Текст книги "Шкатулка княгини Вадбольской"

Глава десятая

В течение пяти последующих лет Петр Вадбольский, вышедший в отставку в чине поручика, осваивал тонкости управления имением и преуспел настолько, что даже Сергей Иванович частенько спрашивал у сына совета. Петр научился пользоваться справочниками и даже выписал еще несколько из Москвы. Каждый раз, открывая дверцу сколоченного столяром Еремой книжного шкафа, он вспоминал Кузьму Хохлова, и сразу сердце его пронзала жгучая боль – Дарья.

Молодой князь так и не смог забыть свою первую и единственную любовь. Он много занимался маленьким Петрушей, который жил с ним в Покровском под присмотром ключницы Аксиньи, и на все просьбы матери жениться отвечал отказом. Это сильно беспокоило княгиню Марфу Ефимовну.

– Сколько невест вокруг, – пожаловалась она однажды мужу, – а никто ему не по нраву.

– Правильно, пусть в Петербург за женой едет, – отмахнулся князь.

– И в Петербург не желает ехать. В Тулу иногда уезжает с приятелями бражничать, с распутными девками там водится.

– Ничего, пусть развлекается, значит, не перебесился еще.

– Ах, батюшка ты мой, ведь не приятности и веселья он ищет, а от тоски бежит. Дома, Аксинья говорит, порой слова не вымолвит, запрется у себя в кабинете, одного Петрушу к себе допускает. А на столе у него, – опасливо оглянувшись, княгиня понизила голос, – портрет лежит, художник в Туле ему нарисовал с его слов. Так на портрете, Аксинья говорит, вылитая Дарья нарисована, Хохлова жена.

Сергей Иванович нахмурился.

– Аксинья говорит! Бабьим языком она своим мелет, а ты больше слушай. Ладно, пошли ему человека с запиской, пусть завтра прибудет, поговорю с ним.

Дворовый мальчик, посланный с запиской в Покровское, прибежав обратно, доложил:

– Барин Петр Сергеевич велели передать, что завтра к обеду будут.

На следующий день после обеда Сергей Иванович пригласил сына к себе в кабинет и, указав на кресло перед массивным бюро, тщательно прикрыл дверь.

– Счастлив тебя видеть, сынок, давно не радовал ты нас своим присутствием, – усевшись за стол напротив Петра, начал он, – но это я не в упрек – знаю, что усердно занимаешься делами. То, что ты порой в Туле шумному веселью предаешься, тоже знаю и тоже не ставлю в упрек – дело твое молодое, а наше стариковское дело жизнь в одиночестве доживать.

Петр смутился.

– Я явлюсь к вам в любое время, как только на то будет ваша воля, батюшка, – виновато сказал он.

– Моя воля, моя воля! – проворчал старый князь и не удержался, чтобы не попрекнуть давнишним грехом: – Можно подумать, ты о воле моей заботился, когда без нашего с матерью благословения в армию сбежал!

– И очень в том раскаиваюсь, батюшка, – серьезно ответил сын.

– Отчего же? – смягчился князь. – Ладно, не будем старое вспоминать. За то, что ты честно послужил отечеству, я тебя простил. Князь Долгоруков, приятель мой старый, прислал мне весьма лестный отзыв о тебе, поэтому знаю я, что ты честно исполнил свой долг.

– Вы и без этого могли бы не сомневаться во мне, батюшка, – холодно возразил Петр.

– Ну вот, и обиделся. Но ведь я отец, у меня сердце болит, а когда ты, воротившись из армии, столь странные слова начал говорить – что я должен был думать?

– Я говорил, что, только попав в сражение, понял, как это тяжело – лишать жизни себе подобных, тоже имеющих отцов и матерей. Разве следует считать человека трусом, оттого, что ему трудно убивать?

– Вздор несешь, – закричал старый князь, – разве не басурман, посягнувших на Русь святую нашу, ты убивал? И разве не силой меча так высоко вознесена Россия? Великий государь Петр Алексеевич первым делом дворянина считал военную службу. Что было бы со святой Русью, если б все, вместо того, чтобы бить врага, стали о нем скорбеть?

– Вы уже мне это не раз говорили, – устало ответил Петр, – и я отвечал, что Бог сотворил людей разными. Пусть мне претят ужасы войны, но тех, кого пьянит кровь врага, в мире много больше. Поэтому не оскудеет воинством земля русская.

– И слава Богу! – проигнорировав иронию, прозвучавшую в голосе сына, Сергей Иванович стукнул по столу кулаком. – Жалею я, что подобные мысли возникают у потомка князей Вадбольских, но пусть они останутся при тебе. Главное, чтобы ты всегда честно исполнял свой долг. На войне ты его исполнил, а ныне твой долг – дать нашей княжеской ветви наследника мужского полу, а для этого необходимо жениться. Коли не по душе тебе здешние барышни, то отправляйся в Петербург, найди девицу хорошего роду, благонравную и со связями, пусть и небогатую.

Петр пожал плечами.

– У меня нет желания жениться, батюшка, а тем более ехать за этим в Петербург. Коли встала нужда в наследнике, то подам прошение, чтобы Петруше дозволено было носить фамилию Вадбольских и считаться моим законным сыном.

От возмущения Сергей Иванович на миг потерял дар речи.

– Наследник Вадбольских – сын крепостной бабы?! Кто такой Петруша?

– Мой сын.

– Нет, князь Петр, по бумагам это холоп мой Петр Хохлов восьми лет, сын беглого раба Кузьмы Хохлова и дворовой бабы Дарьи. Захочу – завтра заберу его у тебя и велю продать.

Вся кровь отхлынула от лица молодого князя.

– Продать?! Вашего внука?

– Та-та-та! Да у половины помещиков в имениях по полдюжины бегает таких, как твой Петруша! Слушай меня, князь Петр, езжай в Петербург искать жену, а будешь упрямиться – продам мальчишку.

– Хорошо, – не глядя на отца, глухо проговорил молодой князь, – но только пусть будет так, батюшка: вы пишете Петруше вольную, и как только я ее получу, уеду в Петербург.

– Что ж, хоть и негоже с родным отцом торговаться, но сделаю, как хочешь. Надеюсь, и ты от своего слова не отступишь.

В глубине души старик был чрезвычайно доволен, что нашел столь хитроумный способ добиться своей цели, и не заметил, что взгляд сына заволокло льдом.

За десять лет в Петербурге снесено было множество старых деревянных построек, выросли целые кварталы, застроенные сплошь каменными особняками, но Литейная улица, на которой стоял дом Вадбольских изменилась мало. По приезде Петр сразу же явился к графу Панину, засвидетельствовать свое почтение, а спустя два дня к нему приехал Юрий Нелединский-Мелецкий – под начальством князя Василия Долгорукова оба они участвовали во взятии Кафы.

– Нет, чтобы весточку прислать, это я случайно от дядюшки узнал, что ты в столице, – обнявшись с приятелем, с укором сказал Юрий, – так бы и не увиделись.

– Я думал, что ты теперь в полку.

– Сейчас здесь в отпуске, скоро обратно в Киев еду. Ну, расскажи, как дела? С чем в столицу пожаловал? Небось, жениться решил? Ага, я угадал, отводишь глаза!

Слегка раздосадованный догадливостью друга, Петр решил сменить тему разговора.

– Давай, Юрий, лучше о тебе поговорим. Ты все с карандашом не расстаешься?

Нелединский рассмеялся – он действительно постоянно имел при себе бумагу и карандаш, чтобы записывать приходившие в голову строчки.

– Теперь все бумагомарательством занимаются, – сказал он, – даже барышни. Одна из них под большим секретом показала мне свое творение – очаровательно.

Сказав это, Юрий слегка порозовел, и Петр улыбнулся.

– Можно ли считать, что ты очарован не только творением? Кстати, ее имя – секрет?

– Ничуть, это княжна Екатерина Николаевна Хованская. Очаровательная Катрин Хованская, как зовут ее друзья, только в этом году выпущена из Смольного. Между прочим, одна ее задушевная подруга по Смольному тоже пишет и весьма прелестно. Обе начали писать, как уверяют, еще в стенах монастыря, это их и сдружило. Кстати, та подруга Катрин – сестра Захари Новосильцева, помнишь его? Варвара Филипповна Новосильцева.

Воспоминание о предательском поведении Захари уже не вызывало у Вадбольского никаких эмоций – слишком много более важных событий произошло за минувшие десять лет. Однако он слегка удивился:

– Мне казалось, сестра Захари еще дитя. Но, кажется, у него было две сестры?

– Время идет, друг мой, – рассмеялся Юрий. – Варвара Филипповна в этом году начала выезжать и, думаю, имей она приданое, пользовалась бы огромным успехом. Во всяком случае, если бы сердце мое не было занято, кто знает…. Ее сестра-двойняшка Елена Филипповна…. Нет, она довольно мила, но рядом с Варварой Филипповной незаметна, ей явно не повезло иметь столь очаровательную сестрицу. Кстати, поскольку я скоро отбываю в полк, бабушка решила дать бал в мою честь, там ты сможешь увидеть и княжну Хованскую, и обеих барышень Новосильцевых. Я или Захари, кто-нибудь из нас тебя им непременно представит.

На балу у княгини Куракиной собралось все светское общество Петербурга. Поднимаясь по лестнице, Петр неожиданно вспомнил свой давнишний сон – бал у Строганова – и, мельком глянув на себя в зеркало, подивился нынешнему своему безразличию к собственной внешности. Казалось, прошедшие десять лет сделали его другим человеком – важно ли иметь красивое лицо, если война пощадила твою жизнь и не сделала калекой? И если когда-то тебя ласкала, любила и называла красавцем прекрасная женщина?

Едва Вадбольский вошел в зал, освещенный тысячами восковых свечей, как ощутил атмосферу всеобщего веселья. Молодежь разыгралась, между колоннами поставили золоченые рамы, и гости, сменяя друг друга, изображали в них живые картины. Неожиданно по залу пробежало оживление – прибыли наследник престола Павел Петрович с цесаревной. Под звуки полонеза Павел Петрович с Екатериной Нелидовой открыли бал, за ними двигались цесаревна и князь Куракин. Петр не танцевал, стоя у стены, он наблюдал за мягко приседавшими под музыку парами и в одной из дам узнал красавицу графиню Строганову.

– Ба, кого я вижу, Пьер!

Перед князем стоял Захари Новосильцев и радостно улыбался. Петр кивнул вежливо, но сухо.

– Рад тебя видеть, Захари.

– И не сообщаешь, что приехал! Ну-ну, иди сюда, расскажи о себе, – не преставая говорить, Захари увлек его в сторону, – слышал, ты успел повоевать в последнюю кампанию, и неплохо себя зарекомендовал, как говорил Нелединский.

Петр пожал плечами.

– Ну, это преувеличение, воевал, как все. Как твоя семья?

– Отец вышел в отставку статским советником, брат выпущен из Морского корпуса мичманом, сейчас назначен в Азовский флот. Сестры в этом году вышли из Воспитательного общества. Впрочем, что я рассказываю – сейчас тебя представлю, и сам увидишь. Кто это так тебя заинтересовал? – он проследил за взглядом князя, вновь невольно брошенным в сторону графини Строгановой, и ухмыльнулся. – А, красавица Екатерина Петровна! Только-только вернулась с мужем из-за границы после десятилетнего отсутствия. Посмотри, с кем она в паре, видишь? Красавец Римский-Корсаков, – Захари многозначительно понизил голос, – бывший фаворит государыни, она недавно дала ему отставку – застала с графиней Брюс. А ему хоть бы что, Брюс он, кажется, уже бросил, обрати внимание, как смотрит на Строганову! Ходит слух, графиня Екатерина Петровна даже собирается бросить мужа. Государыня недовольна – одно дело наставить мужу рога, но совсем забыть о приличиях…. Однако граф Строганов совершенно спокоен, другой бы вызвал соблазнителя жены на дуэль….

От болтовни Захари князю стало неприятно.

– Извини, я, возможно, потанцую, – сказал он, собираясь отойти, но Захари настойчиво удержал его за руку.

– Ах, Пьер, ну что же ты бежишь, мы ведь и не поговорили совсем. Пойдем к сестрам, я же обещал тебя им представить. Право, ты их не узнаешь.

Полонез закончился, Захари подвел Вадбольского к группе что-то оживленно обсуждавших молоденьких барышень, опекаемых фрейлиной Загряжской. Петр узнал Варю сразу – такие лица с младенчества до преклонных лет имеют характерные черты, отмеченные неповторимой красотой. Узнал и застыл, едва она взглянула на него огромными черными глазами. И уже почти ничего не видел и не слышал, не помнил, как его представляли Вариной сестре Лене и их подруге княжне Хованской. Глаза Вари…. Точно так смотрела на него Дарья. Или не так?

Потанцевать с Варенькой ему в этот вечер не пришлось, хотя Захари настойчиво просил сестру еще раз внимательно посмотреть, нет ли свободных танцев в ее бальной книжке. Варя с очаровательной улыбкой сожаления лишь качала головой – все танцы у нее были расписаны. Петр пригласил Леночку, но почти не помнил, как они двигались под звуки менуэта. Сразу по окончании танца он отвел девушку к Загряжской и уехал домой.

На следующий день ему принесли от Захари записку с приглашением. Петр поехал и с тех пор начал бывать у Новосильцевых почти ежедневно. Филипп Васильевич был ему рад, Варенька встречала счастливой улыбкой, а Захари многозначительно переглядывался с отцом – для бедной бесприданницы Вари князь Вадбольский был блестящей партией. В ее присутствии на Петра находил сладкий дурман. Позже в памяти совершенно не оставалось, о чем они говорили, только в ушах звучала музыка ее голоса, а перед глазами стояла ласковая улыбка.

Однажды князь приехал раньше обычного, дома были лишь Леночка и Филипп Васильевич. Леночка, не поднимая глаз, вежливо присела, Филипп Васильевич, по-родственному обняв гостя, усадил его в кресло.

– Варя с минуты на минуту будет, – сообщил он, – Катрин Хованская после завтрака заехала и увезла ее прокатиться.

– А вы, Елена Филипповна, отчего ж не поехали? – спросил князь у Леночки.

Она улыбнулась, и Петр отметил про себя, что Юрий Нелединский был прав – не будь постоянно рядом с Леной сестры, ослеплявшей всех своей красотой, ее можно было бы счесть очень даже хорошенькой.

– Варя с Катенькой еще в пансионе сдружились, – сказала она, – обе стихи пишут и рассказы, а теперь Юрий Александрович Нелединский подарил Кате книгу стихов Эвариста Парни, и они с Варей переводят их на русский язык. Все время спорят, как лучше, а я в их спорах буду лишняя, я не такая умная, как они.

Чувствовалось, что Леночка искренне гордится сестрой и ничуть не завидует ее уму и красоте. На лице Филиппа Васильевича появилось восторженное выражение.

– Скажу вам откровенно, Петр Сергеевич, Варя моя поразительными способностями и складом ума обладает, из всех моих детей…. А, вот и она!

Петр услышал, как к дому подъехала карета. Он поднялся, чтобы приветствовать Варю и Катрин Хованскую, девушки приветливо ему улыбнулись.

– Ах, Петр Сергеевич, – сияя черными глазами, говорила Варя, – если бы я знала, что вы приехали, поспешила бы домой.

На Вадбольского, как всегда в ее присутствии, нахлынул дурман восторга, он перестал понимать слова, лишь слушал нежный голос и думал:

«Таким же взглядом смотрела на меня Дарья»

Ночью ему снилась Варя. Она что-то говорила, быстро и нежно. Глаза ее сияли любовью, а ладонь нежно гладила его щеку. И вдруг она громко захохотала. Хохотала, хохотала и не могла остановиться. От этого ее смеха Петр очнулся в холодном поту и вновь уснул лишь на рассвете, а утром проснулся позже обычного.

Решив перекусить у Рубло, он отправился на Галерную набережную, но, не дойдя до трактира, увидел катившую мимо него карету Катрин Хованской. День был на редкость теплый и солнечный, поэтому верх экипажа откинули. Рядом с Хованской сидела Варя и что-то оживленно говорила сидевшему напротив барышень красивому молодому человеку. Все трое были настолько увлечены разговором, что не заметили поклонившегося князя. Карета укатила, а сердце у Петра неприятно закололо.

У Рубло он встретил знакомого офицера, старого товарища, с которым был при Козлуджи. Тот недавно подал в отставку и теперь собирался жениться на молодой немке. Подвыпив, он рассказывал князю с восторгом, свойственным всем влюбленным:

– Родители Лотты желали бы повременить со свадьбой, потому что ей нет еще семнадцати, но мы мечтаем соединиться. Лотта уже приняла православие, зачем ждать? Жена должна быть молода и с юных лет проникаться мыслью, что она часть мужа. Ждать! Чтобы вокруг Лотты начали увиваться разные бездельники?

«А ведь он прав, – размышлял Петр, пока шел от трактира к дому Новосильцевых, – мне следует теперь же просить руки Вари, нынче же переговорю с ее отцом»

Лакей Фрол, изрядно пополневший за прошедшие десять лет, доложил о приходе князя, и обрадованный Захари пошел навстречу гостю.

– Право, забавно, – пожимая Петру руку, со смехом говорил он, – ты теперь постоянно бываешь у нас, а я тебя по-прежнему не вижу. Но, между прочим, у меня есть оправдание – сердечные дела.

– Жениться намереваешься? – с улыбкой спросил князь, усаживаясь в кресло.

– Вот именно. Только пока тсс, – палец Захари прижался к губам, – от всех секрет, но с тобой хочу посоветоваться. Видишь ли, всем хороша невеста – в обращении мила, воспитание превосходное, лицом, и статью вышла, а приданое дают такое, что и цифру назвать не верится. Одна беда – не дворянка, купеческого роду Ольхиных. Не выйдет ли мне тут афронту?

– Отчего бы? – пожал плечами Петр. – Она ведь станет дворянкой, как за тебя выйдет.

– Ну, раз ты говоришь, то я спокоен. А ты, конечно, к Варе приехал? Только ее еще нет, уехала опять кататься с Катрин Хованской. Мне, если честно, эта Хованская совсем не по нраву, – на лице его появилась презрительная гримаса, – надеюсь, когда Варя выйдет замуж, этой дружбе придет конец.

Князь смутился – в словах Захари прозвучал слишком уж явный намек.

– Я, собственно говоря, приехал поговорить с твоим батюшкой, – ответил он.

– А, понимаю, – Захари многозначительно улыбнулся, – что ж, ты прав, тянуть ни к чему. Однако отец, кажется, нынче нездоров, не знаю, сможет ли к тебе выйти. Впрочем, я позову Лену, она точно скажет.

Петр встал, здороваясь с вошедшей Леночкой. Вид у нее был усталый, она вежливо присела и, ответив на его приветствие, озабоченно проговорила:

– Папенька нездоров. С утра болела голова, цирюльник приходил, пустил ему кровь. Теперь папенька выпил настойку и уснул.

– Ну, так я не стану его беспокоить, – Петр хотел подняться, но Захари его удержал.

– Куда же ты? Подожди Варю, она скоро будет. Лена пока займет тебя, чтобы не скучал, а мне, извини, теперь пора ехать, ты знаешь, куда, – заговорщически подмигнул он.

– Моя матушка знает рецепты от головной боли, – обратился князь, к Леночке, когда они остались вдвоем, – я напишу ей, попрошу прислать.

– Папеньке боярышник хорошо помогает. Так с ним иногда случается, но завтра он будет в порядке.

– Тогда я лучше завтра приеду.

– Ах, посидите, Петр Сергеевич, Варя скоро будет. Хотите чаю?

– Благодарю вас, я только что отобедал у Руфло. Кстати, – Петр почувствовал, что розовеет, – когда подходил к трактиру, видел Варвару Филипповну в экипаже княжны Хованской. С ними был молодой человек, и он рассказывал что-то столь интересное, что они даже меня не заметили и не ответили на мой поклон.

– Это наш кузен Сергей Николаевич Новосильцев, – безмятежно пояснила Леночка, – он великолепно декламирует стихи господина Сумарокова, когда Варя и Катрин его слушают, они ничего вокруг не замечают, вы должны их простить.

– Да, я понимаю, – с легкой иронией в голосе согласился князь, – удивительно, что Захари прежде не упоминал о вашем кузене, а ведь мы с вашим братом много лет знакомы.

– Кажется, папенька был не в ладах с его родителями, но теперь, когда дядюшка Николай Устинович и его жена Марья Сергеевна умерли, Сергей Николаевич иногда к нам заходит.

– Николай Устинович? – Петр внезапно вспомнил секунд-майора и его душещипательный рассказ. – Так он умер?

– Вы его знали? Да лет пять или шесть назад. Я точно не помню, мы с Варей тогда были в пансионе. Да я и самого дядюшку Николая Устиновича не помню.

– Гм, понятно. А скажите, Елена Филипповна, – он вдруг решился, хотя почувствовал, что краска еще сильней выступает на его щеках, – вы, как самый близкий Варваре Филипповне человек, ее сестра, могли бы правдиво ответить на один мой вопрос?

В голубых глазах Леночки промелькнуло легкое удивление.

– Ежели это не касается каких-то тайн Вари, то отчего же нет? Впрочем, я таких тайн и не знаю.

– Тогда… скажите, мог бы я понравиться Варваре Филипповне?

– Конечно, – с улыбкой ответила она, – отчего же вы могли бы ей не понравиться?

– Ну… я не знаю. Она так красива, а я…

– Так и вы красивы, – простодушно возразила Леночка и внезапно тоже покраснела.

Сказано это было таким тоном, что Петр ни на минуту не усомнился в ее искренности.

– Я думаю, мне не стоит более дожидаться Варвары Филипповны, – поднявшись, сказал он, – передайте вашему батюшке, что завтра я заеду с ним поговорить.

Варя приехала спустя полчаса после ухода князя и была слегка разочарована, не застав его в гостиной.

– Мы встретили Захари, он сказал, что князь меня дожидался, – в голосе ее слышалось недовольство.

– Он хотел поговорить с папенькой, – объяснила ей сестра, – но папенька нынче нездоров, Петр Сергеевич обещал приехать завтра.

– Поговорить, – опускаясь на софу, задумчиво протянула Варя, – и я, кажется, знаю, о чем.

Присев рядом с ней, Лена взяла ее за руку.

– Ты рада, Варенька?

– Конечно, рада! Князь богат, мне больше не придется думать об оплате счетов за платья, выбирать, потратить ли деньги на корсет или новые туфли, – вскочив, Варя потянула Лену за собой и вместе с ней закружилась по гостиной. – Ты не представляешь, как я стыжусь нашей бедности, даже перед Катрин Хованской! Князь купит мне кольцо с бриллиантом, и повезет меня за границу в свадебное путешествие!

Леночка, удержав сестру, остановила их вращение и заглянула Варе в глаза.

– Но нравится ли тебе князь, Варя?

– Какое это имеет значение? – поправив оборку платья, раздраженно бросила Варя, но тут же смягчилась. – Ах, Лена, бедная моя глупая сестричка, ты даже не представляешь, что такое иметь деньги!

В эту ночь князь опять метался, не в силах прогнать мучившие его мысли, а они приходили и приходили – неожиданно ясные и трезвые.

«Образованна, красива, любит тонкий умный разговор, столичный шум, салоны, танцы. Читает по-французски и по-немецки, иногда тонко улыбается, когда я отвечаю ей по-французски, и я понимаю, что сказал что-то не так. Она захочет наряды, драгоценности, потребует повезти в Париж. Что ж, все это я ей дам, но как долго будет прелестная княгиня Вадбольская терпеть подле себя неотесанного и некрасивого мужа? В свете супруга богатого, уродливого и глупого мужа всегда имеет право на определенного рода вольности, – от этой мысли Петру неожиданно стало жарко, и он скинул одеяло, – только я такого не допущу! Но что мне делать? Насильно увезти ее в Покровское и заставить вести тихую сельскую жизнь, какая мне самому больше всего по нраву? Она воспротивится, а если я все же настою на своем, попросту меня возненавидит. Жить и рождать детей в ненависти, к этому ли я стремлюсь? Но я не могу без нее, она сводит меня с ума своим взглядом! Боже, о чем я теперь думаю? – неожиданно ему стало легко и спокойно. – У меня же нет выбора, три месяца я ежедневно ездил в дом, и теперь не могу скомпрометировать барышню, долг чести велит мне просить ее руки»

Он приехал к Новосильцевым на следующий день после полудня, и Варя была первой, кто его встретил.

– Вчера вы меня не дождались, – упрекнула она его своим мелодичным голосом.

– Вчера я приезжал поговорить с вашим батюшкой, но он был нездоров, – ответил князь, опуская глаза, чтобы скрыть смятение мыслей, которое всегда вызывал в его мозгу взгляд ее огромных черных глаз.

– Да, Лена что-то говорила, ему, кажется, пускали кровь, – оживившись, она кокетливо добавила: – Однако это не причина, чтобы вы убежали, ни с кем не поговорив.

Внезапно ощущение чарующей прелести пропало.

– Почему же ни с кем? – довольно холодно возразил он. – Я говорил с вашим братом и вашей сестрой Еленой Филипповной.

– Ладно-ладно, я не стану вас упрекать, – с улыбкой сказала она, – сегодня папенька здоров, пойдемте к нему в кабинет, раз вы желаете поговорить.

Филипп Васильевич, ждавший князя в своем единственном парадном мундире, стиснул гостю руку и долго-долго ее тряс, будто они сто лет не виделись.

– Петр Сергеевич, голубчик! Да садитесь же, а ты, – он повернулся к Варе и с напускной строгостью велел: – Поди к себе, тебе тут делать нечего!

Варя убежала, а Петр, опустившись в кресло, слегка помедлил и начал:

– Вы, наверное, догадываетесь, с какой целью я здесь, Филипп Васильевич.

– Ну-ну, – лицо Новосильцева неожиданно сморщилось, достав платок, он всхлипнул, и на глазах его выступили слезы, которые князю почему-то показались фальшивыми, – ваше дело молодое.

«Я не смогу на ней жениться. Что-то сию минуту произошло, но что? Я внезапно разлюбил? И ничуть она не похожа на Дарью, у нее в глазах холод, а у той была нежность. И ласка, как… как у Леночки»

– Я хочу просить руки вашей дочери Елены Филипповны, – сказал он.

Пораженный Новосильцев откинулся назад и на минуту, казалось, потерял дар речи.

– Лены?! Но я думал….

– Я надеюсь, что смогу составить счастье Елены Филипповны, – с улыбкой ответил Петр.

– Право же, но…. Да, конечно, я с удовольствием, однако…. Ах, князь, эта девочка – золото! Я счастлив, но не ожидал. Мне так будет ее не хватать!

Неожиданно Филипп Васильевич заплакал, но на этот раз совершенно искренне. Прижав платок к глазам, он крикнул служанке, чтобы позвала Леночку. Она прибежала взволнованная и стояла перед отцом, пока тот говорил, с таким видом, словно не понимала ни единого слова. Потом подняла глаза и посмотрела на князя изумленным сияющим взглядом.

– Вы согласны стать моей женой? – взяв ее за руку, ласково спросил тот.

– Согласна! – то ли выдохнула, то ли вскрикнула она и неожиданно разрыдалась.

В тот вечер Варя, уязвленная и разочарованная до глубины души, кричала сестре:

– Что ты ему вчера обо мне наговорила, что? Торжествуй теперь! Ты негодяйка и дрянь, я не желаю больше иметь тебя сестрой! Как я это объясню, Катрин и остальным? Все считали, что князь нынче сделает мне предложение!

Лена, плотно сжав губы, молчала, Филипп Васильевич бегал по гостиной, пытаясь успокоить Варю, а припозднившийся Захари, узнав новость, от удивления почесал себе затылок и присвистнул:

– М-да, вот тебе и фрукт! Не кричи, Варвара, сама виновата – если хочешь удержать жениха, нужно дома сидеть, а не с Катрин Хованской целыми днями в коляске разъезжать.

Насмешливый тон брата возымел свое действие. Взяв себя в руки, Варя презрительно вскинула голову и вытерла слезы.

– Больно надо! – гордо сказала она. – Буду ездить куда захочу и с кем захочу! Скажу всем, что сама ему отказала, потому что он глуп, необразован и уродлив, как черт.

– И неправда, – в первый раз за время их бурной беседы Леночка разомкнула губы и, с вызовом посмотрев на сестру, решительно тряхнула головой, – Петр Сергеевич умный, добрый и красивый! Он самый красивый на свете!

– Ну, и бери его себе, мне он даром не нужен, – прищурив глаза, согласилась Варя и, повернувшись, ушла к себе в комнату.

Князь же в это время у себя дома составлял письмо родителям, в котором сообщал о будущем браке и описывал невесту:

«…девица Елена Филипповна Новосильцева, неполных семнадцати лет. Хорошего роду, скромна, образована, лицом пригожа и приятна в обращении. Приданого у нее всего ничего, но вы, батюшка, сами не раз говорили, что, желая видеть меня женатым, позволите мне выбрать супругу самому и по одной лишь сердечной склонности, поскольку состояние наше позволяет не искать богатого приданого.

Что касается дальнейших моих планов, матушка, то сказать ничего пока не могу. По правде говоря, жизнь в столице мне кажется утомительной, и хотел бы я после венчания удалиться в Покровское, чтобы жить, имея рядом с собой верную спутницу жизни. Однако это мы еще должны будем обсудить с Варварой Филипповной…»

В этом месте Петр остановился, густо покраснел, тщательно вымарал слово «Варварой» и надписал над ним «Еленой». Потом, завершив письмо общепринятыми поклонами и добрыми пожеланиями, он сунул его в конверт. Странно, но в этот миг ему вдруг почудилось, что, вымарав имя Вари из письма, он каким-то неведомым образом навсегда вычеркнул ее из своего сердца.

Теперь Вадбольский ездил к Новосильцевым женихом и подолгу беседовал с Леной наедине, а Варя к нему не выходила. Впрочем, князю это уже было безразлично. Во время одной из таких бесед он решился – рассказал своей невесте о Дарье и Петруше. Она слушала внимательно и серьезно, а потом сказала:

– Я буду обращаться с ним, как с родным, а нашим детям он станет братом. Только он ведь уже большой и знает, что его мать умерла, сможет ли он называть меня матушкой?

– Не знаю, – любуясь ее озабоченным личиком, признался князь.

– Тогда пусть он зовет меня тетушкой, – решила она, – так ему будет понятней.

В другой раз Петр спросил, как она хотела бы провести медовый месяц, и Леночка заявила, что будет рада сразу же уехать в Покровское, потому что не любит чужих мест и дальних странствий.

– Удивительно, как мы во всем друг с другом схожи, – целуя ее руку, растроганно проговорил Петр.

Венчались молодые на Красногорку в церкви Милующей Божией Матери, а спустя месяц тройка вороных остановилась у крыльца дома в Покровском, и дворовые люди, низко кланяясь, приветствовали молодых князя и княгиню. При виде новой барыни, которую прежде поджидали с некоторой опаской, от сердца у всех немного отлегло – она была красива, казалась незлой, а во взгляде ее, устремленном на мужа, светилась искренняя любовь. И всякий раз, глядя в ласковые глаза своей жены, князь Петр Вадбольский благодарил Бога, отвратившего его от ошибки и позволившего сделать правильный выбор.