Текст книги "Ожерелье Странника"

Глава IX. Коридор Преисподней

Проходили дни и ночи, но когда была ночь, а когда день, я мог судить только благодаря визитам тюремщиков, приносивших пищу, – я был ослеплен и больше никогда не мог видеть свет. Вначале я сильно страдал, но постепенно боль ушла. Кроме того, врач, приходивший позаботиться о моих ранах, был искусным медиком. Вскоре я обнаружил, однако, что у него были и иные цели. Он жалел меня, мое состояние потрясало его настолько, что он предлагал снабдить меня, как он говорил, лекарством, которое, если я захочу, может принести мне полное освобождение от мук и безболезненную смерть. И я сразу понял, что Ирина желает моей смерти, но, опасаясь прослыть ее виновницей, решила снабдить меня средством для самоубийства.

Я поблагодарил этого человека и просто попросил дать мне это средство, что он и сделал. Я же спрятал лекарство в своей одежде.

Когда обнаружилось, что я все еще жив, хотя и попросил снадобье, думаю, Ирина поверила, что причиной тому недостаточная сила лекарства. А может быть, она полагала, что меня не устраивал такой способ смерти. Поэтому однажды она применила другой. Вечером тюремщик принес мне ужин и вложил в руку что-то тяжелое. Я понял, что это меч.

– Что это за оружие? – спросил я. – И почему вы мне его дарите?

– Это ваш собственный меч, – ответил человек, – который, как мне приказано, я вам возвращаю. Больше я ничего не знаю.

И он ушел, оставив меч мне.

Я вытащил из ножен красный меч, который носил когда-то Странник, ощутил знакомую тяжесть и прикоснулся к его острому лезвию пальцем. Слезы хлынули из моих слепых глаз при мысли, что больше мне не поднять его высоко в бою, не увидеть его яркий отблеск при нанесении удара. Да, я оплакивал свою слепоту, свою слабость до тех пор, пока не подумал, что у меня исчезло всякое желание убивать кого бы то ни было. Тогда я вложил свой добрый меч в ножны и спрятал его под матрацем, чтобы кто-нибудь из тюремщиков не смог его украсть, так как из-за моей слепоты сделать это было нетрудно. Кроме того, я хотел избавиться от искушения.

Мне кажется, что час, последовавший за тем моментом, когда мне оставили меч, был самым ужасным в моей жизни. Настолько ужасным, что, продлись он еще немного, я добровольно принял бы смерть. Я пал до самого жалкого уровня, не представляя себе, что события принимают новый оборот. И мне даже не снилось, что впереди меня ждут благословенные годы, что они вообще могут быть у слепого.

В ту ночь пришла Мартина… Мартина, бывшая предвестницей Надежды. Я слышал, как открылась дверь моей темницы и как она мягко закрылась. Я оставался сидеть неподвижно, подумав о том, не явились ли наконец убийцы и стоит ли мне обнажать меч и бить им вслепую, пока я не паду бездыханным. Но внезапно я услышал звук, похожий на женское всхлипывание. Да, это был именно такой звук! Я почувствовал, как мою руку подняли и прижали к женским губам, они целовали ее снова и снова. Одна догадка мелькнула у меня в голове, и я протянул руку назад. Но тут прозвучал мягкий голос, прерываемый рыданиями:

– Не пугайтесь, Олаф. Это я, Мартина. О! Теперь я поняла, почему эта тигрица отправила меня прочь с дальней миссией.

– Как вы попали сюда, Мартина?

– У меня все же есть печатка, Олаф, о которой Ирина, начинающая мне не доверять, забыла. Только сегодня утром, после своего возвращения во дворец, я узнала правду. И весь день я не сидела сложа руки. Через час Джодд и все норманны узнали о том, что случилось с вами. Еще через три часа они ослепили всех заложников, которых они держат, и еще схватили тех двух животных, которые это сделали с вами, и распяли их на стенах своей казармы.

– О, Мартина! – перебил я ее. – Мне так не хотелось, чтобы другие, невиновные, разделяли мои несчастья.

– Мне тоже, Олаф, но норманны просто озверели. Возможно, такое чувство и необходимо. Вы еще не знаете всего, что я только сейчас узнала: завтра Ирина намеревалась отрезать вам язык, так как вы можете рассказать слишком многое, а затем – руку, вашу правую руку, чтобы тот, кто много знает, не смог бы написать об этом. Я все сообщила норманнам, не имеет значения, как я это сделала. Они прислали герольда, грека, которого захватили и, держа его под прицелом своих луков, заставили прокричать, что если вам отрежут язык и им станет об этом известно, они также исполосуют языки всем заложникам. Если вам отрежут руку, они отрубят руки тоже, а также осуществят некое мщение, которое пока держат в секрете.

– Что ж, – заметил я, – они верные люди. Но скажите мне, Мартина, что случилось с Хелиодорой?

– А вот что, – прошептала она мне на ухо. – Хелиодора и ее отец отплыли через час после захода солнца и теперь находятся в море, по пути в Египет. Они в безопасности.

– Значит, я был прав! Ирина лгала, когда говорила, что Хелиодора мертва!

– Да, она лгала, говоря так, хотя однажды она обмолвилась, что трижды пыталась убить свою соперницу. У меня сейчас нет времени, чтобы рассказать, каким образом, но всякий раз ее планы срывались теми, кто следил за ней. Но все же в конце концов она могла преуспеть в этом намерении. Поэтому, хотя Хелиодора и сопротивлялась, не желая уезжать, самое лучшее, что она могла сделать, это все же покинуть Константинополь. Те, кто расстался, могут встретиться снова, но как можем мы встретиться с тем, кто умер, пока не умрем сами?

– Каким образом она выехала?

– Ускользнула из города, переодетая мальчиком, сопровождавшим священника, которым был переодет ее отец, состригший бороду и выбривший себе тонзуру. Епископ Бернабас вывез их в составе своей свиты.

– Бог да благословит епископа Бернабаса! – воскликнул я.

– Да, пусть будет над ним благословение Божье, так как без его помощи это бегство никогда бы не осуществилось. Секретные агенты в порту пристально смотрели на этих двоих, несмотря на то что епископ поручился за них, назвал их имена, род занятий. Но стоило им увидеть мрачно выглядевших парней, одетых по-морскому, что приближались к ним, поигрывая рукоятками своих ножей, как агенты подумали, что им лучше не задавать больше никаких вопросов. Кроме того, теперь, когда корабль отплыл, ради собственной безопасности они поклянутся, что никакой священник и сопровождавший его мальчик не садились на него. Итак, ваша Хелиодора отправилась невредимой, как и ее отец, хотя его миссия и закончилась безрезультатно. Все же он остался жив, за что должен еще быть благодарным, так как для решения своих дел ему не было нужды привозить с собой женщину, и если бы он прибыл сюда один, Олаф, ваши глаза остались бы с вами, а вы бы следили за делами империи, что была почти в ваших руках.

– Все же я рад, что он приехал сюда не один, Мартина.

– У вас действительно возвышенное и преданное сердце, и эта женщина, которую вы любите, скорее всего достойна его. Но в чем секрет любви? Должно быть что-то большее, чем простое желание женской красоты, хотя… хотя я знаю, что временами она делает мужчин просто сумасшедшими. Но в таких делах играет роль также и душа.

– Я думаю так же, Мартина. И, конечно, верю в это, иначе все наши страдания были бы напрасными. А теперь скажите мне, когда и как я должен умереть?

– Надеюсь, что умирать вам не придется. Есть некоторые планы, но о них я не осмеливаюсь говорить в этих стенах даже шепотом. Я слышала, что завтра вас снова поведут к судьям, которые, как бы по милости Ирины, заменят вам смертный приговор высылкой, но есть секретный приказ убить вас по дороге во время путешествия. Однако вам не придется его совершать. А о других планах вы узнаете позднее.

– Но все же, Мартина, раз вы знаете об этих заговорах, то и Августа знает об этом, ибо вы – одно целое.

– Когда острия тех кинжалов вонзились в ваши глаза, Олаф, одновременно они рассекли нить, связывающую нас с ней. И теперь Ирина и я дальше друг от друга, чем небеса и ад. Скажу вам, что это из-за вас и ради вас я возненавидела ее. И теперь я сделаю все для ее погибели. Разве я не ваша крестная мать?

Затем она поцеловала меня еще раз и вышла из камеры.

На следующее утро, как я и рассчитывал, вошли мои тюремщики, сообщившие мне, что я должен предстать перед судом, чтобы узнать о пересмотре приговора. Они одели меня в солдатскую форму и даже разрешили опоясаться мечом, несомненно понимая, что, защищаясь, слепой человек не сможет нанести кому-нибудь вред своим мечом. Затем меня повели к месту назначения проходами, заворачивавшими то вправо, то влево. Наконец мы вошли в какое-то помещение, так как за нами захлопнулась дверь.

– Это зал суда, – сказал один из них, – но суд еще не прибыл. Это очень большая и пустая комната, в ней нет ничего, потому что в противном случае вы могли бы ушибиться. Поэтому, если вам, так долго пробывшему в заточении в узкой камере, захочется, вы можете пройтись туда-сюда. Только держите руки вытянутыми вперед. Тогда вы почувствуете, что дошли до стены и что вам необходимо повернуть.

Я поблагодарил их и воспользовался этой любезностью, так как мои конечности уже одеревенели, лишенные разминки. Это было одно из тех бесчисленных помещений, которые выходили на террасу, так как я отчетливо слышал шум прибоя на берегу моря, исходивший откуда-то снизу и проникавший, несомненно, в открытые окна.

Я смело ступил вперед, но в некоторых местах моего маршрута со мной стало происходить что-то странное. Казалось, что чья-то рука хватала мою руку и тащила меня в другую сторону. Хотя я и удивлялся этому, но все же повиновался. Вскоре я почувствовал, что меня схватили с левой стороны. После этого я продолжал куда-то идти. Мне вроде бы слышалось бормотанье каких-то людей, слегка приглушенное расстоянием.

Через двадцать шагов я достиг конца помещения, ибо мои пальцы коснулись мраморной стены. Я повернулся и пошел в обратном направлении, но вдруг на двадцатом шаге та же рука снова взяла меня за локоть и повела направо, откуда бормотание донеслось до меня уже более отчетливо. И так повторилось трижды! Я был уверен, что вскоре разобрал слова:

– Этот человек вовсе не слепой! Другой голос ответил ему:

– Какой-то дух руководит им!

Я совершал переход уже в четвертый раз, когда уловил отдаленный шум, воинственные крики, стоны агонии, и над всеми этими звуками парил клич:

– Вальгалла! Вальгалла! Победа или Вальгалла!

Я остановился там, где стоял, почувствовав, как кровь приливает к моим изнуренным щекам. Норманны, мои норманны были во дворце! Так вот на что намекала Мартина! Но как ничтожно мала надежда на то, что им удастся разыскать меня в таком огромном здании. И как я, будучи слепым, могу найти их? Что ж, по крайней мере, меня пока еще не лишили языка, и я могу крикнуть изо всех сил:

– Олаф Красный Меч здесь! К Олафу, люди Севера! Трижды прокричал я – и услышал, что какие-то люди побежали, но не ко мне, а от меня. Несомненно, это были те, чей разговор я слышал раньше.

Я хотел было последовать за ними, но мягкая и нежная рука, чем-то напоминавшая женскую, снова схватила меня за локоть и удержала там, где я стоял, не позволяя сдвинуться ни на дюйм.

Вскоре стали отчетливо слышны голоса норманнов, врывающихся во дворец, и топот их ног становился все слышнее, доносясь снизу, из мраморных коридоров. Более того, они встретили тех, что бежали из помещения суда, так что те бросились от норманнов назад. Наконец норманны очутились где-то совсем рядом, и крик ужаса, смешанного с яростью, сорвался с их губ.

– Это Олаф, – крикнул один. – Слепой Олаф! И, клянусь Тором, посмотрите, где он стоит!

Тут же прогремел голос Джодда:

– Не двигайтесь, Олаф! Не двигайтесь, иначе – смерть!

А другой голос, голос Мартины, перебил его:

– Молчите, вы, глупец! Вы же испугаете его и заставите упасть. Молчите и предоставьте все мне!

И мгновенно тишина заполнила все вокруг. Казалось, что умолкли даже преследуемые. И в этой тишине я услышал шелест женского платья, приближающегося ко мне. В следующее мгновение мягкая рука взяла мою, почти так же, как та, другая, что ранее вела и удерживала меня. Раздался голос Мартины:

– Олаф, идите туда, куда я вас поведу.

Я сделал восемь-девять шагов в том направлении, куда она меня тянула. Вскоре Мартина отняла свои руки от меня и разразилась каким-то диким смехом. Кто-то отвел ее в сторону, и в следующий момент обросшие волосами губы поцеловали меня в лоб, и могучий голос Джодда проревел:

– Благодарю всех богов, обитающих на Севере или на Юге! Мы спасли вас! Знаете, Олаф, где вы стояли? На краю обрыва глубиной в сотню футов, где внизу, среди скал, плещутся волны Босфора! О! Вы только попытайтесь постичь эту милую греческую забаву! Они, добрые христиане, не хотели быть варварами и принимать грех за вашу кровь на свои руки и души и потому заставили вас самого шагать к своей смерти. Что ж, им самим придется принять ими же придуманное лекарство! Тащите их сюда, парни, тащите одного за другим этих дьяволов, которые могут сидеть и наблюдать, как слепой человек идет к своей гибели, и для которых подобное зрелище – лучшая забава! Ага! Кого это мы здесь видим? Вот это да, клянусь Тором! Это же тот самый плут-законник, что был председателем суда, приговорившего вас к смерти! Тот, кто рассердился, что вы ему не отсалютовали! Что ж, законник, колесо судьбы повернулось! И мы, норманны, владеем этим дворцом, а все армянские полки собрались там, за оградой, ожидая, когда выйдет император Константин и возьмет в свои руки державу и скипетр. Скоро они уже будут тут. Но, законник, как только до нас дошла весть о ваших милых замыслах и так как нам было необходимо спасти вот эту жизнь, мы были вынуждены выступить до получения сигнала, и сделали это не напрасно. Теперь нам некоторое время предстоит провести самым скучным образом, верша суд над вами самими. Смотри сюда! Я – председатель суда, сижу в этом удобном кресле, а эти шестеро, справа и слева от меня, – мои судебные помощники. Вы же семеро теперь наши подсудимые. Вы знаете, в каком преступлении вас обвиняют, так что уточнять детали нет необходимости. Защищайся, законник, да побыстрее!

– О господин! – раздался дрожащий мужской голос. – То, что мы сделали с генералом Олафом, нам приказала исполнить одна особа, чье имя не может быть здесь названо.

– Вам лучше вспомнить ее имя, законник, так как, видит Бог, мы, норманны, все равно услышим его от вас.

– Я скажу, раз вы настаиваете. Это была сама Августа, она желала смерти благородного Михаила, или Олафа, но была очень суеверной в этом отношении и хотела устроить все так, чтобы его кровь не запятнала ее руки. Поэтому она и придумала этот план. Его было приказано привести сюда, на это место, известное под названием Коридора Преисподней, которым в старые времена часто пользовались некоторые кровожадные императоры для того, чтобы избавляться от своих врагов. Центральная дорожка поворачивается вниз на петлях. От одного прикосновения открывалась бездна, и человек, думая, что это безопасно, ступал вперед, после чего погружался в мрак, так как падал вниз на скалы, а его тело уносили высокие волны.

– Да, мы уже поняли этот фокус, законник, этот зов Преисподней. Что вы еще можете добавить?

– Ничего больше, господин, кроме одного: мы делали только то, что нас заставляли делать. Но ведь никакой беды не произошло, так как, стоило только генералу подойти к краю, он, хотя и был слепым, останавливался и шел направо или налево, как будто кто-то оттаскивал его от опасного места.

– Ну ладно! Вы, бессердечные и лживые люди, собравшиеся здесь, чтобы посмеяться над смертью слепого человека, которого вы обманом хотели убить…

– Господин, – вмешался в разговор один из судивших меня. – Это не мы пытались вовлечь его в ловушку, а вон те тюремщики, что стоят там. Они же сказали генералу, что он может пока размяться, прогуливаясь по коридору…

– Это правда, Олаф? – спросил Джодд.

– Да, – ответил я, – это правда, что два тюремщика, приведя меня сюда, предложили мне прогуляться, хотя присутствуют они здесь или нет, я не могу сказать.

– Прекрасно, – сказал Джодд. – Присоедините их вон к тем пленникам, которые, по их собственному признанию, слышали, как устраивалась эта ловушка, но не предупредили жертву. А теперь, убийцы, слушайте приговор суда: вы должны отдать генералу Олафу честь и признать свою жестокость по отношению к нему…

Они, кажется, отдали мне честь, упав на колени, принявшись целовать мои ноги, один за другим признаваясь в своем преступлении.

– Достаточно, – произнес я. – Я их прощаю, они были не более чем орудием в чужих руках. Молю Бога, чтобы он тоже простил их!

– Вы можете их простить, Олаф, – проговорил Джодд. – И ваш Бог вслед за вами – тоже, но мы, норманны, не прощаем. Завязать этим людям глаза и связать руки!.. А теперь, – посте паузы добавил он, – их очередь продемонстрировать нам эту же забаву. Бегом, друзья, бегом, так как за спиной у вас уже обнажили мечи. Разве вы их не чувствуете?

Остальное я мог себе только представить. В течение нескольких минут семеро судей и два тюремщика покинули сей мир. Ни одна рука не поднялась спасти их от жестоких скал и воды, что бурлила внизу, в ста футах под этим ужасным коридором.

Об этой фантастической по жестокости и беспощадности мести даже слышать было ужасно. О том же, как все это выглядело, я могу лишь догадываться. Помню только, что я хотел, чтобы они избежали этой мести, и молил Джодда пощадить их. Но ни он, ни его соратники не стали даже слушать меня.

– А вас они пощадили? – кричал он. – Так пусть же они выпьют из собственной чаши!

– Пусть выпьют из собственной чаши! – повторили его товарищи и разразились громким хохотом, видя, как один из этих лжесудей, чувствуя перед собой пустоту, пошатнулся раз, потом второй и с криком исчез внизу.

Все было кончено. Я слышал, как кто-то вошел в помещение и прошептал нечто на ухо Джодду, услышал и его ответ:

– Пусть ее приведут сюда! – воскликнул он. – Что же касается остальных, то попросите капитанов держать покрепче Стаурациуса и других. Если против нас поднимется хоть какой-нибудь ропот, режьте им всем глотку! Сообщите им, что это будет сделано, если они допустят возникновение беспорядков. До моего особого приказа не поджигайте дворец – жаль было бы спалить такое красивое здание. Вот те, кто жил в нем, заслуживают сожжения, но Константин сам в этом разберется. Соберите драгоценности и утварь, которую нетрудно переносить, и пусть добычу доставят в наш лагерь, в обозные повозки. Проследите, чтобы все это было сделано очень быстро, так как и армяне протянут руки за своей долей. Вскоре я присоединюсь к вам, но если император Константин прибудет туда раньше, сообщите ему, что все прошло быстро и хорошо, лучше, чем он ожидал, и просите его прийти сюда, где мы могли бы держать совет.

Посыльный ушел. Джодд и несколько норманнов стали совещаться между собой, а Мартина отвела меня в сторону.

– Расскажите, Мартина, что произошло. Я совершенно сбит с толку.

– Всего лишь обычный переворот, Олаф. Джодд и норманны – кончик копья, его рукоять – Константин. А находится это копье в руках армянских полков. Все было задумано и совершено отлично. Часть охраны, что оставалась во дворце, оказалась подкупленной, остальные – запуганы. Сопротивлялось всего несколько человек, но для норманнов уничтожить их было пустяком. Ирина и ее министры остались одурачены, они рассчитывали, что удар будет нанесен не раньше, чем через неделю, если его вообще нанесут, так как императрица верила, что ей удалось ублажить Константина своими обещаниями. Обо всех подробностях я расскажу вам позднее.

– Как вы меня нашли, Мартина, да так своевременно?

– О, Олаф, это страшная история! Даже сейчас я едва не падаю в обморок, стоит мне вспомнить. Было же так. Ирина узнала, что я посетила вас в камере, и ее подозрительность по отношению ко мне возросла. Этим утром она вынудила меня вернуть ей печатку, но до этого я все же услышала, что она планирует сегодня умертвить вас, а не вынести приговор о высылке и убийстве по дороге, где-то далеко отсюда, как я вам говорила вчера. Последнее, что я успела сделать до того, как меня взяли, была отправка посланца к Джодду с сообщением, что, если они намерены вас спасти, то должны сделать это немедленно, а не ночью, как было условлено. Через полминуты после его ухода евнухи схватили меня и бросили в камеру, где и заперли. Через некоторое время туда пришла Августа, разъяренная, как львица. Она обвиняла меня в предательстве, а когда я стала все отрицать, то принялась бить меня по лицу. Взгляните: вот следы ее перстней! О Боже! Что это я говорю! Вы ведь не можете их видеть! Она узнала, что госпожа Хелиодора ускользнула от нее, что я имела некоторое отношение к ее бегству. Императрица кричала, что я, ваша крестная мать, была вашей любовницей, а так как это преступление перед церковью, то она обещала мне, что я после долгих пыток буду живьем сожжена на арене цирка при стечении народа. В заключение она сказала: «Знайте же, что ваш Олаф, которого вы так любите, умрет в течение этого часа и вот как: его отведут в Коридор Преисподней и разрешат прогуливаться там до прихода судей. А так как он слеп, то можно заранее предсказать, куда он попадет. И, прежде чем вашу дверь отопрут снова, он будет представлять собой не более чем мешок переломанных костей. Да, вам уже можно начинать плакать, но только поберегите слезы для оплакивания самой себя! – тут она обозвала меня грязным именем. – Наконец-то я крепко держу вас в своих руках – вас, ночная бродячая кошка! Сам Господь Бог не поможет вам отвести этого проклятого Олафа от края Коридора Преисподней!»

– «Один Бог знает, что он может сделать, Августа», – ответила я, как будто кто-то вложил эти слова мне в уста.

Тогда она разразилась проклятиями и снова избила меня, а затем вышла, оставив меня в камере.

Когда она удалилась, я бросилась на колени и стала молить Бога спасти вас. Олаф, я была бессильна помочь вам иным способом, но молилась так, как никогда раньше. Я, наверное, потеряла сознание, молясь таким образом, и в беспамятстве мне представилось видение. Я находилась в месте, где никогда прежде не бывала, видела судей, тюремщиков и нескольких других людей, которые смотрели с галереи. Я видела, как вы шли по направлению к бездне по коридору. Затем я как будто бы подлетела к вам, взяла вашу руку и отвела от края пропасти, и сделала это, Олаф, трижды. Потом послышались шум и крики, когда вы были на самом краю обрыва, а я удерживала вас, не позволяя пошевелиться. Вскоре ворвались норманны, и вместе с ними и я. Да, стоя здесь, рядом с вами, над самой бездной, я видела себя и норманнов, врывавшихся в этот коридор.

– Мартина, – прошептал я. – Рука, казавшаяся мне женской, трижды провела меня вокруг этого обрыва, у самого его края, и вы с моими норманнами появились здесь.

– О, Бог велик! – проговорила она, задыхаясь. – Бог воистину велик, и я благодарю Его. Но дослушайте конец истории. Я пришла в себя, услышав шум и победные крики норманнов над своей головой. Они взбирались по лестницам на дворцовые стены и проламывали ограду, но я все еще не могла понять, где они. Затем они появились на террасе, гоня перед собой греческую охрану. Я подбежала к окну и там, внизу, увидела Джодда. Я принялась кричать, пока он не услышал меня.

– «Спасите меня, если вы хотите спасти Олафа, – кричала я, – меня заперли здесь!»

Они подставили одну из лестниц и вытащили меня через окно. Я рассказала им все, что мне стало известно. Они схватили дворцового евнуха и били его до тех пор, пока он не согласился провести их в этот Коридор. Он вел их, но в лабиринте переходов упал без чувств, так как они ударили его очень сильно.

Мы уже не знали, куда нам повернуть, когда вдруг услышали, как вы кричите, и побежали на ваш голос.

Вот и вся история, Олаф!