Текст книги "Мученики науки"

Старость Ньютона протекла счастливо, удивление его современников было не меньше, чем восторг потомков. Исаак Ньютон умер 84 лет. Хотя, по роду житейских страданий, нельзя причислить его к жертвам науки, мы привели их, однако, как пример невзгод, которые роковым образом преследуют всех великих представителей мысли. Впрочем, мы пережили уже эпоху Галилея и с этих пор наука о небе, основанная на великих открытиях мировых законов, не нуждается более в мучениках.

Глава пятая
Книгопечатание

Изобретение книгопечатания стоит на рубеже Древнего и Нового мира оно открывает новые горизонты гению человека.

Амбруаз Фирмен Дидо

Книгопечатание, – сказал Ламартин, – сближает и приводит в непосредственное и постоянное общение мысль единичного человека со всеми идеями незримого мира – прошедшего, настоящего и будущего. Говорят, что пар и железные дороги уничтожили расстояния; можно сказать, что книгопечатание уничтожило время. Благодаря ему, мы все – современники. Я беседую с Гомером и Цицероном. Гомеры и Цицероны будущего, в свою очередь, будут беседовать с нами. Так что, трудно решить, составляет ли книгопечатание только грубо вещественную машину или оно есть в то же время воплощение духа, возвещенное человечеству Гутенбергом потому что, если для него необходимы бумага, чернила, шрифт, цифры и буквы, воспринимаемые нашими внешними чувствами, то, с другой стороны, в нем принимают участие мысль, нравственное чувство, вера, другими словами, часть человеческой души».

В начале XV века миниатюрная живопись и письмо достигли высшей степени совершенства. В то время встречались роскошно украшенные Библии с яркими, изящными и нередко замысловатыми рисунками, составлявшими рамку текста, искусно начертанного на пергаменте. В не меньшем изобилии были распространены игральные карты, привезенные из Венеции и Флоренции, куда они были занесены греками из Константинополя, задолго до сумасшествия короля Карла VI.[56]56
  Игральные карты, по мнению Дюшена (Duchesne) (Annuaire de la societe de l’histoire de France, 1837), были завезены во Францию в конце XIV столетия.


[Закрыть] Карты эти были искусно разрисованы на золотом фоне. Король, дама, валет изображались в роскошных костюмах, разукрашенный туз представлял собою знамя. Фигуры эти держали в руке, сообразно своему достоинству, скипетр или оружие, отливавшие серебром на золотом фоне, и изображались в пурпурных и голубых одеждах. Но карты подобно молитвенникам, составляли исключительное достояние богатых людей: только для них они могли быть доступны по своей цене.

Кто же первый положил начало распространению этих предметов, упростив их производство и отбросив их блестящую и дорогую внешность? Это неизвестно. Достоверно только, что около этого времени между средним классом и простым народом распространились священные картины и карты, черной краской по новому способу. Эти грубые, неумелые, а иногда и забавные изображения достойны тем не менее нашего внимания. Их дешевизна впервые сделала доступной для народа произведения человеческого ума. Они гравировались на дереве и своим появлением проложили искусству дорогу в народные массы, они же подготовили почву книгопечатанию, распространившему впоследствии знания в народе.

Действительно, изобретением книгопечатания человечество обязано гравированию на дереве. Рельефно вырезанные на досках рисунки сопровождались объяснительными надписями, при чем буквы вырезывались так же точно, как и самые рисунки. А отсюда до мысли о подвижных буквах оставался один только шаг. Время подготовило Гутенберга: теперь он мог явиться.

Гутенберг родился в вольном городе Майнце, на берегах Рейна, в первый год XV столетия (1401 г.). Во время торжественного въезда в этот город императора Фридриха III-го, тщеславное стремление к первенству в общественных церемониях возбудило соперничество и распри сословий, и девятнадцатилетний Гутенберг, как дворянин, был изгнан. Он начал путешествовать из одного города в другой, с целью изучить памятники старины и посетить людей, прославившихся своим талантом. Он побывал на берегах Рейна, в Швейцарии, Германии и, наконец, Голландии. В Гарлеме у него впервые зародилась мысль о книгопечатании, а по возвращении в Страсбург, после долгих месяцев непрерывных исследований и упорного труда, ему удалось наконец, приготовить буквы из дерева, найти способ их соединения и положить таким образом основание новому искусству.

Сознание громадного значения сделанного им изобретения в нравственном и промышленном отношении привело Гутенберга к мысли о необходимости найти себе сотрудников, которые облегчили бы ему расходы по производству многочисленных опытов, но при этом он непременно желал скрыть конечную цель своих работ, чтобы не дать другому возможности прославиться на его счет. Между аристократией Страсбурга не нашлось желающих помочь ему, потому что среди городской знати были слишком сильны предрассудки, мешавшие видеть в занятии ремеслом что-либо иное, кроме унижения своего достоинства. В конце концов, Гутенбергу пришлось восстать против предрассудков, сделаться работником и слиться с народом, которому он открывал двери в область знания. Гутенберг вступил с этою целью в компанию с двумя зажиточными жителями Страсбурга, Андреем Дрицегеном и Иоаном Риффом, судьею в Литхенау, а позднее с Фаустом – серебренником и банкиром в Майнце.

Желая скрыть от своих компаньонов настоящую цель своего предприятия, Гутенберг стал заниматься в сообществе с ними разными искусствами и ремеслами. Он гранил драгоценные камни, полировал венецианские стекла для окон и зеркал, но продолжал держать в тайне свои изыскания по механике в применении к книгопечатанию. Чтобы избежать любопытства и пересудов толпы, начинавшей уже обвинять его в колдовстве, Гутенберг поместил свою мастерскую в развалинах одного старого и заброшенного монастыря – св. Арбогаста (de Saint-Arbogaste). Здесь он заперся в одной из самых отдаленных келий и работал без устали, вырезывая свои подвижные буквы, здесь же Гутенберг окончил свой первый печатный станок – прототип новейшей типографской машины, приготовляющей в час до 20 000 экземпляров печатных листов.

Гутенберг вскоре стал делать опыты печатания священных книг, но недостаток средств вынудил его открыть компаньонам секрет своего изобретения для того, чтобы получить от них денежную помощь. Компаньоны согласились оказать ему эту услугу с условием разделить с ними не только барыши, но и славу изобретения. Желая обеспечить успех своего предприятия, Гутенберг согласился и на это. Его имя исчезло в фирме товарищества, и он стал, так сказать, не больше как одним из рабочих собственной мастерской.

Но это еще не все. Наследники одного из его компаньонов начали против него процесс, оспаривая у него первенство открытия и право пользования им. Положение Гутенберга перед судом было крайне затруднительно: он боялся раскрыть секрет своего изобретения, а между тем судьи, сгорая любопытством узнать сущность нового открытия, осыпали его вопросами. Гутенберг предпочел осуждение отречению от своего изобретения. Осуждаемый и разоренный он отправился на родину, в Майнц, чтобы здесь восстановить свою славу. Вскоре он вступил в товарищество с Фаустом и его зятем Шеффером, устроил новую мастерскую и стал печатать, постоянно под фирмою своих новых компаньонов, Библии и Псалтири, отличавшиеся замечательной четкостью шрифта.

Фауст и Шеффер, в свою очередь, тоже не преминули начать оспаривать у Гутенберга его славу. При переводе одной книги Тита Ливия на немецкой язык, они в посвящении этой книги императору Максимилиану сами говорят, что «искусство книгопечатания было изобретено в Майнце гениальным механиком Иоанном Гутенбергом» однако спустя несколько лет они забыли совсем о своем заявлении и всецело приписывали себе честь этого изобретения.

Гутенберг, работающий скрытно в монастырском подземелье

Злополучный изобретатель снова оказался разоренным. Он бросает свою родину, теряет жену и детей все несчастия рушатся разом на его голову. Будучи уже стариком и не имея куска хлеба, он дошел почти до крайней степени нищеты. Наконец, курфюрст Нассауский, великодушный принц Адольф, дал ему пристанище. В Нассау Гутенберг снова занялся прежним своим делом, продолжая собственноручно печатать книги.

«Он умер 69 лет, не оставив никакого имущества своей сестре, но зато завещал потомству область человеческого ума, доступ к которой был открыт и завоеван простым ремесленником. «Завещаю моей сестре, – говорит он в своей духовной, – все книги, отпечатанные мною в монастыре св. Арбогаста». Бедняк! он мог завещать той, которая разделяла с ним его судьбу, не более как обычное достояние подобных ему гениев: затраченную даром молодость, жизнь, полную преследований, свое неизвестное имя, бессонные ночи и неблагодарность современников»[57]57
  «Gutenberg dans le Civilisateur par Lamartine».


[Закрыть].

После смерти Гутенберга искусство книгопечатания распространилось повсюду: печатные станки появились почти во всех главных городах Европы. Франция при Людовике XI, Англия, Голландия, Германия, Италия стали в широких размерах пользоваться новым изобретением и начали во множестве издавать книги.

Одновременно с книгопечатанием явилось на свет и гравирование; искусство соединилось с наукой, чтобы поднять уровень человеческого знания. Почти в то самое время, как умер Гутенберг, явился Альбрехт Дюрер. Он родился в Нюренберге в 1471 году, в эпоху, когда гравирование на дереве только что начало распространяться. С юных еще лет он скитался по Нидерландам, родине первых граверов, был в Венеции, где гремела слава предшественников Тициана, посетил Вену и здесь приобрел расположение известного соперника Людовика XI и Карла VIII – германского императора Максимилиана I. Поистине можно сказать, что Альберт Дюрер силой своего гения влагал жизнь в дерево. Любовь матери светится в величественных образах его Мадонн, воодушевление сверкает и искрится в торжественных триумфальных сценах, ужасом веет от его «Апокалипсиса», его произведения возбуждают то страх, то удивление, то, наконец, грустное настроение.

Альбрехт Дюрер умер 58 лет, и кроме образцовых произведений, которые он нам оставил в граверном искусстве, мы ему еще обязаны работами по серебреному делу, по скульптуре и архитектуре. Знаменитый гравер был не только великим художником, но и истинным гражданином с пылким сердцем и стойкою душой. Не смотря на все это, он умер беспомощным бедняком, как об этом свидетельствует его собственное письмо к городским властям Нюренберга, его родного города. Письмо это относится к последним дням жизни. Мы приведем из него следующие трогательные строки:

Статуя Дюрера в Нюренберге

«Девятнадцать лет тому назад, Венецианское правительство письменно приглашало меня в свой город, предлагая мне 200 дукатов ежегодного жалованья. Антверпенская община, во время недолгого пребывания моего в Нидерландах, тоже предлагало мне триста флоринов жалованья в год и сверх того согласна была отвести для меня прекрасный дом. Как там, так и здесь предполагалось оплачивать мои работы отдельной платой, но ото всего этого я отказался из любви и расположения, которые я питаю к вам, милостивые государи, к нашему родному городу и к моему дорогому отечеству. Я предпочел быть бедняком, чем жить в богатстве и пользоваться известностью на чужбине». Здесь Альберт Дюрер обрисовался весь целиком. В письме этом, полном достоинства, он просит у властей Нюренберга принять от него вклад в тысячу флоринов – плод его трудов и сбережений, и обеспечить ему ежегодную выдачу пятидесяти флоринов с этой суммы для него и его жены, «так как мы оба, прибавляет он, становимся изо дня в день слабее и дряхлее»[58]58
  «Essai sur l’histoire de la gravure sur bois, par Ambroise-Firmin Didot. – Paris. 1863».


[Закрыть].

Прекрасное выражение чувства скромности, умеренности и благородной гордости, замечательное соединение великого характера с громадным талантом!

Первая появившаяся в свет книга, понятно, должна была навести ужас на врагов просвещения, поэтому история первых издателей печатных книг часто представляет собою историю преследований. Поневоле зарождается мысль, что всякий шаг человечества вперед по пути прогресса неизбежно, должен окупаться страданиями и слезами.

В 1490 году Альдо Манучи (Alde Manucе) основал в Венеции свою знаменитую типографию, долго переходившую от отца к сыну и издавшую целую массу весьма ценных сочинений. Семейство Альдо для Италии было тем же, чем для Франции семейство Этьенов. Мужественные борцы за науку Альды и Этьены имеют право на всеобщую благодарность.

Альдо Манучи, не смотря на войну, опустошавшую Италию, не смотря на постоянные затруднения и помехи, не переставал печатать полезные книги и с изумительною настойчивостью старался оказывать помощь учащейся молодежи.

«Бог – свидетель, – говорит он в предисловии к одной из изданных им книг, – что я желал употребить свою жизнь на пользу общества. Спокойствию и довольству я предпочел жизнь, полную бурь и труда: мы созданы не для наслаждения, недостойных порядочного человека, а для труда, который один может доставить нам уважение. Предоставим животным бессмысленное существование. Катон сказал нам, что жизнь человека имеет большое сходство с железом: оно блестит, когда им пользуются, и ржавеет, лежа без употребления».

Таковы были благородные чувства, одушевлявшие этого достойного глубокого уважения человека. В 1495 году Альдо напечатал творения Аристотеля, издал в свет сочинения Феокрита и Гесиода, а в следующем году – «Thesaurus cornu сорiае», сборник греческих классиков и грамматиков, тогда еще неизданных[59]59
  Издания, вышедшие из типографии Манучи, носят название альдинов и отличаются большими достоинствами. Прим. переводчика.


[Закрыть].

Карл VIII только что завоевал Италию. В одном из своих предисловий Альдо писал: «Тяжелая задача – печатать исправно латинские книги, а тем более греческие, и прилагать все необходимые старания в такие трудные времена, когда оружие предпочитается книгам! Вот уже семь лет, как я взялся за это дело и с тех пор – клянусь! – я не знал ни одного часа покоя».

В 1497 году Альдо кончил печатание полного собрания сочинений Аристотеля. Он задался мыслью издать вскоре творения Платона, Гиппократа и Галиена: «Если Господь продолжит мою жизнь, – говорил он тогда, – я постараюсь не оставить своих современников без хороших книг по части науки и литературы». Альдо Манучи сдержал свое обещание и в течение восьми лет сряду неутомимо и страстно отдавался делу издания лучших произведений древнего мира. Бедствия, неразлучные с войной, опустошавшей тогда Европу и в особенности Италию, довели, в 1506 году, его типографию до того, что она должна была совершенно прекратить работу. Унаследовав притязания французского королевского дома на Неаполитанское королевство, Людовик XII заключил союз с Фердинандом католиком с целью изгнать Фридриха III и решился завладеть Генуей и Венецией. Альдо выпало на долю стать одной из невинных жертв беспорядка, порожденного войною. Будучи ограблен, он понапрасну только тратил время в разъездах и бесполезных розысках своего имущества. А когда он вернулся в Милан, его враги окончательно восторжествовали над ним. Без всякой причины несчастный издатель был грубо арестован солдатами герцога Мантуанского и, как какой-нибудь злодей, брошен в темницу. Здесь с ним обращались с такой возмутительной жестокостью, которая может быть допущена разве только по отношению к разбойнику.

Такое гнусное посягательство на свободу честного труженика, составлявшего славу своего времени, не замедлило вызвать негодование. Вследствие ходатайства своих друзей Адьдо был освобожден, но вышел из тюрьмы бедняком, безо всяких средств к жизни. Только благодаря его настойчивости и энергии, могла возникнуть снова его типография: с 1507 по 1513 год он издал трагедии Еврипида, труды Плиния, мелкие творения Плутарха, комментарии Цезаря, послания Цицерона, сочинения Пиндара. В предисловии к этому последнему труду он еще раз указывает на те испытания, которые ему пришлось вынести.

Альдо Манучи в темнице

«Вот уже четыре года, как я вынужден был приостановить мои работы, видя Италию жертвой всех ужасов войны. Мне пришлось оставить Венецию, чтобы принять меры к возврату моих полей и садов, утерянных не по моей воле, а вследствие ненормальности самого порядка вещей».

Альдо старший, как его называют в отличие от его преемников, умер 6 февраля 1516 года, шестидесяти шести лет от роду. После двадцати пяти лет тяжелых трудов, посвятив все свои силы, энергию, ум благу своих современников, он умер почти бедняком, не оставив своим детям, как уверяет Эразм, ничего кроме уважения к своему имени.

Павел Манучи с достоинством поддерживал славу знаменитой типографии, основанной его отцом. Ему тоже пришлось бороться с несчастиями и превратностями судьбы.

В то время как Альды распространяли книги в Италии, Этьены прославили свое имя во Франции. Генрих Этьен, первый издатель из этого семейства, умер в 1520 году его сыновья, Франсуа, Карл и Роберт, продолжали его труды но мы остановимся только на последнем, потому что его жизнь, не смотря на могущественную поддержку Франциска I и Генриха II, была полна преследований и несчастий. Из под печатных станков Роберта Этьена вышло огромное количество прекрасных книг, строго проверенных, со вкусом выбранных и до сих пор вызывающих удивление библиофилов.

Около 1550 года, важные события заставили Роберта Этьена покинуть Францию. Связанный узами общей симпатии с вождями Реформации, он перевел на греческий язык, при помощи, своего сына Генриха Этьена, катехизис Жана Кальвина, появившийся в 1551 году в Женеве: спокойствие Роберта с этих пор было нарушено. Ненависть Сорбонны с одной стороны, с другой – все более и более слабеющее покровительство короля – заставили Роберта Этьена бежать без оглядки. Он бросился в Женеву, основал здесь обширную типографию, предоставив ее станки для распространения учения Реформации. Он издал в свет под заглавием: «Les Censures des Thеologiens de Paris’ – замечательную книгу, в которой, в живой и сатирической форме, нарисовал подробную картину религиозных войн того времени.

«Я хочу, – говорит наш издатель, – оправдать себя от упрека, что я покинул свое отечество во вред общественному благу, а также от обвинений в неблагодарности королю, который мне покровительствовал… Прежде всего, я должен высказать то, что у меня на сердце каждый раз, как я припоминаю свою двадцатилетнюю борьбу с Сорбонной, я не могу достаточно надивиться тому, каким образом такая незначительная и слабая натура, как моя, была в состоянии ее выдержать… И что же я сделал, в чем я повинен? Где то преступление, которое могло бы вызвать против меня гонения, доходившие до того, что мне угрожал костер? Или, меня преследовали за издание Библии в большом формате? Когда Новый Завет был отпечатан в малом… каких бедствий не воздвигали они на пути моем? Они требовали моего сожжения за издание книг в таком искаженном виде, называя искажением то, что в сущности было очищением от пошлой рутины, с которой они так свыклись».

Роберт Этьен умер в Женеве. Историк де-Ту (de-Thou), описавший его жизнь, исчисляет заслуги, оказанные этим знаменитым издателем науке и литературе, и указывает на славу, которою его труды приобрели не только во Франции, но и во всем мире.

«Труд, побеждающий человека, – говорит его сын Генрих, – был в свою очередь побежден Робертом Этьеном».

Роберт Этьен, избавившись от костра, отделался только изгнанием его же современник Доле был несчастнее в этом отношении.

Этьен Доле (Etienne Dolet) родился в Орлеане, 3 августа 1509 года. Получив первоначальное воспитание в Париже, он для окончания своего образования отправился в Падую, а спустя три года сделался секретарем у венецианскаго посланника Жана де Ланжака. Доле прилежно посещал лекции Батиста Эгнацио (Battista Egnazio), объяснявшего своим слушателям красоты латинских писателей, Цицерона и Лукреция. Доле отдался науке и поэзии. Любовь, внушенная ему одною венецианкою, вдохновила его, и из под его пера вылилось несколько прекрасных строф. Но когда смерть похитила обожаемую им женщину, он решился вернуться в Париж и отдаться всецело науке. Здесь он с жаром занялся изучением сочинений Цицерона и собрал массу материалов для своих «Комментариев о латинском языке» (Commmtavres sur la langue latine).

В 1532 году мы уже находим Этьена Доле в Тулузе, где он изучал правоведение. Он сам дает нам объяснение своей страсти к перемене мест:

 
Mou naturel est d’apprendre toujours
Mais si ce vient, due je passe aucuns jours,
Sans rien appreudre en quelqne lieu et place,
Incontinent, il faut que je dеplace.[60]60
  «В моей натуре – постоянно учиться; и потому если мне приходится где-либо пробыть, ничем не обогатив моих познаний, – я спешу переменить место»


[Закрыть]
 

Талант Этьена Доле, его чарующая речь, изящество фигуры увлекли студентов, и они выбрали его своим оратором. Доле не побоялся произнести речь, в которой он напал на постановление тулузского парламента, воспретившего сходки студентов. Ответом на эту смелую речь была тюрьма, из которой Доле удалось выйти только благодаря протекции Жана Дюпена, епископа города Риё (Rieux). Такое постыдное отношение к Доле доставило ему огромную популярность, но, в то время, как одни превозносили его, со стороны других поднималась целая буря обвинений. Клевета преследовала его повсюду: на него лгали, его бесчестили. Дело дошло, наконец до того, что в один прекрасный день враги его развозили по улицам Тулузы тележку со свиньей, на спине которой красовалось имя Этьена Доле.

Молодой и пылкий писатель защищался умно и энергично, он не торговал своими убеждениями и потому умел наносить удары прямо в сердце врага. Постановлением парламента он был изгнан из Тулузы.

Этьен Доле воротился в Лион, где он издал свои «Комментарии о латинском языке», «капитальный труд», которому, как говорит Фирмен Дидо, он посвятил 16 лет своей жизни, свой покой, юношеские годы, удовольствия и здоровье. Молодой автор посвятил свое сочинение Франциску I, которому он был представлен в Мулене (Moulins) и который оказал ему покровительство, даровав право «печатать и издавать в свет всякого рода книги, им самим составленные и переведенные».

Случай не замедлил вызвать новые преследования со стороны его врагов. Еще в Тулузе подсылали к Доле убийц, теперь эти гнусные попытки возобновились. Однажды на Доле напал со шпагой в руке некий Компани-ни. Этьен, защищаясь, убил его, за что и был заключен в тюрьму, не смотря на очевидность права самообороны. Только благодаря влиянию короля, Доле удалось еще раз спастись от заточения.

Желая оправдать внимание Франциска I, Доле решился сам заняться книгопечатанием. «Я буду, – говорил он, – всеми силами способствовать обогащению литературной сокровищницы, я вызову на свет священные тени древних, тщательно издавая их творения, я не забуду в то же время и современных писателей. Но не жалея труда для образцовых творений, я буду гнушаться жалких кропаний презренных писак, составляющих позор своего времени».

Новый типограф-издатель сдержал свое обещание. Он пустил в обращение массу прекрасных и полезных книг: «Хирургию» Павла Эгина (La chirurgie de Paul Egine), мелкие произведения Галиена (Les opuscules de Galien), сочинения Климента Mapo (Les oeuvres de Climent Marot), «Диалоги» Платона (Les dialogues de Platon), в которых предисловие издателя начинается стихом:

 
                       «Достаточно блуждали мы во тьме!»[61]61
  C’est assez vescu en tenebres!


[Закрыть]
 

Все эти книги имеют изображение топора или секиры в руке, выходящей из облаков и грозящей стволу суковатого дерева. Этот эмблематический рисунок на французских изданиях дополняется еще таким эпиграфом: «Господи, спаси меня, от людской клеветы». (Prеservez moi, Seigneur, de la calomnie des hommes).

Доле всецело отдался своей типографии, но враги его не дремали. В 1642 году, он был снова лишен свободы под предлогом, что печатал еретические книги. После пятнадцати месяцев заключения в Консьержери, его выпустили из тюрьмы, снова благодаря заступничеству короля.

14 февраля 1543 года, новый указ парижского парламента приговорил к сожжению тринадцать сочинений, написанных и изданных Доле, «как содержащих в себе вредное, гибельное и еретическое учение». Благоразумие заставило Доле бежать и оставить Францию, подобно тому, как это сделал Роберт Этьен, однако любовь к родине и сознание своей правоты удержали его. Терпя постоянные преследования, Этьенн Доле защищался помощью насмешки. Современник Рабле (Rabelais) умел владеть этим орудием: писатель в нем мстил за издателя. Королю и королеве Наваррским он писал письма, в которых осыпал насмешками своих преследователей. Наконец, злоба, возбуждаемая против этого пылкого человека, дошла до последних пределов. В переводе «Axioshus’а» Платона мы находим следующие слова, вложенные им в уста Сократа: «После смерти, ты станешь ничем».

4 ноября 1544 года, совет парижского богословского факультета подверг эту выходку, признанную еретической и сходной с духом учения Саддукеев и Эпикурейцев, строгой цензуре, объявив перевод книги неправильным и противным учению Платона. Этьен Доле был признан атеистом и еретиком, подвергнут обыкновенной и чрезвычайной пытке с целью вынудить у него указание единомышленников, как значится в обвинительном приговоре затем, он был повешен, а тело его сожжено на площади Моберта 3 августа 1546 года.[62]62
  Документы по делу Этьена Доле были найдены в уголовных делах парижского парламента. Вот точный текст приговора:


[Закрыть]

Этьен Доле умер с твердостью, 37 лет от роду оставив после себя в крайней бедности любимую им жену и ребенка.

Гутенберг страдал всю жизнь, Этьен Доле был казнен, но свет, разлитый книгопечатанием, поборол, тем не менее, боровшуюся с ним тьму…

«Вышеупомянутый суд присудил привезти означенного Доле, содержащегося в тюрьме, в сопровождении исполнителя высшего правосудия, в позорной колеснице из тюрьмы Консьержери в Париж на площадь Моберта, где воздвигнуть, на удобном и приличном месте, виселицу, вокруг которой развести костер После повешения тело означенного Доле бросить в огонь и сжечь вместе с его книгами, а прах его развеять по ветру; при этом объявляется всем и каждому, что имение его будет отобрано в пользу короля; перед исполнением же казни над сказанным Доле, подвергнуть его обыкновенной и чрезвычайной пытке с целью вынудить у него указание единомышленников. К сему присовокупляется, что в случае если сказанный Доле учинит какое-либо замешательство или станет богохульствовать, – то у живого будет вырван и сожжен язык».

Подписано: Лизэ де Монтмирель.

Доле всегда отличался замечательною твердостью. Один из его современником по поводу этого написал следующий латинский стих:

 
Dolet quisque dolet, non dolet ipse Dolet.
 

т. e. «всякий жалеет о Доле, один Доле не жалеет о себе».