Текст книги "Светлые аллеи"

Галина Климовская
Светлые аллеи

© Климовская Г.И., 2018

© Издательство «Флинта», 2018

Из цикла «Как птичка гнездышко…»

«Меж сном и явью на меже…»

 
Меж сном и явью на меже,
Меж дремой и кофейной чашкой,
На этом тонком рубеже
Вдруг по спине пройдут мурашки.
Схвачу листочек черновой,
Срифмую грусть мою с луною —
И стих совью очередной,
Как птичка гнездышко весною…
 

«На миг от души отступили…»

 
На миг от души отступили
Заботы текущего дня,
И в облачке будничной пыли
Взялось что-то, тонко звеня.
 
 
И вот уже в уличном гуле,
Слетевши с ветвей и сучков,
К немым еще звукам прильнули
Неясные смыслы стихов…
 

«Посуда убрана, фитиль прикручен…»

 
Посуда убрана, фитиль прикручен,
Замедлили часы привычный ход.
Смахнем с клеенки сор забот летучий
И скучных слов болезненный налет.
 
 
Среди посуд и книг тетрадь отыщем,
Успеем глянуть в темь за окнами едва —
И вместо слов докучливых и нищих
Возьмутся вдруг нарядные слова.
 
 
И в сотый раз всем существом почуем,
Как изменился времени отсчет,
И наша кухонька сквозь тьму ночную,
Как лодка утлая, но храбрая плывет…
 

«В здешних довольно глухих…»

 
В здешних довольно глухих,
Очень лесистых местах
Водятся летом стихи
Между кустов и во мхах,
 
 
И на обском берегу
В шелковом светлом песке,
И меж цветов на лугу,
И в облаках вдалеке.
 
 
И от зари до зари —
Так повелось с неких пор —
Тайной охоты на рифм
Я записной волонтер…
 

«Еще стихов волшбы и бедства…»

 
Еще стихов волшбы и бедства
Хватило бы на много лет,
А малой повести – про детство —
Уж завязался первый цвет.
 
 
Ее явленье неизбежно…
Но вся она еще впотьмах
И неуверенно, и нежно
Лепечет в первых пеленах…
 

«Лишь бы чистая постель…»

 
Лишь бы чистая постель,
Лишь бы стопочка бумаги,
Лишь бы за окошком ель,
Чашка кофе, гран отваги…
 
 
Лишь бы в небе облака,
Да согласье в разговоре,
Да послушная строка,
Да в краю далеком море…
 

Из цикла «Философские тетради»

«Вот так по-русски должно жить на свете…»

 
Вот так по-русски должно жить на свете:
В большой семье, в житейской маете,
Чтоб старики, и взрослые, и дети,
И девушки в весенним первоцвете
Пеклись в труде, в любови и совете,
В хранящей душу полунищете…
 

«Под лаковою наледью стола…»

 
Под лаковою наледью стола
Застыл узор древесного распила,
Как опус редкостного ремесла,
Изъятый из остывшего горнила.
 
 
Вот сходство с мелкой пеною речной
Колец годичных легкие оковы…
И ни одной нигде черты прямой,
Ни одного нигде угла прямого.
 
 
Таким вначале мир себя явил…
А уж потом – в экстазе выпрямлений —
Все глупо выпрямил и заострил
Прямых углов недобрый некий гений…
 

«Гляжу я в зимнее окно…»

 
Гляжу я в зимнее окно
Сквозь ветки тонкие герани:
Вот снега и ветвей на грани
Соцветья алого пятно.
 
 
Как бы понять я не могу,
Где все ж цветет соцветье это:
Здесь, на окне, на этих ветках,
На заоконном ли снегу?
 
 
Волнует душу красота
До самой старости туманной
И красоты той несказанной
Неслыханная простота…
 

«Случится миг – на самом деле…»

 
Случится миг – на самом деле:
Из всех вещей, как будто вызрев,
Из каждой прорези и щели
Сквозят глубинные их смыслы.
 
 
Ни в чем сомнения ни тени!
Но в том-то дело, мой дражайший:
Оплачен миг один прозренья
Всей жизни опытом тягчайшим…
 

«Здесь бедно так, темно и пусто…»

 
Здесь бедно так, темно и пусто,
Что служит – сам себе в укор —
Произведением искусства
В недорогих цветах фарфор.
 
 
Но вот возьми ж ты: что-то в этом
Такое сладостное есть,
Как будто кто-то как-то где-то
Послал душе благую весть…
 

«Сырой прохладою пронизанность…»

 
Сырой прохладою пронизанность
Кустов сирени нежно-розовой
И ощущенье тайной близости
С резной листвой, с живыми гроздьями.
 
 
Но и намек на грань незримую
Меж мной и гроздьями некрупными,
Но и печаль неутолимая
По совершенству недоступному…
 

«В родном углу да прислонившись к печке…»

 
В родном углу да прислонившись к печке —
Тепло и славно, будто бы в раю,
Хоть на столе в простой подставке свечка,
Да книга, да краюшка на краю.
 
 
Пусть блеклый шелк оконных занавесок,
Скрип половиц, разбитой двери вой,
И всей дороги – от крыльца до леса,
Зато обратный путь – домой, домой…
 
 
Пусть лес, да печь, да хлеб – вот все отрады,
И сколько жить – знать Богу одному…
И пусть душе еще так много надо,
Но главное – есть печь в родном дому…
 

«Чтоб не попасться в плен пустых амбиций…»

 
Чтоб не попасться в плен пустых амбиций,
Чтоб избежать в пути кривых дорог,
Душа должна, сказал поэт, трудиться
И трудится (свидетелем сам Бог!).
 
 
И только здесь, среди берез, под вечер,
Когда закаты пью глотками я,
Охватывает душу мне и плечи
Немыслимая легкость бытия…
 

«День. Улица. Фонарь. Аптека…»

Санкт-Петербург,

угол Офицерской удицы

и Театральной площади,

остановка трамвая № 47

– напротив той самой,

блоковской, аптеки; 1992 г.

 
День. Улица. Фонарь. Аптека.
Те самые – и уж не те…
Прошло еще две трети века —
Того же, в той же маете.
 
 
Трамвай скрипит на повороте,
Театр вздыхает за спиной,
И Крюков мост мой взгляд уводит
Все к той же Пряжке – и не к той.
 
 
Сменились роли и сценарий,
Иная музыка слышна —
И только горечь с солью в паре
Все так же в ней растворена…
 

«Таинственная ночь окутала наш город…»

 
Таинственная ночь окутала наш город,
Кто спит, кто бодрствует, доходы дня считая.
А этим не до сна – любовь да разговоры…
А мальчик Костя по-над городом летает…
 
 
Таинственная ночь уходит за луною,
И новый белый день уж веки поднимает.
Проснутся скоро те, уснули эти двое…
А мальчик Костя все над городом летает…
 

Из цикла «Светлые аллеи»

«Меня окликнули деревья…»

 
Меня окликнули деревья
Сквозь неумолчный шум машин
На языке каком-то древнем —
Не для ушей, а для души.
 
 
Я к ним спешу, и поднимаю
К вершинам царственным лицо,
И все их речи понимаю —
Буквально каждое словцо.
 

«По дороге вдоль рощи сырой…»

 
По дороге вдоль рощи сырой
Под ногами, как пестрая шаль,
Весь усеянный палой листвой
И дождями промытый асфальт.
 
 
И не манит сегодня мой взор,
Как обычно, игра облаков —
Так хорош этот влажный ковер
Тонких линий и блеклых тонов
 

«Стараний чьих-то воплощенье…»

 
Стараний чьих-то воплощенье,
Прекрасен вязовый бульвар,
Луны ль в ветвях его свеченье,
Закатный ли горит пожар.
 
 
В соседстве с бедными домами,
Среди житейской маеты
И днем, и ночью, и утрами
Несет он вахту красоты.
 
 
В густую вязь ветвей и почек
Вникаю, идя из гостей,
Как в чей-то изощренный почерк
Посланья, полного вестей…
 

«На свежевыпавшем снегу…»

 
На свежевыпавшем снегу
Семян кленовых ритм неясный…
Я передать вам не могу,
Как это тонко и прекрасно.
 
 
И оживает между строк
В кленовом вычурном пунктире
Забытый было мной урок:
Не все так скверно в этом мире…
 

«В безлюдной пустыне январского парка…»

 
В безлюдной пустыне январского парка,
Средь елей, берез и скамеек в снегу
Я ранний закат, элегантно-неяркий,
Боясь упустить хоть бы миг, стерегу.
 
 
О если бы не был по ветру развеян
Стоявший здесь некогда Троицкий храм,
Как свет этот был бы разлит и рассеян
По всем золотым куполам и крестам!
 

«Взглянуть на парк иль рощу свысока…»

 
Взглянуть на парк иль рощу свысока,
Из верхних окон – редкое везенье!
Шумит, кипит зеленая река —
Наглядный образ вечного движенья.
 
 
Здесь все роскошней, все здесь зеленей,
Как будто кто-то, жадный и капризный,
Все лучшее упрятал в вышине —
И мы довольствуемся видом снизу.
 
 
…А лип макушки – вот живой укор
Искусству кружев валансьенских!
И изредка сквозь лиственный узор
Блистает крест на церкви Воскресенской…
 

«За черной обнаженной рощей…»

 
За черной обнаженной рощей
Октябрьский теплится закат…
Здесь бремя жизни много проще —
Как бы сто тяжких лет назад.
 
 
И, надо быть, как раз оттуда,
Из толщи отгоревших лет,
Спасая душу от остуды,
Струится этот теплый свет…
 

«Я в этом городе усталом…»

 
Я в этом городе усталом
Все знаю, все люблю, жалею.
Но самым вышним местом стала
Вот эта самая аллея.
 
 
Здесь столько раз я остужала
Свои отрады и утраты
И на моих глазах пожаром
Здесь столько выстыло закатов,
 
 
Что сквозь древесные одежды
И стаи облаков бегущих
Мне видно все, что было прежде,
И кое-что из дней грядущих…
 

Из цикла «На заре туманной старости

«Сижу под старою березою…»

 
Сижу под старою березою…
Нас очень многое роднит:
Одними с нею мыты грозами
И солнцем сушены одним.
 
 
Темны на лицах пятна памяти,
Коряв излом ветвей и рук…
И в некий час грозы и замяти
Мы вздрогнем с ней и рухнем вдруг…
 

«Отвернусь от зеркал, от друзей, от кузин…»

 
Отвернусь от зеркал, от друзей, от кузин,
И от внуков моих отвернусь —
И без всяких на то специальных машин
В мою молодость тайно вернусь.
 
 
Чтобы стать легконогой, как старость назад,
Чтоб над теменем вновь засиял
Белокурых волос золотой водопад —
Я возьму отвернусь от зеркал…
 

«Всего мне что-то стало мало…»

 
Всего мне что-то стало мало —
И книг, и встреч, и снов, и слов…
Так вот чего мне не хватало —
Осенних этих холодов.
 
 
Теперь совсем другое дело.
В согласье я с собой теперь
И не стучусь рукой несмелой
В ту заколоченную дверь.
 
 
Зачем? Ведь двери есть другие,
Еще подвластные плечу,
Еще есть вещи дорогие:
Дышу, хожу, могу, хочу…
 

«Утратив взгляда блеск и точность…»

 
Утратив взгляда блеск и точность,
С заметно сгорбленной спиной,
С надеждой тщетной на отсрочку
Стою на финишной прямой.
 
 
Ах, сколько важного забыто
И не доделано – бог мой!
Но – жизнь во все концы открыта
Лишь с этой финишной прямой…
 

Из цикла «Мои плагиаты»

Первые строки этих стихов

заимствованы из хорошей

зарубежной прозы

в хороших переводах

«Завладели душой духи сумерек…»

 
Завладели душой духи сумерек —
Порожденье ночных облаков,
Лишь на западе тусклым суриком
Чуть подсвечен небесный покров.
 
 
Как рисуются ветви древесные
В дымно-розовом небе ночном —
Словно тонкие рельсы небесные
На отрезке пути кольцевом…
 

«Рубины рдели, злато плавилось…»

 
Рубины рдели, злато плавилось…
Но все исчезло без следа,
И в сизом небе обозначилась
Едва заметная звезда.
 
 
Ни позолотою, ни глянцами
Уже не манит душу даль…
Такая тонкая субстанция —
В полях вечерняя печаль…
 

«Не торопясь, горит засушливое лето…»

 
Не торопясь, горит засушливое лето…
Сменяют зори долгие друг дружку…
Ах, не об этом надо б, вовсе не об этом,
А лишь о том, как с нас снимают стружку…
 
 
Ах, надо бы о том, что наша жизнь сложилась
Нецельно, на огромном раздорожье…
Но – лето знойное горит себе нелживо
И зори праведны, хоть и тревожны…
 

«Летней кухни легкие баллады…»

 
Летней кухни легкие баллады:
Окна настежь – плеск, и щелк, и смех,
И рябинных зарослей прохлады,
И салатных замыслов успех.
 
 
Начатых и брошенных романсов
Россыпь слов и музыкальных фраз,
И укропных духов ассонансы,
И сквозной про чью-то жизнь рассказ.
 
 
Над трофеями лесной охоты
Полевых цветов резная тень…
И подспудная в душе работа,
И спасительная в мыслях лень…
 

«Сплошная дрожащая масса…»

 
Сплошная дрожащая масса
Березовой свежей листвы
Шатром заслонила террасу
От солнца и от синевы.
 
 
С практической целью едва ли
В укор золотому лучу
С полудня уже зажигали
В подсвечнике медном свечу.
 
 
Из мглы, и свечного мерцанья,
И чайных паров пополам
Соткался для слов и молчанья
Снаружи невидимый храм…
 

«Желтел зверобой, распускалась душица…»

 
Желтел зверобой, распускалась душица,
Качались ромашки, любуясь на них.
А где-то в траве, затаившись, как птица,
Меня дожидался нечаянный стих.
 
 
Сорву на лекарство пучок зверобоя,
Ромашек в букет и душицы на чай,
Домой принесу – и в цветочных завоях
Найду две готовых строфы невзначай…
 

«Так долго склонялась к ним ты…»

 
Так долго склонялась к ним ты,
Так долго внимала шуршанью,
Что стали глазами цветы
И чьими-то листья ушами.
 
 
Откуда же этот испуг,
Что вырос – не мене, не боле —
Живых собеседников круг
Размером вот с это вот поле?..
 

«В пустынной местности на берегу залива…»

 
В пустынной местности на берегу залива,
Где побывать мне так и не пришлось ни разу,
В простой гостиничке, где было бы тоскливо,
Я б отдохнуть смогла от целой жизни сразу.
 
 
В часы прилива и потом, в часы отлива,
Почистить мог бы ветер о тугие крылья
Жабо в обломках рифм, порою прихотливых,
Жакет, осыпанный сухой ученой пылью…
 

«Какая-то насмешливая птица…»

 
Какая-то насмешливая птица
Не умолкает целый час в кустах,
Мешая горю моему излиться.
Удерживая слезы на глазах.
 
 
Вот и другая птица первой вторит:
«Что слезы? Так – соленая вода…
А слез из глаз не выжавшее горе —
Еще не горе… Так – полубеда…»
 

«Птица юнко с розовою грудью…»

 
Птица юнко с розовою грудью,
Обитающая в дальней стороне,
Как бы ни был путь оттуда труден,
Прилетает иногда ко мне.
 
 
Проникая сквозь застылость стекол,
Опускает крылья между книг,
Посреди сухих букетов блеклых
Замирает на короткий миг.
 
 
И опять умчится в сумрак снежный…
Но меж строк и в складках зимних штор
Розовеет долго отсвет нежный,
Долго длится нежных крыльев вспорх…
 

Из цикла «В лугах воспоминаний»

«Покрепче заваривши чаю…»

 
Покрепче заваривши чаю,
У окон на закат на ранний
Я часто мысли распрягаю
И шлю в луга воспоминаний.
 
 
Там всё цветы в душистых росах…
А что цветут они так смело
Минувших страхов на откосах —
Так мне сегодня что за дело…
 

«Порой, поближе к вечеру…»

 
Порой, поближе к вечеру,
Нет-нет, да и бывает:
Совсем другое время вдруг
В текущее вплывает.
 
 
Совсем другие сумерки
Охватывают плечи,
Совсем другие руки в них
Затепливают свечи,
 
 
Совсем другой посуды в них
Позвякиванье в кухне.
И тихое присутствие
Всех тех, о ком тоскую…
 

«Откуда-то брезжит мне светлое утро…»

 
Откуда-то брезжит мне светлое утро,
И белые платья, и завтрак молочный,
И залито плавленым все перламутром
В том доме, где окна высокие очень.
 
 
Ну, если б на платьях попроще полотна,
И все остальное – попроще, по средствам,
И не были б очень высокими окна,
Я знала б: то кадр довоенного детства…
 

«На старой мисочке эмаль…»

 
На старой мисочке эмаль
Лишь только сбоку уцелела,
И с копотью спеклась печаль,
Другим заметная едва ль,
На этих стенках заржавелых.
 
 
Когда ж она была нова,
Когда вошла в наш быт нехитрый,
Тогда и мать была жива,
И были зелень, синева
И мак той мисочки палитрой…
 

«Льет свет золотой абажур ли…»

 
Льет свет золотой абажур ли,
Сияет ли солнце в окне,
Полынные горькие джунгли
Нет-нет и припомнятся мне.
 
 
В далеком фланелевом детстве
Они были нашей средой —
В ближайшем и вечном соседстве
С крапивою и лебедой.
 
 
Здесь игры бывали так длинны,
Здесь плакалось горько, навзрыд…
И горечью тянет полынной
Из детства от малых обид…
 

«Поля, среди которых ехали…»

 
Поля, среди которых ехали,
Такой дышали тишиной,
Что скрип колес ли, всплески смеха ли
Казались дерзостью прямой.
 
 
В полях, среди которых ехали,
На отведенный нам покос,
Нас было семеро в телегах тех —
Родных по крови и до слез.
 
 
Полей, среди которых ехали
Лет пятьдесят тому назад,
Теперь уж нет… Там шахты «Верхние»…
И той родни – лишь я да брат…
 

Из цикла «Вам возвращая Ваш портрет…»

«Так щедро нежности медок…»

 
Так щедро нежности медок
Сочился – и не иссякал…
А вышло – горечь и ледок,
И помутнение зеркал.
 
 
Тревожно то-то было мне,
Что, споря с горечью судьбы,
В словах, и в песнях, и в вине
Избыток меда явный был…
 

«Ах, эти тополя и фонари…»

 
Ах, эти тополя и фонари
Февральскою зимой, слегка натужной,
В последних медных отблесках зари
Над нашей бедной площадью над Южной.
 
 
У этих окон я всегда с бедой:
С тобой разлад – и свет сошелся клином…
Но все ж горчащей этой красотой
Беда разбавлена наполовину…
 

«Запад заката во власти…»

 
Запад заката во власти…
Первый в окне огонек…
Медленно меркнет и гаснет
Скромный ноябрьский денек.
 
 
Был он нетруден, нестрашен,
И благосклонной судьбой
Был он согрет и украшен
Долгой беседой с тобой…
 

«И вот глубинная его природа…»

 
И вот глубинная его природа:
Шутя, казнит или прощенья просит —
В согласье тайном с временами года:
То лето, то зима, то сразу осень.
 
 
И лишь весны я не припомню что-то…
Иль сроку выпало ей слишком мало?
Меж гроз, метелей и солнцеворотов
Ее как бы и вовсе не бывало…
 

«Настанет час – я распрягусь…»

 
Настанет час – я распрягусь.
На гвоздь повешу эту сбрую,
От пота горького сырую,
И с мыслями подсоберусь.
 
 
И подведу итог делам,
И письма напишу подругам,
Но я не выберу досуга,
Чтоб написать письмо и Вам…
 

«В кресле с обивкой из шелка…»

 
В кресле с обивкой из шелка,
В обществе греческих ваз,
Дремлющих чинно на полках,
Мне посидеть бы у Вас.
 
 
Понаблюдать глаза краем,
Горсткой играя перстней,
Как Вы и кофе, и чаем
Ваших поите гостей.
 
 
Вслушаться б краешком уха
В Ваш гостевой разговор…
Но и ни слуху, ни духу
Нету о Вас с давних пор…
 

«А суть беседы такова…»

 
А суть беседы такова:
Одни магические числа,
Парадоксальные слова
И перевернутые смыслы.
 
 
Вдруг на словах «Как на духу!»
Я приложу усилье слуха —
И слов увижу шелуху
К легчайшим смыслам – легче пуха…
 
 
Уйму рассудка голоса
И затеряюсь в этих числах,
В парадоксальных словесах
И в перевернутых им смыслах…
 

«Дышал свежесмолотый кофе…»

 
Дышал свежесмолотый кофе,
У масла был привкус ореха,
Как бы вопреки катастрофе,
Как будто никто не уехал,
 
 
Как будто бы все как и прежде…
Да так оно и в самом деле,
Лишь нет больше даже надежды,
Что он позвонит на неделе…
 

«Перед печной открытой топкой…»

 
Перед печной открытой топкой
Подбрасывал, как соль в беду,
Поленья из сосновой стопки
Бездарный кочегар в аду.
 
 
Краснела печь уже рубинно…
Но, как бы дров ни ворошил,
Не растопил он синей льдины
Им же остуженной души…
 

«Как вился в темноте дымок…»

 
Как вился в темноте дымок
Твоей горчайшей сигареты,
Нам заменяя слов поток —
На сто вопросов сто ответов…
 
 
Как ты умел и как ты мог
Беседу превратить в молчанье!..
Крутился в темноте дымок,
Доступный только обонянью…
 

«То вдруг ныряя вглубь, в озерца тени…»

 
То вдруг ныряя вглубь, в озерца тени,
То выходя на солнце, как на берег.
Меня не видя, от меня отдельно
Шел не спеша, в излюбленной манере…
 
 
И в первый раз средь наших милых сует
Мне стало удивительно и страшно,
Что без меня – он тоже существует,
Среди других, не в мире тайном нашем…
 

«Льда на реке уже не было…»

 
Льда на реке уже не было,
Низко стояла вода.
Медный закат между небом и
Гладью речной увядал.
 
 
Сникли уж яркие самые
Роскоши прежней цветы…
«Вот и у нас… как на западе…» —
Проговорил тихо ты…
 

Из цикла «И о погоде…»

«Мокнут цветы под дождем…»

 
Мокнут цветы под дождем,
Сыро и скучно – хоть вой…
Пару деньков подождем —
Да и вернемся домой.
 
 
Что-то снесем на чердак,
Что-то с собою возьмем —
И в чемодан, и в рюкзак,
Дверь на террасу забьем.
 
 
Но в городской маете
Вспомнится утром и днем,
Как в нежилой красоте
Мокли цветы под дождем…
 

«Я вышла в открытое поле…»

 
Я вышла в открытое поле,
В разлив разнотравья в цвету,
Летучую рифму «раздолье»
Поймала на полном лету.
 
 
Все слышу, и все примечаю,
И песню мурлычу в ответ…
Султаны иванова чая
Большой увенчали букет.
 
 
И вот уж забот нету боле,
Досады считать ни к чему…
Я вышла в открытое поле
И душу открыла ему…
 

«Ночь редела – и мглистое утро…»

 
Ночь редела – и мглистое утро
Натекало сквозь щель между штор,
И на них просыпался как будто
Из колосьев и листьев узор.
 
 
Трепетали ожившие листья,
И струились колосья слегка,
Как намек, что хоть сыро и мглисто.
Но за окнами даль далека,
 
 
И не будет ненастья сплошного,
И невечен предутренний мрак,
И отбился от ветра большого
Этот еле заметный сквозняк…
 

«Какая легкая жара…»

 
Какая легкая жара,
Разбавленная ветром,
Сопровождает нас с утра,
Сжимая километры.
 
 
Идем мы в свой недальний путь
Лесным шоссе пустынным…
А не присесть ли отдохнуть
Посереди пути нам?
 
 
Присядь, подруга, на пенек,
Достань-ка сигарету…
Когда стоит такой денек,
Считай и горя нету…
 

«Отпустило, потеплело…»

 
Отпустило, потеплело…
Снег подтаял – верь не верь…
Вот теперь другое дело!
Погуляем мы теперь.
 
 
А мороз – он был иль не был?
Не припомню, не пойму…
И полно сегодня небо
Как бы розами в дыму…
 

«Прелестный пасмурный денек…»

 
Прелестный пасмурный денек
В последних числах марта…
Ложатся вдоль и поперек
Гадательные карты.
 
 
Все будет, значит, как всегда:
То солнышко, то морок,
И смоет талая вода
Моих забот сто сорок.
 
 
Из всех останется одна,
Но самая большая:
Была б жива моя страна,
Хотя бы и больная…
 

«А март стоит такой холодный…»

 
А март стоит такой холодный,
Что мерзнут руки в тоненьких перчатках,
И в роще снег, свинцово-плотный,
В январских и февральских отпечатках.
 
 
Забыли ль мы о чем-то срочном
И в январе, и в феврале метельном?
О чем таком напомнить хочет
Нам этот сбивчивый еженедельник?..
 

«Перед тем как зажглись фонари…»

 
Перед тем как зажглись фонари,
Эта улица в шаге от дома
В тусклом свете осенней зари
Показалась совсем незнакомой.
 
 
Шорох ветра меж мокрых ветвей,
Антрацитовой лужи мерцанье —
Словно мною не прожитых дней
Тайный знак и живое дыханье…
 

«Отбушевав свое, гроза утихла…»

 
Отбушевав свое, гроза утихла…
Иду деревней – славно на душе…
Свежо, как после грандиозной стирки,
И гуси в луже плещутся уже.
 
 
Вот радуга над миром проступает…
Скользит мой взгляд по огненной дуге…
А гусь Геннадий мне напоминает,
Как звать его: Ге-ге, Ге-ге, Ге-ге…
 

«Еще ни листочка на ветках…»

 
Еще ни листочка на ветках,
Но лишь выхожу на крыльцо,
Забытые теплые ветры,
Как прежде, мне веют в лицо.
 
 
Неясны, едва уловимы,
Но, душу волнуя до слез,
Лиловые легкие дымы
Окутали кроны берез.
 
 
В сундук спрячем зимние фетры,
Всей жизни изменим настрой:
Забытые летние ветры,
Как птицы, вернулись домой…
 

«Все лето и раннюю осень…»

 
Все лето и раннюю осень
Царит в мире дивный бином,
Лишь встань меж берез или сосен:
Зеленое на голубом.
 
 
И что за глубокая тайна
Сквозит в проявленье любом
Двух этих цветов сочетанья:
Зеленого на голубом.
 
 
Пройди, не ленясь, хоть три царства,
Ищи хоть бы днем и с огнем,
Нет лучше от грусти лекарства —
Зеленого на голубом…