бы и я… Я сперва не у него работал, а он, когда узнал о моем прошлом, сразу предложил перейти на его транспорт. А мне чего отказываться? Особых переработок не бывает. Ну разве что иной раз в тот же «Наср» доставишь, подождешь часик-другой, а он сразу презент за ожидание. Нет, он правильный хозяин.

– И что этот Багиров, как бы друг семьи, что ли?

– Ну какой друг? В нашем МИДе друзей не бывает. Те же пауки, один другого подсиживает, чтобы удрать отсюда куда-нибудь, где пожирней да потеплей. А Марат-то – что? Он хоть и близкий вроде человек, но ведь и Егор тоже не подарок. В смысле на службе. Я-то видал, как Марат, бывало, с Кутузовского нашего, от хозяина, выскакивал. Будто тот ему хорошего пинка под задницу давал! Они же, азеры эти, народ в основном спокойный, ленивый, его еще раскачать. А Марат бывало просто зверел, смотреть на него неприятно. Я его везу от хозяина, а он сзади сидит и бормочет по-своему. Слов не понять, а по настроению слышу – матерится. Но дружба у них, получается, такая вот.

– А так-то твой как? Сердитый? Срывается с резьбы? Ну, ты меня понимаешь?

– Да понимаю, конечно… Нет, обычно ровный. И голос повышать тоже не любит. Только вы меня извините, я не совсем соображу, зачем вам-то это надо?

– Ты, браток, не волнуйся зря. И твоего хозяина я тебя закладывать совсем не прошу. He нужно мне это. Я просто хочу понять его характер, круг лиц, которые вокруг него. Ну и главное – от кого из этих лиц могла исходить опасность для Каманина. Это понимаешь?

– Это – да.

– Ну вот и славно. Тут такое дело наклевывается. Представь себе: скажем, тот же Марат, чем-то крепко обиженный Егором, вдруг решает его припугнуть, прижать. Что он сделает? Убивать своего шефа он совсем не хочет, но тряхануть пытается. Это я так, не по делу, не конкретно, понимаешь?

Рожков кивнул. Видно было, что так он еще для себя вопрос не ставил. И хорошо. Значит, будем размышлять вместе, подумал Филя.

– Дальше. Оба они, как ты говоришь, «афганцы». Видать, и старые связи сохранились. Нашего же брата до едрени фени скитается без дела. Кто-то там в фондах околачивается, кто где, а кто и попросту спивается. Ты знаешь. Ну вот, скажем, и попросил этот Марат кого-нибудь, вроде того же Сипы с его парнями, устроить небольшой фейерверк. Но так, чтобы ты обязательно пострадал. Верно?

– Ну? – Рожков проявил явную заинтересованность. И это тоже хорошо.

– Вот те и ну! А Сипа, скажем, по старой памяти просто пожалел тебя. Предупредил. А может, подумал, что ты все равно не успеешь убежать, так хоть, как говорится, грех с души. А ты взял да и успел. На свою же беду, как оказалось. И теперь тебя, как человека, которому Сипа сделал роковое предупреждение, надо убирать. А то ты возьмешь да и скажешь следакам, кто тебе позвонил. Понял расклад?

– Ни хрена себе-е… – растерянно протянул Рожков.

– Это я пока фантазирую, но думаю, что не так уж далеко от истины. Поэтому и советую тебе еще хорошенько подумать.

– Так я только и делаю, что думаю, а толку?..

– Значит, вместе будем, приятель… А про этого Марата ты мне интересные вещи рассказал. Здесь ничего нельзя исключить. Особенно прошлого. Вот где небось все и завязалось. Ладно, ты продолжай думать, а o моем с тобой разговоре помолчи, никому это не интересно, зато для тебя очень опасно. Охрана у тебя есть, если чего принести, скажи, я сделаю. Может быть, прямо завтра и навещу. Еще покалякаем, не против? Прошлое вспомним?

– Приходите…

Филипп заметил, что в течение всей беседы Рожков так ни разу и не назвал его на «ты». Получается, до конца не принял, хотя кое-что и открыл. Сам, возможно, тому не придавая важного значения. Но и это уже шаг.

– А прихватить чего надо? – усмехнулся Филя.

– То, чего хочется, нельзя, – с сожалением сказал Рожков, – а другое – есть. Да и не привык я особо к разносолам ихним. Разве что арбузика, а?