Текст книги "Море и звезды"

Гавриил Бирюлин
Море и звезды

Памяти моего учителя профессора Николая Николаевича Зубова.

Фантастический роман

Глава первая
СКАЗКА О ЦВЕТАХ В СНЕГУ

Каждый вечер они встречались в плавательном бассейне. Вернее, он видел Герду, а она едва ли замечала Павла. Весело болтая с подругами, стройная, в серебристом купальном костюме, она пробегала к вышкам.

Герда увлекалась прыжками в воду, стремясь добиться в этом, как, впрочем, и во всем, за что она бралась, подливного совершенства. А Павел? Ему было далеко до нее… Он просто плавал я в этом видел не искусство, а удовольствие.

Оба были молоды, отличались силой, здоровьем, но характеры у них были разные. Именно тем, что противоположности дополняют друг друга, впоследствии сама Герда объясняла их дружбу. Может быть, она и была права. Даже среди своих подруг, юных балерин, Герда отличалась изяществом. В ней текла кровь двух народов – южного и северного, и если она от первого унаследовала тонкие черты лица и черные глаза, то северные предки подарили ей стойкость характера и силу мышц. Энергия Герды казалась неистощимой. Она была ведущей балериной театра Юности, выступала как драматическая актриса в театре «Классика», упорно обучалась скульптурной лепке и еще находила время для активной работы в городском Совете молодых. Вдобавок ко всему этому ее хватало и на спорт и на самообразование.

Павел же был медлителен. Природа будто наскоро вырубила его из монолитного камня, не пожалев материала и успокоив себя мыслью: ну и крепкий же получился! При массивном теле и широких плечах у него были короткие ноги, большая круглая голова, на которой, как он сам говорил, росли не волосы, а перья. А на лице красовался нос картошкой. Задумчивые и глубокие серые глаза скрывались за стеклами очков. Павел обладал медвежьей силой, но считал, что в век автоматов и электроники в ней нет нужды, и напрасно товарищи уговаривали его заняться тяжелой атлетикой. Убеждали, что он может стать чемпионом. Но его интересовали только лаборатория и опытные поля Ботанического сада.

Каждый вечер Павел являлся в районный бассейн, расположенный между Ботаническим садом и театром Юности. Обычно здесь было немного народа. В просторных водоемах между золотистыми пластмассовыми берегами бежала проточная вода, обогащенная полезными солями. Над водоемами простирался сверкающий купол из органического стекла. На искусственном песчаном пляже загорали дети. В ненастные дни они загорали под ультрафиолетовыми лучами потолочных ламп.

Павел бросался в воду и, не обращая ни на кого внимания, плыл к середине бассейна. Но так было лишь до встречи с Гордой, которую он впервые увидел на вышке. С той поры он стал приходить пораньше, плескался где-нибудь поблизости от прыгунов и, как только появлялась Горда, торопливо подплывал к кромке бассейна, брал со скамьи свои очки и погружался в созерцание легкой, будто выточенной фигуры девушки.

Она, раскинув руки, птицей рассекала воздух и стремительно врезалась в воду.

Скоро поведение Павла было замечено. Подруги, смеясь, поздравляли Герду с необыкновенным успехом в мире «моржей и ластоногих». Герду задевало, что она стала предметом шуток, и однажды, выбрав время, когда Павел безуспешно протирал очки влажным полотенцем, подошла к нему, смерила его не очень уважительным взглядом и оказала:

– Послушайте, молодой человек! Не слишком ли много вы уделяете мне внимания? Чем я заслуживаю это? Уж если вам так хочется смотреть на меня, то приходите в театр Юности, где я выступаю, и там смотрите сколько угодно…

Павел: смутился, но, надев кое-как очки, почувствовал себя увереннее. Он сказал:

– Простите, пожалуйста… Я, видите ли, ботаник…

– Ну и что же? – нетерпеливо опросила Герда.

– У нас в саду много самых удивительных гибридов, но такого, как вы, мне встречать не приходилось. Я воспользуюсь вашим любезным приглашением, чтобы посетить театр Юности… Думаю, там никто не станет возражать, даже если я буду смотреть на вас в бинокль.

Герда засмеялась. Этот неуклюжий парень оказался занятным. Она убежала, сверкнув чешуйчатым костюмом и крикнув на ходу: «А цветы я очень люблю, очень…»

Через два дня в театре Юности шел балет «Лебединое озеро». Герда выполняла роль Одетты–Одиллии. Танцевала она хорошо. Во время танца ей почему-то подумалось: «Может быть и тот «тюлень» в зале».

Не успела она захлопнуть дверь своей уборной, каш зажглась надпись: «Просят позволения войти». Герда нажала кнопку, отвечая «да». Работники театра внесли большую корзину снежно-белых, невероятно крупных роз. Таких роз Герда еще не видела никогда в жизни. В букете была записка: «От ботаника».

Герда была обрадована. Неуклюжий юноша уже не казался ей таким смешным. В ближайшее свое посещение бассейна она сама уже отыскала глазами «тюленя» и, завидев его на скамейке солярия, подошла к нему.

– Так это вы – ботаник? Согласна, у вас есть вкус. Откуда эти необыкновенные цветы?

– Сам вывел, – ответил с запинкой Павел.

Они стали встречаться в сквере, возле памятника первым космонавтам.

Эти встречи длились полгода, а потом Герде и Павлу стало казаться, что они уже не могут жить друг без друга.

Каждый из них открывал в другом все новые и новые качества. Герда привыкла распоряжаться. Теперь уж наш ботаник ходил в спортивную школу, там его подтянули, натренировали, и, благодаря своей силе, он стал не только отличным спортсменом-тяжеловесом, но и установил три городских рекорда. Если время Павла распределялось прежде примерно поровну между лабораториями, полями и теплицами, с одной стороны, и книгами – с другой, то теперь у него появилось много новых обязанностей. От должен был вместе с Гердой посещать многочисленные художественные выставки, театры, музеи. Она убедила его, как ботаника и человека с художественным вкусом, принять участие в Совете украшения городов. А работы в этом Совете хватало. И жизнь Павла закипела, как в котле. Ради нее мудрые книги и научные новинки нередко оставались непрочитанными. Но по-прежнему с неизменным постоянством и упорством он продолжал экспериментировать в своей лаборатории и на опытном поле. Если Герда успевала за день сделать десятки различных дел, то Павел делал только одно: он готов был целые дни проводить на опытных делянках и в лабораториях Ботанического сада, часами следить за тем, как растет, питается и дышит какой-нибудь крохотный листок фасоли. Конечно, все эти наблюдения выполнялись с помощью точнейших приборов, но мыслящего человека, разумно меняющего условия и обстановку, они заменить не могли. Вот Павел и просиживал там, сколько мог. Герда гордилась его научными успехами – шутка оказать, его статьи печатались в изданиях Академии… Но все же Герде больше нравилось, когда Павел занимался выведением новых цветов, чем экспериментами над повышением урожайности злаков и овощей. Как-то на этой почве они даже поспорили.

– Послушай, Павел, – сказала Герда, – не лучше ли заниматься цветами? Это поэтично…

– А заниматься выведением новых сортов овощей и поэтично и полезно, – ответил он.

– Дорогой, мне вспоминается древняя пословица: «Любовь не картошка, не выбросишь за окошко». Еще можно понять, что ты забываешь меня ради цветов, но ради картошки?

Павел стал длинно объяснять, насколько важна проблема, которой он занимается.

– Еще не так давно все население нашей планеты составляло четыре миллиарда человек, – говорил он. – Ежегодный прирост достигает двух с половиной процентов. Сто лет назад он был ниже двух процентов. Не забывай, что это не простой, а сложный процент. Вопрос о продуктах питания…

Герда не очень-то вникала в суть цифр и весело отвечала:

– Я могу дать тебе чудесный совет. Лет десять тому назад, когда я была еще девчонкой, мне пришлось танцевать в очень красивом сказочном балете, там в саду у волшебника цветы и плодовые деревья вырастали прямо из снега. Добейся того же, и ты решишь все сразу.

– Это коварный совет, – засмеялся Павел. – Ты хочешь сказать, чтобы я сделал выбор – ты или…

– Вот-вот, тут уж тебе придется выбирать что-нибудь одно, – сказала Герда.

Однажды в самый разгар сибирской зимы, в то время, когда Павел осматривал бесконечные грядки с огурцами в депо зимних овощей, его вызвали к радиотелефону. Таких депо в этой местности было несколько, одно из них принадлежало Ботаническому саду и представляло собой значительный массив земли, перекрытый длинно-молекулярными пленками. Павел подошел к радиотелефону лаборатории. Герда просила его срочно приехать к ней.

Внутридеповский троллейбус за десять минут доставил его в диспетчерскую искусственного климата.

Его встретила Герда, радостная и нарядная. Она поцеловала его и объявила, что через час они вылетают в Париж на смотр театров Юности, пробудут там две надели и что переезд их в отдельный коттедж поэтому придется отложить.

Он всплеснул руками.

– Опять жизнь не удается. Во имя Вселенной, когда же? Знаешь, я порой завидую людям прошлого.

– Да, вот еще, – добавила она, – могу тебя обрадовать, ты тоже скучать не будешь. Я узнала, что в среду состоится собрание Совета молодых. Пока еще об этом не объявлялось ни по видеофону, ни по Экрану Мира, ни по радио… Я даже знаю, что там будут обсуждаться вопросы агротехники, урожайности всяких там культур…

– Ага, что я тебе говорил! – воскликнул Павел. – Это волнует ученых. Но меня удивляет, что в наш век атомной энергии, космолетов, радиофонов и прочих вещей ты меня информируешь все же самой первой.

– Ну, до свидания, милый, до скорой встречи.

Они простились. Огорченный Павел пошел к своему троллейбусу.

В среду Павел отправился в Совет молодых. Этот Совет, так же как и Совет старейшин, имел свое собственное здание – громадный двенадцатигранник, собранный из алюминия и цветного хрусталя. Вечерами он сверкал среди заиндевевшего парка, как фантастический алмаз. Тот, кто хоть раз видел его, приезжая в этот сибирский город, уже никогда не мог забыть праздника красок и торжественного цветного сияния в холодной ночи.

Поднявшись на лифте, Павел вошел в зал заседаний, который был почти заполнен. Главным докладчиком был профессор Поллинг из Англии, и доклад его назывался «Вопросы производительности мирового сельского хозяйства». Рассказывали, что Поллинг объехал уже много городов в различных странах и всюду выступал в Советах молодых, подчеркивая в докладе, что проблема резкого увеличения пищевых ресурсов общества – неотложная проблема, и ее необходимо решать кардинально. Профессор был высокий и стройный, как юноша. Он, говорят, помнил еще капиталистическую Англию, – подумать только, какого возраста может достичь человек и сохранить – бодрость и молодой задор!

Около каждого места в зрительном зале был вмонтирован небольшой телевизор. Слушатели могли видеть докладчика рядом с собой. На экране появлялись то иллюстрационный материал, то оппоненты из других городов, то сам докладчик. Лицо Поллинга производило страшное впечатление. Оно было без морщин, приятного розового цвета, но глубокие выцветшие глаза как будто глядели из глубины веков и хранили в себе бог знает какие тайны. Поллинг знал русский язык, но говорил на английском. Счетно-логическое устройство переводило его доклад, обогащало интонациями, и в наушниках слышалась отличная русская речь, без малейшего акцента и притом в тех же звуковых частотах, что и голос Поллинга.

Профессор говорил:

«…Друзья мои, мы с вами пока в продуктах питания не нуждаемся. Более того, у нас создано изобилие продуктов, и в вашем распоряжении все, что вы хотите.

Но вы, конечно, знаете, что такое положение установилось еще не на всей планете, некоторые народы потребляют все еще меньше, а точнее, не все то, что нужно для всестороннего развития человеческого организма. Но главное-вопрос будущего. Всем известно, какой огромный скачок совершило население нашей планеты. Это результат улучшенных условий жизни, мощных средств современной медицины. Впереди еще более грандиозный рост народонаселения, невиданный в истории… Решена проблема освоения новых плодородных земель Америки и Африки, неплох также и рост урожайности: за последние полсотни лет она возросла в три раза. В итоге все же лозунг Земледельческой Ассоциации: «каждому утром на стол яблоко, апельсин и кисть винограда»-не выполняется. Пока мы этим минимумом обеспечили только детей. Однако слишком большие площади вынуждены мы отводить под зерновые культуры. Как бы ни росло наше народонаселение, приросту не должно ставиться искусственных препятствий. И при этом человек на Земле не должен испытывать недостатка ни в чем, где бы он ни находился, к какой бы расе ни принадлежал.

А между тем, как показывают расчеты, если не принять решительных мер сейчас, то уже через пятьдесят лет мы столкнемся с трудностями.

Нашей генеральной задачей является достижение изобилия для десяти миллиардов человек. А полное изобилие в продуктах – это не только зерновые, но овощи и фрукты всех стран света, это мясо и молочные продукты. Я говорю здесь об этом с особенным вдохновением и удовольствием, потому что вы, сибиряки, дальше других пошли по этому пути, по пути создания изобилия. Вчера я был в вашем овощном депо. Меня поразил размах дела. Искусственный климат, автоматически регулируемый режим питания, повышенная скорость вызревания – может быть, в этом найдем мы решение вопроса. Если ваши тепличные территории дойдут до Полярного океана, это даст человеку многое».

Затем Поллинг перешел к более узким вопросам увеличения урожайности. Он говорил о том, что пока еще лишь половина всей высеваемой пшеницы – кустистая, а остальная – одностебельная, и что нужно скорее повсюду переходить на самые рациональные способы обработки земли.

Доклад окончился. Обсуждение его не заняло много времени – любители говорить речи только для того, чтобы что-то сказать, давно перевелись. Было принято решение о том, что каждый участник совещания должен продумать вопросы, изложенные Поллингом, и затем, если у него появятся дельные, по его мнению, мысли, изложить их на Совете молодых.

После совещания Павел отправился домой. Он мог проехать к себе в метро или в теплой машине, но пожелал пойти пешком. Иногда на ходу легче и плодотворнее думается. Сибирская ночь приняла его в свои объятия, они были не слышны, но жестки. Кругом стояла почти полная тишина, и огромный город-парк казался уснувшим. Воздух был неподвижен, и темные ели не отряхивали с себя снежных нарядов. Но все леденело вокруг. Выдыхаемый воздух, еще не отделившись от губ, Превращался в облачко мелких кристаллов.

Павел не замечал мороза. Он равнодушно проходил мимо изящных станций метро, дышавших теплом. В его сознании вновь проходили картины, нарисованные Поллингом…

«Как это совпадаете моими мыслями, – думал он, – с тем, что говорил я Герде. Поллинг, конечно, прав, надо начать немедленные поиски новых путей. Но не все, что говорилось в Совете молодых, Павла удовлетворяло. Если рассчитывать на тепличное северное земледелие, то это палка о двух концах. В этом случае придется снести с лица земли огромные лесные массивы, а они очень нужны народам – это бумага, шелк, спирт и многое другое, а главное – основной обогатитель и регенератор воздуха».

«Видимо, – думал Павел, – единственно правильный путь – резкое увеличение урожайности. Если за последние полсотни лет урожайность поднялась в три раза, почему же не поднять ее еще в два–три и больше раз?»

С этими мыслями он и явился в свой отель. В его уютной комнате с кондиционированным, или, как теперь говорили, улучшенным воздухом, с рядами книг в длинном шкафу, с мягким синтетическим ковром под ногами он почему-то почувствовал себя одиноким. Вспомнил о Гарде, и она представилась ему далекой звездой. Спать не хотелось. Он достал книгу и начал читать. Это была книга об Арктике. Об истории ее освоения.

Один за другим перед глазами Павла проходили полярные исследователи далекого прошлого: Нансен, Амундсен, Седов, затем деятели эпохи дрейфующих станций – Папанин, Зубов, Сомов, Трешников. Интересное было время! Люди месяцами находились на неверном льду и вместе с ним проплывали громадные расстояния. А почему, собственно говоря, назвал я этот лед неверным, подумал Павел. В Арктике лед покрывает целый океан и достаточно надежен. Сковывая свободную поверхность океана, он не дает разрушать себя. В сущности для него опасна только высокая температура. Эх, если бы он мог существовать и в теплых морях, тогда сказка о цветах в снегу стала бы былью.

Тут Павел, пораженный своей мыслью, отложил книгу в сторону и задумался. Ведь известно, размышлял он, что производство искусственной клетчатки освоено теперь полностью, полимерные материалы производятся в таких колоссальных масштабах, что превзошли выпуск металлов. Их просто не знают куда девать. «Нашли применение, – усмехнулся он, – делать из них покрытие дорог. А что если полимеры использовать на другое, очень важное дело: изготовлять большие понтоны с искусственной почвой. Эти понтоны можно будет размещать в соответствующих климатических поясах океана и тогда… Тогда, – ответил он себе, – появятся обширные искусственные острова, а на них урожайные поля… Масштабы!»

Да и в самом деле, в тех местах нашей планеты, где живительная солнечная энергия наиболее интенсивна, раскинулись, в большинстве случаев, обширные водные пространства. Пространства. Полезная производительность их зачастую очень мала, а иногда и ничтожна, как например той части Атлантического океана, которая известна под названием Саргассова моря. А между тем, размышлял Павел, если построить понтоны со стороной в 1 километр и потом сплотить их, окажем, в первичную систему из 100 штук, то образуется десять тысяч гектаров полезной площади. При средней урожайности в сто центнеров с гектара мы будем иметь миллион центнеров зерна. Понятно, что в просторах океана таких систем можно разместить великое множество.

А ведь достаточно иметь их хотя бы десять тысяч, и человечество получит дополнительно миллиард тонн зерна. Понтоны можно будет перемещать по широте и, следовательно, они смогут давать не только зерно, но и все остальное – кофе, фрукты, кокосовые орехи и все виды овощей. Таким образом, полное изобилие продуктов питания для населения более десяти миллиардов человек может быть достигнуто. Нужно только привлечь к этому океанографию и химию синтетических материалов.

Павел засел за работу.

Глава вторая
ГОЛУБАЯ ЦЕЛИНА

Совет молодых был взволнован. После того, как на очередном заседании проект Павла был рассмотрен во всех подробностях, его полностью одобрили и отправили в Совет старейшин. Только этот последний мог утвердить его и передать в Координационный центр науки и техники, который бы занялся его осуществлением. Но неожиданно консультант Совета старейшин Штамм вернул проект с коротким заключением: «Малообоснован».

В здании Совета молодых Павла окружили знакомые и незнакомые.

– Ах, Павел, – почти кричал грузин Рамишвили, – ты придумал замечательную вещь, у тебя все правильно, но разве этот старый гриб может что-нибудь понять? Он живет идеями девятнадцатого века!

Очень уравновешенный, спокойный и, видимо, очень сильный молодой человек Виктор Филиппов, не принимавший до сих пор участия в беседе, вдруг оказал:

– Мы, конечно, этого дела оставить не можем. По нашему общему мнению, предложение Павла – одно из лучших решений проблемы. И нужно, чтобы Совет старейшин познакомился с ним. Мы имеем на это право, потому что продуктовый баланс мира – дело всего человечества. Пусть Павел идет в отдел новых проектов Совета старейшин и выяснит, в чем дело.

Виктора поддержали и тут же уполномочили Павла отправиться в Совет старейшин. Когда, наконец, стихли крики и жаркие споры, послышался задорный голос Наталии Эрастовой:

– Ну, довольно, пойдемте потанцуем!

Все зашумели, поднялись и отправились в зал отдыха. Он был совершению круглый, обрамленный амфитеатром сидений. Один известный химик создал для этого зала уникальный полимер. Пол блестел, как зеркало, и непрерывно менял свой цвет в зависимости от угла падающего на него света. Это радовало глаз. У проходов амфитеатра стояли автоматы, где можно было выпить на выбор прохладительные напитки, соки или легкое вино. Из невидимых репродукторов полились плавные звуки вальса, и все закружились в танце. Только Павел, никогда не танцевавший, сел в уголок и стал смотреть на веселые нарядные пары и радугу, вспыхивающую на полу. Вдруг он почувствовал на своем плече чью-то жаркую руку. Он обернулся. Это была Наташа Эрастова.

Ее большие глаза блестели.

– Послушай, Павел, ты знаешь, я ведь химик, а в твоем проекте плоты изготовляются из полимеров, верно? Так слушай, у нас получены близкие к ним, но гораздо более дешевые материалы. Знаешь, Павел, если ты хочешь, – она немного смутилась, – если ты хочешь, я буду тебе помогать. Во всем, во всем я… Ну, в общем, хочу тебе быть полезной…

Она замолчала и покраснела. Растроганный Павел горячо поблагодарил Наташу. Такая помощь ему действительно была нужна. Но в глазах Наташи он ничего, кроме интереса к новому делу, не увидел. И это потому, что все его мысли были в этот момент заняты Гордой.

На следующий день Павел отправился в Совет старейшин. Если Совет молодых занимал современное, к тому же специально построенное здание, то Совет старейшин размещался в двадцатипятиэтажном здании постройки прошлого века. Оно было просто по архитектуре, но отличалось сложным внутренним устройством. Бесконечные коридоры и эскалаторы образовали настоящий лабиринт. «Ну и строили же когда-то!» Павел потратил целых двадцать пять минут, чтобы отыскать нужную ему комнату. Это был большой просторный кабинет со стенами, обшитыми светлым дубом. Одна стена представляла собой сплошной книжный стеллаж. В кабинете стоял письменный стол. За столом в мягком кресле сидел хорошо выбритый человек лет пятидесяти. Это был Штамм. Он поднял от бумаг немного усталые серые глаза и спокойно сказал:

– А, это вы, Светлов! По поводу вашего проекта? Понимаю, – улыбнулся он. – Садитесь, пожалуйста.

Подумав немного, он мягко оказал:

– Ваш проект действительно не очень-то обоснован. Ну, вот, например, находите ли вы разницу между океаническим климатом и климатом материковым или хотя бы островным?

– К чему такой вопрос, – изумился Павел, – об этом знают и пятиклассники…

– Но мы с вами должны знать много больше… Повышенная влажность и постоянные ветры, как это нам известно по ряду островов и прибрежий, не дают возможности растениям развиваться нормально, и очень возможно, что на ваших искусственных плавучих островах мы, кроме соломы, ничего не получим. В новых условиях растения меняют свои свойства, и с этим мы должны считаться.

– Но, послушайте! – воскликнул Павел. – Посмотрите на Гавайские острова – это затерявшиеся точки на громадной карте Тихого океана, а между прочим на них производится немалое количество самых разнообразных продуктов. А коралловые атоллы!

– Ну, уж не такие это точки, их площадь равна 10 400 квадратным километрам, и они обладают собственным микроклиматом, который во многом отличается от климата открытого океана…

– Но мы же сплотим отдельные понтоны в большие массивы, и там возникнет также свой микроклимат.

– Это было бы хорошо, но такие массивы для нормального развития тропических и субтропических культур нужно держать строго на одной широте, иначе говоря, они должны стоять на якорях. Что ж, в настоящее время технически даже очень большой понтон можно поставить в Mope на якорь. Капрона, нейлона и прочих материалов тоже хватает. Один, пять, десять понтонов, стоящих вместе, это ничего, но когда их будут тысячи, и они будут, подобно полярным льдам, закрывать значительные водные пространства, то дело осложнится; внутри такого массива в результате неравномерного давления ветра на его площадь и действия течений возникнут такие же явления, как и в полярных льдах.

То есть сжатие и разрежение. Льды, как вы знаете, в этих условиях торосятся, а ваши сплоченные понтоны просто разрушатся, и, конечно, в этих условиях весь массив будет сорван с якорей, его остатки разбросает по океану и уничтожит штормом.

– Растения мы переделаем, – сказал Павел, – и в новых условиях они станут расти и плодоносить не хуже, чем в старых. Современная генетика и селекция, как вы знаете, делает чудеса. А что касается штормов, то океанология обеспечит нам безопасность.

– Возможно, – согласился Штамм, тонко улыбнувшись, – но зачем это?! В общем-то продуктов сельского хозяйства пока на нашей планете хватает.

– Вы… Вы, видимо, не ясно себе представляете, что такое настоящее изобилие. Это полное удовлетворение всех потребностей всего человечества, а для этого нужно добиться гигантской производительности. Я могу вам привести пример из нашей же истории. В свое время, еще при социализме, в нашей стране были люди, которым казалось, что продуктов у нас достаточно. Но партия рассудила иначе – силы страны были сконцентрированы и брошены на освоение целины, на развитие всех отраслей сельского хозяйства. И в результате люди стали жить много лучше! Теперь мы сделаем то же: океан-это наша голубая целина.

Во время этой горячей тирады Павла Штамм через плечо холодно смотрел в окно, а затем раздельно и спокойно оказал:

– Вы смешиваете две социальные структуры – социализм и коммунизм, хотя одна вытекает из другой, но их производительные силы несравнимы. Зачем нам, сибирякам, такое неспокойное дело, как океан?! Пусть этим занимаются народы, живущие на берегах океана, а вам достаточно изложить свои идеи в статье и продолжать заниматься ботаникой в наших прекрасных теплицах. По всем вышеизложенным причинам наш отдел решил дать отрицательную рекомендацию Совету старейшин. Ваш проект малообоснован и… – он немного помедлил, – не представляет практического интереса.

Сказав это, Штамм углубился в бумаги, и лицо его приняло холодное, задумчивое выражение. Павел растерянно молчал до тех пор, пока его собеседник не оторвал глаз от бумаг и не сказал вежливо:

– Нам говорить больше не о чем.

В коридоре в голове Павла внезапно вспыхнули возражения. Он захотел вернуться, но, увидев на двери светящуюся надпись «Сектор общих проблем. Тов. Штамм», махнул рукой и отправился к лифту.

После этой беседы Павел забрался к себе в лабораторию и целыми днями занимался экспериментами, далекими от вопросов урожайности. Так, например, ему пришла в голову идея создать черные розы. При этом оказалось, что если само растение поставить в хорошие условия, а бутонам давать очень много света, но холодного, то цветы потемнеют. Это было понятно. Они должны стремиться уменьшить свою отражательную способность, чтобы накапливать больше тепла.

Вечерами Павел продолжал читать об океане, отрываясь только для того, чтобы включить телевизор, когда можно было на сцене увидеть Герду. В танце она призывно улыбалась, и Павел верил, что она улыбается только ему, совершенно забывал о своей неудаче и чувствовал себя счастливым.

Прошло немало времени, Павел продолжал жить лишь своей напряженной работой и ожиданием Горды.

Но однажды у него зазвонил телефон, и веселый, бойкий голос протараторил:

– Товарищ Светлов, академик Ржеплинскнй просит вас зайти к нему завтра в семнадцать часов. Улица Героев Космоса, 5.

Павел поблагодарил за приглашение и записал в календаре точный срок – к академикам опаздывать не полагается.

Иван Юрьевич Ржеплинский – крупный специалист в области физической химии и член Совета старейшин – жил и работал в большом отдельном коттедже, выстроенном по его собственному проекту в духе старинного палаццо. Ученый имел слабость к памятникам архитектуры прошлого. Павел прошел в кабинет. Хотя стены кабинета и были оклеены теплотворными обоями, тем не менее там был и камин с чугунной решеткой, в котором горели обыкновенные дрова. Сам хозяин сидел перед камином в кресле, поставив перед собой на столик рюмку. Его массивное тело, облаченное в красный халат, еле умещалось в большом кресле. На громадной голове с редкими седыми завитушками кое-как сидела странная шапочка с кистью.

– Садитесь, дорогой, – сказал хозяин, указывая толстым пальцем на стоявшее рядом кресло. – Что, здорово холодно? Ну, и правильно. Люблю. Это Сибирь, а не какая-то там Италия. – И тут же он наполнил рюмки, предложив выпить.

Павлу показалось, что он проглотил огонь, и он поспешил закусить огурцом.

– Из вашего огорода, только посолил сам, – засмеялся Иван Юрьевич. – По бабкиным рецептам.

– Что это я такое выпил? – спросил оторопело Павел, чувствуя, как по всему его телу разливается теплота.

– Водочку, дорогой мой, водочку, о которой вы теперь только в старых романах читаете. Вот что, дорогой друг, – неожиданно посуровел академик. – Как у вас там дела с проектом, м-м-м… Ну, эти плавучие острова…

Павел опустил голову:

– Отвергли…

– Кто? – быстро спросил Иван Юрьевич.

– Я был у Штамма, и он…

– А, Штамм! – обрадовался академик. – Тогда мне все понятно. Понятно… Это уж такой человек. Он всегда и везде видит недостатки, отрицательные качества, так сказать, любой вещи. Вот вам пример. Вы знаете, Павел… Как вас по батюшке… Ага, Сергеевич… Так вот, Сергеевич, в течение многих десятилетий тысячи людей, десятки институтов во всем мире бились над проблемой фотосинтеза, то есть над проблемой непосредственного использования солнечной энергии и накопления ее в виде органических соединений. Недавно мы добились крупного успеха. Построены установки, с помощью которых мы теперь в состоянии получить фотосинтетическим способом простые углеродистые соединения. Конечно, это еще не белки и не сахар, но, во таком случае, это такое массовое и дешевое, сверхдешевое сырье, из которого легко и просто получить материал… хотя бы для ваших плавучих островов.

– Но Штамм сказал, что это опасно, потому что можно обезуглеродить атмосферу, а тогда она будет терять много тепла через излучение. Ну, и как бы не наступило оледенение нашей планеты, понятно?

И довольный Иван Юрьевич расхохотался.

– Вот в прошлом, – продолжал он, – таких людей, как наш Штамм, называли перестраховщиками. К счастью, ваш проект прочел не только Штамм, но прочитали и многие другие, в том числе и я. Мне все в нем показалось замечательным. Да и другие, насколько мне известно, дали положительный отзыв. А вот Штамм увидел лишь недостатки вашего проекта. Но эти недостатки не столь велики, чтобы из-за них отклонять проект. Над ним лишь надо еще поработать и сделать достойным осуществления. Нужно начинать действовать без промедления, а как действовать, это вы должны мне сейчас подсказать.

Павел был обрадован и приятно поражен. Вот как, оказывается, обстоит дело! Вспомнив о возражениях Штамма, он несмело сказал: