Текст книги "Осужден и забыт"

Алексей начинал кое-что понимать. О древнейшей династии китайских императоров Цинь он, конечно, читал, не помнил только, когда она существовала, точно зная, что очень давно.

– Безусловно, – твердо заявил он.

Крейнинг придвинулся к нему вплотную, словно хотел выпихнуть из комнаты и остаться со своей драгоценной вазой наедине. Он был почти одного роста с Алексеем.

– Алексей, я хочу купить у вас эту вазу, – горячо заговорил он. – Она украсит мою коллекцию. Прошу вас.

– И сколько вы можете предложить? – Алексей украдкой взглянул на жену.

Катя с интересом наблюдала за происходящим, с трудом сдерживая улыбку.

Крейнинг помялся, пожевал губами, от виска по щеке скатилась капелька пота.

– Пятьдесят тысяч долларов, – наконец произнес он.

От удивления Алексей едва не попросил его повторить сумму. И видно, поняв по-своему происходящие перемены на его лице, Крейнинг поспешно заявил:

– Сто. Но это окончательная цена. – И с каким-то сожалением, будто у него отбирали любимую игрушку, обернувшись, посмотрел на вазу. – У меня больше нет. Это правда.

Алексею даже стало его жалко. Таким несчастным был этот взгляд. Он решил не испытывать судьбу.

– Идет. Сто так сто.

Англичанин преобразился. Засиял полярной звездой. Поспешно спросил:

– Вам наличными или на счет в банк?

– Двадцать тысяч наличными. Остальные на счет. Но только откройте счет на мое имя в Гонконге.

Объяснив, что ему потребуется неделя, чтобы уладить все со своим банком в Лондоне и перевести деньги, и взяв у Алексея его данные, он удалился.

Через неделю Крейнинг появился вновь. Привез подтверждающие документы о переводе денег и открытии в Гонконге счета на имя Алексея, вручил ему две пачки стодолларовых банкнот.

Погрузившись вместе с вазой в ожидающий его автомобиль, он отбыл в неизвестном направлении так быстро, словно боялся, что ее у него отберут. Даже отказался от приглашения на чай или по чашке рисовой водки – отметить сделку.

Алексей отдавал себе полный отчет, что оставаться в неспокойном Китае становится просто опасно. Он выехал в Гонконг, зарегистрировал фирму по торговле чаем и сразу же вернулся обратно. Побывав кроме Харбина в Пекине и Шанхае, он договорился с местными производителями чая об оптовых поставках для его фирмы под громким названием «Золотой Китай». Такое название приятно задевало национальное самолюбие китайцев, и он везде заключил долгосрочные договора.

Через месяц он перевез Катю и сыновей в Гонконг.

Гонконг Алексею понравился. Катя от ночного города пришла в полный восторг. Казалось, по-настоящему Гонконг только и жил ночью. Оживал яркими светящимися витринами, мигающими огнями бесчисленных реклам. После дневной спячки он превращался в развороченный муравейник, кишащий людьми, автомобилями, мотоциклами и излюбленным китайским транспортом – велосипедами. В ресторанах и ресторанчиках, которые встречались здесь через каждые десять – пятнадцать шагов, решались деловые вопросы, заключались сделки, заводились нужные знакомства.

Город-государство, живущий самостоятельной жизнью, по своим, только ему понятным законам, как губка впитывающий в себя деньги, добытые самыми различными путями – от легального производства одежды, обуви и всякой другой требухи до торговли оружием и наркотиками. Таким предстал Гонконг перед Михайловыми.

Рожденные и выросшие в советской системе, но подготовленные для подобных встреч, они не растерялись, а быстро адаптировались к местным условиям. Деньги Крейнинга позволили снять приличную трехкомнатную квартиру, вести сытый образ жизни и довольно успешно заниматься делами фирмы. Алексей арендовал большой склад и поступающий к нему товар сбывал мелкооптовыми партиями. Он нанял рабочих-грузчиков, помощника-кассира; Катя, прошедшая в Союзе специальные курсы, занималась бухгалтерией и присматривала за детьми. Косте было уже семь лет. Славе исполнилось два года.

Полгода текла у них размеренно жизнь, пока в нее не ворвался кореец Нгуен Ли.

Маленький, коренастый, тщательно обривающий свой череп, он походил на орангутана, лишившегося вследствие какой-то болезни всех волос. Нгуен Ли был контрабандистом.

Он первый подошел к Алексею в корейском ресторанчике, куда тот зашел перекусить острой корейской стряпни.

– Европейцы не часто заглядывают сюда. Они предпочитают места посолиднее. Я имею в виду, конечно, с корейской кухней. – Он говорил на довольно приличном английском.

– Мне по душе такие. – Алексей кивнул головой в сторону небольшого зала. – Поменьше. В них уютнее. – Его английский был безупречен.

– Вы хорошо говорите по-английски, но вы не англичанин и даже не американец.

– Из чего это следует?

Кореец хитро прищурился и начал объяснять:

– Англичанин со мной даже не заговорил бы. А американец послал бы к черту или сказал примерно следующее. – Нгуен Ли смешно подпер руками бока. – Хочешь поболтать, парень, тащи пиво.

Алексей расхохотался.

– Да, вы правы. Я не отношусь ни к той, ни к другой категории, – сказал он, отдышавшись. – Я русский.

Наверное, именно так выглядел бы Нгуен Ли, если бы перед ним сейчас появился чертик с рожками: он вытаращил глаза и прирос к полу.

– Впервые встречаю здесь русского, – выговорил он наконец.

– Со свиданьицем, – пошутил Алексей и протянул ему руку.

Он пригласил корейца за свой столик, рассказал, чем занимается, угостил пивом. Алексей еще не знал, как можно будет его использовать, но чувствовал, что Нгуен Ли, которого здесь знали практически все, будет ему полезен.

Из ресторанчика они вышли вдвоем. И тут произошло то, что придало их отношениям доверительно-дружественный характер.

Двое невесть откуда взявшихся парней, то ли китайцы, то ли корейцы, подхватили Нгуена Ли под руки и поволокли по тротуару. Третий, уперев ствол пистолета ему между лопаток, следовал сзади. Они не подозревали, что высокий европеец, вышедший из заведения одновременно с корейцем, был с ним.

Алексей среагировал мгновенно. Одним прыжком догнал удаляющуюся группу и легонько похлопал замыкавшего шествие парня по плечу. Тот резко обернулся и тут же получил сокрушающий удар в переносицу. Голова его запрокинулась, как у тряпичной куклы, и, взмахнув руками, он повалился на асфальт. Оставшиеся двое, опешив, замерли на месте. Нгуен Ли, сообразив, что происходит, вывернулся и саданул одного из них кулаком в солнечное сплетение. Парень схватился за грудь и начал оседать. Второй получил от Алексея ногой по горлу и, хрипло крякнув, отлетел в сторону.

Нгуен Ли схватил Алексея под руку и потащил какими-то переулками.

– Веселая у тебя жизнь, – сказал Алексей.

Кореец усмехнулся:

– Не жалуюсь.

С этого дня они стали видеться часто, в основном в том же корейском ресторанчике. Слух о скором на расправу русском быстро облетел местные кварталы, и Михайлова зауважали. Его побаивались и обходили стороной, многие, особенно хозяин ресторанчика, заискивали. Но добродушие Алексея и приветливая улыбка вскоре сделали свое дело: о нем стали говорить как о русском друге.

Нгуен Ли особенно гордился дружбой с Алексеем. Тем более что Алексей не был простым безработным эмигрантом, какими кишел Гонконг, а являлся владельцем преуспевающей фирмы «Золотой Китай», имел хорошую репутацию, постоянных клиентов и неплохой доход.

В течение года Нгуен Ли не заговаривал с Алексеем о делах. И однажды все же решился, полагая, что достаточно хорошо изучил русского. Он предложил беспошлинно перевезти на корабле, который он фрахтовал, большой груз чая в Колумбию и сделать на этом приличные деньги.

Алексей, прекрасно понимая, что с властями ему лучше не ссориться, отказался. Он давно присматривался к корейцу, а теперь тот сам подсказал ему, как можно его использовать.

Дальнейшие события развивались стремительно. Человек Нгуена Ли открыл в Боготе, столице Колумбии, филиал «Золотого Китая». Алексей сделал Нгуена Ли управляющим отделения теперь уже расширяющейся фирмы в Гонконге и перелетел с семьей через Тихий океан. По его расчетам, Колумбия должна была стать первым плацдармом для укрепления в Южной Америке.

Он и не думал задерживаться в Колумбии, его дальнейшей целью был центр и сердце этого континента – Рио-де-Жанейро. Город, который стал живой легендой.

Прогулочный теплоход плыл от Мануаса по Риу-Негру к ее впадению в Амазонку. Пассажиры лениво отмахивались от наседающей мошкары, потягивали колу и тыкали пальцами в пологие, заросшие джунглями берега.

– Пап, ну скоро еще до Амазонки? – визжал от восторга Костя.

Слава стоял возле старшего брата молча, сосредоточенно изучая ландшафт.

– А ты не боишься анаконд? – Катя погладила Костю по коротко стриженной голове.

– Я, как и папа, никого не боюсь, – твердо заявил мальчик.

8

Ай да Лена! Мало того что она совершила «подвиг разведчика» – доставила ценные сведения, она еще и спасла меня от неминуемого отравления дымом. И как же я уснул? Хотя ничего удивительного – нервные встряски сегодняшнего дня дали о себе знать.

Пока Лена открывала окна и проветривала квартиру, я развернул полиэтиленовый пакет. Внутри свертка оказалась толстая тетрадь. Это был дневник. А на первой странице я обнаружил вот такой текст:

Николай Трофимович! Я посылаю это вам, потому что вы единственный человек, кому доверяю на все сто. Я не прошу вас сделать что-то, знаю – это невозможно. Сохраните, пожалуйста, мой дневник. Может быть, потом, когда-нибудь, кто-то умный и знающий прочитает мои записи и поймет нелегкую жизнь советского разведчика за рубежом.

Ваш Алексей Михайлов. 01.12.80.

Я не поверил собственным глазам. Либо Михайлов ошибся с датой, либо… Черт побери, но ведь его расстреляли! Должны были расстрелять!

Стрелки часов приближались к четырем. Спать сегодня, скорее всего, не получится. Кроме того, а не грозит ли нам с Леной опасность? Судя по всему, владелец этой тетради вроде как носит с собой гранату с выдернутой чекой.

Итак, если я правильно понимаю то, что произошло сегодня, Симоненко каким-то образом узнал, что я занимаюсь делом Михайлова. Имея у себя эту тетрадь, он решил передать ее мне, прибегнув для этого к строгой (и отнюдь, как выяснилось, не бессмысленной) конспирации. Но старик просчитался – его «вычислили». Не знаю, случайностью ли было то, что я проехал остановку из-за контролера, или нет. Но пока я ехал на трамвае и возвращался назад, Симоненко успел позвонить своей племяннице и попал в руки своих преследователей. Те увезли его домой, подожгли квартиру, возможно, убили Симоненко. Потом племяннице все-таки удалось передать дневник Лене, которой, в свою очередь, посчастливилось уйти от погони и приехать домой на такси.

А что, если с минуты на минуту гэбисты нагрянут сюда? Смешно полагать, что в сложившейся ситуации мы, отдав им эти записки, сами останемся целыми и невредимыми. Эти люди действуют по принципу «выжженной земли».

Дым потихоньку стал рассеиваться. Лена вошла в комнату и спросила:

– Ну что там?

Я показал ей тетрадь. Она была явно разочарована:

– Всего то? Я уж думала, там тайные счета КПСС как минимум. Из-за чего весь сыр-бор?

– Солнышко, нам нельзя здесь оставаться.

– Ты думаешь, к нам явятся нежданные гости?

Что мне всегда нравилось в Лене, так это сообразительность.

– Да. Обязательно приедут. И тогда нам не поздоровится.

– А куда мы поедем?

Вот это вопрос. С объемистой тетрадью надо что-то делать, надежно спрятать. И при этом еще подстраховаться от гэбистов, которые будут за ней охотиться. Ну не буду же я с ними постоянно играть в кошки-мышки. То есть не я… Теперь уже мы.

Медлить было нельзя. Но куда ехать? Я подумал и понял, что есть только один человек, способный дать в этой ситуации трезвый совет. Это Александр Борисович Турецкий, старший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры, мой учитель и хороший друг.

Только бы он оказался дома.

Я снял телефонную трубку и набрал знакомый номер. Гудок… другой… третий…

Наконец мне ответил заспанный голос. Это был его голос:

– Турецкий слушает.

– Александр Борисович, это Гордеев. Нужно срочно встретиться.

– Приезжай.

Турецкий никогда не задает лишних вопросов. Он знает: если ему звонят в четыре часа утра, значит, есть дело. Важное дело.

Мы выбежали из дома и кинулись ловить такси.

Турецкий ожидал нас свежий и бодрый, словно это не его подняли с кровати ни свет ни заря.

– А-а, – воскликнул он, увидев Лену, – бывшая подзащитная становится боевой подругой?

Он подмигнул, пожимая мою руку.

– Пойдемте на кухню. Выпьем чаю, а ты мне расскажешь, зачем разбудил.

Пока Турецкий готовил чай, я подробно рассказал о сегодняшних приключениях. Потом пришел черед Лены. Во время ее рассказа Турецкий бросил возиться с чайными принадлежностями и опустился на табуретку. Внимательно слушал и с изумлением качал головой.

– Да-а, – протянул он, когда Лена закончила свой рассказ, – ну и ну! Да вам, ребята, Спилберг позавидует. Признайтесь, придумали только что? А тебе, Юра, могу сказать: сегодня Лена тебя обскакала. Ты-то всего лишь в аварию попал. Эка невидаль – без единой царапины из-под «КамАЗа» выбраться! А вот Лена действительно подвиг совершила. Уйти от гэбистов – это вам не хухры-мухры! Это уметь надо. Лена, переходите к нам в следственную часть. Подобные приключения гарантирую еженедельно. Чего вам в этой юрконсультации пылиться?! С такими-то способностями!

Он разлил чай и уже серьезно продолжал:

– Ну вот что, братец кролик, это ты правильно сделал, что приехал ко мне. Здесь тебя с этой тетрадью злосчастной искать не будут. И от нее надо как можно скорее избавиться.

– Как это? – обиженно надула губки Лена. – Я, можно сказать, жизнью рисковала…

– Не беспокойся, милая, не загубим твою добычу. Будем беречь как зеницу ока. Тем более что теперь, может быть, только на этих записках разведчика Михайлова ваши жизни и висят.

– Весело… – прокомментировал я последнюю фразу.

– Ну а ты думал. Играть со спецслужбами опасно для здоровья.

Он хлебнул из чашки и прикурил сигарету. Долго изучал содержимое дневника, а потом произнес:

– Хорошо. Я предлагаю вот что. Дневник разведчика мы отвезем Меркулову. Пусть хранится в его сейфе. Я проглядел записки, а ты прочитаешь прямо там, в кабинете заместителя генерального прокурора. О том, что в деле Михайлова появились новые подробности, нужно дать понять органам внешней разведки. Как можно скорее. И о том, что записки разведчика хранятся в прокуратуре, – тоже. Этим ты себя обезопасишь, а то придут молодцы и начнут утюгом пытать – скажи, дескать, куда тетрадь дел.

– Как же мне органы Службы внешней разведки предупредить?

– Как предупредить? – почесал подбородок Турецкий. – А вот так и предупредить. Прямым текстом. Тебя директор СВР просил сообщать о новых фактах? Просил. Вот и сообщи.

– Так вы думаете, они связаны?

Турецкий усмехнулся:

– Ну что ты, Гордеев, как дитя малое. У нас все связано. В Калининграде свистнешь – во Владивостоке отзовется. Тем более, девяносто девять процентов, вас преследуют люди Теребилова. Я уверен.

Надо сказать, интуиция редко подводит Александра Борисовича…

– Тут важно даже не то, что придется делать с тетрадью. Как выяснить истину? Как доказать возможную невиновность Михайлова в измене Родине? Здесь, Юра, без конкретных свидетелей не обойтись. Придется тебе побегать с высунутым языком, чтобы произвести оживляж этого дневника. Ясно?

– Где же мне найти свидетелей?

– У меня на этот счет мыслишка имеется…

Наутро мы поехали к Меркулову. Лена осталась спать у Турецкого. Меркулов тут же вошел в курс дела, спрятал объемистый пакет в свой личный сейф.

– Я согласен с Александром, – сказал он, пролистав дневник, – тебе, Юра, нужно отыскать людей, которые работали с Михайловым. Они могут дать ценные показания.

– Где же я их найду?

Турецкий выразительно посмотрел на Меркулова.

– Ну хорошо, хорошо, – сказал Меркулов, – я помогу. Есть у меня человечек на Лубянке…

К концу дня я получил бумажку с адресом некоей Зинаиды Аркадьевны Высоковской, которая, по словам «человечка с Лубянки», работала с Михайловым. Трудность состояла в том, что Зинаида Аркадьевна проживала в городе Париже…

9

Из записок Алексея Михайлова:

«11 июля 1966 года.

В Гонконге убит Нгуен Ли, которого я оставил управляющим головной фирмой. Его машину расстреляли, когда он возвращался из офиса домой. Нгуену повезло – он скончался на месте, не мучился. А вот я попал в настоящее дерьмо.

Оказывается, я так и не понял этого человека до конца. Чего ему не хватало в жизни? У него появился шанс сойти со скользкого пути и стать порядочным преуспевающим бизнесменом. Неужели второе «я», необходимость острых ощущений, получаемых от занятия контрабандой, было настолько сильно в нем, что одерживало верх над здравым смыслом?! Или он сам этого хотел?

У меня две версии его гибели. Первая: с корейцем свели счеты бывшие компаньоны по старым делам (мало ли что он там успел натворить?). Вторая: убийство связано с нынешней аферой, которую он собирался провернуть (само собой, без моего ведома и согласия).

В любом случае это связано с контрабандой. А с прошлой или настоящей – уже не столь важно.

В результате последних событий два моих южноамериканских филиала в Боготе и Рио-де-Жанейро практически разорены. На банковском счету в Гонконге остались ничтожные крохи. Нгуен Ли успел перед смертью вложить практически все деньги в товар, а сам товар благодаря его стараниям исчез в неизвестном направлении. Секрет пункта назначения и конечного результата кореец унес с собой в могилу. И нет никакого смысла что-то проследить и отыскать: в этих делах он был большой мастер.

Итак, посмотрим правде в глаза: я банкрот. В полном смысле этого слова. Фирма «Золотой Китай» прекращает свое существование.

Катя сильно расстроена. Ее можно понять. Сколько времени и сил потрачено, и все в один миг полетело коту под хвост. Мальчики еще ничего особо не понимают. Костя, правда, чувствует, что случилось что-то очень для нас неприятное. А Слава еще слишком мал.

В данной ситуации у меня один выход – срочно покинуть с семьей Бразилию, где за полгода меня еще недостаточно широко узнали и слава обо мне как о банкроте и неудачнике не распространилась в деловых кругах страны.

Я выбрал Буэнос-Айрес, самый крупный город и порт Аргентины. В нем предстояло все начинать сначала. Оставшихся на счетах в Боготе и Рио-де-Жанейро денег хватало нам на перелет и первое время приличной жизни.

23 июля 1966 года.

«Боинг-727» компании «Эролайнс Аргентинос» приземлился наконец в аэропорту Буэнос-Айреса. Полет был не долгим, но мне он показался необычайно утомительным. Наверное, сказалось нервное напряжение последних дней, связанное с выездом из Бразилии. Дети едва не визжали от восторга, когда, заходя на посадку, пересекали залив Ла-Плата. А я, лишь когда колеса самолета коснулись бетонки, вздохнул с облегчением.

Катя весь перелет проспала. Старательно делает вид, что ничего смертельного не произошло, все образуется. Я понимаю, своим внешним спокойствием она пытается ободрить меня, поддержать. Спасибо ей за это. Она у меня большой молодец. Но я-то знаю, что на самом деле творится у нее внутри, как она беспокоится, нервничает… Она тоже, не меньше, чем я, вымоталась за эти дни. Потому, наверное, едва прикоснувшись к креслу, провалилась в глубокий сон.

Взяв такси, мы направились в город. Я с любопытством рассматривал надписи, украшавшие (если можно так выразиться) стены домов. «Militares asesinos» («Военные – убийцы»). «Plebiscito las pelotaa» («К черту плебисцит»). «Tenemos hambre» («Мы хотим есть»). «Juicio y castigo a los culpables» («Судить и наказать виновных»). «Marihuana libre, droca sexo y mucho rock» («Наркотики, секс и рок-н-ролл»).

Да, веселенькое место, ничего не скажешь.

На улицах было полно народу – закончилась сиеста. Такси остановилось возле отеля «Эль Конкистадор» в центре фешенебельного района Баррис Норте, и я расплатился с водителем банкнотой в миллион песо. В принципе это была приличная плата с хорошими чаевыми.

В огромном вестибюле отеля я сразу же купил газеты «Ла Пренса» и «Буэнос-Айрес геральд», а помощник управляющего лично проводил нас в номер. Восемьдесят долларов в сутки за две спальни, гостиную, кухню, кондиционер и телевизор – вполне приемлемая цена.

Но задерживаться мы здесь не собирались. Это было временное пристанище, пока не найдем подходящую квартиру и я не разберусь с работой.

Но получилось так, что мы прожили в «Эль Конкистадор» больше трех месяцев.

Я стал играть на столичной бирже, самой крупной и едва ли не единственной в стране. Покупал и перепродавал кофе, цитрусовые, табак, мясо, спиртное. И возможно, благодаря необъяснимому русскому духу и чутью именно на спиртном я сделал первые приличные деньги.

Зная неравнодушие местного населения к крепким напиткам, особенно к рому и виски, я приобрел крупную партию американского виски и придержал ее. В сентябре самый большой наплыв отдыхающих и туристов: нестерпимая летняя жара сменяется мягкой теплой погодой, и спиртное поглощается с космической скоростью (не только в России, но и в Аргентине любят и могут много пить). Я все правильно рассчитал: цены на крепкие напитки выросли, благодаря мне создался своеобразный дефицит – вот тогда и пришло время действовать. Я выбросил на рынок свое виски и быстро продал его, заработав на разнице в цене колоссальные проценты.

Мы все еще продолжали жить в «Эль Конкистадор» – для поддержания имиджа и расширения круга полезных знакомств (в отеле останавливались крупные промышленники, финансисты, политические лидеры да и просто богатые бездельники). После моей удачной сделки мы отказались от прокатного автомобиля и приобрели подержанный, но очень приличный «ситроен». К тому же одна крупная компания, занимающаяся биржевыми операциями, сделала мне заманчивое предложение – возглавить у них аналитический отдел. Я дал свое согласие.

Отдел состоял из трех человек, не считая меня: двое молодых парней, братья Антонио и Эстебан Гонсалес, и молодая симпатичная метиска Лаура Хорхе, которая выполняла обязанности и машинистки, и ответственной за почту и переписку. Забегая вперед, скажу, что едва не случилось так, что она стала моей любовницей.

Был теплый ноябрьский вечер. Мы закончили еще один суетливо-напряженный рабочий день. Гонсалесы сразу же смотались. Я всегда уходил последним. А Лаура задержалась с сортировкой вечерних биржевых сводок.

– Я ухожу, – сказал я ей, поднимаясь из-за стола. – Ты остаешься?

Она подняла на меня большие темные глаза и заморгала пушистыми ресницами.

– Одну минутку, шеф. Я уже закончила.

Мы вышли вместе. Было еще довольно светло. И мы не спеша зашагали по Сан-Мартин, одному из центральных районов, где располагался наш офис.

– Как насчет чашки кофе или виски с содовой? – Она сама сделала первый шаг.

Мне нравилась Лаура и как работник, и как женщина (до определенных границ, конечно). Высокая, гибкая, с рассыпающейся по плечам копной черных, слегка вьющихся волос и бронзовой от загара, гладкой кожей, она была типичной метиской.

Отказываться было неудобно. Ну не съест же она меня в самом деле.

– Кофе, пожалуй, – согласился я и поинтересовался: – Куда зайдем?

– Я знаю один уютный ресторанчик. Здесь недалеко. – Она стрельнула глазами, улыбнулась, довольная собой и моим ответом, и уверенно потащила меня в сторону района Баррис Норте.

Что она себе там нафантазировала или на что рассчитывала, я не знаю, но мне стало смешно.

Ресторан «Ла Белла» оказался маленьким уютным заведением, на удивление скромно заполненным посетителями. Наверное, сюда захаживали в основном постоянные клиенты. Владелец поспешил нам навстречу, широко улыбаясь Лауре как давней знакомой, а мне приветливо пожимая руку.

– Сеньор у нас впервые, – не то вопросительно, не то утвердительно произнес он слегка картавым, но приятным голосом.

– Это мой новый начальник, сеньор Алессандро. Эмигрант из России, – представила меня Лаура. – А это мой дядя, Пепе. Пепе Хорхе. Он владелец этого ресторана.

– О! Вы русский! – Пепе уставился на меня, как на редкий музейный экспонат.

Чтобы как-то прервать возникшую немую сцену, я вежливо заметил:

– У вас очень милое заведение.

Хозяин довольно закивал, переводя взгляд с Лауры на меня.

Лаура уверенно прошла к уединенному ютившемуся в нише столику. Определенно, она здесь часто бывала. Я последовал за ней.

На столике тотчас появились две чашки дымящегося кофе, маленькие бисквитные пирожные и два стакана тонкого стекла, на треть заполненные виски, содовой и плавающими в этом коктейле кусочками льда.

Мы пригубили виски, молча разглядывая друг друга, как будто видели в первый раз. Я, сам не знаю зачем, подмигнул Лауре и сказал:

– Ты смотришь на меня, как на новогодний подарок.

– Может быть, – улыбнулась она одними уголками пухлых чувственных губ.

Бесспорно, девушка была привлекательна, даже красива, своей особой южной красотой. В ее жилах текла испанская и индейская кровь. Таких черноволосых красавиц, полудиких, свободных и гордых, показывают в кино. И я сам на миг почувствовал себя в ее обществе героем, настоящим мачо.

– Хорошо, тогда к Рождеству я упакуюсь в коробочку, попрошу перевязать ее ленточкой и отправить тебе, – пошутил я.

Лаура звонко, почти по-детски рассмеялась.

– Сколько тебе лет? – спросил я, хотя прекрасно это знал.

– Двадцать. – Она не соврала. – А что?

– Ты очень красивая девушка, Лаура. И до сих пор не замужем. Удивительно.

– Не встретила настоящего друга. – Она слегка повела плечами.

Ее обнаженная коленка коснулась моей и не отстранилась. Мы оба сделали вид, что ничего не произошло. Чуть позже Лаура осмелела и через пять минут повторила трюк со второй. При этом она невинно откусывала крохотные кусочки пирожного и пила кофе.

От такого быстрого перехода от детской шалости к откровенному заигрыванию я буквально остолбенел. Или у них в Аргентине это в порядке вещей? Не хотелось выглядеть идиотом. Но и что делать, я не знал. К счастью, мы уже допивали наши напитки. Оказалось, что и это входило в сценарий Лауры.

Она поставила пустую чашку, выгнулась, откидываясь на спинку стула, будто разминая затекшее тело, и посмотрела мне прямо в глаза.

«Еще немного, и мои ноги окажутся у нее под юбкой», – подумал я, ощущая нелепость своего положения.

В следующее мгновение это и случилось.

«Все, пора прекращать этот спектакль», – решил я, но Лаура меня опередила.

Она, в полном смысле этого слова, сползла с меня, не спеша поднялась.

– Пойдем, – протянула слегка охрипшим голосом.

Я понял, что первую партию я проиграл, встал вслед за ней, пытаясь как можно непринужденнее извлечь из кармана брюк бумажник.

Как из-под земли рядом вырос дядюшка Пепе. Радушная улыбка занимала все его лицо. Он отказался взять расчет, ссылаясь на любовь к племяннице и уважение к ее друзьям, пригласил заходить еще.

Все это время Лаура стояла с победоносным огнем в глазах и, как мне показалось, с плохо скрываемым нетерпением.

Мы вышли в набежавший серый вечер и некоторое время молча стояли. Наконец Лаура взяла меня за руку.

– Пойдем ко мне. Я живу здесь рядом. Одна. – Она кивнула на противоположную сторону улицы.

У меня создалось впечатление, что независимо от ответа я проиграю и вторую партию.

– Сеньор не поделится с нами своими песо?

Два типичных ублюдка стояли возле нас, скаля щербатые рты.

– Я все пропил, – солгал я, почему-то радуясь даже такой смене декораций.

Они придвинулись ближе, хищно сощурили глаза.

– Может, у сеньориты остались? – предположил один, раздевая Лауру глазами. – Педро, а она ничего. Возьмем с собой?

Лаура мгновенно изменилась в лице, вся сжалась в комок, задрожала. Я отодвинул ее себе за спину.

– Ну-ну, приятель. Нет песо – расплатись девкой. – Один из них ухватил меня за правое плечо, совершая огромную ошибку.

Все дальнейшее происходило, как на третьеразрядной тренировке.

Левой рукой я прижал руку ублюдка к своему плечу, свободной правой сжал его кисть и провернул ее на сто восемьдесят градусов. Не успев и крикнуть, кретин оказался в согнутом положении с вывернутой за спину рукой. Я нанес сокрушающий удар коленом в челюсть, и он, бесчувственный, растекся у моих ног.

Второй замер, выпучив глаза, но в следующий миг, злобно шипя, бросился на меня с ножом. Его рука пролетела мимо. Я поймал его за кисть и предплечье и, нисколько не жалея противника, опять же коленом, ударил в локоть.

Такого потрясающего воя я за свою жизнь еще не слышал. Аргентинец рухнул на асфальт и принялся кататься на спине, ощупывая сломанную руку. Я постарался побыстрее увести Лауру, чтобы она случайно не потеряла сознание от вида крови и торчащей наружу кости.

Когда у первого перекрестка она пришла в себя, то сама затащила меня в какой-то переулок. Встречаться с полицией у нас обоих (особенно у меня) не было ни малейшего желания.

Я не успел опомниться, как она обвила мою шею руками и жадно впилась в губы. Прижалась телом настолько, что, казалось, еще чуть-чуть – и легкая ткань платья улетучится, как будто его и не было вовсе.

Стараясь не обидеть, я, как мог мягче, оторвался от ее губ.

– Лаура, я женат. И люблю свою жену.

Она смотрела на меня широко открытыми глазами, и в них постепенно скапливались слезы. Я почувствовал себя виноватым, даже сам не знаю в чем. В том, что не хотел изменять Кате?

Передо мной стояла уже не пытавшаяся соблазнить меня девушка, а заплаканная девчонка. Из уверенной в себе и сильной Лаура превратилась в беспомощную и слабую.

– Я… Я…

Она хотела что-то сказать, но я закрыл ее рот ладошкой и поцеловал в глаза, как целуют, пытаясь успокоить, ребенка.

– Ты не такой, как другие. – Она впервые обратилась ко мне на «ты». Шепотом.

Я проводил Лауру и пригласил ее на следующий день к себе в гости, обещая познакомить с женой и детьми, не очень-то надеясь, что она придет.

Но она пришла. С коробкой конфет и бутылкой легкого белого вина. Была суббота, выходной день. Мы не спеша пообедали и великолепно провели время. Катя с Лаурой сразу нашли общий язык. Как мне потом сказала Катя, Лаура милая, воспитанная девушка (знала бы она, как эта воспитанная девушка едва не затащила меня в кровать!). Подружилась Лаура и с ребятами. Особенно с Костей. Быть может, оттого, что он был больше похож на меня, а быть может, что он был общительнее (Слава отличался не по-детски серьезным характером).

Я так и не понял, что побудило Лауру принять мое предложение: решение не обидеть меня отказом или желание увидеть женщину, из-за которой я не остался с ней.

После этого, по выходным, она стала часто бывать у нас. А мальчишки так просто привязались к ней и называли не иначе как «наша Лаура».

9 мая 1967 года.

Этот день мы с Катей и сыновьями праздновали в тесном семейном кругу, перед телевизором. Был, правда, еще один повод отметить этот день небольшим застольем: я учредил собственную фирму, которой предстояло заниматься биржевыми операциями. То есть тем, чем последние десять месяцев я только и занимался. Кате, как обычно, выпадала роль бухгалтера и финансиста. На должность секретаря она сама предложила мне Лауру. Лучшей кандидатуры, по ее мнению, мне было здесь не найти, тем более что девушка давно стала в нашей семье своей и можно было не опасаться утечки какой-либо информации. А уже одно это немаловажно.