Текст книги "Последняя проделка Ходжи Насреддина"

Тише воды, ниже травы

– Где же твоё золото, которым, как твердит весь белый свет и наш кишлак, тебя облагодетельствовал наш повелитель, да продлит Аллах его годы ещё на тысячу лет? – отворив калитку, насмешливо поинтересовалась Гульджан.

– Зачем мне чужое добро, когда самая большая награда встречает меня на пороге дома?

Они обнялись.

– Ты вовремя приехал. – Жена освободилась от его объятий. – Пирожки в тандыре томятся. Ты всегда поспеваешь к обеду, чего нельзя сказать о лестнице, которая…

– Собирай в хурджуны всё, что может пригодиться в дороге, – ласково остановил её Ходжа. – Мы уезжаем.

– Но куда? Зачем?

– Только не начинай голосить, моё сокровище. Пойми, я не знаю, что придёт ему в голову. Всем известно, он может придумать такое, что простому смертному и в страшном сне не приснится. В этот раз я чудом ему угодил. В другой могу промахнуться. Я не всесилен. И ты останешься безутешной вдовой, милая Гульджан.

– А чем ты ему угодил? – поинтересовалась она.

– Я расскажу тебе об этом потом, – сердито вымолвил он.

Но такой ответ разжёг любопытство жены.

Она прижалась к нему и нежно проворковала:

– Неужели ты не веришь своей любимой Гульджан?

– А, – он отчаянно махнул рукой, – если бы речь шла только о моей голове… твоей прелестной головке тоже может не поздоровиться. Давай собираться.

Гульджан испуганно поглядела на мужа.

– Ты предлагаешь нам спрятаться у моей матери? А разве от его взора что-либо может укрыться?

– Может. Мы поселимся и переждём это лихое время именно у твоей матери и моей ненаглядной тёщи.

– Я не понимаю, какая разница…

– Тсс… – приложил палец к губам Ходжа Насреддин и прошептал ей на ушко: – Весь свет знает, что я не в ладах с моей горячо любимой тёщей, да простит меня Аллах, да пошлёт он ей здоровья и благополучия на тысячу лет. Так что великий эмир и не подумает искать меня у неё.

Вот как оно было. А теперь наберёмся терпения и последуем за неунывающим балагуром.

Первое время Ходжа Насреддин жил по поговорке: «Тише воды, ниже травы».

Тёща не могла нарадоваться на своего зятя и хвалилась перед соседями:

– Надо же, этот бездельник впервые в жизни заработал столько денег! Взялся за ум.

Правоверные жители кишлака уважительно кивали и воздевали руки к небу, славя пророка Мухаммеда, который наконец наставил возмутителя спокойствия на путь истинный.

Насреддин пытался объяснить тёще, что её длинный язык доведёт до беды. Но с тем же успехом он мог обращаться к ишаку, когда тот ни свет ни заря вдруг начинал ублажать кишлак своим рёвом. Серого можно было огреть камчой и остановить славословие в честь правителей ослиного племени. С тёщей этот номер не проходил.

Но могло ли подобное пресное существование продолжаться бесконечно, о правоверные? Не могло.

* * *

Ходжу довёл до белого каления сосед Абдулла. Он требовал спилить яблоню, ветки которой свисали над его дувалом и якобы засоряли опавшими листьями грядки с овощами, нанося им вред. Как ни убеждал его Ходжа, что листья, превращаясь в перегной, только увеличивают урожайность огорода, всё впустую.

Конечно же, дело было не в яблоне. Абдуллу постоянно терзала мысль: как так – этому болтуну отвалили тысячу таньга за совет, данный Повелителю вселенной, в то время как он, Абдулла, всю свою жизнь возится в огороде и едва сводит концы с концами? Отсудить у ненавистного соседа его деньги! С этим Абдулла ложился, с этим вставал.

Правда, он не знал, что от щедрого дара остались крохи, так как Насреддин жил припеваючи и ни в чём себе не отказывал. В надежде поживиться склочный сосед подал жалобу местному кази, то бишь судье, который на судебные разбирательства частенько приходил под хмельком. Завзятые сутяжники, зная его слабость, просто подносили ему бурдюки с вином и неизменно оказывались в выигрыше. Абдулла заранее потирал руки.

Узнав о том, что Насреддину предстоит идти в суд, тёща посоветовала поднести кази хотя бы кувшин виноградного вина. Зять только отмахнулся от неё. Дело, по его мнению, не стоило выеденного яйца.

В самом весёлом расположении духа он предстал перед судьёй и жалобщиком.

– Мусульмане! – радостно воскликнул он. – Возблагодарим Всевышнего!

Оба правоверных, как по команде, воздели руки к небесам.

– За что? – неуверенно проблеял Абдулла.

Кази укоризненно глянул, но, не опуская рук, вынужден был повторить вопрос.

Не стоять же им в такой позе до вечера.

– Вы не знаете за что? – делано удивляясь, покачал головой Насреддин.

– Говори, не томи, благочестивый Ходжа! – снова подал голос Абдулла.

– Да за то, – громогласно заявил Насреддин, – что он не дал верблюдам крыльев!

– При чём тут крылья? – опомнился кази. – Что за шутки в важном присутственном месте? – Глаза его налились праведным гневом.

– Да вы только представьте себе: получи они крылья, подобно аистам, вздумай они строить гнёзда на крышах наших домов, они бы валились нам на головы. – И Насреддин залился звонким смехом.

Кази рассвирепел. И, не сходя с места, назначил штраф за неуважение к суду. Пришлось легкомысленному Насреддину вынуть из кармана последние двести таньга.

Сто пошли в кошелёк кази, сто достались Абдулле.

Что до веток яблони, то о них попросту забыли. При этом судья многозначительно посмотрел на жалобщика, дескать, два наказания за один раз присудить нельзя – не по закону. Но на следующем заседании мы основательно потрясём его кошелёк. Сутяга расплылся в улыбке. Судья ощерился в ответ.

Дома Ходжу ждали зубодробительные попрёки со стороны любимой тёщи.

Златотканый халат

С этого дня Насреддин начал наблюдать за передвижениями любителя горячительных напитков.

Как-то вечером тот, залив в себя рисовой бузы сверх меры, свалился в саду, не дойдя нескольких шагов до собственного жилища.

Насреддин перемахнул через забор, содрал с поборника справедливости златотканый халат и, весело напевая, воротился домой.

Наутро, протрезвев и не обнаружив на себе драгоценной одежды, страж закона не на шутку разгневался, кликнул стражу и приказал:

– Дармоеды, так-то вы оберегаете дом и имущество своего господина! Не жалея ног, обшарить всю округу, разыскать пропажу и доставить вора на праведный суд! Иначе вместо замызганных халатов, болтающихся на ваших плечах, я с вас живьём шкуру сдеру.

Долго заниматься поиском грабителя не пришлось. Не сделав и пяти шагов, стражники наткнулись на Ходжу, который с довольным видом прогуливался по базарной площади, вызывая восхищение окружающего люда ослепительным одеянием.

Его схватили и потащили в суд.

Увидав беспечно улыбающегося Ходжу, судья злорадно потёр руки. Он посадит этого бездельника в яму, отберёт у него дом, пустит его по миру со всем семейством. Этот голодранец, этот разбойник, поднявший руку на священную собственность блюстителя порядка… он и не подозревает, что этот халат стоит дороже, чем всё его жалкое имущество.

Однако по местному законодательству казн не имел права судить вора, так как сам являлся пострадавшей стороной. Пришлось пригласить старосту кишлака и на время передать ему печать правосудия.

Новоявленный судья сразу задал Насреддину вопрос:

– Откуда, сын греха, ты взял эту вещь, на которую и взора-то бросить недостоин? Отвечай, или я немедленно прикажу посадить тебя в яму.

– Ой-ой-ой… – с притворным испугом схватился за голову Ходжа. – Я всё скажу, о справедливейший из справедливых вершителей правосудия. Прогуливаясь вчера вечером со своим другом, я увидел валяющегося на земле пьяного человека в этой замечательной одежде. Я растерялся. Мог явиться вор, который наверняка позарился бы на это драгоценное одеяние. Я снял с него халат. К сожалению, было темно, я не разглядел его лица. Наутро, надев халат, я пошёл по кишлаку, интересуясь у каждого встречного, не ему ли принадлежит спасённая от грабителя одежда. Желающих признать мою находку своей вещью не нашлось. Но, раз уважаемый кази утверждает, что халат принадлежит ему, я готов вернуть его законному хозяину. Надеюсь, он не забудет моей скромной услуги, – лукаво улыбнулся Ходжа Насреддин.

А надо сказать, что на это судилище собрались все жители кишлака во главе с местным имамом.

Кази побелел, потом посерел и отчаянно замахал руками.

Если слух о его непотребстве дойдёт до верховного муфтия, он лишится не только должности, но и головы. Наказания за употребление мерзопакостных напитков во владениях великого эмира были весьма суровы.

Едва ворочая языком, он просипел:

– Я разобрался в этом запутанном деле. Ходжа Насреддин снял халат с какого-то случайно забредшего в наши края гуляки.

Добропорядочные жители кишлака опустили головы, дабы кази не увидел их улыбок. Ещё оштрафуют на сотни монет за неуважение к закону… Им-то хорошо был известен этот «неизвестный гуляка».

– Думаю, – кази прочистил горло, и его голос загремел праведным гневом, – тот давно уже покинул наши края. Пусть достойный житель нашего кишлака носит этот халат. Что до штрафа, который я случайно взыскал с него, разбирая тяжбу с Абдуллой, каюсь. На меня нашло затмение, и я вынес несправедливое решение. Поэтому постановляю: взыскать с подлого клеветника штраф в двести таньга и вручить их досточтимому Ходже Насреддину.

Абдулла, поспешивший вместе со всеми на судилище, рухнул как подкошенный.

– Убрать его! – брезгливо произнёс кази. – Бросить в яму!

Стражники поспешно утащили почти бездыханное тело.

Разумеется, Ходжа и не думал щеголять в этом треклятом халате. Он тут же сбыл его в цыганском таборе, расположившемся на окраине кишлака.

Тёща, наученная горьким опытом разглашения заработков зятя, на сей раз прикусила язык.

А вот над этим я как раз и размышляю

Эту историю мой друг Исфандияр поведал мне без всякого удовольствия.

– С сожалением вынужден тебе сообщить, – вздохнув, начал он, – что свалившиеся с неба деньги исчезли из бездонных карманов Ходжи Насреддина так же неожиданно, как и появились. За балагуром и неунывающим насмешником числился грешок. Он любил иногда поиграть в кости. Большого навара это занятие ему не приносило. И, проиграв однажды заработанные праведным трудом (что с ним случалось довольно редко) четыреста таньга, он поклялся никогда больше не предаваться этому манящему пороку.

Дальше мне приходилось буквально тянуть из него каждое слово. Посему я ограничусь своим пересказом.

* * *

У читателя, воспитанного на нравственных постулатах Ислама, может возникнуть вопрос: с чего это невежественный сочинитель намекает на то, что правоверный мусульманин, каковым безусловно являлся наш герой, добывал для поддержания живота своего деньги неправедным способом?

По этому поводу отправляю любознательного читателя к знатокам, жившим в славную эпоху султана Алааддина Кей-Кубада, которые со знанием дела утверждали, что Насреддин бывал философом-циником, имамом, судьёй, острословом, балагуром, но…

Более подробно о его жизнеописании может рассказать верный служитель дервишеского ордена Абд аль-Кадир Джейляни.

Именно он поведал миру о том, как однажды летним вечером в чайхане, ведя неспешную беседу о сущности тридцать восьмой суры Корана, Ходжа искоса поглядывал на азартно метавших кости игроков, точнее, на игрока, который после каждого выигрыша возносил хвалу Аллаху, пряча за пазуху звенящее серебро.

Внутренний голос Насреддина предупреждающе произнёс: «Не суйся в этот богопротивный кружок. Они каждый вечер обирают доверчивых простаков. Вовлекают в игру, дают возможность выиграть несколько монет и пускают по миру. Случается, без чалмы и халата. Останешься с носом».

Насреддин только отмахнулся от назойливого советчика. И, чем дольше продолжалась его благочестивая беседа, тем сильнее овладевало им искушение попытать счастья. Всего один разок. А там как пойдёт: выиграет – тут же покинет чайхану, проиграет – тем более.

Он не догадывался, что это были те самые цыгане, которым он сплавил халат кази.

После третьего выигрыша он посмеялся над непрошеным советчиком. Войдя в азарт, тут же поставил на кон всё и… проиграл.

Внутренний голос поостерёгся злословить по этому поводу, а зря. Мог бы предупредить, что горячо любимая тёща, она же – мать горячо любимой жены, встретит его не с пиалой обжигающе-острой шурпы, а…

Впрочем, лучше всего послушать, что она скажет сама.

И у неё не задержалось.

– Явился наконец, драгоценный зятёк, с которого моя дочь день и ночь пылинки сдувает! Нет чтобы огреть его палкой по спине! Ведь он проводит время с подушкой и одеялом, вместо того чтобы взвалить на себя вязанку саксаула, притащить её в дом и разжечь очаг. Или ты думаешь, что плов или шурпу можно приготовить с помощью пустословия, которым ты развлекаешь таких же бездельников, как ты сам? Моя дочь надорвалась, тягая саксаул.

Ходжа Насреддин приготовился дать старой ведьме отпор, но, вспомнив о катастрофическом проигрыше, только вздохнул.

– А, нечего сказать, зятёк? Тогда скажу я. Отправляйся сей же час за луком, морковкой, приправой для плова. Иначе я тебе куска сухой лепёшки не дам. Надеюсь, ты не спустил в чайхане денежки от продажи халата? Потому как от денег, полученных от кази, не осталось ни гроша.

Ходжа Насреддин подхватил мешок и, понурившись, вышел за калитку. Бесцельно брёл он по пыльной дороге, размышляя, где бы перехватить хотя бы десять таньга, как вдруг заметил у самой кромки лёгкую изгородь, а за ней чей-то огород. Чего там только не было! Лук, морковь, петрушка, укроп, помидоры, огурцы, тыква – всего не перечесть. Не раздумывая, он перемахнул через забор и принялся набивать мешок всем подряд.

Его настолько увлекло это занятие, что он не сразу заметил, как кто-то похлопывает его по плечу. Раздосадованный, он обернулся…

«Тебе же сказали: принести всё, что нужно к плову. Набрал – и шёл бы себе восвояси. Зачем ты, к примеру, прихватил тыкву?» – раздражённо прошептал внутренний голос.

Но Ходже было не до схоластических споров. Зачем, почему…

Он и сам не знал, отчего его так прорвало. Никогда в жизни он не был охотником до чужого добра – и на тебе!

Но хозяин огорода так участливо смотрел на него, что Насреддин тут же со слезой в голосе произнёс:

– Ты не поверишь в мой рассказ, о владелец этого изобильного огорода! Не поверишь… – и он утёр глаза рукавом халата.

– Отчего же? – благожелательно ответил тот. – Я внимаю тебе, о честнейший из всех мужей, кои когда-либо встречались на моём пути.

К чести Насреддина – и об этом надо сказать прямо – он покраснел.

На хозяина огорода изменение цвета лица похитителя никак не подействовало. Он прекрасно понял, кто стоит перед ним. Ему было чрезвычайно интересно, как признанный балагур вывернется из этой ситуации.

Насреддин приободрился:

– Я бы и сам не поверил, скажи мне кто-нибудь, что подобное возможно. Но это произошло.

– Так что же всё-таки случилось?

– Иду я себе по дороге, спешу по неотложным делам, как вдруг именно в этом месте поднялся страшный вихрь. Ты, конечно же, этого не заметил? – с надеждой спросил Насреддин.

– Не заметил, – успокоил его огородник. – Я в то время находился в другом месте.

– Так вот, – ухватился за последнюю фразу Ходжа, – этот вихрь перебросил меня через твою ограду. Чтобы меня не унесло за пределы кишлака, я начал хвататься за всё, что попадалось под руку. Веришь ли ты моим словам, о благородный слушатель?

– Верю каждому слову, – с трудом скрывая смех, успокоил его хозяин. – Мне только одно непонятно: каким образом то, за что ты хватался, оказалось аккуратно сложенным в мешок?

– А вот над этим, – заметил Ходжа, – я размышлял как раз в тот момент, когда ты похлопал меня по плечу.

– Это бы и меня повергло в изумление, – согласился с сочинителем незатейливой истории владелец огорода.

– А сейчас… – поспешно нагнулся к мешку Ходжа Насреддин, – с твоего позволения, я аккуратно уложу эти аппетитные дары природы на место. И с большим сожалением распрощаюсь с таким интересным собеседником.

– Оставь, – утирая набежавшую слезу, сквозь смех вымолвил тот. – Я был свидетелем того, как тебя обчистили в чайхане цыгане. Забирай мешок и ступай домой с богом.

– Но я обязательно с тобой рассчитаюсь, о самый благородный и добросердечный из всех кишлачных огородников! Клянусь Аллахом! – воскликнул Ходжа и торопливо зашагал прочь.

А ну как этот добродушный чудак передумает?

– Не сомневаюсь, – улыбнулся ему вслед собеседник.

Дома женщины благожелательно встретили Ходжу и отправили отдохнуть на любимую крышу, пока подоспеет плов.

Абдулла на свободе

Сидевший в яме узник собственной глупости начинал утро с того, что принимался безутешно оплакивать свою судьбу. Ночами он, скрежеща зубами, посылал в адрес Ходжи Насреддина такие проклятия, что у его соседей, многолетних, видавших виды сидельцев, душа уходила в пятки.

Он и просидел бы в зиндане до скончания века, если бы в кишлаке не появился человек, проливший долгожданный бальзам на его истерзанную душу и обессилевшее тело.

Оказалось, в благословенном Самарканде, любимейшем детище великого эмира, который он повелел денно и нощно украшать невиданной красоты дворцами, мечетями, садами, по сей день приводящими в восторг любознательный люд, скончался богатый родственник Абдуллы, оставивший ему солидное наследство.

Узнав о судьбе многогрешного сутяги, вестник тут же бросился в дом кази и за солидный куш вытащил несчастного из зловонной ямы.

Абдулла щедро одарил его.

Но, вместо того чтобы насладиться свалившимся на его голову нежданным даром небес, смыть въевшиеся в поры грязь и нечистоты в благоуханной турецкой бане, зайти в мечеть и возблагодарить Аллаха, он бросился к дувалу.

Вой, которым он огласил округу, заставил благочестивых жителей кишлака вздрогнуть и поскорее закрыть свои калитки на множество засовов.

Налитые солнцем золотистые яблоки, как и прежде, свисали с веток над забором бывшего заключённого.

А Ходжа возлежал на крыше. Ангельски улыбаясь, он поздравил соседа с благополучным избавлением.

Жена поспешно увела Абдуллу в дом, дабы он мог насладиться блеском золотых динаров, запить жгучий шашлык прохладным айраном, отведать сладчайшей дыни и навсегда выбросить из памяти чёрные дни, проведённые в яме.

Но недавнего узника не интересовало свалившееся на голову богатство. Ему не лезли в рот ни яства, ни напитки. Его терзало одно желание: ввергнуть насмешника в девятый круг ада.

И Абдулла сделался тенью Ходжи Насреддина. Он был уверен: подлый весельчак не удержится, совершит проступок, который приведёт его к усекновению головы.

И беспечный Ходжа оправдал его ожидания.

* * *

– Его беспечность приносила ему много бед, – заметил Исфандияр, – что не мешало Ходже блестяще находить выход из любого, самого трудного положения.

* * *

Добираясь до дома после дружеской пирушки, Насреддин обратил внимание на мягкий свет, струящийся из окна мечети. Сердце Ходжи умаслилось елеем благочестия. Он решил немедленно войти в святилище веры и сей же час смыть с души грехи, накопившиеся за много лет его не всегда праведной жизни.

А кто из нас без греха?

Если быть до конца откровенным, Насреддин, как и автор этих строк, был не самым благочестивым обитателем созданной волей Аллаха нашей планеты.

Тем не менее, поминая имя пророка Мухаммеда, он вошёл в мечеть и остановился в изумлении. Вместо того чтобы внимать божественным истинам, произносимым муллой, односельчане, осоловело глядя на кафедру, изо всех сил старались не уснуть в не самом удобном для этого положении.

– Скажи, почтеннейший, – обратился он к дряхлому старику, перебиравшему тощую бородку, больше похожую на козлиный хвост, – куда делся утешитель наших заблудших душ?

– Не ведаю, – дребезжащим тенорком ответил старец, – давно ждём.

И снова сник.

Не медля ни секунды, Насреддин, подобрав полы халата, лихо взгромоздился на кафедру, воздел руки к небу и проникновенно произнёс:

– О жители славного селения Акшехир, где произрастает лучший в мире инжир, позвольте задать вам всего один вопрос! Хочу заметить: угадавший ответ, будет приобщён к сонму величайших мудрецов и окажется в одном ряду с Платоном, Аристотелем и Авиценной.

Все насторожились, расправили задеревеневшие спины и с любопытством уставились на Ходжу Насреддина. Что сейчас выкинет этот неутомимый выдумщик?

– Мы внимаем тебе, Ходжа, – в один голос произнесли они.

– Знаете ли вы, о счастливые подданные, проживающие под благословенной дланью нашего повелителя, что я вам хочу сказать?

– Нет, не знаем, – недоумённо и так же единодушно ответили они.

– Ну, раз вы не знаете, так мне не о чем с вами говорить.

С этими словами Ходжа лихо спрыгнул с кафедры и был таков.

Все растерянно поглядели ему вслед и потянулись к выходу, разом забыв, для чего они тут собрались.

Уже на выходе Мансур, уважаемый торговец пряностями, неожиданно толкнул в бок своего приятеля, торговца шерстью.

– Знаешь ли ты, Шоир, что я тебе сейчас хочу сказать?

– Й-е… – неожиданно воскликнул тот.

– Не знаешь! – радостно воскликнул Мансур. – Тогда мне не о чем с тобой говорить. Ступай под бочок своей ненаглядной Лейлы, может, она тебе подскажет…

Шоир вытаращил глаза и вдруг зашёлся тоненьким смехом. Мансур лающе забасил.

Не прошло и минуты, как жители славного селения Акшехир начали осыпать друг дружку дружескими шлепками, задавая один и тот же вопрос, и, не ожидая ответа, заходились в безудержном смехе.

Не смеялся один Абдулла.

– Бир, – злобно загнул палец он. – Надеюсь, будет ещё икки и уч, – и он один за другим загнул ещё два пальца. – Вот тогда, Ходжа, я посмеюсь над тобой.

Кстати, мой прилежный читатель, бир, икки, уч – это не магическое заклинание, превращающее горсть песка в горсть золота. Это означает: раз, два, три – так всё просто.

Злодей из Акшехира понял, что напал на золотую жилу.

И он не ошибся.

На следующий день Насреддин решил снова дружески подшутить над односельчанами. Он раньше муллы появился в мечети и в мгновение ока забрался на кафедру.

Разинув рты, прихожане уставились на того, кто одним своим существованием вносил разнообразие и веселье в их непростую жизнь.

Мулла, и в этот раз не успевший обратиться к прихожанам со своими божественными увещеваниями, тоже открыл от изумления рот, когда услыхал, как Ходжа радостно воскликнул:

– Знаете ли вы, о счастливые подданные, проживающие под благословенной дланью нашего повелителя, что я вам сейчас хочу сказать?

Не дожидаясь причисления к сонму мудрецов, счастливцы так же радостно завопили:

– Знаем, знаем, знаем!!!

Ходжа с мнимою скорбью поглядел на них, развёл руками, вздохнул и сумрачно буркнул:

– Ну, коли вы знаете, значит, мне не о чем с вами говорить.

И заметив, как схватился за сердце мулла, молниеносно исчез из мечети.

Напрасно служитель Аллаха, воздев руки к небу, посылал вслед Насреддину далеко не приличествующие его сану словеса.

Односельчане повалили из мечети, перебрасываясь репликами, услышанными от Насреддина.

– Что же это делается? – привалившись к стене и утирая струящийся со лба пот, бессильно бормотал мулла. – Надо срочно сообщить кази…

– Не надо, господин. – Перед ним возник Абдулла. – Кази нам не поможет. Это ещё не конец бесчинству хулителя веры. Будет ещё и учта. Ждать недолго. Вот тогда мы и свернём нечестивцу шею. Обопритесь на мою руку. Я доведу вас до дома.

В следующий раз народ не только битком набился в мечеть, но и окружил её со всех сторон. Среди собравшихся особняком стояла фигура в парандже. Это была жена Ходжи, которой супруга Абдуллы со злорадством поведала, что в святом месте вытворяет её муж.

Бедная Гульджан надеялась перехватить мужа, увести домой от грозящей напасти.

Увы…

Стоило Ходже лишь появиться на людях, как его чуть ли не на руках внесли на кафедру.

Он не обманул всеобщего ожидания.

– Знаете ли вы, о счастливые подданные, проживающие под благословенной дланью нашего повелителя, что я вам сейчас хочу сказать? – обратился Насреддин к внимающим каждому его слову сельчанам.

На сей раз они были готовы к подобному обращению и решили по-своему обескуражить балагура.

Половина присутствующих, выговаривая каждую букву, прокричала:

– Знаем!

Ходжа благодушно улыбнулся в ответ.

Другая половина чуть ли не в лицо ему выкрикнула:

– Не знаем!

И радуясь тому, что Насреддин явно попал впросак, насмешливо уставилась на него, как бы говоря: «Ну, как ты выкрутишься на этот раз?»

– Друзья, – прижав руки к сердцу, промолвил Ходжа, – если бы вы знали, как облегчили моё дальнейшее существование.

– Ему нечего сказать… ему нечего сказать… – разнеслось по толпе. – Уели мы нашего острослова, уели!

– Раз так, – воскликнул Насреддин, – пусть те из вас, кто знает, о чём я спрашивал, расскажут тем, кто этого не знает.

– Вах! – как один человек выдохнули присутствующие.

А Мансур, торговец пряностями, подытожил:

– Да здравствует наш хитрец и весельчак! Целую неделю он водил нас за нос, оставил нас с носом, но мы на него не в обиде. Только в Акшехире мог появиться на свет мудрец и выдумщик, которому мудрецы всего мира в подмётки не годятся.