Текст книги "Система международных отношений. Нации в борьбе за власть"

Демонстрация военной кузницы

Помимо дипломатии, политика престижа использует военные демонстрации как средство достижения своей цели. Поскольку военная мощь является очевидным мерилом силы нации, ее демонстрация служит для того, чтобы произвести впечатление на других силой этой нации. Например, военных представителей иностранных государств приглашают на маневры армии и флота в мирное время не для того, чтобы посвятить их в военные секреты, а для того, чтобы произвести впечатление на них и их правительства военной готовностью конкретного государства. Приглашение иностранных наблюдателей на два испытания атомной бомбы в Тихом океане в 1946 году было призвано выполнить аналогичную цель. С одной стороны, на иностранного наблюдателя должна была произвести впечатление военно-морская мощь Соединенных Штатов и американские технологические достижения. «Двадцать один наблюдатель из Комиссии ООН по контролю за атомной энергией, – сообщала газета „Нью Йор Таймс“, – …согласился сегодня, что Соединенные Штаты бомбили группу кораблей, превосходящую многие военно-морские силы мира». С другой стороны, иностранный наблюдатель должен был лично убедиться в том, что атомная бомба может сделать над и под водой, и насколько превосходит в военной мощи нация, обладающая монополией на атомную бомбу, по сравнению с теми, у кого ее нет. Сочетание этих факторов обеспечило бы Соединенным Штатам престиж самой могущественной нации на Земле.

Из-за высокой мобильности военно-морских сил, способных доставить флаг и мощь нации в четыре стороны света, а также из-за внушительности их внешнего вида, военно-морские демонстрации в прошлом были излюбленным инструментом политики престижа. Визит в 1891 году французского флота в русский порт Кронштадт и ответный визит в 1893 году русского флота во французский порт Тулон ознаменовали поворотный момент в политической истории мира; ибо эти взаимные визиты продемонстрировали миру политическую и военную солидарность между Францией и Россией, которая не замедлила перерасти в политический и военный союз. Периодическая отправка великими морскими державами военно-морских эскадр в порты Дальнего Востока продемонстрировала народам этого региона превосходство западной мощи. Соединенные Штаты время от времени посылали военными кораблями в латиноамериканские порты, чтобы напомнить соответствующим странам, что в Западном полушарии американская военно-морская мощь является высшей.

В колониальных или полуколониальных регионах всякий раз, когда притязания морской державы оспаривались либо туземцами, либо конкурирующими державами, эти государства направляли в регион один или несколько военных кораблей в качестве символических представителей власти страны. Известным примером такого рода политики престижа является визит Вильгельма II в 1905 году на борту немецкого военного корабля в Танжер, столицу Марокко, с целью противодействия французским притязаниям в отношении этого государства. Средиземноморские круизы, которые американские военно-морские эскадры совершают с 1946 года в итальянские, греческие и турецкие порты, являются безошибочным ответом на российские устремления в этом регионе. Выбор в 1946 году самого большого линкора и самого современного авианосца американского флота продемонстрировал Советскому Союзу, а также странам восточного Средиземноморья воздушную и военно-морскую мощь, которой обладают Соединенные Штаты и которую они решили использовать для защиты статус-кво в восточном Средиземноморье.

Наиболее радикальной формой военного типа политики престижа является частичная или полная мобилизация. Мобилизация как инструмент политики престижа сегодня, возможно, устарела, поскольку война будущего, по всей вероятности, потребует полной готовности в любое время. Однако в прошлом, а также в 1938 и 1939 годах, призыв на военную службу либо определенных категорий резервистов, либо всех военнообязанных был мощным инструментом политики престижа. Когда, например, в июле 1914 года Россия мобилизовала свою армию, за которой последовала мобилизация австрийских, немецких и французских войск, когда Франция и Чехословакия мобилизовали свои армии в сентябре 1938 года, а Франция свою армию снова в марте и сентябре 1939 года, целью всегда была демонстрация друзьям и врагам как собственной военной силы, так и решимости использовать эту силу для поддержки собственных политических целей.

Здесь престиж, то есть репутация силы, используется как в качестве сдерживающего фактора, так и в качестве подготовки к войне. Предполагается, что престиж собственной нации будет достаточно велик, чтобы удержать другие нации от войны. В то же время есть надежда, что если эта политика престижа потерпит неудачу, мобилизация вооруженных сил до фактического начала войны поставит собственную нацию в наиболее выгодное военное положение, возможное в данных обстоятельствах. В этот момент политическая и военная политика становятся двумя различными аспектами одного и того же. У нас еще будет повод указать на тесную взаимосвязь между международной политикой и военной политикой как в мирное, так и в военное время.

Две цели политики престижа

Политика престижа имеет две возможные конечные цели: престиж ради него самого или, что гораздо чаще, престиж в поддержку политики статус-кво или клин-империализма. Стремясь к престижу ради него самого, он редко является главной целью международной политики. В международной политике престиж – это максимум приятный побочный продукт политики, конечной целью которой является не репутация власти, а ее содержание. Отдельные члены национального общества, защищенные в своем существовании и социальном положении интегрированной системой социальных институтов и правил поведения, могут позволить себе предаваться соревнованию за престиж как своего рода безобидной социальной игре. Но нации, которые как члены международного общества должны в основном полагаться на свою собственную силу для защиты своего существования и положения, вряд ли могут пренебречь эффектом, который приобретение или потеря престижа будет иметь на их позиции силы на международной арене.

Поэтому не случайно, как мы уже отмечали, наблюдатели международных отношений, недооценивающие значение силы, склонны легкомысленно относиться к вопросам престижа. И также не случайно, что не ответственные государственные деятели, а лишь безрассудные эгоцентрики склонны проводить политику престижа ради него самого. В наше время в качестве примера можно привести Вильгельма II и Муссолини. Опьяненные вновь обретенной внутренней властью, они рассматривали международную политику как своего рода личный спорт, где в возвеличивании своей нации и унижении других можно наслаждаться личным превосходством. Однако, поступая так, они путали международную сцену с внутренней. Дома демонстрация своей силы или хотя бы ее видимости была бы в худшем случае не более чем безобидной глупостью. За рубежом такая демонстрация – это игра с огнем, который поглотит игрока, не обладающего властью, соответствующей его убеждениям или притворству. Правительства одного человека, то есть абсолютные монархии или диктатуры, склонны отождествлять личную славу правителя с политическими интересами нации. С точки зрения успешного ведения внешних дел такое отождествление является серьезной слабостью, так как ведет к политике престижа ради него самого, а не ради сохранения статус-кво или империалистической экспансии.

Функция, которую политика престижа выполняет для политики статус-кво и империализма, вытекает из самой природы международной политики. Внешняя политика государства всегда является результатом оценки отношений власти, существующих между различными государствами в определенный момент истории, и того, как они, вероятно, будут развиваться в ближайшем и отдаленном будущем. Внешняя политика Соединенных Штатов, например, основана на оценке мощи Соединенных Штатов по отношению, скажем, к мощи Великобритании, Советского Союза и Аргентины, а также на вероятном будущем развитии мощи этих различных государств. Аналогичным образом, внешняя политика Великобритании, Советского Союза и Аргентины основана на подобных оценках, которые постоянно подвергаются пересмотру с целью приведения их в соответствие с современными требованиями.

Влиять на эти оценки – главная задача политики престижа. Если, например, Соединенные Штаты смогут внушить свою силу латиноамериканским странам в такой степени, чтобы убедить их в том, что их господство в Западном полушарии неоспоримо, их политика статус-кво в Западном полушарии вряд ли будет оспорена, и, таким образом, их успех будет обеспечен. Германский империализм обязан своими триумфами в конце тридцатых годов в основном успешной политике престижа. Эта политика смогла убедить нации, заинтересованные в сохранении статус-кво, в превосходстве, если не в непобедимости Германии. Например, показ документальных фильмов о «блицкриге» в Польше и Франции иностранной аудитории, состоящей предпочтительно из военных и политических лидеров, явно служил этой цели. Каковы бы ни были конечные цели внешней политики государства, его престиж, то есть репутация силы, всегда является важным, а иногда и решающим фактором в определении успеха или неудачи его внешней политики. Поэтому политика престижа является неотъемлемым элементом рациональной внешней политики.

Политика престижа достигает своего триумфа, когда она создает нации, проводящей ее, такую репутацию силы, которая позволяет ей полностью отказаться от фактического использования силы. Два фактора делают этот триумф возможным: репутация неоспоримой власти и репутация сдержанности в ее использовании. Классическими примерами этого редкого сочетания являются Римская и Британская империи, а также политика добрососедства Соединенных Штатов.

Долговечность Римской империи, в отличие от судьбы быстрого распада, которая обычно постигает имперские структуры подобных размеров, была обусловлена, прежде всего, глубоким уважением, с которым в ее пределах относились к имени римлянина. Рим превосходил по политическим способностям и военной силе любую из составных частей империи. Сделав бремя своего превосходства как можно более легким, он лишил подвластные ему народы стимула избавиться от римского господства. В худшем случае один или другой из подвластных народов мог восстать, но никогда не было достаточного стимула для создания коалиции, достаточно сильной, чтобы бросить вызов Риму. С отдельными восстаниями быстро и эффективно справлялась доминирующая римская власть, тем самым повышая престиж власти Рима. Контраст между мрачной судьбой тех, кто осмелился бросить вызов Риму, и мирным и процветающим существованием под защитой римского закона тех, кто остался верен Риму, повысил репутацию Рима как умеренного в осуществлении своей власти.

Та же репутация власти, сдерживаемой самообладанием, стала одним из камней фундамента Британской империи. Наблюдатели удивлялись способности нескольких тысяч британских чиновников управлять несколькими сотнями миллионов индийцев, не говоря уже о добровольных узах верности, которые удерживают самоуправляющиеся доминионы в составе империи. Но бесславные поражения, которые Великобритания потерпела во Второй мировой войне от рук Японии, навсегда пошатнули ее репутацию неоспоримой державы. А крики о национальном освобождении, поднятые по всей Юго-Восточной Азии, заглушили память о терпимом правлении, смягченном возрастом и мудростью. С исчезновением этого двойного престижа и нехваткой ресурсов для поддержания империи с помощью простой силы, азиатская часть Британской империи недолго пережила престиж Британии.

Кроме того, гегемония Соединенных Штатов в Западном полушарии основывается скорее на репутации неоспоримой силы, чем на ее фактическом осуществлении.

Превосходство Соединенных Штатов в Западном полушарии настолько очевидно и подавляюще, что только престиж может обеспечить Соединенным Штатам положение среди американских республик, соответствующее их могуществу. Соединенные Штаты могут даже иногда позволить себе отказаться от настойчивого стремления к престижу, который им причитается, потому что проявленная таким образом сдержанность сделает их гегемонию более терпимой для их соседей на юге. Так, Соединенные Штаты с момента начала реализации политики доброго соседа взяли за правило проводить панамериканские конференции в латиноамериканских странах, а не в Соединенных Штатах. Поскольку в Западном полушарии Соединенные Штаты обладают неоспоримой властью, они вполне могут счесть за мудрость не настаивать на всех проявлениях престижа, который сопутствует такой подавляющей власти, и позволить какой-либо другой стране в Западном полушарии наслаждаться хотя бы видимостью власти в форме престижа.

Два недостатка политики престижа

Однако для нации проводить политику престижа недостаточно. В этом отношении она может делать слишком много, и в любом случае она рискует потерпеть неудачу. Как правило, она делает слишком много, когда рисует преувеличенную картину своей мощи и таким образом пытается завоевать репутацию силы, превышающей ту, которой она на самом деле обладает. Другими словами, он строит свой престиж на видимости власти, а не на ее сути. Здесь политика престижа трансформируется в политику блефа. Ярким примером в новейшей истории является политика Италии, начиная с эфиопской войны 1935 года и заканчивая африканской кампанией 1942 года. Начав политику империалистической экспансии с целью превращения Средиземноморья в итальянское озеро, Италия во время эфиопской войны и гражданской войны в Испании бросила вызов тому, что в то время было главной военно-морской державой на земле и доминирующей державой в Средиземноморье. Она сделала это, создав впечатление, что является военной державой первого порядка. Италия была успешна в этой политике до тех пор, пока ни одна другая страна не осмеливалась подвергнуть ее притворное могущество реальному испытанию. Когда такое испытание состоялось, оно выявило контраст между репутацией могущества Италии, намеренно созданной с помощью ряда пропагандистских средств, и ее реальной мощью. Она разоблачила политику престижа как политику блефа.

Суть политики глумления хорошо иллюстрирует театральный прием, когда несколько статистов, переодетых в солдат, ходят по сцене, исчезают за декорациями и появляются снова и снова, создавая иллюзию большого количества марширующих людей. Невежественные и легковерные легко обманываются этой визуализацией вооруженной мощи. Осведомленный и отстраненный наблюдатель не станет жертвой обмана. А если по сценарию «армия» должна дать бой другой «армии», блеф становится очевидным для любого. Здесь политика блефа сведена к самому главному, а ее механика продемонстрирована в элементарной форме. Политике блефа легко преуспеть в краткосрочной перспективе, но в долгосрочной перспективе она может преуспеть только в том случае, если сможет навсегда отложить испытание на реальную эффективность, а этого не может обеспечить даже самое высокое качество государственного управления.

Политика престижа как мудрость и глупость

Лучшее, что могут сделать удача и политическая мудрость, – это использовать первоначальный успех политики блефа для того, чтобы довести реальную мощь своей страны до ее респектабельного качества. Пока другие нации блефуют, заставляя их незаслуженно уважать эту силу, выигрывается время для приведения престижа и реальной силы в гармонию. Поэтому нация, которая отстала в соревновании за власть, особенно в области вооружений, может попытаться скрыть свою слабость за политикой блефа и в то же время попытаться преодолеть свой недостаток. Когда осенью и зимой 1940—41 годов Великобритания была фактически открыта для вторжения, ее престиж, значительно превышавший в то время ее реальную военную мощь, был, вероятно, самым важным единственным фактором, удержавшим немцев от попытки вторжения на ее территорию. Впоследствии, сохраняя видимость своей оборонительной мощи, она смогла приобрести реальную оборонительную мощь. Следует, однако, отметить, что удача пришла на помощь этой политике блефа в виде военных ошибок Гитлера и что эта политика была не столько свободно выбрана Великобританией, сколько навязана ей в качестве последнего отчаянного средства почти непреодолимой необходимостью.

Таким образом, хотя в международной политике, как правило, ошибочно проводить политику блефа, не менее ошибочно впадать в другую крайность и довольствоваться репутацией силы, которая уступает реальной силе. Яркими примерами такой «негативной политики престижа» являются Соединенные Штаты и Советский Союз в период между двумя мировыми войнами и особенно в первые годы Второй мировой войны.

В начале Второй мировой войны Соединенные Штаты уже были потенциально самой могущественной страной на земле и открыто заявили о своей оппозиции империализму Германии и Японии. Тем не менее, Германия и Япония действовали так, как будто Соединенных Штатов как первоклассной державы вообще не существовало. Значение нападения на Перл-Харбор с обсуждаемой точки зрения заключается в подразумеваемом выражении презрения к военной мощи Соединенных Штатов. Репутация силы Соединенных Штатов, то есть их престиж, была настолько низкой, что Япония могла строить свои военные планы на предположении, что американская военная мощь не успеет оправиться от удара Перл-Харбора и повлиять на исход войны. Американский престиж был настолько низок, что Германия и Италия, вместо того чтобы попытаться удержать Соединенные Штаты от участия в европейской войне, казалось, почти стремились втянуть их в нее, объявив им войну 10 декабря 1941 года. Цитируется, что в 1934 году Гитлер заявил: «Американец – не солдат. Неполноценность и упадок этого якобы нового мира очевидны в его военной неэффективности».

® Можно с уверенностью сказать, что в два самых критических периода своей истории Великобритания была обязана своим спасением, по крайней мере частично, своему престижу. Когда в 1797 году вся Европа была у ног Наполеона, а Франция сосредоточила все свои усилия на уничтожении Великобритании, в британском флоте вспыхнул мятеж. В течение некоторого времени два верных корабля были всем, что стояло между континентом и Британскими островами. Зимой 1940—41 годов Великобритания по разным причинам оказалась столь же беспомощной. В обеих ситуациях благоговейный трепет перед именем Великобритании был одним из факторов, удерживавших ее врагов от нападения, которому в значительной степени благоприятствовало распределение материальных сил.

Столь огромное обесценивание было вызвано, прежде всего, тем, что можно назвать отсутствием американской политики престижа в том, что касается репутации военной мощи. Далеко не демонстрируя другим странам, что человеческий и материальный потенциал Соединенных Штатов может означать с точки зрения военной мощи, Соединенные Штаты, казалось, почти стремились доказать всему миру свое нежелание, если не неспособность, превратить этот огромный потенциал в реальные инструменты войны. Таким образом, Соединенные Штаты приглашали пренебрежение и нападки со стороны своих врагов, провал своей политики, смертельную опасность для своих жизненно важных интересов.

Советскому Союзу пришлось столкнуться с подобными результатами не потому, что он пренебрег, а потому, что он потерпел неудачу в своей политике престижа. На протяжении всего периода между двумя мировыми войнами репутация Советского Союза как державы была низкой. Хотя Германия, Франция и Великобритания временами пытались заручиться поддержкой России в своей внешней политике, ни у одной страны не было достаточно высокого мнения о силе Советского Союза, чтобы преодолеть неприятие русской поэтической идеологии и страх перед ее распространением на остальную Европу. Когда, например, во время чехословацкого кризиса 1938 года Франция и Великобритания были поставлены перед выбором: либо одобрить империалистическую экспансию Германии, либо попытаться остановить ее с помощью Советского Союза, престиж последнего был настолько низок, что западноевропейские державы без особых колебаний отвергли предложенное им сотрудничество. Военный престиж Советского Союза достиг своей низшей точки во время кампании против Финляндии в 1939—40 годах, когда казалось, что маленькая Финляндия способна выстоять против русского гиганта. Отсутствие престижа было одним из факторов, убедивших немецкий генеральный штаб, а также генеральные штабы союзных стран в том, что Советский Союз не сможет противостоять немецкому нападению.

Встреча Иосифа Сталина и Мао Цзэдуна (картина 1950 года)

Если после Сталинградской битвы и до конца Второй мировой войны престиж России находился на высоком уровне, то в послевоенные годы он снова падает. Однако для внешней политики это не должно быть безразличием. Ведь если бы Советский Союз в 1938, 1939 или 1941 году казался таким же могущественным, каким он был на самом деле, то есть если бы его престиж соответствовал его силе, то политика других стран в отношении Советского Союза легко могла бы быть иной, и судьба Советского Союза и всего мира также могла бы быть иной. Является ли сегодня Советский Союз таким сильным, каким он кажется, или более сильным, или более слабым – это вопрос фундаментальной важности как для Советского Союза, так и для остального мира. То же самое относится и к Соединенным Штатам, и к любой другой стране, играющей активную роль в международной политике. Демонстрировать остальному миру силу, которой обладает собственная страна, не показывая ни слишком много, ни слишком мало, – вот задача мудро продуманной политики престижа.