Текст книги "Приговор на брудершафт"

16

– Сучка эта… она же первая начала, – стал рассказывать Долматов. – Катька – на учебу, она – ко мне в кровать. В первый раз это было…

Осужденный почесал подбородок, забавно сморщив нос. Он явно играл на публику, набивал себе цену. Воронов выложил перед ним лист бумаги, разграфленный по дням недели.

– Это – «решетка», – сказал Виктор. – Буквами на ней отмечено, кто из девушек в этот день был в квартире Дерябиных.

– Круто сделано! – оценил Долматов. – Я возьму еще папироску?

– Бери, но учти: если я сегодня не закончу с тобой, то Звонарев…

– …Да понял я, понял! – замахал руками Долматов. – Давай сюда свою «решетку». Вот оно! Во вторник Катька ушла в институт. Как только дверь за ней захлопнулась, Ленка пришла в спальню, залезла ко мне под одеяло. Естественно, я не устоял. Что интересно – все происходило молча, ни единого слова, как будто мы заранее оговорили, чем будем заниматься. Потом был еще раз, когда точно, не помню. В тот вечер я напоил до поросячьего визга Катьку с Викой, и они обе вырубились, а я еще ничего так себя чувствовал, да и что греха таить, тянуло меня к Ленке. Ох, как тянуло! Потом… потом настал этот понедельник, будь он неладен! С вечера у нас была Марина, покрутилась, посидела и ушла домой. Мы с Катькой рассорились. Я лег спать на диван, ночью к ней на кровать перебрался. Помирились. Утром встал, проводил ее в институт. Зашел на кухню покурить. Проснулась Ленка, говорит: «Давай по бокалу вина выпьем, и ты покажешь, как меня любишь».

– Тебя не насторожило, что ей в школу во вторую смену, а она вино пить собирается?

– Ей же в школу, не мне. Ей и отвечать.

– Давай немного отвлечемся. У тебя был с Леной конфликт из-за Осокиной Валентины?

– Такой девки вроде бы не было… Жигулина Валя была, а Осокиной не было. Про Жигулину рассказывать? Короче, я пьяный решил пошутить, а Ленка подслушала. Наутро как набросится: «Ты на кого решил меня променять? На эту воблу сушеную?» Еле успокоил. Там ведь в чем фишка-то была: не в том, что я уйти захотел, а – к кому. Ленка обиделась, что я на Валю глаз положил, а она такая невзрачненькая, правильная вся какая-то. Мышь серая. А Ленка – девочка что надо! Ты не видел ее? Сейчас она, может, поблекла, а в те годы была свеженькая, как роза в утреннем саду.

– Вернемся к понедельнику.

– Короче, мы выпили по полбокала сухого вина и пошли в спальню. В бутылке больше ничего не оставалось, но что странно: при осмотре квартиры эту бутылку не нашли, словно ее и не было. Вместо вина появилась бутылка водки, которую я в глаза не видел. Не покупал я водку! У меня денег было – полные карманы. На кой черт я буду в очереди за водкой полдня стоять, когда в «Березке» на чеки можно было любое спиртное купить?

Долматов вытряхнул еще папиросу, жадно закурил.

– Легли в кровать, Ленка говорит: «Мне сегодня можно, не предохраняйся». Можно, так можно! Ей потом на аборт бежать, не мне. Встали с кровати, пошли на кухню, кофе попили, и меня так в сон потянуло, что глаза закрываться стали. Я еще подумал: «Все, организм на пределе». Что ни ночь, то веселье до утра, а днем – то вино, то коньяк. Протрезветь не успеешь, снова пить надо. Еще немного, думаю, и сердце встанет. Я покурил, с Ленкой поболтал и пошел в спальню. Проснулся: мать честная! Полная квартира ментов. Меня тут же повязали и в райотдел увезли. Вот, в общем-то, и все. Я младшую Дерябину не насиловал и водкой не поил, но кому это сейчас докажешь! Тогда не смог, а нынче даже браться не стану.

– В двух словах охарактеризуй всех девушек.

– Тебя они в этом смысле интересуют? – Долматов показал распространенный у хулиганистых подростков неприличный жест.

Воронов юмора не понял, молча показал на дверь: «Я сейчас выйду!»

– О нет, не надо! – взмолился морячок. – Я и так больше всех здесь в БУРе сидел. Ты не поверишь, в первый раз на второй же день заехал! Ни за что! За профессию в БУР угодил.

– Жаловаться в Комиссию ООН по правам человека будешь, а мне отвечай на вопросы, или я пошел!

– Как тебе про них рассказать? Какими они мне показались в том проклятом сентябре? Катя – шикарная девушка. Красавица, умная, с чувством юмора. Раскрепощенная, способная на рискованные эксперименты. О таких девушках говорят: «Любить можно, жениться – нельзя!» Если бы у нас не было такого дурацкого начала, я бы влюбился в нее без оглядки. В августе она казалась мне идеалом женщины, в сентябре я в ней разочаровался. Она оказалась жадной и беспринципной. Если поставила себе цель, то добьется, чего бы это ни стоило. В последнюю неделю я понял, что она натуральным образом обворовывает меня, последние рубли хочет отнять. Я прикинул и решил: пора сваливать! Но как уйдешь, когда такие девочки возле тебя трутся! Про нее все. Теперь про Марину Нечаеву. Она – уменьшенная копия Кати. Роста они одинакового, а по фигуре Марина на размер или на два меньше. Внешне они так похожи, что обалдеешь! Я, пьяный, их постоянно путал: Марину называл Катей, и наоборот. Потом зарубил себе на носу: блондинка – это Катя. Марина зациклена на сексе. Ей, по-моему, ничего больше в жизни не надо. Когда у нее женские дела начались, я перекрестился, думал, отдохну. Не тут-то было! Катька Вику привела. Что еще о Марине? Ей нравилось смотреть, как другие занимаются любовью. Больше ничего припомнить не могу.

– Марина действительно исполняла все, что ей велела Катя?

– Ты пойми, я с ними в быту не сталкивался, общего хозяйства не вел, а в кровати Марине ничего указывать не надо было, она сама инициативу проявляла.

Долматов затушил папиросу в прибитой к столу пепельнице, нерешительно пододвинул пачку к себе.

– Представь, – продолжил он, – ты два дня беспрерывно пьянствуешь с незнакомыми людьми. Много ты о них потом сможешь рассказать? Может, они трезвые – славные ребята, а в твоем присутствии матом через слово кроют, драться друг с другом лезут.

– Понял. Давай про Вику.

– Роста она среднего, телосложение обычное, стрижка короткая, под мальчика. Мне такие женщины никогда не нравились, но если уж сама напрашивается, то почему бы и нет? С Викой был один интересный момент. Я потом много раз вспоминал и понял: она тогда у меня дома задумала аферу с нашей квартирой провернуть. Дело было так. У меня стали кончаться деньги, и я сказал, что съезжу к матери. Катька со мной поехать отказалась, а Вика согласилась. Я решил взять кого-нибудь из девчонок с собой, чтобы перед матерью оправдаться, сказать: «Я не загулял, не пьянствую. Видишь, с девушкой познакомился? У нее пока живу».

Мы приехали, Вика села с матерью чай пить, я достал деньги и чеки из тайника, прислушался: они о чем-то мирно беседуют, про какой-то дефицит говорят. Я переоделся в свежую одежду, и мы уехали. Больше у меня с Викой ничего не было, кроме секса. Проходит время. Меня арестовали, осудили, отправили в зону. Получаю письмо от матери. Е-мое! У меня волосы дыбом встали. Мать пишет, что Вика, моя невеста, у нее каждый день бывает, за продуктами бегает. Я ей пишу: «Какая она на фиг невеста! Гони ее в шею». Новое письмо: «Я уже старая стала, плохо себя чувствую, чтобы квартира у нас не пропала, пропишу Вику у себя». Я был в ярости, написал с десяток писем, в ответ мать сообщает, что прописала Вику у нас. И еще пишет, что наш портрет она поставила на видном месте, и все восхищается, какая мы с Викой славная пара.

– Стоп! Давай разбираться что к чему. Тебя из квартиры выписали сразу же после вступления приговора в законную силу?

– Естественно! ЖКО автоматом выписывает, если срок свыше трех лет.

– Вместо тебя мать могла прописать кого угодно?

– Хоть бродячую собаку с помойки! Лучше бы ее прописала, чем Вику.

– Откуда фотография взялась?

– Понятия не имею! Я с другими девками фотографировался, а с ней нет.

– С какими девками? Ты толком говори, чтобы мне тебя за язык не тянуть.

– Шли мы с Катькой и Мариной по улице Серышева. Увидели фотоателье. Я предложил сфотографироваться на память. Они согласились. Я хотел фотку друзьям во Владивостоке показать, похвалиться, как время провел. Больше я ни с кем из них не фотографировался.

– Как эта фотография выглядела? Ты посередине, девушки по бокам?

– Именно так, все чинно, благородно, без улыбок. Все фотки у Катьки остались, я свою домой принести не смог. – Долматов щелкнул пальцем по горлу, показав причину нерасторопности. – Прошло еще время, Вика пишет, что матери стало хуже, и она оформила ее в дом престарелых. Я смекнул, что могу квартиры лишиться, и пишу ей: «Вика, если ты согласна выйти за меня замуж, то приезжай в зону на свидание, привози продукты, забросишь денег на лицевой счет. Если не согласна, то я обращусь к прокурору, чтобы тебя принудительно выписали». И что ты думаешь? Она приехала! На полном серьезе говорит: «Ни о чем не думай. Я дождусь тебя!» Хозяином зоны тогда был Саркисянц. Он издевался надо мной, как хотел, но тут вошел в положение и дал нам свидание на трое суток, как мужу с женой. Я был на седьмом небе от счастья. Мне в те дни казалось, что я Вику всю жизнь любил и ни о ком больше не мечтал, кроме как о ней. На свиданке мы договорились, что она приедет через полгода, и мы распишемся прямо тут, в зоне. Через полгода у нее не получилось, а потом пришло извещение из дома престарелых, что мать умерла. Вика в письмах успокаивала, говорила, что ничего не изменилось и она будет моей женой. А потом – бац! – прилетело письмецо: «Я передумала выходить за тебя замуж. Квартира теперь моя, я ее обменяю на другую». И все! С тех пор она пропала. Через одного откинувшегося я узнал, что в моей с матерью квартире живут посторонние люди, и я теперь вообще не имею жилплощади. Подскажи мне, как грамотный человек, я могу через суд или через прокурора вернуть квартиру? Она же по беспределу меня с хатой кинула, в бомжа превратила.

Воронов прекрасно понимал, что квартиру Долматов уже не вернет, но заверил его, что переговорит со знающими людьми и сообщит, к кому обращаться с жалобой. Разочаровывать морячка в разгар беседы он не собирался.

– Веришь, я на Катьку зла не таю за то, что она меня обобрала, с матерью по-скотски поступила. Обещала заявление забрать, а заявление по изнасилованию нельзя забрать в принципе. Было и было, хрен с ним! Остался без денег, чеков и вещей. Это можно пережить, а вот квартиру! За нее я бы Вику…

– Стоп! – прервал Воронов. – О преступных намерениях расскажешь куму[7]7
  Начальник оперчасти в колонии (жарг.).


[Закрыть], я сюда с другой целью приехал. Поговорим о «виновнице» торжества, о Елене Прекрасной.

– Если бы мне сейчас сказали: «Давай мы тебе месяц срока накинем, а ты перенесешься в сентябрь 1979 года и еще раз с Ленкой любовью займешься», я бы согласился. Я когда вспоминаю ее… но это неважно. Что про нее рассказать? Симпатичная умная девочка, ревнивая. Забавно было смотреть, как она обижается. С виду она невинная, как ангелочек, а на самом деле…

– Расскажи об Ирине, – предложил Воронов.

– Это кто такая?

Виктор описал, как выглядит Ирина Анатольевна, но фамилию называть не стал, чтобы Долматов не смог перекинуть мостик от преподавательницы иностранного языка к ее всесильному папаше. Береженого бог бережет!

– Не было такой, – заверил Долматов. – Хотя…

– Что «хотя»? – жестко спросил Воронов. – Ты опять юлить начал?

– Нет. Нет! Ты ничего такого не подумай. По описанию я видел эту женщину и даже разговаривал с ней. Она у меня где-то в подсознании связана с Катькой, но в квартире ее не было. О, припомнил интересный случай!

Долматов решил загладить вину и позабавить важного гостя.

– Сидим мы как-то с девками, выпиваем. Звонок в дверь. Открыли – участковый: «У меня есть жалоба на вас от соседей: шумите, музыку громко включаете». Катя в позу встала: «Вы знаете, кто мой папа?» Участковый не испугался, отвечает, что перед законом все равны, а папе, какой бы влиятельный он ни был, будет неприятно узнать, что в квартире его дочери – притон. Катька сдулась, стала оправдываться. Участковый обошел квартиру, всех собрал в гостиной и стал по одному на кухню вызывать, объяснения брать. Катька его уговорила, чтобы он дело замял, что-то пообещала ему. После его ухода мы собрались все вместе, стали прикидывать, кто из соседей мог жалобу написать. Катька думала-думала и говорит: «Мы же музыку только днем или вечером врубаем, а ночью у нас тишина. Кто на нас жалобу писать будет?» Решили, что старушка сверху могла заявление накатать. На другой день Катя сходила к ней. Пришла ошарашенная – старушка оказалась глухой. Так мы и не узнали, кто жалобу написал.

– Как выглядел участковый? Он удостоверение показывал?

– Ничего он не показывал. Кто у него документы спрашивать будет, если он в форме? Молодой такой, усатый, строгий. По званию – лейтенант. Папочка кожаная, бланки объяснений. Вопросы задает властно, сразу чувствуется, что с дебоширами не в первый раз общается.

– Кто в этот день был? Посмотри на «решетку», освежи память.

– Ничего освежать мне не надо! Я каждый день у Катьки помню, словно вчера это было. У меня после ареста в жизни больше ничего хорошего не случалось.

Долматов взял «решетку», прикинул, ткнул пальцем:

– 6 сентября, четверг. Были я, Катька, Ленка и Вика. Вика была в последний раз, потом ее Марина заменила. Вернулась, так сказать.

– Ваши отношения в сентябре изменились?

– Я бухать устал и от девок устал. Если бы у меня деньги кончились, то мы бы разбежались и больше бы не встречались, а так Катька не отпускала меня. Даже если я грубить начну, она сделает вид, что обиделась, губки надует и через полчаса первая на мировую идет. Ты пойми, было все здорово: красивые девочки, секс, выпивка, отпуск! Даже погода стояла классная – бархатный сезон. Нам бы расстаться на высокой ноте, но не судьба!

– Давай подведем краткий итог. Я не собираюсь оспаривать приговор, но хочу узнать твое мнение. Тебя подставили?

– Сто процентов! Ленка трезвая была, когда я спать ложился.

– Если тебя подставили, то кто?

– Ленка уговорила меня не предохраняться, на экспертизу пьяная приехала. Я сижу только за то, что у нее алкоголь в крови обнаружили. Сама бы она такую схему не продумала. Когда я на следствии с адвокатом обсуждал линию защиты, он сказал, что доказательственный ряд выстроен идеально, и оспаривать обвинение – только суд против себя настраивать. Вот и решай: могла пятнадцатилетняя девочка такую юридически грамотную подставу продумать или нет.

– Старшая Дерябина и Титова учились на юридическом факультете, – напомнил Виктор.

– Да на кого они там учились! Задницей вертели да преподавателям глазки строили. Катьке вообще все по фигу было. Папа и диплом сделает, и на работу устроит.

– Ты знал, кто ее отец?

– Она говорила, что он какой-то большой начальник, лесом занимается. Я за одно был спокоен: что он из загранкомандировки внезапно не вернется и наш шалман не накроет.

– Главный выгодоприобретатель в этом деле – Титова.

– Кто? Выгодоприобретатель? Красиво сказано, сразу видно умного человека. Вика, конечно, больше всех урвала, но если эту схему она провернула, то она – самая умная женщина на свете. Так все высчитать, все организовать. Вряд ли она. Вика потом в дело вступила, когда меня уже арестовали. Скорее всего, мой срок – Катькиных рук дело. Она видеомагнитофон просила, я отказался покупать. Она вроде бы смирилась, а могла злобу затаить.

– В те времена уже были видеомагнитофоны? – удивился Воронов.

– В валютных магазинах за чеки все было: и видеомагнитофоны, и японские телевизоры, и двухкамерные холодильники. Видик стоил, как отечественная машина, зато престижно! Кассеты только непонятно, где покупать, но даже пары штук хватит, чтобы любому пыль в глаза пустить. Я думаю, дело было так. Катька решила от своей идеи с видеомагнитофоном не отказываться, а меня растрясти другим путем. Они все подстроили, но просчитались: оказалось, что заявление забрать нельзя. Училась бы хорошо – я бы не сидел.

– Если у тебя с младшей Дерябиной были неплохие отношения, то почему она с такой легкостью пошла на преступление? Подтолкнуть невиновного в жернова правосудия – это преступление, по-другому не скажешь.

– Жернова – они и есть жернова, затянут – не выберешься. Одна труха останется, и никому ничего не докажешь. Не знаю я, почему она согласилась подставить меня под раздачу. Скорее всего, старшая сестра сказала, а она сделала. Разыграла все так, что я подвоха не почувствовал.

Вошел дежурный офицер, сообщил, что Звонарев ждет гостя на КПП. Воронов оставил осужденному папиросы и покинул административный корпус колонии.

17

Вечер воспоминаний проходил у Звонарева дома, в двухкомнатной холостяцкой квартире. За ужином, под жареную картошку с малосольными огурчиками, первую бутылку выпили незаметно. Хозяин полез в шкаф за второй, озадаченно осмотрел место заначки, почесал затылок.

– Вот черт, я был уверен, что еще бутылка есть. Не беда! Сейчас все исправим. – Он подошел к телефону, набрал короткий номер: – Натаха, привет, давно не виделись! Тут такое дело, брат из Хабаровска приехал… Сколько сейчас времени? Половина десятого… Ну и что с того? Натаха, давай не будем ссориться, а то если я в позу встану, всем только хуже будет. Договорились? Спасибо, солнышко!

Звонарев и Воронов собрались и вышли на улицу.

– Жизнь в небольшом поселке имеет свои особенности, – объяснил Звонарев. – Тут каждый друг друга знает, в нужную минуту на помощь придет.

Они быстрым шагом дошли до продовольственного магазина. Полная женщина в болоньевой куртке поджидала их у служебного входа.

– Стойте здесь! – велела она.

Продавщица открыла дверь. На всю улицу зазвенела сигнализация. Женщина вошла внутрь, отключила систему оповещения, через минуту вышла с бутылкой водки. Звонарев протянул деньги.

– Завтра отдашь! – отстранила она его руку. – Я сейчас с кассой возиться не буду.

Звонарев и Воронов вернулись домой, продолжили ужин. Виктор за столом в основном молчал, давая хозяину возможность выговориться перед заезжим гостем.

– Я женился на четвертом курсе, по распределению вернулся во Владивосток. Через три года мне предложили перейти в систему ИТУ, на должность замначальника колонии. По служебной лестнице взлет, о каком только мечтать можно. Жена нехотя согласилась. Мы вернули комнату в общежитии райисполкому, а тут, в поселке, получили служебную квартиру. Через год жена заявила, что сыта жизнью в захолустье, и уехала к родителям в Хабаровск. Так и живем: она – там, я – тут. Встретиться, развестись – времени нет: то она не может в райцентр приехать, то мне недосуг ее выписывать. Я тут стал с одной девушкой встречаться, так по поселку слухи поползли, и она стала меня избегать. Пришлось на разведенок переключиться. Все бы ничего, только секретность надоела – каждую встречу приходится организовывать, как сбор масонской ложи в сталинские времена. Зато за спиртным в магазине очередей нет! Продуктовое снабжение как в Москве, по первому разряду. Рядом лес, рыбалка. Здесь у людей другая шкала ценностей. Джинсы, модные кожаные куртки – не в цене. Выделываться не перед кем. Купишь обновку – никто не заметит. Престижными считаются только мощные снегоходы и редкие ружья. Я не охотник, не могу по лесу весь день шарахаться, чтобы тощего зайчика подстрелить, но от общества не уйдешь! Пришлось во Владивостоке штучное ружье покупать. «Меркель», слышал про такую фирму? Все соседи приходили поглазеть, пощупать, в стволы заглянуть. Буду переводиться на новое место службы, обязательно продам. Но я что-то заболтался. Расскажи про школу, дай молодость вспомнить!

– Погоди, школа не убежит! Долматов пожаловался, что он больше всех в БУРе сидит. Это правда?

– Врет! В БУР он заехал всего один раз. Это еще до меня было, при Саркисянце. Как раз перед прибытием Долматова вышел на свободу автомобильный мастер-универсал, специалист – золотые руки. Он всей округе автомобили ремонтировал. Хозяин решил найти замену. Построил вновь прибывших на плацу и говорит: «Среди вас есть мастера, у кого руки не из задницы растут?» Долматов выходит: «Я высококлассный механик, любой двигатель починить могу». Саркисянц обрадовался, спрашивает: «На «Волге» движок перебрать сможешь?» Долматов отвечает: «На «Волге» не могу. Я – судовой механик, специалист по дизелям». Саркисянц как завопит на всю зону: «Ты где, сволочь, здесь корабль увидел? Здесь самый большой водоем – это лужа возле свинарника. Здесь тайга кругом, тигры уссурийские ходят, а он мне про морские дали рассказывать решил! Ты за кого меня принимаешь? За деревенского дурачка?»

Вот так, за неосторожно сказанное слово, Долматов на второй день пребывания в зоне отправился в БУР как злейший нарушитель внутреннего порядка.

– Он на вид безобидный мужик. Почему он до сих пор не освободился условно-досрочно? Статья за изнасилование мешает?

– Новый начальник колонии его тоже невзлюбил, каждые полгода ему выговор объявляет. С выговором ходатайство на УДО не подашь. Да хватит о зоне! Давай про школу поговорим. Со стороны хозяйственного двора забор еще не поставили?

…К полуночи опустела и вторая бутылка. Звонарев решил опять позвонить продавщице, но Воронов отговорил. Изрядно выпившие, они легли спать. Рано утром хозяин ушел, вернулся с подарками.

– Это нож! Традиционный подарок гостям нашей колонии. А это – от меня лично.

Он протянул Воронову пистолет Макарова. В первую секунду Виктор подумал, что пистолет настоящий, но когда взял в руку, понял, что для боевого оружия в нем не хватает веса.

– Сделано мастерски, – похвалил изделие Звонарев. – От настоящего не отличишь. На курок зря не нажимай, зажигалка все равно не работает. Наши умельцы никак не могут зажигалку в механизм встроить, постоянно что-то ломается.

На завтрак Звонарев соорудил бутерброды с красной икрой, предложил пропустить по рюмочке для поправки здоровья. Виктор отказался.

Через час из поселка во Владивосток отправлялся служебный автомобиль. Воронов тепло попрощался с гостеприимным хозяином и убыл в столицу Приморья. В тот же день он сел в поезд и наутро был в Хабаровске.

Воронов смог в спокойной обстановке рассмотреть подарки, только добравшись до своей комнаты в общежитии. Охотничий нож был в резной деревянной коробке, изнутри отделанной бархатом. На лезвии ножа неизвестный мастер выгравировал с одной стороны тигра, с другой – дракона. Что означал этот символизм, Виктор не понял, но сам нож ему понравился. Пистолет-зажигалка со сломанным механизмом был бесценной вещью. В любой экстремальной ситуации его можно было использовать как орудие устрашения. Ни один человек, увидев наведенный в грудь ствол, не станет испытывать судьбу на прочность и нарываться на пулю. Воронов бы точно не стал.

К обеду с шумом и гамом вернулись с занятий однокурсники. Увидев Виктора, засыпали вопросами: «Как там, во Владивостоке? Японские товары в магазинах еще не продают?» Воронов коротко рассказал о путешествии. Про визит в зону умолчал.

После обеда он был на кафедре у Архиерейского, отчитался о проделанной работе, подписал командировочное удостоверение. В конце рассказа выложил на стол коробку с ножом.

– Что это? – удивился Вадим Петрович.

– Подарок от наших коллег из УВД Приморского края.

Архиерейский открыл коробку, достал нож.

– Господи, красота-то какая! – восхитился он. – Ручная работа. Тебе не жалко с такой вещью расставаться?

– Вадим Петрович, зачем мне нож в общежитии? Потеряется или стащит кто-нибудь. Я его специально для вас привез.

Воронов с самого начала решил нож подарить, а не оставлять себе. Кандидатов на подарок было два: Трушин и Архиерейский. Прикинув, Виктор решил, что преподносить подарок начальнику курса – это мелкое подхалимство, недостойное будущего офицера. Архиерейский – другое дело! Для кабинетного ученого настоящее холодное оружие – это диковинка, эксклюзив. Расчет оказался верным. Начальник кафедры философии обрадовался подарку, как маленький мальчик новенькой машинке.

– У нас есть новости из Москвы, – сказал Архиерейский. – Не совсем приятные, но и не катастрофические. Залыгин отказался публиковать нашу работу, ссылается, что редакционный портфель на этот год полон. Ерунда, конечно! Статью об аварии на Чернобыльской АЭС они вставили, а нашу – побоялись. Считают, что еще рано на всю страну говорить правду о наркомании. Пусть считают! Мы направим работу в журнал «Вопросы социологии». Они не откажут в публикации.

Вечером Воронов набросал на листе бумаги одному ему понятные знаки и стал анализировать факты, сообщенные Долматовым.

«После утреннего кофе он вырубился и не слышал, как младшая Дерябина позвонила по телефону Нечаевой, как после звонка примчалась Нечаева и как они вызвали милицию. Так крепко спать он мог или напившись пьяным, или под воздействием снотворного. Наркологическая экспертиза показала наличие в крови Долматова незначительного количества алкоголя, соответствующего легкой степени опьянения. Вывод – Долматов говорит правду. Алкоголь у него в крови остался после вечернего возлияния, утренняя доза степень опьянения не повысила. Значит, Елена Дерябина подсыпала или подлила ему снотворное. При слове «снотворное» на ум приходит человек в белом халате, врач. На врача училась Нечаева. Она могла рассчитать необходимую дозу и продумать способ, как ее подмешать в кофе. Но Нечаева не юрист. Вряд ли она продумала такую сложную схему с построением доказательств. На юридическом факультете учились две девушки: Катерина Дерябина и Титова. Виктория Титова училась на курс старше, чем Дерябина. Она могла ненавязчиво проконсультироваться у преподавателей и выстроить схему, но Долматов считает, что она в фальсификации доказательств не участвовала, а вступила в дело только после его ареста. Отбросим Титову. Кто остается? Две сестры и Нечаева. Втроем они могли бы провернуть дело, если бы не мотив. Посадить человека ради того, чтобы завладеть его деньгами, чеками и вещами – как-то мелочно для дочерей состоятельного хозяйственника. Нечаева вообще ничего с этой аферы не получила. Она могла, конечно, слепо повиноваться Катерине, но не до такой же степени она зависела от Дерябиных, чтобы пойти на преступление. Тем более сразу после возбуждения уголовного дела отношения Нечаевой с Катериной расстроились, а потом и вовсе прервались. Они не поделили добычу, или Нечаева была уверена, что Долматова освободят после того, как сестры заберут заявление?»

Воспользовавшись отсутствием соседа, Воронов достал из-под досок на кровати пистолет, несколько раз навскидку прицелился в дверь, щелкнул курком. Игрушка была классная! Затвор передергивался, курок взводился. «Выстрел» звучал сухо, словно пистолет дал осечку. Щечки на рукоятке были пластмассовые, но не привычного темно-малинового цвета, а черные. Но кто способен рассмотреть цвет рукоятки пистолета, зажатого в руке? Никто.

Воронов вернулся к материалам Дела.

«Представим, что я режиссер событий 10 сентября. Все участницы действуют по моему указанию. Начнем. После звонка Елены Дерябиной приехала Нечаева. С собой у нее была бутылка водки. Она аккуратно перелила водку в бутылку из-под сухого вина, остатками водки сполоснула бокалы. Пустую бутылку протерла, тщательно удалила свои отпечатки пальцев, после чего вызвала милицию. Чайные чашки девушки помыли, следы снотворного уничтожили. Винную бутылку заткнули пробкой, спрятали в дамскую сумочку Нечаевой. Войдет бутылка в сумочку? Войдет, если сумочку взять подходящего размера. До приезда милиции, в самый последний момент, Елена Дерябина выпила водки. Совсем чуть-чуть, для запаха.

После осмотра ее направляют для прохождения судебно-медицинской экспертизы. По пути она допивает остатки водки и приезжает в СМЭ уже пьяненькая. Ах да! Для правдоподобности они порвали трусики Дерябиной и, на мой взгляд, зря это сделали. Если Елена была не в состоянии сопротивляться, то зачем одежду на ней рвать?

Теперь о Долматове. Где-то он рассуждает, как здравый мужик, а где-то очевидных вещей не видит. Не получал ответы от мамаши? Строчил письмо за письмом, а в ответ тишина? Что же тут удивительного, если Вика взялась опекать старушку? Контролировать получение корреспонденции просто: надо узнать, когда почтальон приносит письма, и вынимать их из ящика до того, как адресат спустится проверять почту. С фотографией немного сложнее, но если был исходный снимок, то можно его обработать и вместо одной из девушек вставить себя. Для такой работы нужен профессиональный фотограф. Но разве трудно его найти? Объяснить мастеру в фотоателье, что хочешь подшутить над знакомым или запечатлеть себя рядом с женихом, скончавшимся после автокатастрофы. С Викой пока непонятен один момент: зачем она приезжала в зону? Испугалась, что ее принудительно выпишут из квартиры? Скорее всего, так. По требованию прокурора мать Долматова могли направить на судебно-психиатрическую экспертизу и выяснить, что у нее есть психические отклонения и она не может в полной мере отдавать отчет своим действиям. Прокурор после экспертизы послал бы поручение в зону, получил бы объяснения Долматова и выгнал бы Вику с чужой жилплощади.

Еще непонятный момент, даже необъяснимый – это визит участкового. Кто был этот человек? С какой целью он приходил к Дерябиным? В дневное время музыку на всю громкость врубают все, у кого есть магнитофон и записи популярных исполнителей. Не будет участковый такой сигнал отрабатывать, объяснения собирать».

Ближе к полуночи явился Рогов, довольный, как мартовский кот.

«Я так увлекся Делом, что не заметил, когда он ушел», – отметил про себя Воронов.

– Ты откуда? – спросил Виктор.

– Пока ты ерундой занимаешься, я навестил девчонок, с которыми познакомился на дискотеке. Они не в обиде, что прошлый раз впустую провели время. Короче, завтра у нас мероприятие – идем в ресторан. Развеешься, про Буглеева и Долматова позабудешь. О деньгах можешь не думать. Мне вчера из дома сотку прислали. Рублей двадцать пять пожертвую на культурное мероприятие.

– Ресторан так ресторан, – согласился Воронов.