Текст книги "Охота на Белорусском Полесье"

Лазаренка Владимир – заводчик породы белорусский гончак

Жаль, что очень редки наши встречи. Но они приносили мне очень много новых историй о заводчиках. Но эти истории в новой книге.

Охотник Леонид Сапанович

Трое

Вирус, самоизоляция внесли в охоту что-то неповторимое. Как облако странных размеров, похожее на огромного динозавра. Ехать, не ехать охоту. Но природа – это же лекарство.

– Так поедем, или нет? – полетел сигнал хорошему другу.

– Конечно! Хорошо, что напомнил. За этой работой про все забудешь.

«Да, – подумал про себя. – Такой завод топливных гранул, да за короткое время не так просто запустить. А не запустишь, то и самого могут запустить, только неведомо куда».

Но вот авто у ворот. Подошел к авто. Навстречу вышел Михаил. Немного зашуганный рабочими вопросами, но в то же время стройный мужчина, с твердыми чертами лица и пытливым взглядом. В охотничьем комбинезоне и с папкой в руках.

– Никак на охоту собрался, охотник?

Окинув меня взглядом, не то проверяя мою амуницию, просто сказал он:

– С ночевкой. До утра. Как, охотник, думаешь? – засмеялся мой старый друг, он же хозяин местных лесных угодий.

– Да как охотничья удача – добудем трофейного козла, сразу же на базу, – ответил ему.

И тут мне на ум пришли слова Пушкина, который и охотником-то особо не был, но написал такие слова, то-то счастье Охотнику: «Не зная нег… в поле он гарцует, везде находит свой ночлег…»

– Пожалуй, вы правы, дядька Гена, – сказал Артём, мой дальний родственник по линии моего отца Станислава (его мама была в третьей встрече). – Встречи с природой – самое лучшее, что есть в охоте, – закончил свою мысль Артём.

Немного отвлекусь. Всегда вспоминаю при встречах с молодыми людьми, корни которых в родной мне деревне Хочень. И ностальгия берет меня в плен. Спрашиваю Артёма:

– А ты, Артёмка, помнишь твою бабушку, тетку Любу? – И, не дожидаясь ответа, сказал сам: – Так знай, что это был золотой человек. Бабушка твоя была очень добрая к людям, милая, очень красивая женщина, и в то же время не сильно заметная в посиделках. А вот ее пироги и коржики до сих пор помню.

Мы ехали, порой перекидывались словами, что и где водится в лесах. И совсем незаметно подкатили в охотничьи угодья.

– Так вон он, за кустом сухой травы, козлик лежит, – заметил молодой охотник.

– От и зоркий глаз у тебя, Артём, – сказал Михаил, вышел из машины и посмотрел в бинокль.

– Да, так точно. Уже приподнял голову и опять притаился. Еще рановато. Скоро выйдут из укрытий, – сказал Михаил. – Да и коровы невдалеке ходят. Не будем скрадывать. Пусть лежит. Поедем дальше.

Слева в канаве, подпуская нас и потом опять перелетая вперед, чирок отводил от нас от выводка. А вот и пара крякв метнулась в вечернее небо, заложив вираж, и вновь плюхнулась в канаву. Переехали мост, на котором Михаил взял волка в ночном дозоре. Приехали в перелесок и остановились. Теперь пешком. И, как назло, надел сапоги, думал, канаву будем переходить. А при ходьбе шлеп да шлеп, хоть босиком иди. А мой спутник идет себе в легких кроссовках, поглядывая на меня, улыбается. Рядом слон идет, «хрумкаю» ветками. Но молчит. Вечер был теплый. Все мы глубоко и остро ощущали тепло. Непередаваемое волнующее состояние от привычного охотнику леса, полян с травой, ружей на плечах. Слева от дороги перелесок, тонкие березки, осинник, чернолесье хранило от нашего взгляда все, и лишь слух моего друга заставил нас остановиться. Но было поздно. Козлик срисовал нас первый и через несколько секунд, в метрах ста, стрелой перелетел дорогу, скрылся с глаз. «Да, надо идти осторожно», – подумал про себя и старался не отступиться. – Видишь, вот они, красавцы-олени, – указал мне рукой на край поляны Михаил.

И точно! В бинокль было хорошо виден и маленький теленок.

– А вон вторая, самка толстая, пасется. Вот-вот станет мамой, – пошутил мой друг-охотник. И продолжил говорить: – В этом году уже будем охотиться на оленей. С десяток лицензий будет.

На машине приехал Артём и сказал:

– Когда ехал, то видел, в метрах сорока лежал в траве козлик. Тихонько ехал, не спугнул.

Едем! За метров сто тихонько подкрались к заснувшему «без задних копыт» козлику. И точно, спит себе в траве, хоть бы что. Вдруг Михаил рассмеялся и сказал:

– В бинокль видно, какой лопоухий козлик лежит, заяц это! Пойдем, не будем тревожить косого.

И мы ретировались.

– Вот уже не думал, Артём, – сказал охотник, – что ты стушевался.

– Так не хотел его даже взглядом испугать, – ответил молодой охотник, – на один миг посмотрел и, чтобы не испугать, тихонько проехал.

И мы неторопливо зашагали по тропе между полем и лесом, потом вольером и лугом, шурша опавшими еще с прошлогодней осени листьями, наслаждаясь пряным запахом трав и дыша чистейшим воздухом. И мне показалось, что мы не на охоте, а где-то в стране сказок и грез. А вот и вольер. Это воля и характер лесников и охотников. В нем муфлоны и олени. Что-то новое для Полесья. Есть в этом доброе и полезное. Вспомнил, что и мне удалось раз поохотиться в этом месте. Сидя на вышке в вольере, вдруг увидел какое-то черное пятно. «Не лось, камень, поваленное дерево, да это же корч, просто корч, чернотой волнует охотничью страсть», – прошептал «голос» в голове. Отвернулся. Так нет же. Чувство, что там, на лесной дороге, набитой следами тропа зверей, возле канавы, сплошь изрытой бобровыми норами, стояли две грации. В бинокль рассмотрел хорошо. Это были две самки муфлонов. На головах маленькие рожки. Окрас их серовато-бурый. «Здесь, на Полесье, муфлоны», – мелькнула мысль в голове. А грации замерли, замер и сам на вышке. Кажись, дышать перестал. Так минут десять любовался. И даже не добыв лося, на которого была лицензия, был несказанно рад этому эпизоду на охоте. «Эй, ты куда, дядька, куда понесло тебя, ты же на охоте, откинь воспоминания», – отряхнулся что пес, вышедший с воды. А вот и Артём.

– Садимся в машину, нужно переехать, – сказал Михаил.

Не проехали и двухсот метров, как навстречу от ворот вольера выехал мотоциклист.

– Так это Сергей Окуленко, – сказал Михаил и продолжил: – Остановись-ка, Артём, на минуту, нужно побеседовать с ним.

Видно было, что егерь чем-то взволнован. Когда мы подошли к нему, то он тут же сказал, обводя нас глазами:

– Волки!

– Опять появились, – откликнулся Михаил Владимирович, он же директор «лесного рая», заядлый охотник и мой спутник сегодня на охоте за трофейным козликом. Он посмотрел на егеря: – Вы, Сергей, кажется, попом ездите сегодня, ни разу еще не стрелял по волкам.

– А я их уже выследил, – отозвался егерь. – Скоро их встречу на тропе, – продолжил, – по дороге ходят мимо вольера, но не заходили.

– Вы, пожалуй, правы, Сергей, – сказал директор, – стрелял несколько недель назад по одному, гнался за оленем. Правда, далеко был, смазал. Здоровый волк был, – продолжил он, – когда канаву перескакивал, то растянулся на всю ее ширину.

Я стоял в стороне и молчал. Слушал такой дорогой мне сказ – про охотничьи будни.

– Пора. Вечереет. Поехали, – сказал Михаил.

И мы переехали к еще одной лесной поляне. На краю, у края канавы, заметили козлика. Но зверь заметил и нас. Быстро удрал в лес.

– Не дивись, – повернулся ко мне Михаил, – пешком перекроем ему дорогу, будет перескакивать. Так что, смотрим в оба. – В голосе охотника слышалась дрожь.

Идем, идем к вышке. И правда, в метрах ста возведена егерями лесхоза вышка так вышка.

– Ото же дом цельный, – вырвалось у меня.

Усмехнулся Михаил и сказал:

– Точно, там и диван есть.

«Бэв, бэв, бэв», – раздался крик самца косули. Я слушал этот громкий крик и понимал, что козлик уже напуган, и шансы наши добыть трофей невелики.

– Видите, видите, он стоит за березкой, – шептал Михаил, – правда, выстрела верного не сделать.

Сколько сам не всматривался в стену вечернего леса, козлика так и не увидел. А он и дальше пугал нас своим криком, смещаясь по лесу вдоль дороги, на которой мы стаяли в карауле. «Авось перескочит», – думали мы. И он перескочил. Можно сказать, перелетел дорогу в один прыжок, и был таков.

– Ладно, уходим, – предложил Михаил.

– Хорошо, – согласились мы, и тут же прошли вперед, на опушку леса.

По словам моего коллеги-охотника, там мог быть еще один козлик. Спустились тихие, словно по-осеннему, сумерки, пахло травами, и густой аромат соснового перелеска окружал нас, да последние лучи заката пробивались сквозь стройные ряды деревьев. Мы шли очень острожною. Обычно косуля не может отличить охотника от пней и кустов. Я наблюдал, как Михаил крался к косуле. То он как тень крадется на цыпочках, давая и мне сигнал, когда идти. То ползет как червяк. А то замрет вмиг и стоит как статуя. «Словно глухаря скрадывает», – мелькнула мысль.

Но вечер подкрался незаметно. Уже когда ехали на машине по грунтовой дороге, увидели трех косуль, у самой канавы. До них было рукой подать.

– Тихо, тихо, сейчас стрелять будем, – сказал Михаил Левкович. – А вот посмотришь, косули там и остались.

Все подходим. Карабин есть карабин. В его прицел за метров сто хорошо рассмотрел ближайшего козлика.

– Ну что, стреляй уже, – шепнул мне Михаил.

И я нажал на спуск. Эхо от выстрела раскатом грома пронеслось вдоль леса. Но мне показалось, что промазал.

– Мимо, наверное, промах, – сказал, обращаясь к другу.

– Да нет же, видел, козлик упал, и больше не видать. Идем посмотрим.

Тут и Артём уже возле нас. И наша тройка охотников уже в семерках тихонько подошла к месту. Тут же рядом, за канавой, словно птицы, выскочили еще два козлика и унеслись в лес прочь. Я был огорчен. Но не тут-то было.

Михаил сказал:

– Промаха не было.

И сам, сняв сапоги, перебрался на другую сторону канавы. Мы с Артёмом м подумать не успели. А охотник Михаил уже там. И тут же, за одну секунду, он воскликнул:

– Вот козлик, добыли, поздравляю!

Охотники пожали мне руку. В свою очередь поблагодарил Михаил Левковича, моего друга-охотника, и его помощника Артёма. И дай бог, не последняя!

Охотник Анатолий Андриковец

Охотник Гриб Михаил

Подарок П. М. Машерова

«Подарок Машерова» – так называли родительский дом мои родные. Многие гости, посещая нашу усадьбу, всегда удивленно рассматривают бревна, из которых сложен дом, удивленно спрашивают: «Ого, вот это бревна, и где только такие сосен нашли?» Расскажу, может, кому-то и будет интересно. Это не очень длинная история.

Мой отец потерял своего отца в раннем детстве. И в послевоенные годы, когда сам пришел из армии, мы еще лет пять жили в старом, довоенном доме. Я смутно помню то время. Шок для меня был, когда мама сказала нам:

– Так, сыночки, переезжаем в соседний дом, к дядьке Митяю.

На наши почемучки ответа не было, и мы мигом очутились в тесном и маленьком соседском доме. Началась стройка, на то время и для нас казалось, «огромного дома». Три месяца жили у соседей, в тесноте, но не были обделены их лаской и заботой. Время было голодное. Хрущевский хлеб был нам в радость. А если сахара получали кусочек – неслыханная щедрость. Построили дом быстро. Сложили печь и печку, да к осени вселились.

Дом и сегодня, спустя 60 лет, крепкий. Мама в то время работала главным агрономом колхоза имени 22 съезда КПСС. Отец плотничал. И когда мы подросли, один раз мама посалила нас с братом рядом и рассказала такую историю.

– А знаете, почему у нас дом из таких больших бревен сложен? – спросила она, улыбаясь и гладя по голове моего брата Лёньку. Он был любимчик у мамы. – Раз в наш колхоз приехал один важный дядька…

– А что за такой важный? – как сейчас помню, спросил я.

– Это был Пётр Миронович Машеров, он всей нашей Республики начальник.

– Главнее нашего председателя колхоза, дядьки Семёна? – испуганно спросил Лёнька.

Он крепко схватил маму за руку, я тоже поближе сел. – Это начальник всей нашей Республики, – ответила она нам как можно проще. – Просто очень хороший человек, – продолжила рассказывать нам мама и тихонько смахнула рукой слезу с лица.

Тут и Лёнька разревелся. А я запомнил мамин рассказ, словно вчера было.

– Не плачь, сынок, не бойся, все хорошо, – успокоила мама меньшого. – Так вот, встретили мы этого большого начальника на поле, возле нашей деревни, у пшеничного поля. А пшеничка уродила, а лен, а картошка цвела… – сказала мама.

И, на минуту замолчав, продолжила:

– Идет дядька Пётр Миронович по полю, а за ним все начальники районные да председатель колхоза Семён Семёнович. А за ними следом и я иду. Что-то спрашивает у них, и видно, что не все ответы его устраивают. Вдруг остановился резко, взял колос пшеничный, вытряхнул зерно в руку и сказал громко: «А где агроном колхоза, а, мужики? Тут большая его заслуга, что такой урожай растет». А у меня ноги-то свело, стою на месте и молчу. – Мама опять смахнула слезу с лица. – Вдруг вижу, он наклонился к Семёну, председателю колхоза, и что-то спросил. Потом Машеров быстро повернулся ко мне и громко воскликнул: «А ну-ка, Вера Ивановна, идите к нам». Сыночки, я не шла, а как птица летела, словно какая-то сила меня несла, – задумчиво и тихо сказала наша мама.

Она немного помолчала и сказала:

– Слушайте дальше, мои дорогие. Пётр Миронович обнял меня и сказал: «Расскажите мне, агроном, какая урожайность в колхозе будет в этом году, как живете, все ли хорошо дома?» И все время, что был в колхозе, Пётр Мирович подробным образом расспросил меня про работу. Видно, что был доволен, и на прощание вдруг спросил: «Дом-то председателя колхоза видел, хороший дом, новый…» И внимательно посмотрел мне в лицо.

Мама опять замолчала, подперев лицо рукой. Ее привычка, когда задумывалась.

– «Все хорошо, есть где жить», – ответила начальнику. Машеров внимательно окинул меня взглядом и сказал: «А поехали вместе к вам домой, посмотрим, где живете?» И поехали все, и начальники с района, и председатель, – улыбнулась мама. – Когда он увидел, в каком старом доме живет главный агроном колхоза, сразу помрачнел. Повернулся и быстро вышел из нашего старого дома, очень быстро, потом сказал: «Вы, Вера Ивановна, на несколько минут оставьте нас». И что-то недолго говорил с начальниками района и дядькой Семёном, председателем нашим. А на прощание пожал мне крепко-крепко руку и сказал: «Спасибо, Вера Ивановна, за урожай, молодец, старайтесь, у вас все получится, а дом новый скоро будет». Долго стояла и смотрела вслед делегации и думала: «Все-таки какой простой и хороший человек, в то же время дотошный и грамотный, этот Пётр Мирович Машеров». Утром меня вызвали в район и выделили лес на строительства дома, – закончила рассказ наша мама. – Скажу напоследок, что из всех моих наград, орденов, грамот на всю жизнь для меня это самый дорогой подарок, сыновья, помните, всю жизнь помните мой рассказ.

– А почему из таких больших бревен построен дом? – спросили мы оба, наперебой.

– Забыла сказать-то нам, а, – дернул за рукав куртки маму.

Немного помолчав, она сказала несколько фраз:

– Всем начальникам, я только потом узнала, Машеров сказал так: «Какую сосну срубить в лесу для дома Веры Ивановны укажет ее муж, ту и рубите!» Так и было. Ваш отец Станислав привез из леса самые толстые сосны. Из них и построили дом.

От себя замечу, что урожайность в колхозе на то время: третикалий 78 ц/га, картошка 400 ц/га. То, что я помню. И есть запись в книге писателя Владимира Гавриловича в его книге «На мяжы», в нарысе «Гаспадыня хлебнай ракi».

Охотник Мартинкевич Эдуард

Охотник Мартинкевич Эдуард

Толя-легенда

Два человека зашли в мой кабинет в здании бывшего райкома партии и предложили свои услуги по работе в районном обществе БООР. Я в то время курировал это направление. Про одного мне не хочется писать, все время считал его другом и хорошим охотником. Однако моя рекомендация на назначение его директором районного БООР была моей стратегической ошибкой. Да ладно, что тут вспоминать. Многие из нас теряют друзей на своем пути. Что же делать? Другое дело, Анатолий. Охотовед, кинолог, фартовый охотник. Крепко сложенный мужчина. Мы знали один другого как школьные учителя. И не только. Нечасто, но другой раз вместе охотились. Мой друг Анатолий Кононученко на пороге своего учительства работал директором школы в Борках. Но когда в семейной паре появились дети, одному из семьи пришлось пожертвовать карьерой.

Анатолий – охотник, который связал с охотой всю жизнь, с самого детства. Время, оно течет, не замечая наших надежд всегда оставаться молодыми, крепкими. И рубит нас под дых. Так и Толя, переступив через свои 80 годков, расстался с ружьем. Но не со своими историями о приключениях на охоте. У моего друга есть брат Василий. Про него чуть ниже в моем рассказе. Немного писал о нем в моей книге «Утиные истории». Братья-охотники живут воспоминаниями.

Помню выставку собак.

– Ах, какая лайка! какой экстерьер! – цокал языком Анатолий Васильевич. – А зубки-то, зубки тоже в порядке!

Я держал на поводке западно-сибирскую лайку. Кобель Черныш был в центре внимания охотников. В то время кинолог Анатолий, охотники долго оценивали кобеля. И раз за разом уточняли:

– Ты откуда лайку-то привез-то?

– Уже натаскал, работает по кунице, – дергал меня за рукав друг-охотник Иван Блоцкий.

Я немного тушевался от такого внимания. И Анатолий мне помог.

– Так, разойдись, дайте оценить качества собаки, – гаркнул Толя.

А голос у него о-го-го. Так и отвлек внимание охотников, пристававших с расспросами ко мне, что комары на охоте, как от назойливой мухи.

– Ну-ка, посмотри холку, зубы, – сказал кинолог. И тут сказал: – Всего-то года два будет кобелю. – И повернулся ко мне, уточнил: – Так?

– Да, верно, – ответил ему.

– А брал ли на утку, или куницу, работает ли? – спросил вдруг Николай.

– Так брал, идет ли по зверю и кунице, уток тоже ищет, воды не боится. Надо будет нам развести эту породу в районе, – крутился возле моего пса Анатолий.

Несколько часов этой выставки, а помню всю жизнь! – Где взял?

– Привез щенка от заводчика Смирнова, что живет в Светлогорском районе, – ответил нему.

– Во-о-о как, – сказал Толя протяжно, – так я его знаю, этого заводчика, и довольно хорошо. Он выращивает такую породу лайки, его все охотники знают по выставкам. С России к нему приезжают. Гена, пойдем на минутку, поговорим.

Отошли немного от основной группы охотников, и кинолог Анатолий Васильевич тихо сказал:

– Ты береги пса, чтобы не украли! Разведем породу, знаешь, у меня на примете есть выжловка. Договориться с охотником – моя забота. – Он немного помолчал, глянул на меня сурово и сказал: – Один щенок с помета мой!

Я только посмеялся и кивнул в знак согласия! Эх, когда это было-то, эти воспоминания часто тревожат меня в моих снах. Сегодня обоим братьям за восемьдесят.

– Ты знаешь, сдал свое ружье в разрешительную систему. – Друг мой так повторяет при любой нашей новой встрече.

Видно, что такое решение ему далось с трудом. Я молчу. И слушаю его монолог.

– На охоту не хожу… – Удобно расположившись у меня в кресле, мой приятель тихо рассказывает про свои охотничьи тропы.

Смотрю и думаю: «Да, постарел Толя». Но когда вспоминает, то кажется, передо мной сидит «живая легенда». Этот невысокий, коренастый, с пронзительным взглядом, охотник, мой друг, по сей день законодатель в развитии охотничьего дела в районе. Наставником целой плеяды молодых охотников. Послушал его истории, спросил:

– Анатолий, оцени моего гончака Гобоя. Ты же специалист-кинолог. Надеюсь, что навык не пропал, ты же большой знаток и гончих.

– Так пойдем, почему же нет – глянем! Замечу, однако, тебе, – сказал он, – эту породу давно у нас в стране не разводили.

– Да, Толя, точно. Но ты же помнишь. Раньше у Ивана с деревни Бережцы был такой гончак, – ответил я. – И от его собак был у нас с братом пес Барс, – вспомнил сам выжлеца.

Мы долго наблюдали за псом, который носился по двору, радуясь свободе.

– Голос, голос!

Провоцировал пса, сделал маленькую пробежку с привязанной шкурой зайца по саду. Несколько раз выжлец дал голос, от досады, что не может схватить шкуру зайца.

Анатолий сказал:

– Работать будет, старательный гончак, а голос-то какой, а! Голос – это же что контрабас. Жаль, на испытаниях не бываю, в поле пса послушать бы на гону. Где все делось, почему в районе не проводятся выставки собак, почему нет организации охотничьих соревнований, по стрельбе по тарелочкам и на траншейном стенде, а? Ты мне скажи.

Какая-то тоска, боль в глазах старого охотника мне рвала сердце.

– Понял! – трудно ему ответить.

Мои беседы с государственными людьми, в руках которых решение по возрождению районного БООР, так и не привели к результату.

– Эх, Толя, – сказал другу, – вижу, что им нет дела до создания БООР в районе. Только и смотрят, чтобы хапнуть себе в аренду побольше охотничьих угодий да возить иностранцев.

– Эх, беда-то, беда, – сказал старый охотник, – а где дедам охотиться, которым по шестьдесят, семьдесят годков? Они только и живут охотой да общением с природой! Да, Гена, рано ты ушел с Белого дома, – сетует Анатолий, – ты точно этого беспредела не допустил бы.

Я молчу. Мне не хочется ворошить эту тему. Перевожу разговор на другую тему:

– Толя, у меня есть домашнее вино виноградное, – предлагаю другу. – Пойдем на кухню.

Прошу жену:

– Мария, накрой нам стол.

– Я-то уже не употребляю, – сказал Толя, – но домашнего вина, пожалуй, бокальчик выпью!

Мы молчим, поглядываем друг на друга, и тут Анатолий сказал:

– А вот ты не знаешь, что на этом месте, где стоит твой дом, мы с братом гоняли зайцев-русаков. – И продолжил: – А где сейчас ПМК, был лес. Вечером мы там тушу коня положили и три ночи сидели в карауле. Так вот, волк пришел только на третью ночь, в во втором часу ночи, мы стреляли с братом по нему четыре раза. Ох, и крепко ранили, скажу тебе. Но только поутру нашли в ста метрах от туши коня в лесу. Но моя любимая охота была, ты не знаешь, это охота на куницу. Конечно, вместе мы мало охотились.

– Да ну, Анатолий, – на миг перебил друга, – а помнишь, как мы охотились вместе возле местечка Ненадовка, возле моей родной деревни?

– Да, так было! – Охотник кивнул в подтверждение своих слов. – Взял куницу, конечно, случайно.

Увидел следы зверька и проследил, а она, куница, залезла в открытый улей. Царапнул колом по дереву, куница тотчас выглянула с улья, и была чисто бита. Мне даже не пришлось лезть за зверьком. Сама свалилась мне под ноги.

– А как ты подвыл волка на Бору, помнишь, а? Ждали, ждали, а он так и не вышел. А когда сели на мотоцикл, то ты ехал в коляске. Блеснул фарой, а волк-то стоит, от нас метров сорок. И как гнали волчару по полю, чуть с мотоцикла не свалились. Поле-то было запахано трактором. Ты перед кустами ранил «санитара», я потом нашел. На следующий день. Недалеко в болоте. А на кабана, а на косулю. А, Толя! – не мог остановиться в своих воспоминаниях. – А на лося, на кабана, помнишь? – погрузился я в воспоминания.

Мы немного помолчали.

– Ну как, Анатолий, вспомнил? – спрашиваю старого охотника.

– Слушаю тебя, дружище, аж мотор у меня забарахлил, – ответит охотник.

Минут пять мы сидели вместе и молчали. Каждый гонял мысли в голове, вспоминая былые годы и охотничьи тропы.

– Станиславович, давай еще по одной пропустим, – предложил мне мой друг.

– Хороший ты охотник, егерь, кинолог, Толя, – похвалил друга.

Он оглядел меня, вроде мысленно сравнивая меня с собой, и сказал:

– Самые важные охоты для меня – это не лось, не кабан и даже не волк. – Он хитро прищурился и сказал: – Увлекательней охоты на куницу, у меня другой не было. Так слушай и не перебивай. Не люблю, когда с мысли сбивают. Самое главное для охоты на куницу – это свежея пороша, все старые следы засыпаны и останутся только ночные на броды зверька, – продолжал свой рассказ старый охотник. – Ты же помнишь, как в наши молодые годы был в цене мех куницы?

– Да, конечно, она же прямая родственница сибирского соболя, так, Толя.

– С рук вырывали!

Он так произнес эту фразу, что и сегодня, вспоминая нашу встречу, слышу ее интонацию и сравнить не могу ни с чем, разве что с выдохом буйного ветра в высоком лесу.

– Конечно, добыть ее совсем не просто. Да и добывал я эту хитрую бестию: в дуплах, в беличьих гнездах, выкуривал из-под корней дерева. Со временем научился ее преследовать как по следам на земле, так и по остаткам кори. Ну, ты понимаешь, о чем говорю-то. – На секунду охотник прервал свой монолог, обращаясь ко мне: – Да, Толя, зверек следы прячет по верхушкам деревьев. От верно заметил. Правильно. Куница передвигается часто по вершинам деревьев. Вот был один случай, на охоте. – Он опять замолчал на минуту и продолжил: – Эту охоту запомнил на всю жизнь. Тогда взял крупного «кота» куницы, – сказал Толя. – А дело-то было уже в конце января, до закрытия охоты оставалось два дня. А тут с вечера пошел снег. А к часам двум ночи прекратился. Мы, охотники, любим такую погоду: «Легла мертвая пороша». Я взял лайку и пошел пешком к деревне Черетянка. Не раз в лесу, вокруг деревни, добывал куниц. Так слушай дальше. Иду по дороге, прочищенной бульдозером, к озеру, что в лесу. Ну, ты знаешь. И вдруг вижу след крупной куницы. А вокруг даже следов зайца не было. Только хитрые лисы крутились возле деревни в поисках домашней живности. «Моя будешь», – подумал я, – продолжил свой рассказ Анатолий и рассмеялся. – Иду по следу, а лайка тоже след оседлала и понеслась в лес. Потом вижу, выскочила выжловка на дорогу и заметалась, скололась. Подхожу, а куница с ближней елки, что стояла у самой дороги, сделала свой коронный прыжок прямо на накатанную тракторами колею и понеслась по дороге. «Эх, меня не проведешь, найду», – подумал про себя. Шел и внимательно осматривался по бокам. Ждал, что вот-вот в лес помчится зверек. Но нет! Куница шла по дороге, временами топталась у снежных завалов, которые бульдозер сделал, разгребая низины, и неслась все дальше по дороге. Так по следу прошел шесть километров и вышел к озеру. Куница обследовала домик, который стоял на краю озера, и понеслась через лед, на другой берег озера, к высокому лесу, что дремал в снежной перине на западе. Лайка взяла след, на миг застыла и понеслась по льду озера. Я немного замешкался. Вдруг вижу, что вдали лайка несется назад, за метров триста к высоким завалам льда и сломленного ветром камыша. Я подумал: «Настоящие торосы, как на море». Быстренько подбежал к этому месту. Тут выжловка дала голос звонкий и азартный голос. Собака аж пищала и лезла в глыбы льда. «От хитрунья, это же надо так затаиться, и не подобраться», – подумал я. Куница здесь выбрала себе дневку. Но как выжловка ни старалась, куница не выходила из укрытия. Я достал топор с рюкзака и, держа в левой руке ружье, готовое к выстрелу, стал обухом стучать по ледяным глыбам. Долго я стучал, разбивая лед…

На миг старый охотник замолчал, обращаясь ко мне, сказал:

– Какая хитрая бестия, а! Так слушай дальше. Вдруг Забава залаяла азартнее. Лапами драла и грызла лед, все глубже проникала вовнутрь. В лед со смятой кучей камыша. Тут я грохнул топором. Потом еще раз. Представь себе, даже про ружье забыл, в азарт вошел. От ударов топором по льду гудело все озеро, и звонкие удары летели к лесу и затихали вдали. Вдруг со стороны концевого следа вылетает большая пушистая и юркая куница. Лайка чуть-чуть не схватила ее зубами, но зверек увернулся. Куница и в трех метрах от суки, понеслись по льду. Я понимал, что секунда – и выжловка поймает куницу. Но вышло совсем по-другому. Пушистый зверек куница резко сменила направление бега. Несется мимо меня.

– Далеко стрелял-то, Толя? – спросил я.

– Да не! – Охотник вскочил со стула и, как бы вспоминая тот миг, вскинул обе руки в порыве восторга от яркого воспоминания этого момента охоты. – А знаешь, чего сменила направление бега?

Толя словно ожил, словно стряхнул с себя прожитые годы и вернулся туда, на озеро. И я видел и рад был за друга.

И словно выкрикнул:

– В метрах двадцати росла высокая ель с огромной кроной! Ха, – улыбнулся охотник, – не пропустил куницу, попала под мой выстрел. Через минуту я держал красивую пушистую лесную куницу в руках, гладил ее мех и испытывал дикий восторг от такого чудесного дня и добытого зверька. Забава крутилась рядом. Посмотрел на часы. Время перевалило за обед, и тихо пошел сразу небольшой, а потом повалил большими лохматыми хлопьями снег. Через два часа я уже был дома, – закончил свою историю охоты на куницу.

– Вот как бывает, а ну-ка, давай, Анатолий, – поднял стакан виноградного вина, – выпьем за такую замечательную историю, думаю, она найдет место в моих рассказах, – сказал я.

И мы немного пригубили замечательного домашнего красного виноградного вина. Раздумываю о жизненном пути Анатолия, и у меня двоякое чувство. Любуюсь этим человеком, уверенным в себе, и досадую, что ранее очень мало охотились вместе.

Когда была издана книга «Утиные истории», с превеликой радостью подарил ее Толе. Встречали меня на лавочке под домом два брата, Толя и Вася.

– В гости пришел, – произнес я.

Как же не упустить такой шанс. Да и знал, что братьев не так легко расшевелить на воспоминания. И начал разговор банально просто:

– Мужики, просил фото старых охот найти.

И тут Толя, обращаясь к брату Василию, спросил:

– Принес ли фото, мой брат?

– Да нет, – ответил тот.

– Э-эх, – вздохнул Толя. – Я же просил тебя.

– Не принес, но нашел, – улыбнулся охотник в ответ и сказал: – Завтра непременно принесу.

Мы все тут же рассмеялись. Обстановка складывалась хорошая.

– Ходил ли, Станиславович, на охоту? – спросил меня Толя.

– Да, был, взяли сеголетка, косулю добыли. Два дня не в зачет жизни пошли, азарт, адреналин, сам стрелял с ружья марки Беррета, это мое новое ружье, – уточнил я, кинул взгляд на охотников, кои внимательно меня слушали. – Да и рябчиков два видел. Да не стрелял, загон шел.

– Так, так, – сказал Василий, младший брат Анатолия, – в загоне нельзя, а то и по шее можно получить от загонщиков. Прости, – неожиданно произнес охотник. – Всего два рябчика! – Помолчал. И опять: – Хм… два рябчика ты видел. Всего-то.

Старый охотник помолчал на минуту и сказал:

– Помнишь, Василий, – обращаясь к брату, он аж привстал со скамьи, на которой примостился с котом на руках, – в Ацкованом-то, сколько их мы слышали и видели.

– А где это? – уточнил я.

– Так это в Туровском лесе. Ну, переезжаешь дамбу, там сейчас шлагбаум стоит, правда, и сразу это место, где мы с братом слушали их пересвисты, – тут же уточнил Вася.

– Фью, фью, – просвистел Толя.

И мы дружно засмеялись опять.

– А была пасмурная погода. Облака чуть что не падали на землю, – сказал Василий.

– Тепло было, – поддержал разговор брата Толя. – А они свищут, свищут. Мы как вкопанные застыли. Душа рвалась нараспашку. Мы ружья даже не заряжали. Мы стоим и слушаем, Мы не побежали: «ни чего, ни якого». – Так Толя выразился. Дословно. – Вот это были охотники.