Текст книги "Охота на Белорусском Полесье"

Все мы были детьми

Сегодня, уже мужчина в возрасте, вспоминая некоторые моменты наших детских шалостей, понимаю, что они были совсем не детскими. Ходили мы в то далекое время без айфонов по краю бритвы и отцовского ремня.

Старое бельгийское ружье в основном вытаскивал с места хранения, в шкафу, мой меньший брат Лёня. У нас не сохранились фото ружья с тех далеких лет нашего детства. Работал только один ствол. Но это не мешало пацанам чувствовать себя такими крутыми перцами и носить тайну в себе, не рассказывая даже сверстникам.

– Пойдем под Березу, там кабаны ходят, – уговаривал семилетний Вова Лёньку, – я знаю, где они купаются в болотной грязи.

Брат уже учился в то время в четвертом классе школы. Можно сказать, был признанным вожаком, особенно к нему тянулись ребята помладше.

– Да, так в чем проблема, давай сходим, – поддержал он Вову, – возьмем Толю, Стася Деренговского, да еще одного Толю, пойдет с нами. Надо проверить ружье, а то и другой ствол что-то осечки дает. Нарежу с резины петли и под курок вставлю, чтобы усилить удар по «капсулю», – сказал Лёня пацану. – А так, завтра поутру собираемся у моста через реку и пойдем. Только батькам ни-ни! – строго наказал он ребятам-школярам.

Так и поступили. У всех горели глаза от будущего подвига. Ага, это тебе не шутка – добыть дикого кабана. Лёня шел впереди (сам малой пацан), с ружьем, за ним все хвостиком. У малолетней ребятни ружье в руках Лёни вызывало дикий восторг.

Недавно совсем мне про эти шалости рассказал мой свояк Вова Рай. Ему под пятьдесят. Но он так и не смог выкинуть из памяти картины детства.

– Так вот, слушай, Гена, и в книжке напиши. Идем всей честной компанией, подходим к лозе. А среди нее ванны, где дикие кабаны прятались на дневку… Станислав Деренговский, он одноклассник Лёньки, был постарше всех. Ему дали дубину, вырезанную из березы, и отправили в загон. Представьте себе, охотники, десятилетнего пацана с дубиной в загоне на кабанов! Тот немного покрутился на месте, боязно все-таки, но под взглядами меньших ребят все-таки полез в лозу. Остальные – у кого топор, стибрили у батьки, у кого тоже дубина – все окружили лозу. Им Лёнька дал задание – тихонько постукивать, чтобы кабаны не прорвались, а сам стал на тропе, на следах кабанов. «Ух-ух», – отозвалась свинья, и все стадо подсвинков рвануло наутек в сторону леса. «О-го-го, держи их! Держи, кабаны!» – заорал не своим голосом Стась, и малолетки застучали по деревьям, пугая кабанов, чтобы не пошли в их сторону. Все ждали выстрела. Но его так и не было. Когда все вышли к главному семилетнему охотнику Лёньке, тот сидел белее снега и только шептал: «Чуть не снесли меня, в пяти метрах бежали, пять раз спускал курок, одни осечки!» И, чуть не плача сам от такой несправедливости, он сказал: «Все, пацаны, идем домой, скоро батя придет с работы, надо ружье на место положить. И днем занесу дядьке Ивану, чтобы он построил спуск». Ребята молча потянулись вдоль старицы к мосту. И тут, на нашу беду, из березовой рощи выскочила дворняга и давай на нас лаять. Я и сказал: «Лёня, давай ее напугаем, а заодно еще пару раз «кляпнем» курком». – «А давай попробуем», – согласился Лёня. Он прижался к стволу березы и четыре раз спускал курок. Но выстрела не было. Он еще больше расстроился, но ребятам и мне ружье не дал. А мы так просили выстрелить. «Малые еще, подрастите, вот перейдете в четвертый класс, точно дам всем выстрелить», – пообещал нам свояк. Хотел уже иди, но дворняга так назойливо кидалась, что Лёня развернулся и нажал на курок, целясь вверх ствола березы. Бах – ударил сильный выстрел. И на миг стрелок скрылся в облаке дымного пороха. Все ребята испытали шок, лично я бросился к Лёне. Он уже открывал ружье, выбросил гильзу и сказал: «Вова, немного лишнего мы пороху насыпали, отдача сильная». А куда-то пес делся. Собаки не было и в помине. Тут раздался истошный крик мужика с лозы. «Куда стреляешь, сейчас милицию вызову!» – вопил он нам, уже вдогонку. Но мы неслись так, что опомнились только у деревни. «Никому ни слова!» – припугнул нас стрелок.

И было бы все хорошо, если бы мужик, который рубал дрова, не зашел в контору колхоза и не рассказал всем, в том числе нашему отцу, про выстрел. Вечером батя достал ружье, нюхнул стволы в ружье пороховую гарь, и уже в который раз Лёнька ночевал на сеновале. А утром ружья уже в шкафу не было! Конечно, мы его потом нашли. И еще шесть годов стреляли по очереди зайцев, диких уток, а стали постарше, то и кабаны и лоси становились нашей добычей. А мы стали уверены в своих силах. И когда батя где-то спрятал или, по его легенде, утопил в болоте бельгийский Зауер, три кольца – наследство деда по линии мамы, то мы упросили его купить ружье ИЖ-58. И вступили в общество охотников.

Не могу не поделиться еще одной выходкой, уже молодых и уверенных в себе свояков.

Очень часто мы ходили на речку, да и на охоту, по дороге мимо дома Лёни Рай, бригадира тракторной бригады колхоза. Его дом стоял, да стоит и сейчас, на самом краю деревни. Нам приходилось каждый раз отбиваться от его злобного пса, который бегал по натянутой проволоке через всю дорогу. Его злобный лай доставал нас и на мосту через реку, когда вечером мы шли в засаду – на кабанов, которые ночью ходили жировать на кукурузное поле.

– Что с ним делать? Достал уже этот пес, – как-то сказал Володя Рай, Семёнович, батя его был председателем местного колхоза.

Володя Рай, Валентинович, его отец был председателем охотничьего коллектива, опять вспомнил один забавный случай про это пса.

– Так расскажи, – попросил его.

– Ладно, слушай! «Дядька Лёня, урезонили бы своего пса, проходу не дает», – не раз мы уговаривали хозяина собаки. В ответ слышали: «Это моя территория, пусть бегает, по тропинке ходите на речку». Но дело-то было не в речке. Лай пса мешал нам охотиться. Он как заводной выслеживал наш проход и бухал, и бухал, пока мы не вернемся. Как-то сижу у кромки кукурузы, уже довольно темно, кабаны уже на поле, караулю их и вижу в темноте, какая-то большая собака по дороге из леса бежит, – рассказал мне Вова. – Присмотрелся я – ба, да это же волк шпарит к деревне! И тут я придумал, как урезонить пса, который нам проходу не давал. Вдарил с картечи по волку, вижу, что ранил, но тот вскочил в кусты. Пришел на выстрел Лёня – брат: «Ты по чем стрелял? По кабанам? Промазал, а, всю охоту испортил, идем уже поспим на берегу речки и вернемся за два часа до рассвета на поле». – «Стой, Лёня, не горячись, по волку стрелял», – сказал я. «И где он? – улыбнулся он. – Что-то не вижу твой трофей». – «Добра, давай утром посмотрим, если рана крепкая, далеко не уйдет, а вот печень нам его может и пригодиться». – «Да?» – «Ну, Семёнович предложил собаке печенку волчью подкинуть, он больше лаять точно не будет». – «Знаю, – сказал Лёня, – мы вместе уже давно задумали, как этого пса урезонить. От придумали так придумали». – «Ахинея какая-то», – тихо шепнул я брату на ухо. И мы тихо зашагали по влажной траве, сбивая росу к реке. Но он молчал. Проснулся я оттого, что кто-то потянул меня за руку: «Пора, Вова, скоро кабаны в лес будут уходить. Сядем по-другому, ты опять у дороги, а я от леса, на их тропе. Когда наступит рассвет, пойдем волка поищем, не против, а?» И, не дождавшись моего ответа, толкнул мягко рукой в спину: «Иди и не зевай, а то лицензия пропадет». Через минут двадцать, в стороне, куда ушел Лёня, ударил один и через минут пять второй выстрел. Скоро свояк вышел на дорогу и положил подсвинка на траву. «Показался больше в темноте», – сказал он. Я посмотрел и ответил ему: «Что ты еще желаешь? Под кило сто будет». – «Хотя, да, согласен, – ответил Лёня. – Ладно, идем домой». – «А волк? – напомнил я. – Когда поищем?» – «Так ты с Семёновичем завтра на мотоцикле и прикатите. Да и сами знаете, что нужно делать». На том и порешали! Утром мы были у места, где я стрелял по волку. Погода испортилась, шел мелкий дождь. Мы стояли на дороге, и никто из нас не хотел идти в намокшие кусты и траву. Вдруг я увидел кровь на траве. «Все-таки попал я по волку! Вон на траве сколько крови, даже дождь не смыл». Мы подошли к самому краю дороги и за кустом увидели лежащего волка. «Ого, так ты почти весь заряд картечи всадил «санитару» в бок!» – сказал Семёнович. И я, еще пацан, испытал какое-то странное чувство. «Это же надо, – сказал батька мне дома, – волка добыть, да какие же твои годы! Это трудная задача, Вова, вырастет с тебя охотник». А дальше события развивались так: шкуру волка я забрал себе, а печень принесли к дому бригадира, где на нас опять залаял его пес, – рассмеялся мой свояк. – Уже сейчас смех берет, после того как мы шкоду сделали с Семёновичем. «Кидай, Вова, псу к будке, больше он на нас лаять не будет, это точно знаю, дед меня научил, – сказал Семёнович, мой сосед. – Что же ты, дрейфишь?» – подначивал он меня. Но я выдержал и сказал: «Лучше ты сам». Тот взял волчью печень и швырнул к будке собаки. Но не рассчитал. И попал прямо в будку, вовнутрь! Прошло четыре дня. Мы шли на реку, и пес на нас больше не лаял. Как-то бригадир нас остановил и сказал: «Пес из будки уже четыре дня не выходит». – «Да заболел, дядька», – прикинулись мы незнайками. Мы молчали, но как только отошли немного, то ржали до самой реки. Ага, из будки не выходит, и через неделю пес, только увидев, что мы идем, забивался в будку и забывал, что нужно лаять. Лёнька в четвертом классе сидел на последней парте. Самый высокий парень в классе. Анна Петровна, учительница начальных классов в школе, и моя мама, – начал вспоминать Володя, – разрешала мне, пятилетнему пацану, садиться к твоему брату за парту. Как-то раз сидим вместе на уроке, а он и шепнул мне: «Вова, смотри, все девчата сняли туфли и ноги поставили на подножку парты. Видишь, Люда сидит ближе к нам, так ты ее туфли тихонько уведи и мне принеси». Я кивнул и, пригнувшись, достал незаметно туфли и отдал своему троюродному брату. А он спрятал в парту. Закончился урок, и Люда начала шуметь: «Анна Петровна, у меня туфли пропали!» Моя мама ничего не сказала, посмотрела на нас с Лёнькой, а мы головы, что страусы в песок, к партам опустили и молчим. «Ой-ой, мама, больно!»– закричал я, мои уши так горели, что холодной водой остужал из ведра. А Лёнька достал туфли из парты и отдал учительнице. «Ах ты, родственничек, так это ты моего сына Вову подучил, а!» И получил Лёнька, удирая с класса, доброго тумака. Ох и обиделся я на брата, стоял за углом школы и потирал то одно, то второе ухо. «Иди, Вова, ко мне, – позвал Лёнька, – не обижайся, на, возьми». И дал мне пригоршню гильз из малокалиберных патронов и три коробки спичек. «Когда стемнеет, так ты надери в гильзы серки, зажми крепко тисками и положи в вату на столбах по всей улице. Все будут идти после кино, попугаем девчат». А у меня в то время был ватник с дыркой, выдирал немного ваты, клал туда патрон и запаливал, а сам шел к другому столбу. Но фильм шел долго, было две серии, а вот из магазина в темноте шли доярки. Взрывы звучали равномерно по всей деревне. Но никто не узнал, кто это сделал. Только мама посмотрела на меня и сказала: «Точно это твоя и Лёньки работа». Не признался я. И скоро у нас начались новые приключения. Мы купались и принимали ванны горячего песка. Июльское солнце так нагревало пляж, что, выйдя из воды босиком, старались быстро перебежать открытое место и прятались от летнего зноя в тени старых ветел. «Что-то скучно, – сказал Лёнька. – Надоело лежать». И вдруг он замолчал. «Пацаны, а у обрыва, у гнезд ласточек, у высокого берега, за шлюзом, маленькие и юркие береговушки». – Так мы звали ласточек. – «Они какой-то базар устроили». – «Точно, что-то происходит у обрыва с гнездами», – сказал Валик Левковец. Легкие на ноги, мы вскочили и, вытянув головы, во все глаза пытались увидеть нарушителя спокойствия ласточек. «Нету никого у берега, ни человека, ни хищной птицы, ни собаки», – воскликнул я. Отчаянный щебет ласточек все усиливался. «Тревога, пацаны, давайте сбегаем и посмотрим, не могут так береговушки метаться!» – «Может, птенец выпал?» – вставил три слова в разговор Ян Дубина с Острова, так местные кличут земляков, живущих на окраине деревни Хочень. А ласточек все становилась больше. Казалось, что они слетелись со всей реки. Словно какой-то сетью они заплели весь обрыв. Мы мчались к месту базара со всех ног, ласточек мы никогда не трогали. Часто любовались, как птицы летали, ловили над самой водой реки насекомых. Даже научились погоду по их поведению подсматривать. Ласточки в гнезда – беги домой, скоро будет дождь. Кто же так ласточек потревожил? «Лёнька, Лёнька, от зараза, это же змея, она извивается и лезет в гнездо!» – «Тихо, пацаны, мы поможем ласточкам, скинем змею в воду. Вова, вот тебе ножик, срезай тонкий ствол с орешника… Ай, ладно, я сам». Брат увидел мою неуверенность и быстро срезал с центра куста орешника тонкий прут, из таких мы делали удочки. «В гнездо ласточки скоро залезет!» – закричал Ян. Он, свесив голову с обрыва, смотрел вниз. А ласточки метались над нами, буквально между нами летали, лавируя в полете. «Быстрее, быстрее, сбрось змею!» – уже кричал Ян. А та извивалась как спиралька, серое тело змеи под натиском ласточек как бы замерло на склоне обрыва. «От зараза, – сказал Коля, – затаилась». Наконец брат сказал: «Держите меня за ноги, чтобы не сорвался, а я попытаюсь дотянуться до змеи». Не прошло и минуты, как серая лента змеи полетела в воду. И все храбрые ласточки начали летать над водой, и все пытались ее клюнуть. Мы смотрели, как удирала змея в Луку, на южный берег реки, как вдруг над самым глубоким местом у старого шлюза раздался всплеск крупной рыбы. «Сом схватил, – сказал Лёнька нам. – Не смейте в это место заплывать, там много упавших деревьев, и глубина метров семь будет. Я нырял, дна так и не достал», – предупредил нас Лёнька. А мы всегда слушались нашего друга, старшего из нас.

Володя замолчал и вдруг спросил меня:

– А про журавля ты помнишь?

– Журавль, которого мы подобрали на поле? – уточнил Лёня. – Конечно, помню, он еще клюнул меня в руку.

Не случайно эта птица попала к моему брату, так как он всю жизнь мечтал и искал даму своего сердца, у которой могли быть такие прекрасные человеческие качества, как преданность и верность. Но встречал на пути только предательство! Извините меня за эту ремарку, но не могу пропустить эту мою боль за покойного брата. – Помню, Володя, а как же, такое не забывается, хотя и сколько нам было в то время?

– Да мне-то семь лет, а ты уже с Лёнькой был постарше, – сказал мой свояк.

В канаве, в которой мы нашли эту прекрасную птицу с перебитым выстрелом браконьера крылом, грязного, но все-таки еще воинственного журавля. И Стась-ветеринар привел крыло птицы в порядок. Батя нам с братом не возражал, и целую зиму до весны журавль жил в сарае, у сеновала. Вышагивал важным шагом журавля, разгонял всех курей, и бабушка загоняла его в сарай. А батя наш часто говорил: «Журавль, а как генерал вышагивает, важно!» И сегодня во сне и наяву, я вижу стаи журавлей и думаю: «А ведь и у меня еще остались преданные и верные друзья». И многие из нас, как журавли, хранят верность своей супруге на протяжении всей жизни. Мы выходили журавля.

– И ты же помнишь, Володя, – сказал я, сидя за чашкой чая, – как по весне, когда с болота над деревней летела стая журавлей, то и наш Васька, как мы звали птицу, встрепенулся, поднялся в голубое, чистое небо, покружил немного и улетел в сторону поля, где курлыкали журавли. И больше мы его не видели.

У деда Люшика в сарае висело старое ружье. Он редко стрелял. А ружье было 1936 года, одностволка. Володя мне рассказал:

– Как-то мы с его внуком Толиком забрались в сарай и обнаружили ружье. Найти такому подарку судьбы применение – за нами не заржавеет. В болото Мужиковое, так назвали его местные. Там плавали утки. «Айда, Толя, уток постреляем», – подговаривал я друга. «Так, патронов нет, не знаю, где дед прячет». – «Ничего, зато я знаю, где патроны у бати лежат», – сказал я. Так и сделали. Мы залезали в самый густой куст лозы и ждали, когда на воду маленького озерца выплывут кряквы. Стреляли по очереди. Толя сказал: «Володя, какие-то утки большие, ну точно как у моей мамы». – «Да, ладно тебе, прячутся в траве, значит, дикие», – все сомнения друга развеял. И, когда на озеро с травы выплыли восемь уток, тишину болота нарушил выстрел из ружья. Рассеялся дым от выстрела, и на озере остались четыре утки. Подвернули брюки, забрали добытую дичь. «А теперь стреляю я», – сказал я. Мы долго сидели у чистой воды, но утки все попрятались в траву и не выплывали на озеро. «Толя, так иди их попугай». И друг обошел болото, зашел в траву, где прятались утки. Табунок серых уток только выплыл на чистую воду, юный охотник нажал на курок, раздался выстрел. Еще три утки остались на воде. Остальные опять спрятались в траву. «Толя, а почему утки не улетают, а?» – спросил я у друга, но тот только плечами пожал. И только, когда ребята собрали всех уток, то заметили, что у некоторых на шее были белые пятна краски, у других синие, и еще черные. «Так это же мы тетки Мани и Гали, дядьки Бронько постреляли уток! Так это домашние! – растерялся Толя. – Ой и будет нам!» – «Видишь, дуб на поле, идем к нему, разложим огонь, отрежем лапы уток, ощиплем – и на костер», – сказал я. – Потом домой отнесем». Так и сделали. Ружье на место отнесли. А когда в конце лета пошли тетушки загонять своих подросших утят, то рассказывали в деревне: «Ой, соседка, поводился коршун или лисы, многие уток недосчитались». После такой охоты мы больше домашних уток не стреляли.

Пятеро молодых охотников шли на охоту. С ними был старший, их учитель охоте, Валентин Петрович. Шутник, какого еще поискать нужно. У самой реки их догнал земляк из деревни, Стась Мартиновский.

– Эй, ребята, и я пойду в лес, – сказал он.

Тут Петрович повернулся к нему и сказал:

– Лёня, так идем, а пилу что, не брал?

– Это зачем мне пилу брать? – растерялся Стась.

– Так ты же и сам знаешь, – продолжал настаивать Петрович. – Бери пилу и догоняй нас, на мосту подождем.

Дядька Валик прикрыл рукой лицо, отвернулся от земляка, и было видно, что он вот-вот расхохочется. И не удержался, сказал:

– Будем сосну срезать!

Хохотали все! И мы тоже, так как все назубок знали историю про Стася Мартиновского. А было так! При охоте на лося сохатый бежал мимо Станислава в пяти метрах. А он спрятался за сосну. И когда охотники разобрались в следах пробегающего лося в пяти метрах от стрелка, то охотник получил добрый нагоняй. На вопрос: «Ты, что это не стрелял?» – он ответил: «Так сосна помешала, я на один бок, а лось на другой». Без задней мысли рассказал это охотникам не очень сведущий в охоте на лося Стась. Долго его не брали на охоту. И когда просился опять, то ему отвечали: «А пила твоя где?»

Мы все были детьми, и наши шалости, детские поступки, не совсем, на взгляд взрослых, правильные, помогли нам вырасти охотниками, а не стоять у магазина с бутылкой вермута.

Дарья Рай и белорусский гончак Гобой

Гобой

Зимним серым днем двухлетний белорусский гончак Гобой нашел на заснеженном поле сжатой люцерны следы русака и поднял зайца с лежки. Я стоял на краю поля, и мне было хорошо видно, как гончак нашел след и, ловя ветер, помакнул по следу. Вдруг резко скололся. На миг растерянно заметался, потом вновь понесся назад к краю поля, в канаву, выскочил с нее и опять помакнул след на поле. Вот пес слез со следа, поднял голову, сделал несколько прыжков вперед, наткнулся на скидку и, пригнув голову к замершей пашне, потянул по следу к одиноко стоявшему кустику в долинке. Это были концевые следы. Заяц выскочил из-под самого носа пса, так как лежал крепко по сырой погоде и замешкался. А Гобой от удивления сразу встал, а потом залился, захлебываясь: «Гав-гав-гав», да так азартно, что заяц еще больше дал ходу. Оба они: собака и заяц – скрылись с моих глаз.

Ждал выжлеца очень долго. А его все нет. Беспокоюсь, пес-то еще в этих местах не затерялся бы. Сначала хотел пойти по следу, но авось закрутит косого на круг. Но нет! Пока искать. Солнце только на минуту вышло из-за серых облаков. Его луч заскользил по полям, деревьям, вконец растоптал туман, который еще маскировался по низам и болотам. И опять спряталось в небе. Луч света дал мне силу и надежду. Я быстрым шагом потянулся к месту, где пес затих, скололся. Это место мне было очень хорошо знакомо. Высокий камыш, лисьи норы, густая широкая лоза, кустарник и топкое болото. Бельков, сколько связано с этим местом воспоминаний: «Вот лиса выскочила мне прямо в ноги, через несколько минут здоровый лисовин из-под гона прорывался за ней следом, уходя от паратых и вязких собак. Нарвался на мой удачный выстрел. За пять минут две лисы. А засиди на мышкующую рыжуху, а сколько зайцев набежали мне на удачный выстрел». Но ладно, куда же собака делась? А русак-то накрутил, ой и накрутил кругов, а вот и сдвойка. Треснул камыш, я повернулся и увидел Гобоя. Пес в растерянности разбирал следы. «Эх, дружок, никак тебе не понять, куда зайчик-то спрыгнул, а, нужно помочь», – подумал я. И тут же увидел концевой след зайца. Хитрый зайчишка в один прыжок перемахнул канаву с водой в метров пять и был таков.

Пошел внагонку сам, стараясь особо не шуметь, и смотрел в оба. Так как знал, что русак лежит недалеко. Надо же привить собаке навык не бросать след. Шел и ворчал:

– Гобой скололся, так ищи, вместо тебя, зайца сам искать должен!

И сам себе ответил:

– А как же, ты же его хозяин и не только, это же твой друг.

Пес шел за мной, порой тыча мордой в сапоги. Перешли широкую лозу. Я взял гончака на поводок. Впереди мостик. А на мостике след концевой, только одна ямочка.

Заяц все четыре лапы вместе сдвинул и получилась небольшая ямочка. Словно он тут и не ходил. А просто птица приземлилась. Авось, какая-то куропатка. От и хитрец! Как только выжлец нюхнул след, то рванул поводок, что чуть меня с ног не сбил. «Ай-ай», – заголосил высоким голосом по свежему следу, закручивая зайца на круг по кочкарнику, и без умолку запел свою гонную песню. Он вломился в лозовые кусты, росшие по берегу канавы, и русачок вывалил прямо ко мне под ноги.

– Милости просим, – пошутил я. И сбил красавца-русака одним выстрелом.

А вот и Гобой принесся, схватил русака за шею, встряхнул и бросил.

– Бери, хватай его, косого, твой, смелее! – подбадривал пса. – Добыли, достал, загнал, – поглаживая и успокаивая выжлеца, рассуждал я вслух. Словно он меня понимал. – Ну и что, что немного скололся со следа… молодой еще пес, научишься всем хитростям косого. Хороший пес, – хвалил друга, душа пела от счастья, пес-то погнал.

Гобой вытянул мордочку и не мигая уставился на меня.

– Погоди немножко. Пазанок твой.

Пес налету схватил заработанную «премию». Я подумал в этот миг о притче, ходившей среди охотников: «Как люди добреют на природе».

– Умница пес. А легкий! А ловкий!

И подумал: «Сколько лет прошло, а все перед глазами стоит моя первая собака Барс». Была собака – и не стало. Другой такой нет. Но как Гобой на его похож – очень-очень! Сергей Лазаревич, мой друг-охотник, при первой нашей встрече на охоте очень жалел, что нет у нас собак. А его маленький Чак другой раз чудил так, что в деревне все меньше оставалось кур. Его истинная страсть к охотничьим собакам сыграла на руку и мне, когда в нашем дуэте на охоте появились два пса: гончак Алтай и русско-европейская лайка Дик. И начала меня преследовать мысль: «Ну какой ты охотник без собаки, что рыбак без лодки». Меня выручил мой сосед по деревне, сын тетки Мани. Как-то при беседе я посетовал, что не могу найти хорошую охотничью собаку.

– Ну как же так, ты что, не знаешь, что Сергей, мой сын, занимается разведением гончих породистых собак. Подожди-ка, сейчас скажу, как точно называется порода… – Немного подумав, соседка выпалила: – А, я вспомнила, вот точно вспомнила – белорусский гончак.

– Вот тебе и на! Так я и ищу такую собаку, что был похож на нашего бывшего пса. Помните Барса? – спросил тетку. – Должны помнить нашего с братом гончака.

– Ну конечно, Гена, несмотря, что уже пожила на белом свете много, восемьдесят годков, память у меня хорошая. А как же, конечно, помню, так и Сергею пес Барс в душу запал, что даже фото у меня просил.

Ну да, тетка Мария, два года не мог соединить их на охоте. Как-то вечером мой друг заехал, чтобы впервые увидеть гончака Гобоя, то был несказанно удивлен. – Какой красавец, а, глаз не оторвать!

Раньше в народе эту породу назвали просто – «гончак с черной спиной». И вправду, выжлец был ладным, с красивым, нарядным окрасом. В экстерьере Гобой, белорусский гончак, мой новый друг, выжлец, медно-красного цвета, с черными, ржаво-рыжими подпалинами на спине (чепраком) и воротником, белой манишкой и ступнями лап, темно-карими глазами и гладкой, жесткой и короткой шерстью. Мощные плечи, сухая изящная голова с правильным щипцом. Глаза выжлеца черными точками подчеркивали его породность и словно писанную художником картину, когда пес внимательно изучает своего хозяина, лежа на зеленой траве у крыльца. Только небольшая белая отметина на соединении шеи и туловища вызывает интерес у встречных охотников.

– Это кто, эстонец?

– Да нет, земляки, – отвечаю им и называю породу: – Это белорусский гончак.

Как ни смотрите, не найдете пороков у Гобоя, да и пес очень послушный. Уже замечено, в пяту не гонит. А голо-то, а голос! Ну прямо песня. Так за душу берет, что не раз старого хитрого лиса, что возле речки нора, пропускал, не стрелял, слушал и слушал. То заплачет как скрипка, когда по зайцу гонит, а то как барабан молотит по лисе и волку. А побудит зверя, ревет так, что хватаешься за ружье, будто скоро медведь выскочит. Пес очень привязан к хозяину. Не раз на наших первых охотах замечал, побудит выжлец зверя, например ту же лисицу, гонит не больше трех кругов. Точно, как когда-то моя старая собака, выжлец Барс. Охотник как бы проникает в самую сущность природы. Охота не только приучает нас к ходьбе по пересеченной местности, но и холоду. И редко мы ходим на охоту без хорошей собаки, своего верного друга и помощника.

– Батя, – как-то сказал мне сын, – а когда на охоту будешь брать Гобоя? Он уже засиделся.

– Алексей, уже на второй год, так как первогодок еще слаб на ноги, пусть немного окрепнет, – ответил сыну. – Потом вместе пойдем с ним на зайца. И только по чернотропу.

– А что так, только по чернотропу? – спросил сын.

– А чтобы не привыкал к следу на снегу, а ловил запах зверя.

Так в этот раз мы еще долго беседовали о собаках. На другое утро я взял собаку в деревню. Хотелось, чтобы Гобой привык к месту, куда можно будет вернуться после охоты.

Как-то было и так, что до самого вечера не мог дождаться, после того как Гобой, гоняя зайца, перелетел за ним через реку Ствигу и его гон затих вдали, сошел со слуха. Я места себе не находил. Там же заповедник. Мне туда дорога с ружьем закрыта. Но для собаки нет границ. Вернулся в избу. Спрятал ружье в сейф – и назад. Стал на гонный след, с которым рядом был след собаки. Вот зайчик спрятался в бобровую нору, Гобой помакнул его, тот перелетел поле и начал хитрить, нарезая сдвойки в лесу. Что это? Козий след. Так и знал. Погнал коз. Узнав это обстоятельство, немного успокоился. Пес работает. Но если его поймаю, то дубиной точно отхожу, чтобы знал, чтобы козы его больше не интересовали.

Только утром я услышал, как пес царапается в дверь избы. Желание наказать выжлеца у меня сразу отпало, как только его увидел. Явился, ноги-то подбиты. До крови.

– Эх, Гобой, ты и дурень, сдались тебе эти козы? – сказал вслух. – Иди ешь. – Поставил ему миску каши и воду.

Выжлец долго пил воду, немного поел, залез в будку и так сутки не выходил. Вот тебе наказание, как так, целый день, без устали гонять по лесу коз. «Ох, все-таки тебя, пес, нужно отучать», – помыслил я.

– Зайца, лучше зайца гоняй, да по красному зверю ходить будем, – беседовал с псом, словно тот понимал мою речь.

Тихий, прохладный вечер сменил ветреный день. Я и выжлец шли по перепаханному полю. Вдали замаячила небольшая выемка, и скалы земли, поднятые плугом и замершие, делали это место почти непроходимым для охотника. Но там, и только там, мог залечь заяц, не раз тут его сам сгонял с лежки. Ладно, пусть Гобой поищет. Стал у небольшого мостика через канаву. Жду. Вдруг вижу, по полю летит заяц, и тут взревел Гобой по зрячему зверьку. «Ай-ай-ай», – подал голос. Заяц немного оторвался от выжлеца и скрылся в канаве. Стою и смотрю. Зверек выскочил на поле, сделал сдвойку, потом скидку и залег на поле. Пес замолк, а вот он выскочил на поле, туда, кинулся обратно, в канаву, растерянно метался. Но всего несколько минут. Вот он мчится по полю, где заложил сдвойку русак. Заяц не выдержал. Сделал высокий разведочный прыжок и понесся прямо ко мне. «Ая-яй», – захлебнулся лаем Гобой, потом забухал во весь голос и в метре от следа зайца понесся за ним следом. Сжимая ружье, я немножко отступил в канаву, с замиранием сердца, боясь шевельнуться, ждал зайца. Но немного повел ружьем, все-таки шевельнулся. Заяц тот же час заметил мое движение, прижал уши и пулей помчался, огибая меня. Не спеша, приклад к плечу, выстрел эхом отозвался в Дубровке, небольшому леску у самой деревни. Гобой подбежал, «шмякнул» раз-другой русака.

– Все, все, ну хватит.

Я поднял зайца, снял ружейный ремень и пристегнул зверька за задние и передние ноги. Повесил за спину. Бег преследуемого собакой русака неслучаен. В районе Бабиного леска, где я часто охотился с Гобоем, он наизусть знал все крепкие места, где залегал заяц. И мне нужно только было стать на более вероятное место, где пойдет на круг поднятый собакой русак. Один раз пес поднял зайца на опушке леса, прогнал его метров сто и затих. Прибежал ко мне и повизгивая полетел обратно. Я за ним. Подумал, что ненароком он догнал зайца и задушил. Но нет, в высокой траве из-под моих ног был побужен зверек. Еще сам удивился. Какой-то небольшой.

– Ату, ату, тут, тут, ату его! – закричал я.

Пес прилетел, с ходу помакнул след и залился истошным визгом. Мне из бугра было видно, как русак пробежал метров двести и прыгнул в лозовый куст, опять затаился. Раненый, может быть, что за гон. Выжлец на моих глазах летел по следу, дотянул до скидки и опять скололся, туда-сюда. Он метался, то влево, то вправо, но не мог опять побудить зайца. «Вот те на! Да в чем же дело-то?» – подумал я. И медленно стал приближаться к лозовому кусту. Теперь Гобой и я, вдвоем рыщем. Нет зайца. Я стал и начал осматриваться вокруг. В метрах тридцати небольшая гривка клевера. Внаглую иду к гривке. В метрах пяти срывается русак, ковыль, ковыль, несется по клеверищу. Сбиваю его бег выстрелом. Подлетает Гобой, тиснул пару раз и бросил. О, так зайчишка молодой, сентябрьского помета. Вот почему все время пес скалывался, понятно Всем охотникам знамо, что молодые зайцы, особенно сентябрьского помета, далеко не бегут, больше прячутся.