Текст книги "Последние из свободных"

Глава двенадцатая. НАДВИГАЕТСЯ ТЬМА

Он соорудил Батиану памятник и

просиживает там почти все вечера. Сердце

кровью обливается, когда он выходит за

ворота, – я знаю, что он идет к Батиану,

чтобы побыть рядом с ним. Но, видно, мне

дано испытать лишь долю того чувства,

что испытывает он.

(Из дневника Джулии)

Вечерний путь к поминальной пирамидке стал почти ритуалом. Тихо выходя за ворота лагеря, я глубоко задумывался над всем, что произошло. Дойдя до пирамидки, я садился рядом, плакал – когда немного, когда в голос, – затем вставал и уходил. Как ни странно, пребывание у поминальной пирамидки меня успокаивало и даже возвращало мне силы.

О гибели Батиана широко писали в прессе – сначала на юге Африки, а потом и по всему свету. Мне не хотелось рассказывать о его гибели, но я был вынужден. Я был вынужден привлечь как можно больше внимания к убившим его негодяям в надежде, что, когда людям станет известно, какой смертью он погиб, это убережет от подобной смерти других львов. Но пока мое послание дойдет до всех, пройдет немало времени. Желание убивать, стремление ощутить свое превосходство над львом, странная жажда тщеславия, выражающаяся в страсти убить символ Африки, прочно укоренились в сознании иных людей.

Нечего было и думать, что убийцы Батиана раскаялись. Они разговаривали с представителями прессы наглым, вызывающим тоном. Они чуть ли не с гордостью говорили о том, как убили Батиана. Но всем этим они заклеймили себя еще до того, как состоялся суд.

Вот интервью, данное убийцей:

– Плевать я хотел на все ваши слезы и эмоции! Если я снова увижу, как какой-то лев крадется к моей дичи или угрожает ей, я его шлепну.

В другом репортаже было процитировано следующее:

– Если я увижу льва в буше, я не стану говорить: мол, миленький, подожди здесь, я схожу в природоохранные органы и выхлопочу разрешение тебя убить. Я даже не считаю это нужным.

В конце концов владельцу охотхозяйства и его управляющему было инкриминировано следующее: охота на льва без разрешения; недонесение о содеянном; незаконное использование приманки, а именно туши осла, для привлечения львов.

В это время я часами висел на телефоне на берегу Лимпопо, отвечая на вопросы журналистов. Как только средства массовой информации распространили сведения о случившемся, общественность была ошарашена. Мы получили множество сочувственных писем из Южной Африки и других стран.

Я стремился сосредоточить свои усилия на судьбе львов Тули, которые еще оставались в Северном Трансваале, и следил за сообщениями о том, где их видели. Точное число львов определить не удалось, но я знал наверняка, что на том берегу реки по-прежнему находились две пожилые львицы из племени Темного и три львенка. Я снова сообщил чиновникам из Департамента охраны природы Трансвааля о своей готовности организовать отлов оставшихся львов и доставку их назад в Ботсвану. Но чиновники ответили мне, что дадут добро на это только при полном согласии со стороны землевладельцев, на чьей территории обнаружены эти львы, – а таковыми были тот самый владелец охотхозяйства, который убил Батиана (этот согласился), и компания «Де Бирс», владеющая заповедником «Венеция». Управление «Венеции» воспротивилось выдаче львов для возвращения в Ботсвану, изъявив желание сохранить их в своем заповеднике (исконно обитавшие в этой части Северного Трансвааля львы были истреблены свыше пятидесяти лет назад).

На мой взгляд, такое отношение управления заповедника «Венеция» не было продиктовано ничем иным, кроме эгоизма. Как вновь образованное предприятие они хотели иметь львов у себя в заповеднике, потому что львы входят в «большую пятерку» самых престижных зверей (включающую львов, леопардов, бизонов, слонов и носорогов). При этом они не могли гарантировать львам полной защиты, и именно поэтому я чувствовал, что они не смогут работать в интересах львов. Я был расстроен, когда они информировали меня, что не согласны с моим предложением, но сообщили, что соорудят на границах заповедника ограду, которая предотвратит миграцию хищников туда, где они могут быть убиты и где уже гремели выстрелы.

Но такую ограду нельзя построить за одну ночь, и я чувствовал, что может произойти, когда львы покинут территорию заповедника «Венеция».

Увы, мой страх за львов оказался не напрасным. Через какие-нибудь три недели после гибели Батиана тот же землевладелец, что убил его, совершил новое злодейство. «Владелец охотфермы застрелил еще двух львов. На сей раз убийца Батиана действовал по разрешению»– кричал заголовок с газетной полосы. В голове не укладывается, но чиновники из природоохранных инстанций Трансвааля выдали убийце Батиана разрешение на отстрел двух львов. Я слышал, что владелец охотхозяйства наткнулся на пятерых львов у водопоя на своей территории, был «атакован одним из львов и принужден был стрелять», как сообщил мне генеральный директор Департамента охраны природы Трансвааля. Убийце Батиана были выданы разрешения на отстрел львов, потому что «хищники представляли серьезную угрозу его средствам к существованию». И это несмотря на мои предложения по безопасной доставке львов назад в Тули. Я был вне себя от ярости.

Тот же генеральный директор, как писала пресса, сообщил, что осуществление моего предложения об отлове львов и доставке их в Тули не представлялось возможным, так как «определить их (львов) местонахождение чрезвычайно трудно: они бегают на большие расстояния». Это было, мягко говоря, неверно: львы подпускают к себе человека, не пугаются машин, поддаются перевозке, и, исходя из моего опыта, их легко было бы отловить. Перед тем как совершился отстрел по разрешению, я предупреждал чиновников, что в случае отстрела взрослых львиц погибнут и детеныши, не способные прокормить себя. Несмотря на мои предупреждения, разрешение на отстрел было выдано.

Убийца Батиана застрелил одну львицу в упор, а другая, как писали в прессе, «раненная, уползла в буш под защиту охотничьего хозяйства» Де Бирс «. Охотник подстрелил львиц с полного благословения природоохранных чиновников.

Вот на скольких людей я затаил обиду: на чиновников Трансвааля, на управление заповедника» Венеция» (за то, что они не дали добро на возвращение львов) и на некоторых людей в самом Тули. Управляющий одного из крупнейших заповедников в Тули, чей бизнес во многом зависел от львов как средства привлечения туристов, заявил буквально следующее: «По-моему, весь этот шум возник под влиянием не чего иного, как эмоций». Не горькая ли насмешка, что эти слова так похожи на те, что бросил убийца Батиана, назвав реакцию на свое злодеяние «эмоциями»…

Батиан погиб. Одну львицу, как утверждается, «переехала машина». Еще одна застрелена. Третья ранена. Детеныши остались сиротами. А управляющий заповедником и убийца Батиана пренебрежительно называют реакцию на случившееся одним и тем же словом – «эмоции»… «Как же природоохранное дело докатилось до этого? Какие люди им заправляют?»– в сердцах спрашивал я себя. Я снова сталкивался с чопорным, прагматичным, бездушным отношением, преобладающим в Южной Африке. К тому же я не получил поддержки предложения о доставке львов назад в Тули от большинства самих же землевладельцев Тули. В этот период они словно воды в рот набрали. Возможно, их молчание носило «дипломатический» характер – им просто не хотелось конфликтовать с компанией «Де Бирс», с которой они вели переговоры о продаже ей слонов Тули для восстановления поголовья в заповеднике «Венеция», да еще с доставкой их туда вертолетами.

Публичные заявления ряда южноафриканских природоохранных деятелей были столь же хладнокровны, как и те, что приходили из Северного Трансвааля и Тули. Сообщалось, что уполномоченный Южно-Африканского общества дикой природы (насчитывающего огромное число членов из числа общественности) сказал, что ему понятно, на каких основаниях выдаются разрешения и что «львы не являются исчезающим видом». Газеты сообщали, что он заявил следующее: «Конечно, я не в восторге от того, что львов убивают, но я считаю, что власти действовали весьма ответственно». По иронии судьбы, как раз перед тем, как были убиты львы, в журнале, издаваемом Обществом дикой природы, была опубликована передовая статья, посвященная «проблемным животным», вывод которой гласил, что если продолжится огульное уничтожение хищников, то это ясно докажет, что проблемой в конечном счете является сам человек. Я чувствовал, что попал в Зазеркалье, как Алиса.

Хотите увидеть последствия «весьма ответственного» подхода к такому щепетильному делу, как охрана дикой фауны? Зайдите в мастерскую таксидермистаnote 5Note5
  Мастер по изготовлению чучел животных и птиц.


[Закрыть] в городке Олддейз на севере Трансвааля. Там вы увидите чучело львицы. Девять тысяч рандов. Когда-то эта львица была подругой Темного, матерью его детей, потом с ней искал дружбы Батиан – она и погибла, как он. Некогда эта львица свободно рыскала по залитым лунным светом долинам Питсани, как когда-то ее предки. Теперь ее нет в живых. Осталось лишь странное подобие, сделанное человеком. Некое факсимиле, представляющее не то, чем она была, а то, как иные люди воспринимают ее саму и ее племя.

Горестно, что история повторяется. Пять лет назад львов в Тули убивали так же, как и теперь. Лев, которого я знал с двухнедельного возраста, был застрелен, подобно Батиану и многим другим, и его чучело выставлено в той же самой мастерской. Тогда я написал следующее:

«Его морде был придан пугающий оскал, его тело искажено и недвижно застыло… Если оболочку льва можно оценить в денежном выражении, то живой лев, конечно же, ничего не стоит. Кажется странным, что к шедевру, созданному человеком – возьмем для примера античную скульптуру, – человек относится как к священной реликвии. Зато шедевр, созданный самой природой, форма жизни гораздо более старшая, чем человеческая раса – лев, – и ныне нещадно уничтожается ради удовольствия. Странное отношение иных людей».

Эти прочувствованные слова – всего лишь эхо прошло-то, эхо того, что чувствовал и о чем писал Джордж Адамсон за тридцать лет до этого. А писал он вот что:

«Однажды вечером нам встретилась величественная львица, восседавшая на скале и озиравшая долины. Она была слеплена лучами заходящего солнца, как если бы она была частью гранита, на котором лежала. Я подумал: сколько же львов лежало на этой же самой скале в продолжение бесчисленных столетий с тех самых пор, когда человеческая раса была еще в колыбели. При мысли об этом я задумался: почему цивилизованный человек, тратя несметные богатства на сохранение старинных зданий и произведений искусства, созданных рукой человека, уничтожает эти существа, которые являют собой само совершенство неувядаемой в веках красоты и грации. И делает он это не ради чего иного, как ради хвастовства своей доблестью, силой оружия, изобретенного человеком для убийства человека же».

Проходили недели, и противостояние продолжалось. Я и директор Департамента охраны природы Трансвааля были приглашены на диспут, устроенный Южно-Африканским телевидением. Как видно, два наших интервьюера предвкушали напряженную битву, и порой наша дискуссия действительно доходила до точки кипения. Наиболее острым моментом в нашем споре было различие мнений относительно роли хищников и различие взглядов на индустрию охотничьих хозяйств в целом. Директор начал с того, что хотя лев и утратил свое жизненное пространство, но благодаря индустрии охотничьих хозяйств дикой фауны живет теперь больше, нежели в прошлом. Когда же ему указывали на то, что в результате конфликта с владельцами охотничьих хозяйств гибнут и самые близкие к исчезновению виды – гепард и дикая собака, – он намекал на то, что главная роль его департамента – защищать интересы владельцев охотхозяйств.

Я согласился с тем, что в настоящее время ареал льва (как и ареалы других крупных хищников) представляет собой лишь долю того, чем он был два столетия назад, но подчеркнул, что, хотя сейчас охотничьи хозяйства вытесняют фермы по разведению домашнего скота, следует признать, что владелец охотничьего хозяйства так же не жалует хищников, как и его предшественник – владелец скотоводческой фермы. Он рассматривает их в том же свете, что и владелец домашнего скота – как угрозу экономике индустрии, которая подается публике под вывеской «природоохранной». Кроме того, я указал на то, что небольшие, огражденные заборами охотничьи хозяйства часто нежизнеспособны в экологическом смысле, потому что препятствуют свободному передвижению диких животных и в них отсутствует та существенная роль, которую в дикой природе играет хищник. Этот и другие факторы делают охотничьи хозяйства лишь суррогатами настоящей дикой природы – этой темы я коснусь чуть ниже.

На вопрос в упор, почему его Департамент выдал убийце Батиана разрешение на дальнейший отстрел львов, директор заявил, что решение об этом было принято после полномасштабных консультаций со всеми окрестными владельцами охотничьих хозяйств и другими землевладельцами. Я чувствовал, что он кривит душой: если бы он спросил мнение руководства заповедника «Венеция», то встретил бы строгие возражения, потому что те безусловно хотели, чтобы оставшиеся львы выжили – предпочтительно в их собственном заповеднике.

Директор также подчеркнул, что убийца Батиана жаловался на то, что на его земле лев загрыз жирафа, а стоимость жирафа, по расценкам индустрии охотничьих хозяйств, – семь тысяч рандов. Якобы это и послужило обоснованием для выдачи разрешения. Я высказал сомнение в обоснованности такой жалобы. На территории Тули жирафов не было в течение столетия, и их возвратили на эту землю около девяти лет назад. Хотя численность жирафов со временем увеличилась, львы на них никогда не охотятся. Так с какой же стати, спросил я, львы Тули, перейдя границу Южной Африки, вдруг станут охотиться именно на жирафов?

Когда директору был задан вопрос, почему львы перешли на территорию Южной Африки, он сказал, что это могло явиться следствием внедрения «львов из-за границы» (то есть моих львов) на территорию Тули. Я же возложил вину за переход львов на такие факторы, как приманки и звуковые сигналы, использованные человеком. Иначе с какой же стати львицы, исконно проживавшие на территории, насыщенной дичью, вдруг бросят свои вотчины и уйдут в зону повышенной человеческой активности, где добыча не столь доступна и ничего, кроме опасностей, их не ждет?

Но настоящие дебаты разгорелись уже после того, как теледискуссия закончилась. Они разгорелись уже в фойе телестудии. Я содрогнулся, равно как и бывшая со мной Джулия, когда директор принялся высказывать некомпетентные заявления не только по вопросу о львах, но и по теме Тули в целом. Было похоже на то, что теперь, когда он говорил в неофициальном порядке, ему просто хотелось отвести душу. Так всегда бывает, когда правительственный чиновник, в обычных условиях сдерживаемый официальными рамками, получает возможность выпустить пар.

Мы не просто держались противоположных взглядов. Мы представляли два разных мира.

* * *

Смерть Батиана выявила и продолжает выявлять тех владельцев охотничьих хозяйств, которые просто прикрываются вывеской охранителей природы, а на деле являются врагами хищников. Этим они могут стать злейшими врагами самим себе. Сейчас, когда Южная Африка выходит из политической изоляции, имевшей место в прошлом, владельцы охотничьих хозяйств, борцы за охрану природы и ответственные за природоохранное дело чиновники должны снять шоры и заглянуть вперед. Огульный отстрел хищников в охотничьих хозяйствах – хотя им самой природой ведено там появляться – будет восприниматься не иначе как с осуждением общественностью стран Запада, то есть потенциальными туристами, которые могли бы посетить Южную Африку. Если такое отношение к хищникам не изменится, то этот фактор, как и ряд других аспектов ведения охотничьих хозяйств, серьезно навредит их владельцам. Индустрия охотничьих хозяйств может стяжать на международной арене печальную славу кровожадной и алчной.

Ежегодно около семидесяти тысяч диких животных отлавливается в этих хозяйствах. Аспекты этой индустрии уже становились объектом критики. Например, условия, в которых содержатся эти животные во время аукционов охотфауны, заставляют задуматься, каковы же в действительности мотивы «ревнителей охраны природы», которые не устают повторять, что дикие животные «должны себя окупать».

Как раз после гибели Батиана популярный журнал опубликовал результаты исследования в области ведения .охотничьих хозяйств в Южной Африке. Результаты были шокирующими и вызвали настоящее возмущение общественности. Было установлено, что «гордость Южной Африки – наследие благородной фауны – превращается в призрачный кошмар>. Диких животных отлавливают в дикой природе, перевозят на аукционы, держат там в тесных загонах, затем продают и увозят в совершенно новую среду обитания. В этом исследовании сообщалось, что из целой» партии» диких животных стоимостью в семьдесят пять тысяч рандов только одно животное – зебра – прижилось в новых условиях. Сообщались и другие леденящие душу истории: о полумертвых от голода антилопах, так и не приспособившихся принимать пищу в условиях неволи – ребра у них выпирали через кожу; о содержавшейся в загоне выкинувшей самке зебры, у которой по-прежнему свисал послед – никто не оказал ей ветеринарную помощь; о белом носороге, которого купили, привезли в охотхозяйство и выпустили, но при перевозке так напичкали наркотиками, что он едва мог ходить, шатаясь, – не то что убежать от пули клиента владельца охотхозяйства.

Сообщалось также, что при перевозке из охотхозяйства животным так туго связывают ноги нейлоновыми чулками, что в ногах полностью прекращается кровообращение, и нескольких антилоп пришлось пристрелить. Кроме того, более половины газелей погибает из-за стресса, вызванного неволей и перемещением. В заключение говорилось: «Индустрия ведения охотничьих хозяйств в целом должна признать, что, если она хочет существовать, не вызывая негодования общественности, должны быть приняты и строго исполняться правила отлова и перевозки». Все правильно, но это лишь отдельные аспекты, на которые необходимо обратить внимание индустрии, моральный долг которой – очистить свою деятельность от греха.

Должна быть пересмотрена вся концепция использования охотфауны на частных землях. Необходимо довести до понимания владельцев небольших огороженных территорий, что разделение угодий на крошечные участки и огораживание их приводит к нарушению экосистемы. Если заборы будут сняты и частными владельцами будут учреждены общества по охране фауны, дикие животные смогут передвигаться значительно свободнее. Будут возвращены хищники для выполнения своей важной роли поддержания хитросплетенных взаимоотношений с теми видами, на которые они охотятся. Крупные общества смогут поддерживать «большую пятерку» животных, на которых поедут любоваться туристы. Сами же землевладельцы, а также население территорий, окружающих их земли, окажутся в выигрыше от экотуризма. Рай не будет потерян, но будут возрождены и вновь открыты куски подлинной Африки.

Д-р Джордж Шаллер так проиллюстрировал важнейшую роль хищника в окружающей его жизни:

«Хищники – лучшие регуляторы дикой фауны… Они уничтожают больных и старых особей, благодаря им стада остаются живыми и здоровыми. Красота антилопы, ее воздушность, грация и исполненность жизнью обязаны эволюционирующему воздействию хищника, поедавшего флегматичных и медленных особей. Есть надежда, что человек извлек уроки из своих прошлых ошибок и набрался мудрости для понимания необходимости льва и других хищников, ради изобилия и здоровья тех, на кого они охотятся».

…В скорбное время, переживаемое нами после гибели Батиана, лучом надежды и вдохновения оставались Рафики, Фьюрейя и их детеныши. В это трудное время Джулия написала строки, в которых подводится итог истории ПОСЛЕДНИХ ИЗ СВОБОДНЫХ:

«После нескольких дней отсутствия мы с Гаретом вернулись в лагерь. После семичасового пути мы были покрыты пылью, изнывали от жары и усталости. Гарет больше всего волновался за львов, которых не видел десять дней. (Хотя это доказательство их полной независимости, это и причина для беспокойства, особенно после случившегося с Батианом. Г. П.)

Мы проехали знак» ЛАГЕРЬ «ТАВАНА». БЕЗ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО РАЗРЕШЕНИЯ ВЪЕЗД ВОСПРЕЩЕН»и свернули на километровый отрезок пути, ведущий к нашему дому. Как только мы сделали поворот непосредственно перед въездом в лагерь, мы увидели неподалеку в кустах Рафики. Мы остановились у ворот. Гарет вышел из машины и открыл их, а когда я въехала, закрыл за мной.

Едва я вышла из машины и оглянулась назад, туда, где за воротами оставались Гарет и Рафики, я была вознаграждена вдохновеннейшим зрелищем. Я наблюдала – и меня переполняла гордость за Гарета, за его львиную стаю. Все усилия, травмы, в буквальном смысле слова кровь, пот и слезы были вознаграждены этими краткими счастливыми мгновениями, которые сказали мне все.

Когда Рафики что-то проскулила Гарету в знак приветствия, он нагнулся, чтобы дать ей возможность потереться об его голову своей. Тут из-за кустов позади к Гарету бросилась Фьюрейя, выступая своим характерным уверенным шагом, чтобы он ей тоже сказал «здравствуйте». Обе львицы терлись о ноги Гарета, толкали его, соперничая между собой за ласку и внимание. Я наблюдала за этой сценой из-за ограды лагеря, и тут из кустов показались пять небольших крапчатых фигур и по одному, волнуясь, выползли наружу. Осторожно выйдя из кустов, детеныши вскоре расселись по старым спиленным сучьям железного дерева, свесив лапки и помахивая хвостиками.

Не хватает слов, чтобы пересказать увиденную мной картину – Гарет со своим прайдом. Этот вечер, как и типичный вечер в Тули, был окрашен золотым светом, и вскоре Фьюрейя, Рафики и Гарет, довольные жизнью, уселись вместе, а рядом виднелись мордочки детенышей.

Воцарилась атмосфера полного благоденствия, и это был тот момент, который навсегда врезался в мое сознание. Он напоминал о себе всякий раз, когда мне приходилось бороться с горестями «.

* * *

ТОГДА ТЫСЯЧЕНАЧАЛЬНИК ПОДОШЕЛ К НЕМУ, СКАЗАЛ: «СКАЖИ МНЕ, ТЫ РИМСКИЙ ГРАЖДАНИН?»

ОН СКАЗАЛ: «ДА».

ТЫСЯЧЕНАЧАЛЬНИК ОТВЕЧАЛ: «Я ЗА БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ ПРИОБРЕЛ ЭТО ГРАЖДАНСТВО».

ПАВЕЛ ЖЕ СКАЗАЛ: «А Я И РОДИЛСЯ В НЕМ».

(Деяния 22; 27 – 28)note 6Note6
  Английский перевод последних двух фраз звучит так:» And the Chief Captain answered: «With a great sum obtained I this freedom». And Paul said: «I was free born», что буквально переводится так: «Тысяченачальник отвечал:» Я за большие деньги приобрел эту свободу «. Павел же сказал:» Я был рожден свободным «. Отсюда и главная тема всего цикла. (Примеч. перев.)


[Закрыть]