Текст книги "Дети земли и неба"

Дворец Правителя дважды заново отстраивали после пожаров. Пожарами занимается специальный комитет. Пожаров здесь боятся больше всего, наряду с чумой. Небрежный кузнец или повар способен уничтожить город.

Нынешний новый дворец – источник гордости. С высокими потолками, которые расписал фресками мастер из Батиары, по всему периметру внутри тянутся бронзовые полосы. Шестнадцать колонн из красного мрамора, скамьи из кедрового дерева для советников, и на верхнем уровне галерея для посетителей, с которой стражники Правителя наблюдают за происходящим внизу. Новые окна высокие, красивые, с дорогими тонированными стеклами. Весенним утром эта палата ярко освещена, полна воздуха.

Правитель сидит в красивом кресле, но не на троне. Дубрава не всегда была республикой, но является ей уже двести лет, с тех пор, как избавилась от власти Серессы, а потом императора Обравича. Их правители меняются каждые два года, их выбирают из членов Совета, все они, разумеется, из благородных семейств. Им полагается жениться только в своем кругу. Даже самым успешным купцам трудно войти в этот класс.

Таких купцов утешают тем, что позволяют носить меха и дорогие ювелирные украшения и иметь в доме красивые произведения искусства. Иногда им позволяют возвыситься до уровня аристократов (конечно, это стоит денег). В конце концов, существует риск слишком большого количества родственных браков, которые осуждают их священники. Новая кровь полезна, в умеренных количествах.

Священнослужителей тоже нужно ублажать, не забывать об этом.

Сегодня утром Совету предстоит принять два решения, относительно двух женщин, которые в этот момент входят в палату – что, как и следовало ожидать, вызывает оживление, так как здесь почти никогда не бывает женщин. Одна, по общему мнению, хорошенькая и вызывает сочувствие; другая прибыла из Сеньяна. Они представляют собой совершенно разные случаи, хотя связаны одним происшествием на борту принадлежащей семейству Дживо «Благословенной Игнации».

Очаровательную женщину в черном нужно отправить обратно в Серессу и связаться с ее семьей, чтобы договориться о возмещении части выкупа, заплаченного за нее пиратам Сеньяна. В противном случае самой республике придется выплатить компенсацию Дживо. По-видимому, их умный младший сын сумел избежать дипломатического инцидента, заплатив пиратам напрямую и оставив женщину на своем корабле.

Кроме того, вероятно, им придется выплатить компенсацию и самой вдове доктора, которого они наняли и который погиб, находясь под их покровительством. На этом будут настаивать священнослужители, и, откровенно говоря, необходимо, чтобы серессцы узнали, что это сделано. Это не вызовет больших споров. Сумма – дело другое.

Для купцов вопрос всегда в сумме.

К несчастью, по-видимому, вдова доктора Мьюччи ясно дала понять, через одного из членов Совета (синьора Дживо, Андрия, стоящего в первом ряду вместе со старшим сыном), что ее семья никак не возместит заплаченного за нее выкупа. Она не объяснила почему. Она также заявила, что не вернется добровольно в Серессу. И опять не объяснила почему.

Кажется, она намерена остаться в Дубраве. Какой бы очаровательной ни была эта женщина, несомненно, это создает трудности.

Другую трудность представляет собой вторая женщина. Некоторые из находящихся в этой палате с радостью увидели бы ее казнь. Если выразиться более деликатно, чем они сами выражаются, в этой палате никто не питает любви к так называемым героям Сеньяна.

Кажется, Правитель закончил беседу, которую вел. Все увидели, как он идет к своему креслу, медленно (он очень давно повредил ногу, в море). Хорошо сложенный мужчина в зеленой шелковой одежде, отделанной лисьим мехом. Он опирается на красивую трость, у него густая грива волос, все еще черных, на зависть многим, гораздо более молодым людям. Этого человека не следует недооценивать.

Леонора ничего этого не продумала. Не успела. Она находилась здесь под надуманным предлогом. Но знала достаточно, чтобы не говорить им об этом. Как это ни невероятно, она все-таки рассказала правду Данице Градек. Ее первая подруга с тех пор, как ее отправили прочь из дома, оказалась высокой, жестокой женщиной из Сеньяна, которая носила оружие, одевалась, как мужчина, и убила пирата, который пронзил мечом Якопо Мьюччи.

Ее огорчало то, что она начинала забывать, каким был Мьюччи, хотя прошло всего несколько дней. Она помнила его доброту и его благодарность той ночью. И то и другое, было для нее новым. Великодушный человек.

Но сегодня утром во дворце Правителя ей необходимо быть настороже и ясно мыслить, а она не чувствовала себя способной на это. Именно сейчас она плохо соображала. Или, скорее, она ясно понимала только то, чего не станет делать – и она им об этом сказала.

Она понятия не имела, как бы ей хотелось распорядиться жизнью, которую, по-видимому, приготовил для нее Джад; перед ней теперь лежали совсем не те пути, которые она представляла себе ребенком, когда была дочерью знатного семейства. Любимой. Или, по крайней мере, считавшейся ценным членом семьи.

Она не знала, как теперь придать себе ценности в их глазах, а это необходимо, иначе они отправят ее обратно в Серессу. Андрий Дживо, отец Марина, объяснил ей это за обедом вчера вечером. Он предполагал, что именно этого она хочет.

Она заплакала тогда, у них за столом, объясняя, что не может вернуться. Собственно говоря, она этого не объяснила, только сказала им об этом, и умоляла не настаивать, чтобы она объяснила причину. Умоляла господара Дживо сделать так, чтобы Совет Правителя разрешил ей остаться, хотя бы на некоторое время.

Он отнесся к ней с большим сочувствием, старший Дживо, но был озадачен. Она ему явно нравилась, ее внешность, ее манеры, акцент, воспитание. Она нравилась ему гораздо больше, чем Даница, конечно.

Она видела его стоящим рядом со старшим сыном, чуть позади кресла Правителя, под высокими окнами. Он беседовал с человеком с тростью. Она догадалась, что этот мужчина, в зеленых одеждах, отделанных мехом, и есть Правитель Дубравы.

Зал был красивый. Не такой большой, как палата Совета в Серессе, где они с Мьюччи согласились выполнить свои задания, но он был красиво отделан, и в другое утро Леонора могла бы остановиться и полюбоваться окнами, выходящими на море.

Но сейчас она была не способна на это. Она слишком боялась. Она украдкой взглянула на Даницу. Та обводила взглядом помещение и верхнюю галерею. Даница стояла впереди Марина Дживо, который здоровался с одним из молодых членов Совета.

Она уже рассмотрела возможность выйти за кого-нибудь замуж, чтобы остаться здесь, и отказалась от этой идеи. Это почти невозможно. Она носит траур, она не входит в число их знати, несмотря на то, что ее, несомненно, сочли бы хорошей партией. Конечно, она могла бы так поступить, если бы где-то на свете не жил ее ребенок и если бы отец не лишил ее наследства.

И если бы Совет Двенадцати за морем не держал в своих руках ее жизнь, которую так легко мог разбить вдребезги. Они могли заставить ее сделать все, что им захочется. По крайней мере, они так считали.

Леонора две ночи пыталась во всем этом разобраться. Если они разоблачат ее поддельный брак, они разоблачат и самих себя как его организаторов. Если она его разоблачит… она точно не знала, что за этим последует. Но она разоблачит саму себя как шпионку, а также как женщину, которая спала с мужчиной, не являвшимся ее мужем, в интересах государства.

Скажут, что она – шлюха.

– Давай двигаться шаг за шагом, – сказала ей Даница. – Мы не можем знать, что нас ждет в будущем. Ты же не думаешь, – прибавила она, – что я предполагала оказаться здесь?

В эту минуту, думала Леонора, Даница, наверное, загадывает не дальше завтрашнего дня. Они обе видели виселицы и плаху у самых ворот города.

Знатных людей разрешали обезглавливать и хоронить. Обычных воров – или пиратов Сеньяна – вешали и бросали гнить. Так поступали повсюду в мире. Нет причин ожидать, что в Дубраве действуют иначе.

Леоноре пришла в голову мысль, что смерть может быть совсем рядом с человеком, даже с молодым человеком, пока он ходит под солнцем или лунами, по сине-зеленому морю, по городским улицам или в глуши, по дорогам мимо лесов с темной листвой, скрывающей солнце бога, или среди красных мраморных колонн под высокими окнами.

Даница продолжала смотреть на мужчин, собравшихся в палате и входящих в нее. Проблема в том, что ее этому не обучали. То, что ты из Сеньяна, не делает тебя хорошим телохранителем. С другой стороны…

– Жадек, помоги мне, что мне необходимо видеть?

– Следи за молодыми людьми. И за галереей наверху. За всеми наблюдай.

Галерея ее тревожила. Там, наверху, стояли стражники, она видела, что некоторые вооружены арбалетами. Но что она сможет сделать, если один из них?..

Она сделала знак Драго Остае. Он по-прежнему держал в руках ее оружие. Капитан поколебался, явно изумленный тем, что она ему приказывает, но все-таки подошел. Марин находился у нее за спиной, беседовал с другим мужчиной. Она старалась заслонить его от выстрела с галереи; если она отойдет, он останется незащищенным.

Даница тихо сказала Драго:

– Держитесь впереди него, там, где я сейчас. Я считаю, что ему грозит опасность.

– Марину? – тон его голоса был чем-то средним между отчаянием и гневом.

Она кивнула.

– Да. Это я узнала на улице. От девушки. Это может быть связано с женщинами, вот почему они знают.

Она отошла от него и быстро зашагала назад, к стражнику у двери, к тому, который заставил ее отдать оружие, но сделал это учтиво, даже уважительно. У него тоже был арбалет, он стоял у стены рядом с ним.

Она подождала, пока он закончил пропускать в палату трех мужчин, которые смотрели на нее с выражением, которое нельзя было назвать ни учтивым, ни уважительным. Стражник – она запомнила, что его зовут Евич, – повернулся к ней.

– Мне нужна ваша помощь, – отрывисто сказала Даница.

– Моя?

– Я говорю, как телохранитель семьи Дживо. У меня есть причина подозревать, что им грозит опасность, или может грозить опасность, – она торопилась вернуться обратно, у нее не было времени выбирать более простое объяснение.

– Дживо? Здесь?

– У меня есть причина так считать, – повторила она. – Мне не разрешено иметь оружие. Я понимаю. Но могу ли я просить вас быть настороже? Вам ни к чему насилие, когда вы на дежурстве.

– Здесь? – повторил он. Но он не был глупым человеком, и Даница видела, что он уже бросил взгляд мимо нее в сторону Марина, перед которым стоял Драго в капитанской красной шапке и следил за палатой – как она надеялась.

Она поколебалась.

– Еще одно. Прошу об одолжении. Если… если меня здесь приговорят, закуют в цепи, мне нужно, чтобы вы убили моего пса. Он придет в ярость, увидев это, и остановить его будет невозможно. Пострадают люди. Вам… нужно будет сделать это для меня. Для него.

– Это необходимо, Дани?

– Да, – коротко ответила она.

На лице стражника было странное выражение. Он посмотрел на улицу, туда, где лежал Тико. Даница встала там, где пес не мог ее видеть. Положение стало невероятно сложным.

– Я это сделаю, – сказал мужчина по имени Евич. Похоже, он хотел прибавить еще что-то, но к дверям подходили новые люди.

Она уже довольно долго отсутствует.

– Галереи, – сказала она. – Там есть оружие, – она повернулась и двинулась обратно.

То, что случилось после этого, произошло необычайно быстро.

Из ситуации, когда ничего не происходит, ты в мгновение ока переходишь в ситуацию смертельной опасности. На корабле все произошло так же.

– Даница!

– Я его вижу!

Она уже бежала. Хорошо одетый мужчина (молодой мужчина) шагал слишком быстро, с мрачным лицом, очень целеустремленно, не так, как человек, идущий через палату Совета, чтобы побеседовать с кем-то до начала заседания.

– Драго! – крикнула она.

Но Драго Остая и сам был воином, и он уже был предупрежден. Он тоже увидел этого мужчину. Он отступил на шаг, чтобы его тело оказалось между Марином и приближающимся человеком. Марин уже оборачивался, услышав крик Даницы. Леонора стояла в нескольких шагах от них: фактически, слишком близко, ей тоже грозила опасность, но невозможно расставить всех как фигуры на игральной доске. А, может быть, и возможно, если быть более умелым, чем Даница? Она не знала.

Зато она знала, что у человека, который устремился к Марину, есть меч, и это означает, что он – член Совета, которому дарована эта привилегия. И – да, он уже вынимал его из ножен и переходил на бег. Кто-то повернулся, озадаченный, когда тот толкнул его плечом, пробегая мимо. Кто-то произнес его имя, пораженный.

Драго неуклюже держал в руках лук и колчан Даницы, и мог только стоять между этим человеком и Марином – тоже безоружным, так как он всего лишь младший брат, а не член Совета Правителя.

«Можно получить предупреждение на улице, – подумала Даница, – но все-таки нужно иметь возможность что-то с ним сделать – иначе кто-то умрет».

Она вздернула вверх левую руку, на бегу через зал. Рукав ее туники упал к плечу. Она выхватила свой третий кинжал из тонких ножен, привязанных ремешками к внутренней поверхности предплечья, метнула его на бегу, и он вонзился в глаз обнажившего меч, как в созревающий плод на дереве у стен Сеньяна.

Люди вокруг закричали от ужаса.

Один человек упал на мраморный пол.

«Я убиваю так много людей этой весной», – подумала Даница Градек, останавливаясь рядом с Драго и тяжело дыша.

И все они не османы. Все, как один. Ни одного, кто бы соответствовал ее цели, ее клятвам. «Горе принимает разные формы», – промелькнула у нее мысль.

Она бросила взгляд на Драго. Повернулась, чтобы заговорить с Марином.

– Наверху! – услышала она. Леонора Мьюччи вытянула руку вверх, указывая на галерею.

Даница схватила свой лук – Драго не пытался ей помешать. Она выдернула стрелу, повернулась, наложила стрелу на тетиву, натянула лук, взглянула вверх…

И успела увидеть, как сверху падает между колоннами арбалет и разбивается об пол. С треском отлетел осколок мрамора. А теперь – теперь сверху падал человек, перевалившись через перила, прижав обе руки к груди. Падающий один раз медленно перевернулся в воздухе и приземлился на спину с глухим тупым стуком. Люди в ужасе разбежались.

Даница увидела в его груди стрелу. Она повернулась, ее стрела все еще лежала на тетиве лука.

Она увидела, как человек по имени Евич хладнокровно обводит взглядом галерею наверху, в его арбалет заряжена вторая стрела, и он опять взводит его.

Воцарилась поразительная тишина, принимая во внимание то, что палата была полна испуганных людей.

Долго она не продлилась. Тишина взорвалась, словно из пушки вылетело ядро.

– Не думаю, внучка, что будет третий.

– Почему? Почему не будет? – она старалась сохранять спокойствие.

– Я думаю, второй находился там на тот случай, если первый потерпит неудачу.

– Он и потерпел неудачу.

– Это был очень хороший бросок кинжала, – тихо произнес жадек у нее голове.

– Я бы не успела остановить того, кто был наверху.

– Может быть. Дживо прикрывали. Ты, капитан.

– Поэтому один из нас должен был погибнуть? А потом он?

– Может быть, – повторил он. Теперь в зале стало шумно. Она увидел, что к ним спешит отец Марина, на его лице ясно читались гнев и страх. Дед сказал:

– Мы не можем защитить всех, девочка.

И она знала, что он вспоминает тот же пожар, что и она, во сне или наяву. Когда он называет ее «деткой», это часто означало, что он снова вернулся в их деревню, в ту ночь, когда пришли хаджуки.

Все знали, что он умный сын, пусть и своенравный. По-видимому, его брат никогда не порицал его за это – хотя, может быть, и порицал. Возможно, нужно и самому быть умным, или ценить это качество, чтобы порицать его. Его отец колеблется, подобно маятнику, даже сейчас, между растущим доверием к суждениям Марина в делах и подозрением к его взглядам и поведению в других вопросах.

Но если тебя считают умным – и сам ты тоже так о себе думаешь, – ты можешь огорчиться, осознав, что даже не подозревал: целью сегодня утром был ты сам, и другие это знали, или догадались об этом, и только поэтому ты остался жив.

Во дворце Правителя два мертвеца. Там царит хаос. Марин видит, что к нему спешит отец. При других обстоятельствах выражение его лица могло бы позабавить Марина: страх, гнев и растерянность сменяют друг друга. Его брат, который остался стоять на месте, выглядит только растерянным.

Он старается сохранить невозмутимое лицо. Смотрит на Драго, потом на Даницу Градек. Она стоит перед ним, уже с луком в руке, обводит взглядом суетящихся в зале людей, как… ну, как пират или как телохранитель. Она – и то и другое. По-видимому, это она только что спасла его. Мысленным взором он все еще видит этот летящий кинжал.

Он с удовольствием чувствует, что дышит вполне нормально. Ему уже приходилось раньше встречаться лицом к лицу с опасностью, но тогда он знал об опасности. Однажды ночью, когда он безрассудно вышел на улицы один в Хатибе. В Серессе, среди мостов и каналов, тоже после наступления темноты. Три раза, когда его корабль брали на абордаж пираты (один раз это случилось всего несколько дней назад). В другие ночи, спасаясь бегством из комнат, где ему не следовало находиться.

Сегодня утром, по дороге сюда, он ничего не замечал, он совершенно не заметил грозящую опасность. Он думал, что целью может быть женщина из Сеньяна, хотя и решил, что это маловероятно до того, как Совет будет ее судить. Зачем убивать того, кого, возможно, скоро повесят?

Он с опозданием понимает, зачем эти две женщины вернулись назад там, на Страден, и отошли в сторону с Катой Матко. Есть нечто такое, что женщины узнают первыми, раньше мужчин? И теперь он думает о том, что именно старший сын Влатко Орсата только что мчался к нему через всю палату, обнажив меч и рыча имя Марина?

Он считает, что когда опознают человека, который упал с галереи, он окажется одним из стражников семейства Орсат, проскользнувший туда заранее вместе с другими стражниками. Он думает: «Кто-то будет наказан за то, что допустил это». Он думает… ему трудно привести в порядок мысли.

Вудраг Орсат, лежащий с клинком кинжала в глазу (в глазу!) был его другом детства. И он собирался сейчас убить Марина. Этого нельзя отрицать. Меч лежит рядом с ним.

Он смотрит на стражника у двери, который только что убил человека на галерее, и теперь вспоминает, что Даница к тому тоже подходила. Этот стражник по-прежнему настороже, он зарядил в арбалет еще одну стрелу и готов выстрелить. Кажется, настороженность оправдана – в целом.

– Я думаю, это конец, – говорит Даница Градек, перекрывая шум, хотя и продолжает стоять спиной к нему, лицом к залу. – Думаю, все в порядке.

– Нет, не все, – возражает Марин.

И делает шаг вперед из-за ее спины, потому что сейчас Влатко Орсат также приближается к ним, догоняя отца Марина, а эти двое знают друг друга всю жизнь, и «все в порядке» быстро не наступит.

– Ты убила моего сына! – кричит Орсат. Его лицо багровое от ярости – и от горя, как должны предполагать окружающие. Он переводит взгляд с Даницы на Марина.

– Да, наш телохранитель это сделала, – отвечает Марин. Он доволен тем, что контролирует свой голос, но в нем нарастает страх. Не за себя. – Он хотел броситься на меня, с обнаженным мечом. Вы можете видеть его здесь. Господар, почему Вудраг хотел это сделать?

Нет ответа. Что означает – Влатко этого не отрицает.

Марин продолжает, тихим голосом:

– А один из ваших людей был готов выстрелить из арбалета, когда его убил один из стражников Правителя. Вдова доктора предупредила нас криком. Возможно, она спасла мне жизнь. Вы тоже это заметили, господар? Он лежит вот там. Рядом со своим оружием. Взгляните.

Это немного рискованно, эти слова «один из ваших людей», но Орсат и этого тоже не отрицает.

– Что случилось? – задыхаясь, спрашивает отец, явно сбитый с толку. – Что это может значить? Влатко, что?..

Марин смотрит на знакомое лицо с седой бородой, крупные черты искажены эмоциями. Он помнит время, когда эта борода была черной.

– Да, – говорит Марин, – что это может значить, господар? – Потом прибавляет: – Вы можете понизить голос, рассказывая нам об этом, – Марин считает, что он знает ответ на этот вопрос.

– Понизить голос? Зачем мне это делать? – резко отвечает Орсат.

Марин пожимает плечами.

– Поступайте, как хотите. Я только предложил.

– Мой сын мертв! – Вудраг – его главный наследник, был наследником. Его уже приняли в члены Совета. Вот почему у него был меч.

Нет, это еще не конец.

– Ваш сын собирался совершить убийство, – говорит Марин, по-прежнему тихим голосом. Кое-кого надо защитить, думает он. Но, может быть, уже слишком поздно.

Он видит, что Даница и Драго расположились так, чтобы их троих окружало свободное пространство, и чтобы никто их не слышал. Стражник от двери тоже подошел ближе. Шум начинает стихать.

– Вы не сможете этого доказать! – говорит Орсат.

– Ты это отрицаешь, Влатко? – кажется, отец Марина почти хочет услышать отрицание. Это Марин понимает. Андрий Дживо смотрит на лежащий рядом с мертвым юношей меч.

Но Влатко Орсат, через несколько мгновений, произносит только:

– Иногда честь требует от нас определенных поступков. Дети умирают, мы умираем.

И поэтому страх Марина превращается в печаль.

– Что это значит? – спрашивает его отец, явно не понимая.

– Да, – говорит Марин. Он-то понимает. – Что это значит? – краем глаза он видит, что Леонора Мьюччи внимательно слушает. Лицо у нее бледное. Он продолжает: – Скажите нам, господар. Скажите, что это значит.

Голубые глаза Орсата смотрят холодно. Он отвечает:

– Мужчина из нашего класса имеет власть над жизнью и смертью своих детей.

– Что? Кто это говорит? – хрипло спрашивает Марин. Сердце его сильно бьется. – Разве мы в Родиасе, тысячу лет назад?

– Я хорошо знаю, где и когда мы живем, – говорит Влатко Орсат. Человек, которого Марин знает всю свою жизнь. – Как и знаю цену чести моей семьи.

– Я думаю, – говорит Андрий Дживо, – что тебе придется держать ответ по поводу семейной чести. Что ты сделал?

Но он задал последний вопрос своему сыну, а не стоящему рядом с ним седобородому мужчине.

Марин игнорирует этот вопрос, что делает не часто в общении с отцом. Он пристально смотрит на Орсата. И говорит, почти шепотом:

– Нет. Что вы сделали, господар Орсат? – а потом произносит это: – Прошу вас, скажите. С ней все в порядке?

В зале стало тихо, так как люди осознали их противостояние. Поэтому Марин слышит слабый звук, который вырвался у Леоноры Мьюччи.

– Я имею право распоряжаться своими детьми, как мне будет угодно, Марин. Ты не имеешь никакого права задавать вопросы.

Никакого права задавать вопросы.

– Где Элена? – Марин слышит, как срывается его голос.

Сейчас ему хочется убить, но у него нет меча. Он не член Совета. Этот человек – член Совета. И Вудраг им был. Его отец и брат тоже члены Совета. Он всего лишь младший сын. Его сердце громко стучит от страха.

Потом он слышат, как Влатко Орсат отвечает, удивленно:

– Элена? На улице, с матерью, наверное, делает покупки.

Марин закрывает глаза.

Потом открывает их. Боль, печаль и ярость, а теперь перед его глазами встает образ Юлии Орсат. Сестры Элены. Темные глаза, темные волосы – он едва с ней знаком.

Он резко произносит:

– Вы большой глупец, и жестокий к тому же. Вы предали свою семью, а не защитили ее. Как по-вашему, что я сделал?

Что-то в его голосе поражает Орсата. Выражение его лица меняется. Он бросает взгляд в сторону, на своего мертвого сына. Живой, энергичный, молодой Вудраг шел сквозь эту палату всего несколько минут назад. Сейчас кровь ярко блестит на мраморе у его головы, и из его глаза торчит кинжал.

Влатко Орсат снова поворачивается к Марину. Откашливается. И шепчет:

– Тебя видели! Как ты перелезал через стену ночью, зимой. Не один раз, как мне сказали. А три дня назад Юлия призналась мне, что она… она нам сказала…

– О, Джад! Она забеременела и призналась отцу. Доверилась ему. Вы убили ее, вы, варвар? Вы это сделали?

Это воскликнула Леонора Мьюччи. Она плачет, но сжимает руки так, словно и она тоже могла бы сейчас совершить убийство.

– Как вы смеете так разговаривать со мной!

– Нет. Я считаю, ты должен ответить ей, Влатко, – голос отца Марина звучит мрачно. – Или ответить мне, потому что сейчас я задаю тебе тот же вопрос.

– Подождите, – говорит Марин.

Он делает еще один вдох и медленно произносит:

– Влатко Орсат, я клянусь богом и честью моей семьи, если я лгу, пускай все наши корабли лягут на дно моря, – я никогда не был с вашей дочерью Юлией. Я не виноват перед ней, а она передо мной. Святой Джад, почему вы не нашли мужчину и не поженили их? Так мы здесь поступаем!

Влатко Орсат теперь смотрит другими глазами. Но опять упрямо качает головой. И говорит:

– Что бы ни думало ваше поколение, отрицающее Джада, мою семейную гордость защищать положено мне.

Внезапно чаша терпения Марина переполняется. Он делает шаг вперед и дает старшему мужчине пощечину. В зале раздаются потрясенные возгласы. Он резко бросает:

– Тогда, прекрасно! Защищайте вашу проклятую гордость! Бросьте мне вызов. Сейчас же! Выберите любого, кого захотите, чтобы он сразился вместо вас!

– Ты думаешь, что так…

– Бейтесь со мной! – он дрожит. Заставляет себя понизить голос. – Я никогда в жизни не трогал Юлию. Неужели вы просто убили дочь, как и сына?

Рядом с ним до сих пор плачет Леонора Мьюччи, он не совсем понимает почему. Даница не оглянулась, и Драго тоже. Они следят за залом. Марин слышит отца:

– Ты поступаешь совершенно неправильно, Влатко! Ты позоришь республику.

– Я позорю? Ты, который привел убийцу из Сеньяна в эту палату и…

И среди всего этого раздается смех.

Даница Градек – это она рассмеялась – оборачивается, наконец. И говорит Влатко Орсату:

– Никто меня не приводил. Я пришла по своему собственному выбору, чтобы обратиться к вашему Правителю и Совету. Тот человек, которого я убила на борту «Благословенной Игнации», был одним из наших. По-видимому, вы поступили так же, – в ее глазах презрение.

Отец Марина тоже теперь смотрит иначе. Этот взгляд знаком сыну. Его недоумение сменилось пониманием – он составил свое собственное мнение о том, что нужно сейчас сделать.

Он повышает свой низкий голос, чтобы его все услышали.

– Правитель, я хочу предъявить этому человеку официальное обвинение в присутствии Совета. Я хочу, чтобы его судили.

– Как ты смеешь! Я имею полное право поступать со своей семьей…

– Нет, Влатко! Я обвиняю тебя в том, что ты пытался убить моего сына. Или ты забыл?

– Ты говоришь это человеку, сын которого лежит здесь, убитый женщиной из Сеньяна!

Ладонь Марина горит. Щека у Орсата красная. Марин пытается представить себе Юлию Орсат, которую он и правда почти не знает, младшую сестру Элены.

– Ваш сын здесь. Где ваша дочь? – спрашивает Леонора Мьюччи.

Молчание, полное боли.

– Да, – говорит отец Марина. – Влатко, что ты сделал?

И, наконец, они слышат:

– Она на Гьядине. В нашем поместье на острове. Я… я бы не убил ее. Я бы никогда этого не сделал. Он… Андрий, твоего сына видели, когда он спускался с нашей стены!

Отец Марина смотрит на сына. Марин отвечает:

– Да, я это делал. Много раз, этой зимой, – теперь его охватило чувство облегчения. Девушка жива. Орсат не стал бы лгать насчет этого. – Господар, вы ошиблись, и заплатили за это ужасную цену. Я делил ложе с новой служанкой вашей жены. Простите меня за это большое прегрешение против чести вашей семьи.

– Со служанкой?

– С ее служанкой, господар. Разве это оскорбление, за которое убивают? Мне надо отправиться в святилище и вымаливать прощение у Джада? Если да, то какого прощения попросите вы?

– Я думаю, – раздается другой голос, – что надо начать с того, что попросить прощения у Совета и у семьи Дживо за то, что здесь случилось. И оно будет стоить не дешево.

– Правитель, – говорит Андрий Дживо.

Он кланяется. Марин тоже кланяется. Он видит, что Влатко Орсат колеблется – собственно говоря, дело не столько в колебании, сколько в неспособности двигаться нормально, – прежде чем тоже поклониться правителю.

– Он откупится?

Это возмущается Даница Градек. Ее лицо под широкополой шляпой выглядит искренне шокированным.

– Так мы здесь поступаем, – отвечает Правитель Дубравы, он произносит это торжественно, опираясь на свою трость, и Марин слышит эхо своих собственных слов, сказанных Орсату.

Правитель поворачивается к стражнику по имени Евич.

– Ты правильно действовал. Это отмечено. Позаботься, чтобы убрали эти тела. Выясните личность того, кто был наверху. Проявите уважение. Отнесите его в дом Орсата, но пошлите вперед человека, пожалуйста, чтобы предупредить их. Матери предстоит встретить своего мертвого сына.

Произнося эти слова, он смотрит на Влатко.

Марин видит, как искажается лицо Орсата. Он дрожащей рукой прикрывает глаза. Марин снова смотрит на мертвого человека на полу. Вудраг. Они играли в «Охоту на османов» детьми, вооружившись деревянными мечами. Учились управлять маленькими лодками, стоящими у причала на Гьядине, в те давние летние дни. Позже, осенью, ночевали с девушками с острова на виноградниках после сбора урожая.

Он видит, что теперь отец Вудрага плачет, пытаясь скрыть слезы и прекратить плакать. На это тяжело смотреть. Марин видит, что Даница Градек продолжает смотреть на него. На ее лице нет сочувствия. «Она молода», – думает он. «Сеньян, – думает он. – Ужасно они там живут».

Теперь он чувствует усталость. Неожиданно перед его глазами возникает поразительно яркая картина: открытое море, далеко от земли, от людских советов, корабль, несущийся под западным ветром к восходящему солнцу, а потом он словно видит Геладикоса, падающего с высоты, с колесницы отца, в белые барашки волн.

«Мы всегда падаем, – думает Марин Дживо. – Даже если мы дети бога».