Текст книги "Охота на Белорусском Полесье"

Несколько слов о друзьях, которых уже нет

При всей своей выдержке и загруженности на работе все-таки позвонил другу. Душа охотника не выдержала. Тот ответил мгновенно, словно ждал звонка.

– Душа? – Человек по имени Станислав из деревни Кольно был еще и отменный рыбак.

– Да ты уже и сам должен догадаться, – отвечал ему и продолжил говорить: – Помнишь ли ты, друг, что мне обещал весточку прислать, а?

– Это какую такую весточку? – словно бы не зная, о чем речь, спросил он.

– Добро, напоминаю тебе! Был ли вечерний лет утки? Много ли прилетало птицы? Да где сад, табунков заприметил? – спросил своего друга, знаменитого рыбака, который, можно так сказать, и вырос на разливах рек и озерах.

Конечно, он сам не охотник, но все же во всех делах Станислав, которого все в деревне почему-то кличут «Стась заяц». Он работает на насосной, что стоит на реке Скрипице. А еще раньше этот неугомонный рыбак днями носился на своем тракторе-погрузчике по болотам и стоял в истоке выросшей за несколько лет дамбы у деревни. От деревни Борки и до реки Скрипицы. Дамба стала охранной грамотой для окрестных деревень, от полноводия рек Припяти и Скрипицы. В то же время дамба дала возможность охотникам и рыбакам подбираться к своим любимым рыбным местам вплотную.

– Лена, а почему твоему отцу дали кличку Заяц? – поехав вместе в одной машине, спросил у его дочки.

Но она лишь пожала плечами, смутилась, как мне показалось, и ответила:

– Да не знаю я!

Больше уже ее и не спрашивал. Получилось так, что Стась «тихо ушел рыбачить» в далекие синие дали. Мой вопрос был бестактным. Не стал больше спрашивать эту милую и красивую женщину.

Как-то оказией, когда к нам пришла в гости мама Лены, Нинель Сергеевна, у меня на языке так и вертелся вопрос:

– Почему про моего покойного друга Станислава, когда кто-то уточнял, про кого идет речь, так отвечали: «Какой Стась? Может, заяц? Вон его дом» – и все понимали, про какого человека говорили?

– Ой, да конечно же, я знаю, – ответила его жена, а ныне его вдова, очень веселая и симпатичная женщина. И рассказала мне почему: – Отец моего мужа, когда он был еще маленький, приносил из леса краюшку хлеба, немножко сала, что остались от его обеда, и приучил своих детей, что это зайчик ему дал угощение для них. Ну а Стась был самый маленький и ждал отца на пороге дома, всегда спрашивал: «Батя, а сегодня что зайчик мне передал?» – «Вот, краюшку хлеба», – отвечал ему он. И Стасик, еще малыш, четыре годика, бежал по деревне и кричал: «Смотрите, смотрите, ребята, а мне зайчик хлебца передал!» Люди в деревне смеялись над забавным мальчуганом и прозвали его так: «Ну точно, и сам Стасик – зайчик». Так и прилипла к нему «кликуха» на всю жизнь, – закончила свой рассказ Нинель.

О боже, как тяжело мне даются эти строки о моем друге, аж в пот кидает. Но надо, надо, заставляю себя хотя бы несколькими строками написать портрет моего ушедшего на вечный покой друга. А вот воспоминаний в голове, как говорят, целая телега и вагон!

Как-то раз уговорил Станислава поспособствовать, как казалось мне, в одном рискованном проекте – моей охоте на уток. Дело в том, что его лодка-плоскодонка стояла за Поповым рвом, в озере, ближе к реке. А Стась мне подсказал, что в закрытом озере, со всех сторон которое окружала непроходимая лоза, насмотрел хороший сад уток.

– И где это ты, охотник, ездишь? Что-то не видать тебя давно, – пожурил меня Стась при новой встрече.

– А что случилось, чем помочь? – спросил у рыбака.

И он ответил мне:

– А ты знаешь озеро лесное, что за Поповым рвом, а?

– Да конечно же, знаю! – И сам засмеялся при этом.

– Так вот что, охотник, давай-ка собирай свои манатки и прилетай ко мне на насосную, – пригласил он меня.

– И что? Как дальше поедем-то? Дорога-то разбита тракторами, – сказал я.

– А там поедем на моем мотоцикле. Возьмем лодку-плоскодонку и затащим в озеро. Там прорубим дыру в лозе и выскочим на водную гладь озера. – И продолжил меня «затачивать на интерес»: – Утки так орут, и несметные стаи туда падали. На свои глаза видел, так что ты поохотишься, а я подкормлю карасей, и еще натаскаем рыбы на уху. Сварим потом уху на насосной, да посидим, поговорим о былом! И ты это… – Он замолчал на минуту и сказал: – Ну сам, что, не догадываешься?

– Да нет, – ответил я.

– Бутылку возьми! – крикнул мне в трубку Стась.

– А я на охоте не употребляю, – пошутил я.

– Так ты не пей, сам выпью, – засмеялся Стась.

Рассмеялся и я:

– Добра!

Такой подход к делу и мысли о саде уток меня грызли целый день, до конца работы. Только закончился трудовой день, быстро собрался, телефон выключил. «А там ищи ветра в поле», – подумал сам. Уже через час, а дело было в конце августа, приехали за Попов ров, с лодкой. Да еще добрый час врезались топорами в лозу. «Прорубили окно в Европу», – так пошутил Стась. А на озере были слышны шумные взлеты крякв, которые что вертолеты с вертикальным взлетом, сразу набирали высоту и уносились в сторону реки.

– Ну вот, всех распугали, – заметил я.

– Да нормально, – сказал друг и продолжил тихо шептать на ухо: – На вечернюю зорьку прилетят как миленькие, так что стреляй, не зевай, охотник. – Он толкнул меня в плечо и сказал: – Все, баста, хватит, проход для лодки есть.

И мы, двое в рыбацких сапогах, столкнули лодку на воду. Я уселся на носу, на переднем сидении, а Стась толкал лодку веслом. Только мы выскочили на чистую воду озера, как из-под нависших кустов густой лозы выплывали кряквы, растерянно крутились на воде и с истошным криком срывались и падали, падали обратно, сбитые моими выстрелами.

– Ого, за пять минут шесть крякв уложил! – сказал Стась, с восхищением смотревший на мою пальбу.

А сам я уже был готов к новым выстрелам. Но лишь в самом конце озера сорвалась одинокая утка и улетела прочь.

– Что, далеко была? – тут же спросил напарник.

– Да пока хватит. Маскируемся и ждем вечернюю зарю, – попросил я друга.

Осторожно веслом нащупали дно, и мне пришлось с горем пополам вылезти из лодки да примоститься на купине, примятой утками траве.

– Ты здесь карауль уток, а я на другом конце озера карасей половлю, – сказал Стась и быстро уплыл на лодке.

Время тянулось медленно. Уток больше не было видно. Вот уже и солнце село за горизонт. И понеслось. Со всех сторон, словно кто-то большой из корзины в небе сыпал камни, начали падать на вечерний сад кряковые утки. Кряквы крутились на воде, словно чувствовали, что они тут не одни. И я не вытерпел. Грохнул выстрел, потом другой. На воде остались сбитые утки, а часть крякв рванула в небо. Но со стороны реки шли все новые и новые стаи. И падали, падали без облета на гладь озера. Даже несмотря на мои выстрелы, плыли в лозовые кусты и затаивались, затихали.

Вечерело. Заря вовсю занималась на западе. Темная августовская ночь плавно легла на лозу. Опустился туман. Над озером ночь вытолкнула день, и стало тихо-тихо. Только одинокая фигура человека в лодке, это Стась подплывал к моему месту засады.

– Надеюсь, уток навалял и на мою долю, – шутливо сказал рыбак.

– Да, конечно, – ответил я ему. – Давай-ка соберем добычу, пока совсем не стемнело.

Собрали пятнадцать крякв. Это было очень много. Помню, что мы пару часов на пару с другом обрабатывали уток и нажарили красных, почти золотистых карасей. И ой как нам пригодился бодрящий голову напиток!

Другой раз, в то далекое время мой бывший шеф – Степаненко Алексей Николаевич – как-то сказал мне:

– Все говорят, что мой зам – большой охотник и рыбак. Но что-то не вижу никакой рыбы, угостили бы меня.

– Так нет проблем, Алексей Николаевич, – сказал я и сразу же предупредил Стася, чтобы он нас ждал с самого утра за Поповым рвом.

А сами мы с рассвета понеслись на ниве в угодья.

– Вот хорошо, – сказал Алексей, – заодно посмотрим, как идет косьба трав. Много ли стогов сена заготовил Гена Маркевич?

Это бывший председатель колхоза «Советская Белоруссия», ныне покойный, очень хороший Человек.

Вся река Припять спала еще в немом безмолвии тумана. Рассвет только забелел, как мы стали рыбачить на широком песчаном плесе Сам начал тягать окуней один за другим. Клев был бешеный, словно кто-то в реке, а может, сам водяной, помогал. Скоро у меня было полное ведро рыбы. Тут вспомнил про Алексея. Подхожу, и что? Темнее тучи мой шеф!

– Не клюет? – спросил я его.

– Да проблема у меня, перепутал удочки и взял с большим крючком и поплавком, – сказал Алексей. – Смотри!

И правда. Посмотрел на снасть, и меня словно током прошило.

– Возьмите мою, – сказал, а сам сел на траву.

Алексей тут же взял мою удочку. За час натаскал окуней и плотвы еще одно ведро. Оба, довольные, начали собираться домой.

– Это кто к нам плывет? – вдруг громко воскликнул Алексей.

Из-за поворота реки к нам – на песчаный берег реки – приплыл Стась.

– Это наш друг, – сказал я шефу. – Он от нас отдельно, в озере рыбачил.

– И что поймал? – спросил мой шеф.

– Смотрите! – сказал Станислав.

Он вынес из лодки полный рюкзак золотистых карасей, сыпанул их на песок, и в лучах восходящего солнца золотым ковром заиграла эта редкая уже и в то время рыба.

– Удочкой наловил? – спросил его Алексей Степаненко.

Быстро и незаметно кивнул другу, и тот ответил утвердительно.

– Хотел и вас позвать, но надо было в темноте плыть по реке. А лодчонка-то у меня маленькая. Троих боялся везти, да еще начальников, – улыбнулся Стась, широко открыв рот и выставив напоказ зубы. – Забирайте, это для вас – рыба. А я остаюсь еще порыбачить. Так что еще для себя наловлю.

– Спасибо, Стась!

Мы оба его поблагодарили и уже через час были дома. Долго еще Алексей Николаевич вспоминал эту рыбалку. А я благодарил Станислава!

Как-то незаметно и тихо он ушел, пусть эти строки будут тебе, Станислав, светлой памятью, а мы тебя, дорогой наш друг, помним всегда! Вот правлю строки, а уже нет и Алексея Степаненко. Царство вам Небесное!

Охотничий дуэт «Дед Бекас», г. Дрогичин

Охотник Падченя Василий

Переселенцы

Деревня жила своей размеренной жизнью. Лишь несколько новостей этим летним днем, в разгар сенокошения, были на слуху не только у соседок-кумушек, но и сильной половины. Так, собравшись на утреннем наряде, мужики обсуждали новую для деревни тему: пять семей в деревню к нам переселяют с Мерлинских хуторов, что возле военного полигона в лесу.

– Что за люди, а где же им жить? – гомонил дед Левон.

– Да не вижу тут большой беды, – отвечал ему дядька по фамилии Швед.

Не тот, что под Полтавой был. А бухгалтер колхоза имени 22 съезда КПСС! Просто у него фамилия такая, высокий и умный мужик.

Он продолжал говорить на наряде, успокаивая местных жителей:

– Приходили к нам в хозяйство два брата по фамилии Куришко и семья Масло, а также Рафаловичи и Кожановские. – И продолжал: – Государство им деньги на покупку домов выделило. Возможно, купят лес и сами построятся. Мужики-то с виду мастеровые.

Так в нашей деревне поселилось несколько семей переселенцев.

Стали жить, поживать и добра наживать. Конечно, нелегко им было прижиться в другой деревне. Тут больше цивилизация. А старый хутор – это Мерлинские хутора – лесное царство, как часто мне рассказывала наша соседка, тетка Мария. Как и сегодня, слышу ее слова:

– Зашумит ветер кронами сосен да принесет в хутор аромат хвойного леса, запах лесных цветов и ягод, словно в сказке жили. А я, в то время маленькая совсем девочка, бегу следом за мамой, держу ее за подол платья, плачу и ору во весь голос, ей и себе: «Подождите, не спешите!» А те в ответ: «Догоняй, догоняй нас» – и весело щебечут на всю лесную поляну. Ах, какую красоту мы потеряли! – с какой-то горечью в голосе сказала тетка. – А знаешь, сосед, – обращаясь ко мне, говорила тетка Мария, – сколько на болоте рядом с нашей деревней было клюквенных и черничных мест, особенно за магистральным каналом! «Гало» – так наши прадеды назвали это место за редкий и тонкий сосняк.

Помолчав минуту, тетка с дрожью в голосе продолжила рассказывать дальше, а я слушал и слушал ее боль в каждом слове.

– Ох, а болота-то, эти болота, верховые болота, были очень опасны. Нас, детей, пугали, что там водится Баба-яга – костяная нога и леший, дед с бородой. Поймает дитя и отдаст Бабе-яге. И не один наш поселок выселили, а много деревень по реке Ствиге и ее притоку Молоч, где жили мои родичи. Где все это делось? Неведомо!

Тетка Мария замолчала, достала платочек и вытерла мокрые от слез глаза, склонив голову совсем в ноги. Мы немного помолчали вместе, сидя на деревенской лавочке, и тетка стала опять рассказывать про оказию, так она назвала переезд на новое место, в мою родную деревню.

– Жили мирно и дружно! Но случилось так, что приехали солдаты на машинах и развезли всех жителей на все четыре стороны, – очень часто плачет о своей горькой доле и разоренном родовом гнезде тетка Маня.

Скоро у наших соседей родились детки: два парня, Сергей и Михаил, да дочка Люда. Теперь у них свои дети, а у бабушки Мани шестеро внуков. Недавно у соседки был юбилей – исполнилось 80 лет. Даже в эти годы она держит большой огород: пшеница, картошка, а также хрюшки в сарае да пес в будке. И прилетели на юбилей дочка Люда, что живет в г. Житковичи и первая помощница матери на скорую руку, да два сына из-под Гродно. Оба ветврачи. И оба охотники. Сергей работает на таможне. А Миша в ветлечебнице, он же и председатель местного охотничьего коллектива. Сергей помогает нам, охотникам, обрести себе друзей, охотничьих собак породы «беларускi ганчак». Эта страсть к собакам именно этой породы – белорусский гончак – у него зародилась с момента общения с моим братом Лёней и нашей первой охотничьей собакой Барсом!

– Понимаешь, Гена, так запал мне этот выжлец в душу своей красотой и гоном да вязкостью и злобой к зверю, что долго искал собаку, похожую на Барса. И когда случайно узнал, что собак такой породы держат в Ошмянах, поехал и взял щенка. Так появился у меня выжлец Гай и в 2012 году выжловка Плакса. Взял ее в г. Радунь. Родословные были уже четырехколенные. В выставках мало участвую, все больше занимаюсь разведением породы. Мне нравится, что собаки эти очень послушные и вязкие, – при встрече на праздновании юбилея тетки сказал мне мой земляк.

Мы долго говорили о былых охотах. Сергей сказал:

– Так один раз пошли на охоту на кабана, а выжлец Гай зацепил кумушку лису. Видно, что мелькает между берез. И вдруг бац – выскочила мне прямо в ноги. Бабах – пропуделял мимо. Подлетает выжлец, а мне-то его нужно снять с гона, ведь охота-то на кабана. Поймал, держу, а он мне руки лижет, ласкается, ай-ай, повизгивает, как дитя малое плачет, словно просит: «Отпусти, батька, за лисой». Дрогнуло у меня сердце: «Ладно, давай, гони». Жажда хватки и ярость погони выжлеца не раз давали мне такое счастье – слушать музыку гона, сольное выступление «артиста». Это какая вязкость у собаки. А! Тебе вот привез щенка от Гая, белорусский гончий, выжлец по имени Гобой. С родословной. Бери! Разводи породу на Родине, – предложил мне заводчик.

– Конечно, возьму, не откажусь! Он же мне напомнил легендарного Барса. Пусть подрастает и будем с ним охотиться на Малой Родине, – согласился я.

Мы встретились немного позже, по моему приглашению, в городе, у меня дома и за чашкой чая долго перемалывали охотничьи истории. Я узнал, что брат Сергея, Михаил Куришко, и сегодня не расстается с ижевской «курковочкой».

– Знаешь, – хвалил он свое ружье, – предпочитаю только 16-й калибр, пуля лучше идет. Не раз выручало ружьишко! Да и по зайчику много хожу. У нас русака много. Выйдешь теплым октябрьским деньком в лес в компании со своими друзьями, и у каждого у нас по «смычку» гончих собак. Сердце замирает от того дикого восторга их гона, забываешь все на свете. Собачий голос, даже для человека совсем не музыкального, что опера звучит – то выжлец Алтай как барабан забухает, то выжловка флейта так заплачет и заголосит по зрячему, поднявшемуся с лежки зайцу, что артисты на сцене в два голоса. Дивлюсь, а вот зайчишка-русак выскочил на поле, постриг ушами да выслушал собак – и прыг в сторону на метров пять. И залепил метров двадцать по полю в одну сторону. Затем своим следом дунул обратно. А там еще прыжок. И обязательно за какой-то кустик. Вылетает смычок, туда-сюда, ан нет заячьего следа. Но Флейта за секунды распутывает шалости русака, и опять этот взрыв радости собачьей и восторга охотника, слушая дуэт смычка – баритон Алтая и сопрано выжловки. Ну разве у нас, охотников, не бывает так, что от восхищения гоном и выстрелить по зайчику забываешь? Спасибо Сергею, моему брату, что он мне подарил таких щенков и из них выросли настоящие гончие псы.

– Да, Миша, – вступает в разговор Сергей. – Хотя и трудно сегодня держать стаю собак дома, но пока можно купить кашу и есть интерес охотников к моим собакам, то еще долго будем восхищаться их гоном и разводить эту породу, – ответил брату Сергей.

Душевный разговор у нас за чашкой чая, но земляки спешат домой. Им еще более 300 км ехать.

Тут вступает в разговор супруга Михаила и говорит:

– Его, Мишина, охота чуть раз не стоила ему серьезных проблем.

– Да тихо, Наташа, – попросил жену охотник.

– Да раз приперся домой, а нога вся в крови. Спрашиваю: «Что случилось?» – «Да на сучок напоролся».

А я же сама врач-ветеринар. Меня так не подманишь! «Ну-ка, покажи ногу». А там шрам! Да не маленький шрам, еще хорошо, что артерия не распорота. «Ну-ка, признавайся», – наехала на мужа. «Ладно, давай помогай, это кабан на охоте поцарапал», – ответил он. «Это царапина разве?» – плачу и бинтую ногу.

– Если бы не два яга да гончак и лайка не держали кабана, то была бы мне небесная симфония, – тихо шепчет мне на ухо Михаил.

Прошу его:

– Расскажи!

– А было так, – начал говорить он. – У нас же нет такого леса, как на Малой Родине, за речкой Ствигой. Одни перелески в поле. Правда, в них тоже есть крепкие места, где останавливаются кабаны. После недавнего вируса чумы кабан у нас очень редкая дичь. Порой заходят со стороны Прибалтики, но уходят назад, редко останавливаются. Так что заполевать кабанчика для наших охотников – уже большая мечта. Так и тогда было, когда меня секанул по ноге вепрь. Позвонил один из охотников. Он заметил в одном леске, который окружали поля и канавы, довольно набитую тропу. Поехал сам. Посмотрел – точно, следы свежие, ходил кабан одиночка. У меня-то коллектив охотничий небольшой, всего тридцать человек. Лицензии были. И в субботу мы взяли два яга, выжлеца Алтая и один их охотников взял лайку – русского европейского кобеля по кличке Черныш. Подкатили на машинах прямо к месту охоты. Помнишь, как-то моей матери твой брат Лёнька подарил щенков яга? Охочусь с ним и сейчас. Быстро расставили стрелковую линию. А мне, как всегда, досталась миссия загонщика. Люблю сам ходить в загон. Да и нужно знать хорошо лес. Кабан – это не лось.

Так затаится, что в метре пройдешь и не подымешь. Зверь очень хитер и умен. Другой раз залезет в такое место, что только собаки его достанут. Не один год хожу в загон, знаю каждый куст. Лезу в самые дебри, лишь только можно продраться через лесные заросли. Иду тихонько, по следу. Вдруг пес Заманайка затявкал, потом к нему подключился гончий выжлец. Кабан выскочил совсем рядом со мной. Лежал под нависшей над болотной ямой елкой. Взвожу курки и в последний момент одним выстрелом достаю вепря. Один миг – и его уже перед глазами нет. Неужели не попал? Быстренько на след. А на следу кровь, да и довольно много. «Ага, значит, хорошо попал», – подумал про себя.

Набрал по мобильному Матвея. Он стоял как раз напротив того места, куда рванул кабан. «Смотри, раненый кабан идет», – говорю ему. На следу кровь. А к ягам подключился гончак. Забухал раскатисто, и порой голос лайки был слышен в этом хоре гона. Хорошо взяли кабана. Лес наполнился таким гулом, песней гона, что она разносилась вокруг, да ей было мало места в лесу. Казалось порой, что песня гона рвалась в небо, к серым облакам. И душа моя охотника переполнялась этой яростью гона, когда квартет собак будил у меня какое-то первобытное чувство мужчины-добытчика. Знаю, что хитрый кабан в поля не пойдет, нарежет круг и, удирая от собак, будет спасать свою шкуру в лесу. Поэтому быстро поменял направление и вернулся назад. И точно! Вижу, здоровенный вепрь, отбиваясь от наседавших собак, тихо подвигается к лесу. Собаки то его останавливают, то кабан, улавливая момент, делает стометровку в сторону леса. Бегу что есть мочи на перехват. Вот он, метров десять. Целюсь, но собаки, чуя рядом охотника, прямо на нем виснут, особенно яги. Никак нельзя выстрелить, можно их зацепить. Вдруг кабан опять сделал прыжок. Собаки его упустили на миг. Тут и ударил его пулей, – тихо сказал Михаил и замолчал.

Потом сказал:

– Кабан присел на задние ноги, круто развернулся и скрылся в мелиоративной канаве. Собаки за ним. Подбегаю ближе, секач то в канаву, то на поле. А собаки прямо висят на нем. Думаю: «Сейчас точно гончака резанет». Вся эта возня у меня за метров десять происходит. Вожу стволом ружья по цели и только на курок хочу нажать, а на линии выстрела собака. Так минут пятнадцать прошло. Стою! Жду! Кабан опять в канаве. Мне не особо видно. Вдруг он вылетает и прямо ко мне – в ноги. А собаки позади. Стреляю один раз, другой на штык. Все, ружье пустое, без патронов. «Все, – думаю, – мне крышка! Сейчас покатит и порвет». Тут собаки, как грозди винограда, виснут на нем. А секач у моих ног, только успел лычом крутануть и сразу чувствую, что-то теплое по ноге побежало… кровь. Тут лайка хвать зверя за промежность, остановила, спасла меня. Перезаряжаюсь и в упор, в хребет вгоняю четвертую пулю в вепря. Он падает. Обмяк, и у меня тоже ноги подкосились.

Сел на поле. Достал нож, резанул штанину. Слава богу, артерия не порезана. А боль такая, печет, словно кто головешку с костра достал и ногу мою печет. Остановил кровь. Благо со мной всегда в рюкзаке аптечка. Тут подбегают охотники. За меня и в машину. «В больницу едем, или как?» – спросили меня. «Да нет, домой, с кабаном сами разбирайтесь, только лицензию закройте», – напоминаю. А у самого в голове: «Как жену успокоить?» Еду, дернул ногой – и повязка на ноге все мокрая стала. Придумал! Скажу, что на сучок напоролся. Жена-то тоже ветврач, не обмануть. Сразу поняла, как глянула. Начала причитать. «Бинты неси!» – говорю ей. Жена быстренько принесла бинты. Посмотрела и говорит: «Только бинтами не отделаешься. Придется уколоть. И стянуть широкий разрез в местах ниткой». Молчу, терплю, скажи что невпопад – еще больше получишь по «карку», – говорит и смеется при этом мой земляк. – «Да зачем тебе эта охота? Да в магазине все можно теперь купить! – целый день мне жена нотации читала. – Хочешь, скажи мне, фазана тебе приготовлю, курочки домашние есть – всего хватает. Яиц полный «кошель», не знаю уже куда девать!» Тогда долго жена не унималась, все меня пилкой пилила. Лупила словами и плакала. Короче, получил я за такую охоту по полной! Молчу что рыба. И сегодня, когда напоминает мне эту быль: «Что молчишь, воды в рот набрал!» Тут жена прервала свой монолог и посмотрела на меня. Ее как обрезало. Видно, поняла, что зря начала этот разговор. Мне стало понятно – пронесло, – сказал Михаил. – Пора и мне сказать. «Знаешь, дорогая, – говорю ей, – выключи свою «пилку», душу и страсть охотника в магазине ты точно не купишь». Успокоил немного жену. Но другой раз мне этот сучок вспоминает, как на охоту собираюсь. Также помню, как жил в деревне Хочень и до учебы в институте ходил на охоту за речку Ствигу. Очень хочется уехать домой, к этой речке, к своей родной хате, где родился, бросить все на чужбине, – сказал Михаил. – Правда, когда приезжаю сейчас на Родину, то уже не узнаю местность вокруг деревни. Поля да поля кругом. Нет длинных лоз по низинам, ни дубняка, где грибы брали, ни колхозного сада, только редкие дубы остались. Решил местечко Бельков навестить, карасей половить. Так кругом канавы, не перешел. Только ночью мне и снились караси в сметане. Проснулся, а сестра Люда жарит на углях маринованного карпа. Купила по случаю. Чем не карась, хороший карп.

– Мои же хлопчики, как рада, что все тут собрались. Жаль, только постарела сама, как дом наш. Уже 60 лет живу, гвоздя нельзя забить. Одна труха, – вступает в разговор старушка, мама парней, а для меня тетка Маня, соседка.

– Да ты, мама, не горюй, – отвечал Мишка, – еще на двухколесном «коне» и в лес за клюквой, и в магазин едешь. Держись. Все у тебя есть. Или давай-ка поедем к нам – у нас поживешь. Что скажешь?

Замолчала старушка и сказала в ответ:

– Погостить можно! А как же хата без меня? По вечерам молюсь за всех Господу нашему. Да как вспомню хутор свой родной, где девочкой бегала, плачу… Сплю мало, и сон совсем не долгий. Но во сне ко мне приходят все умершие родные. Какое счастье их видеть, беседовать с мужем моим, покойным Алексеем, – сквозь слезы закончила говорить и надолго замолчала старушка.

Долго можно писать об этих событиях жизни на Полесье, но юбилей тетки есть юбилей, и мы тут не одни.

Два брата Куришко Сергей и Михаил