Текст книги "Ожерелье Странника"

– Это то самое место, которое я много лет назад видел в Ааре во время сна, – задумчиво произнес я.

– Возможно, – согласилась она. – Но если это так, то многое изменилось с тех пор, потому что, кроме шакалов, крадущихся между рядами рухнувших колонн, да лая собаки из соседней деревни вдали от нас, ничто не говорит о присутствии в этих местах живых существ. Что будем делать, Олаф?

– Поедим и ляжем спать, – предложил я. – Возможно, во сне мы увидим что-либо, что подскажет нам, как быть дальше.

Мы подкрепились принесенной с собой провизией, затем легли отдохнуть в небольшой комнате, найденной Мартиной среди руин дворца. Все стены этой комнаты были разрисованы изображениями богов.

В течение той ночи мне ничего не снилось, и также не случилось ничего, что бы нас потревожило в этом старинном здании, каменный пол которого был истерт ногами давно умерших людей.

Перед рассветом Мартина снова отвела меня к гигантским статуям, и мы подождали там, надеясь услышать их песню, которую, как говорилось в преданиях, они пели на рассвете. Солнце поднялось так же, как оно поднималось с самого начала мира, осветив своими лучами эти гигантские изображения, как и две тысячи лет назад, но статуи оставались молчаливыми. Не думаю, что когда-нибудь я так горевал о своей слепоте, как в этот день, когда я зависел от Мартины, рассказывающей мне о сиянии солнечных лучей над пустынями Египта, над всеми этими величественными руинами, созданными руками людей, давно позабытых всеми.

Солнце поднялось, и, так как статуи не заговорили, я взял в руки арфу и стал играть на ней, Мартина же запела под мой аккомпанемент вольную песню Востока. И оказалось, что моя музыка услышана. Несколько крестьян, направлявшихся в поля на работу, подошли посмотреть, что происходит, и, обнаружив всего лишь двоих бродячих музыкантов, вскоре ушли прочь…

Все же одна женщина осталась. Судя по ее платью, она была из коптов. Я слышал, как Мартина беседовала с нею. Она спросила, кто мы такие и почему забрались в это место, на что Мартина поведала ей историю, которую мы рассказывали уже сотни раз. Женщина заявила, что здесь мы денег не заработаем, так как в прошлом году жителей верховьев Нила постиг тяжкий голод. И пока не вырастет новый урожай, а это случится только через несколько недель, даже самой простой пищи будет недостаточно, хотя и самих едоков сейчас, после того как мусульмане убили большинство жителей Верхнего Египта, осталось совсем немного.

Мартина пояснила, что ей об этом известно и что по этой причине мы предполагаем направиться в Нубию или же возвратиться на север. Но поскольку я, ее слепой дядюшка, вдруг почувствовал себя плохо, то мы высадились из лодки в надежде отыскать какое-нибудь место, где могли бы отдохнуть неделю или две, до тех пор, пока я не окрепну.

– И вот, – продолжала она, – будучи бедными христианами, мы не знаем, где нам найти такое место, так как почитающие крест не могут рассчитывать на гостеприимство тех, кто следует заповедям Пророка.

Едва женщина услышала, что мы христиане, ее тон сразу же изменился.

– Я тоже христианка, – сказала она, – но сперва докажите, что вы христиане.

Мы осенили себя крестным знамением, что ни один мусульманин не осмелился бы сделать.

Они с мужем, продолжала женщина, живут вон там, в деревушке Курна, расположенной почти у самых гор, а ближайшее ущелье называется Бибан-эль-Мулук, то есть Долина царей, так как там лежат в гробницах монархи древних времен, которые некогда были правителями предков коптов2121
  В ущелье, называемом Долиной царей, находятся скальные гробницы царей Нового царства (16 – 11 вв. до н. э.).


[Закрыть]. Это очень маленькая деревня, потому что мусульмане поубивали большую часть ее жителей во время недавней войны между ними и войском принца Могаса. Но все же у них с мужем хороший дом, и хотя они бедны, но рады будут предоставить нам пищу и кров, если у нас найдется чем заплатить.

В конце концов после непродолжительного торга, так как мы не осмелились сказать ей, что у нас много денег, мы заключили сделку с этой доброй женщиной, которую звали Палка. Получив недельный задаток, она повела нас в деревню Курна, до которой мы шли целый час, и там познакомила с мужем, мужчиной средних лет, по имени Маркус, который произнес несколько фраз на общие темы, ничего не говоря о своем хозяйстве.

А трудились они на клочке плодородной земли, орошаемой ручьем, вытекавшим из-под горы; были у них и другие участки земли, ближе к Нилу, на которых они выращивали пшеницу и корм для скота. В их доме, некогда составлявшем часть какого-то древнего каменного здания, свободной площади было больше, чем они могли использовать, так как у них не было детей. Нам были предоставлены две комнаты, где мы устроились с удобством, потому что Маркус, несмотря на тяжелые времена, был богаче, чем казался на первый взгляд, и жил хорошо. Что же касается жителей деревушки, то все ее население, как они нам рассказали, не превышало тридцать душ. Все были христианами и время от времени навещали своего священника в скромной обители, расположенной далеко в горах.

Постепенно мы подружились с Палкой, приятной и жизнерадостной женщиной из хорошей семьи. Палка любила слушать рассказы о заморских краях, но оказалась весьма проницательной и вскоре стала подозревать, что мы были чем-то гораздо большим, нежели просто бродячие музыканты.

Представляясь слабым и немощным, я ходил немного, но иногда сидел рядом с ней, когда она занималась домашней работой, и тогда мы беседовали на разные темы.

Однажды я перевел разговор на принца Могаса и восстание, поднятое им, и узнал, что он был убит в местности миль на пятьдесят к югу. Затем я поинтересовался, правда ли, что его дочь тоже убита вместе с ним.

– А что вам известно о госпоже Хелиодоре? – резко спросила Палка.

– Только то, что моя племянница, которая была служанкой в императорском дворце в Константинополе до недавнего времени, когда ее вместе с другими выслали после падения императрицы, видела ее там. Именно моей племяннице было поручено ухаживать за юной особой и ее отцом, принцем. Поэтому ее и интересует судьба этой женщины.

– А мне кажется, что вас она интересует больше, чем вашу племянницу, которая ни разу о ней не вспомнила, – огрызнулась Палка. – Что ж, поскольку вы мужчина, я не нахожу это странным, и не будь вы слепым, вы бы сказали, что она была самой красивой женщиной в Египте. Что же касается ее судьбы, то спросите о ней Бога, так как, кроме Него, никто не знает об этом. Когда армия Мустафы расположилась лагерем вон там, возле Нила, мой муж Маркус взял двух ослов, нагруженных фуражом, и отправился в лагерь продавать зерно. На обратном пути он видел госпожу Хелиодору, пробегавшую мимо него с окровавленным ножом в руке. Она направлялась в сторону Долины царей. После этого он ее больше не видел, как и кто-либо другой, хотя мусульмане долго за ней охотились, искали даже в гробницах, которые они, как и наши люди, не особо-то любят навещать. Без сомнения, она или сама упала, или бросилась в одну из расщелин в скалах. Или, возможно, ее сожрали дикие звери. Но для той, в чьих жилах течет кровь древних фараонов, такой исход лучше, чем стать женщиной для неверных.

– Да, – ответил я. – Это лучший исход. Но почему крестьяне так боятся посещать эти могилы, о которых вы рассказываете?

– Почему? Да потому что там обитают призраки, вот и все. И даже самые храбрые боятся увидеть духов. А здесь, несомненно, обитают духи, ибо все знают, что это ущелье усеяно могущественными мертвецами, как поле засеяно пшеницей.

– Но мертвые же спят вечным сном, Палка!

– Обыкновенные мертвые, Хёд, но не цари, царицы и принцы, которые, подобно богам, умереть не могут. Говорят, что ночью они устраивают там свои празднества с песнями и диким смехом, а того, кто взглянет на них, не позднее чем через год постигнет несчастье. Так ли это, сказать не могу. Уже в течение многих лет никто не осмеливается посещать ущелье ночью. Но то, что духи едят, я знаю совершенно точно.

– Как вы это узнали, Палка?

– Из-за добрых побуждений. Вместе с другими жителями деревни я совершаю подношения духам в виде пищи. Говорят, что когда-то в этом большом здании, частью которого является наш дом, обучали будущих языческих жрецов, чьей обязанностью было делать подношения лежащим в могилах мертвым фараонам. Когда сюда пришли христиане, они убрались восвояси, но мы, жители Курны, обитающие в этом доме, все еще совершаем старинный обряд. Если же мы не станем соблюдать его, на нас обрушатся несчастья, как всегда случалось с теми, кто забывал о приношениях или пренебрегал ими. Это дань, которую мы платим, принося пищу и молоко, а также воду к специальному камню, расположенному у входа в ущелье.

– И что же происходит потом, Палка?

– Ничего, за исключением того, что подношения принимаются.

– Бедняками-нищими или, возможно, дикими зверями!

– Разве нищие осмелятся войти в эту обитель смерти? – произнесла она с презрением. – И разве дикие звери берут пищу и после этого аккуратно складывают тарелки и кладут плоские камни на горлышки кувшинов с молоком и водой, что может сделать только домашняя хозяйка. О! Не смейтесь! В последнее время это происходит постоянно, так как я часто хожу за этими сосудами и хорошо знаю, о чем вам говорю.

– Вы когда-нибудь видели духов, Палка?

– Да, однажды я видела одного из них. Это было примерно месяца два назад, когда я после восхода луны шла к Долине. Я искала потерявшегося козленка. Думая, что он мог забраться в это ущелье, я и стала смотреть туда. И тогда я увидела, как среди расположенных полукругом больших скал плавно передвигается дух. Это была женщина, она остановилась, залитая лунным светом, и стала смотреть на Нил. Я неподвижно стояла в тени, шагах в сорока от нее. Затем она подняла руки, как бы в отчаянии, повернулась и пропала.

– Она! – чуть не проговорил я, но тут же взял себя в руки и невозмутимо спросил: – Ну, и как выглядел этот дух?

– Насколько я успела заметить, это была юная и прекрасная дева, одетая в платье такого покроя, которые носили лишь древние, только обернутое вокруг нее более плотно.

– Было у нее что-нибудь на голове, Палка?

– Да, была золотая лента или корона в голосах, а вокруг шеи – зеленое с золотом ожерелье. Лунный свет отражался от него. Это было в точности такое же ожерелье, какое носите вы, Хёд, под своей одеждой.

– Интересно, откуда вам известно, что я ношу, Палка? – полюбопытствовал я.

– Да просто у меня есть то, чего недостает вам, бедняге, – глаза. Однажды ночью, когда вы крепко спали, мне нужно было пройти через вашу комнату в другую, находящуюся за ней. Вы сбросили с себя верхнюю одежду, так как было жарко; тогда-то я и увидела ваше ожерелье. Видела я также и большой красный меч, лежавший сбоку от вас, и заметила на вашей груди множество шрамов, какие бывают у охотников и солдат. И я подумала, Хёд, что все это весьма странно, ибо мне известно, что вы всего-навсего бедный слепой нищий, зарабатывающий на жизнь игрой на арфе.

– Бывают нищие, которые не сразу стали ими, Палка, – медленно произнес я.

– Совершенно верно, Хёд, бывает, и важные, богатые особы появляются среди людей в виде нищих… Много чего бывает на свете. Но вы не бойтесь, что мы украдем ваше ожерелье или расскажем кому-нибудь об этом красном мече или о золоте, которое ваша племянница Хильда носит в своей одежде. Бедная девушка, у нее привычки изнеженной госпожи, жившей при дворе, о котором вы проговорились, наверное, случайно. Видно, тяжело ей было опуститься так низко. Но все равно, не бойтесь, Хёд. – И она, взяв мою руку, пожала ее определенным образом, как это было принято у преследуемых христиан Востока, когда они должны были открыться один другому. Затем она, посмеиваясь, ушла.

Что же касается меня, то я сразу же отыскал Мартину, которую дневная жара сморила в сон, и поведал ей обо всем.

– Отлично! – воскликнула она, когда я закончил. – Благодарите Бога, Олаф, так как нет никаких сомнений, что этот дух – госпожа Хелиодора… Что ж, значит, Джодд! – расслышал я слова, сказанные полушепотом: после того как я стал слепым, мой слух значительно обострился…

Глава III. Долина мертвых царей

Мартина и я составили план. После долгих уговоров однажды вечером Палка взяла нас с собой, отправляясь к месту у входа в Долину царей, избранному для приношений. В самом начале она, конечно, наотрез отказалась позволить нам сопровождать ее, потому что, по словам Палки, только рожденные в деревне Курна могут совершать такие приношения, как повелось еще с тех дней, когда здесь правили фараоны. А если посторонние примут участие в выполнении этого долга, то может произойти несчастье. В ответ мы заявили, что если так, то пусть беда постигнет нас, незваных гостей. Кроме того, мы добавили, что кувшины с водой и молоком тяжеловаты, а так как в этот вечер в деревне не оказалось никого, кто смог бы помочь ей отнести их, то, взвесив все обстоятельства, Палка изменила свое решение.

– Ладно, – сказала она, – я действительно толстею, да и после беготни туда-сюда у меня нет особого желания таскать на себе грузы, подобно ослу. Что ж, идемте, раз вы хотите, но если вы умрете или же духи унесут вас с собой, то не добавляйте себя к числу этих привидений, которых и без того развелось слишком много, и не проклинайте меня потом.

– Наоборот, – промолвил я. – Мы вас оставим нашей наследницей. – И я положил перед нею мешочек, содержавший некоторое количество денег.

Палка, бывшая бережливой, взяла деньги – я услышал звон монет в ее руках, – повесила кувшины мне на плечо, вручила Мартине корзинку с мясом и маисом. Плоские лепешки, однако, она несла сама, положив их на деревянную доску, так как, по ее словам, опасалась, что мы можем их уронить или раскрошить и тем самым рассердим духов, которым нравится, чтобы с их пищей обращались бережно и аккуратно. Мы отправились в путь и вскоре подошли к входу в это страшное ущелье, о чем мне сообщила Мартина. По ее словам, Долина выглядела так, как будто горы раскололись от удара молнии и затем с грохотом взорвались.

По этой сухой и пустынной местности, которая была, как опять же сообщила Палка, ограничена с двух сторон стеной серых зазубренных скал, мы двигались, не разговаривая. Я только заметил, что пес, следовавший за нами от самого дома, стал жаться к нашим ногам и все время повизгивал.

– Животные замечают то, чего не видим мы, – прошептала Палка.

Наконец мы остановились, и я по ее просьбе поставил кувшины на плоский камень, который она назвала Столом Приношений.

– Взгляните! – воскликнула она, обращаясь к Мартине. – Те, тарелки и кувшины, что были здесь оставлены три дня назад, опорожнены духами и аккуратно сложены и накрыты. Я говорила Хёду, что они всегда так поступают, но он мне не поверил. А теперь давайте уберем все в корзины и поспешим уйти, потому что солнце уже садится и луна взойдет не раньше чем через полчаса. А ч не согласилась бы остаться здесь, в этой темноте, и за десять монет чистого золота.

– Тогда уходите быстрей, Палка, – предложил я. – А мы подождем здесь ночи.

– Вы с ума сошли!

– Вовсе нет, – возразил я. – Один умный человек когда-то сказал мне, что если слепой встретится лицом к лицу с духом, он увидит его и посредством этого возвратит себе зрение. Если вы хотите знать правду, то именно ради исцеления я и пришел сюда из своей далекой северной страны. Чтобы найти такую землю, где можно было бы встретиться с духами.

– Теперь я точно уверена, что вы – сумасшедший! – вскричала Палка. – Идемте, Хильда, и оставим этого глупца испытать на себе ужасное лекарство от слепоты.

– Нет, – отказалась Мартина, – я должна остаться здесь со своим дядюшкой, хотя я и очень боюсь. Если я этого не сделаю, он меня потом побьет.

– Побить вас? Хёд способен побить женщину?! О! Вы просто оба сошли с ума. Или вы и сами не что иное, как духи?! Один или два раза мне это уже приходило в голову, как и то, что вы не те, за кого себя выдаете. Святой Иисус! Уже совсем стемнело, и я повторяю, что здесь полно мертвых фараонов. Может быть, святые защитят вас, а если нет, то, по крайней мере, у вас будет высокородная компания перед смертью. Прощайте! Что бы ни случилось, не кляните того, кто вас предупреждал! – И она, расставшись с нами, побежала назад. Пустые кувшины громыхали у нее за спиной, а пес жалобно скулил и тявкал, труся за ней.

Когда она удалилась, воцарилась глубокая тишина.

– А теперь, Мартина, – прошептал я, – давайте подыщем подходящее место, откуда вы сможете наблюдать за этим Столом Приношений, сами оставаясь невидимыми.

Она подвела меня к лежавшему на земле обломку скалы. В нескольких шагах позади него мы и расположились, заняв позицию, с которой Мартина могла бы следить за Столом Приношений, освещенным луной.

Долго прождали мы так, наверное, часа два или три. И хотя я ничего не видел, торжественность, царившая вокруг, проникала в мою душу. Мне казалось, будто мертвые кружат около меня в этом таинственном молчании. Думаю, Мартина испытывала то же, ибо, несмотря на то что в этом раскалившемся за день ущелье ночь была жаркой, она дрожала, сидя рядом со мной. Наконец я почувствовал, что она сдвинулась с места, и разобрал ее шепот:

– Я различаю фигуру. Она крадучись вышла из тени утеса и направляется сюда.

– Как она выглядит?

– Это женская фигура, обернутая в белую ткань. Вот она осматривается вокруг, берет принесенное нами и укладывает все в свою корзину. Это женщина… совсем не дух!.. она пьет из кувшина… О! Лунный свет упал на ее лицо. Это Хелиодора!

Услышав слова Мартины, я более не мог себя сдерживать. Вскочив на ноги, я побежал в ту сторону, где, как я знал, должен был находиться Стол Приношений. Я попытался заговорить, но оказался не в силах издать ни звука. Женщина, увидев или услышав меня, отступила в тень. Наконец она слабо вскрикнула и побежала прочь – мне послышались звуки ее шагов по скалам и песку. В этот момент я споткнулся о какой-то камень и растянулся на земле. Мартина тут же оказалась радом со мной.

– Вы действительно глупы, Олаф, – сказала она. – На что вы рассчитывали? На то, что госпожа Хелиодора ночью узнает вас в том виде, в каком вы сейчас пребываете? В этом наряде нищего? И в момент, когда вы, как бык, обрушиваетесь на нее? Почему вы не заговорили с ней?

– Потому что лишился голоса. О! Не ругайте меня, Мартина. Если бы вы знали, что значит любовь, как это знаю я, когда после стольких страхов и огорчений…

– Кроме этого мне известно и то, как надо сдерживать свои чувства, свою любовь, – резко произнесла Мартина, прервав мои причитания. – Пойдемте, не будем понапрасну тратить время, начнем ее искать.

И, взяв за руку, она повела меня туда, где только что видела Хелиодору.

– Она исчезла, – объявила Мартина. – Здесь нет ничего, кроме скал.

– Этого не может быть, – ответил я. – О! Если бы у меня были глаза. Хотя бы на один час! У меня, бывшего лучшим следопытом Ютландии! Посмотрите, Мартина, не сдвинут ли какой-нибудь камень. На том месте, где он лежал, песок должен быть слегка влажным.

Оставив меня, она ушла, но вскоре вернулась.

– Кое-что я обнаружила, – доложила она. – Когда Хелиодора убегала, она держала в руках корзину, как мне показалось, сильно напоминавшую те, которыми пользовались еще во времена фараонов. По крайней мере, хоть одна лепешка должна была выпасть из нее. Пойдемте.

Она подвела меня к высокой скале, затем мы взобрались наверх, на высоту примерно восьми футов, после чего обошли вокруг отдельно стоящего утеса.

– Здесь есть отверстие, – проговорила она. – Его могли сделать шакалы. Возможно, оно ведет в одну из древних гробниц, вход в которую замурован. И как раз возле этого отверстия я нашла лепешку. Поэтому нет сомнения, что Хелиодора спряталась внутри. Что мы теперь будем делать?

– Следовать за нею, я думаю. Где отверстие?

– Нет, нет. Я буду спускаться первой. Дайте мне вашу руку, Олаф. Ложитесь вот сюда на живот.

Я последовал ее указанию и вскоре почувствовал тяжесть Мартины, повисшей на моей руке.

– Опускайте, – чуть слышно произнесла она, как будто чего-то опасаясь.

Я повиновался, хотя и после некоторых колебаний, и услышал, что подошвы ее сандалий застучали по какому-то полу.

– Благодарение всем святым, все в порядке, – раздался ее голос. – Насколько я понимаю, эта щель могла быть столь же глубока, как и Коридор Преисподней. Теперь спускайтесь сюда сами, ногами вперед. И прыгайте, здесь неглубоко.

Я повиновался и тут же очутился рядом с ней.

– Теперь, в темноте, вы – лучший провожатый, чем я, – прошептала она. – Ведите меня, я последую за вами, держась за вашу одежду.

И я отправился вперед, осторожно, не торопясь, как передвигаются все слепые. Так мы шли, пока она не воскликнула:

– Стойте! Здесь снова появился свет. Я думаю, что крыша гробницы, на которой точно такие же росписи, как и на стенах, провалилась. Мы попали в какой-то коридор, от которого отходят длинные галереи, спускающиеся вниз. Здесь полным полно летучих мышей. О! Одна из них задела мои волосы. Олаф, я дальше не пойду. Я боюсь летучих мышей больше, чем духов, больше всего на свете.

Мне пришлось задуматься. И вдруг у меня мелькнула мысль. За спиной у меня была арфа. Я снял ее с плеча и прошелся по струнам. В этом мрачном месте они зазвучали буйно и печально. И тогда я запел старинную песню, которую мы два или три раза исполняли вместе с Хелиодорой в Византии. В ней рассказывалось о юноше, ищущем свою возлюбленную. Песня исполнялась в два голоса, и возлюбленная отвечала куплетом на куплет. Я привожу только те строки из песни, которые помню, и те, что по своему духу переводятся на английский язык. Я спел первый куплет и стал ждать…

Мой свет и рай,

Тебя одну

Прошу – узнай

Мою струну.

Судьбу кляня,

Не хоронись,

Услышь меня

И отзовись!

Ответа не последовало, и я запел второй куплет, затем подождал снова:

Зажгла мне грудь

Любовь к тебе,

Звездою будь

В моей судьбе.

Не спорь со мной,

Не спорь с Судьбой —

Так суждено,

Что мы с тобой

Навек – одно…

И наконец откуда-то издалека, снизу, из глубины огромной гробницы донеслись ответные звуки:

Любовь свою,

Что крепче скал,

В чужом краю

Ты так искал.

Печаль развей,

Ко мне приди,

Прижми скорей

К своей груди.

И тогда я отложил арфу в сторону.

Долгожданный голос, голос Хелиодоры, звучавший откуда-то из стен, спросил:

– Это песни мертвого или живого человека? Если живого, то как его зовут?

– Живого! – откликнулся я. – И зовут его Олафом, сыном Торвальда, и еще Михаилом. Это имя было дано ему в храме святой Софии в Константинополе, где его глаза впервые увидели Хелиодору, дочь Могаса Египетского, которую он теперь разыскивает.

Я услышал звук шагов Хелиодоры, осторожно приближавшихся ко мне, и ее голос произнес:

– Позвольте мне увидеть ваше лицо, тот, кто называет себя Олафом, так как мне известно, что в этих часто посещаемых духами и привидениями гробницах можно услышать поддельные голоса. Почему вы прячете свое лицо, вы, называющий себя Олафом?

– Потому что с этого лица исчезли глаза, Хелиодора. Ирина лишила меня их из ревности к вам, поклявшись, что они никогда больше не смогут видеть вашу красоту. А вдруг вы не захотите подойти достаточно близко к лишенному глаз мужчине в нищенской одежде?

Она смотрела… И я чувствовал этот взгляд. Она заплакала… Я слышал ее рыдания, а затем руки Хелиодоры обвились вокруг моей шеи, а ее губы прижались к моим…

Так в конце концов пришла радость, описать которую я не в состоянии, радость возвращенной мечты.

Прошло некоторое время, сколько, я не знаю, и наконец я проговорил:

– А где же Мартина? Нам пора уходить отсюда.

– Мартина? – изумилась она. – Вы имеете в виду фрейлину, что была у Ирины? Она тут? Если так, то в качестве кого она путешествует с вами, Олаф?

– В качестве друга, лучше которого еще не было ни у одного мужчины, Хелиодора. – друга, оставшегося верным в его бедах и горестях, спасшего от мучительной смерти, рисковавшего своей жизнью, чтобы помочь ему в его отчаянных поисках. Друга, без которого эти поиски были бы безуспешными.

– Тогда Бог наградит ее, Олаф, так как я еще не встречала такую женщину нигде во всем мире и даже не слышала о такой. Госпожа Мартина! Где вы, госпожа Мартина?

Трижды прокричала она, и только тогда с большого расстояния послышался ответ:

– Я здесь, – голос Мартины звучал с едва заметной зевотой. – Я устала и заснула, пока вы приветствовали друг друга. Как хорошо, что мы наконец вас нашли, госпожа Хелиодора! Видите, вот я и привела к вам вашего Олафа, правда, ослепшего, но не имеющего других недостатков в отношении здоровья, сил и положения в обществе.

Тогда Хелиодора подбежала к ней и сначала прижала к своим губам ее руку, а потом поцеловала в губы. Позднее она говорила мне, что глаза Мартины выглядели чрезвычайно странно для глаз человека, спавшего и внезапно пробудившегося: они были мокрыми от слез и покрасневшими. Но если и так, то голос ее нисколько не дрожал.

– Это верно, что вы оба должны благодарить друг друга и Бога, – сказала она, – Который свел вас вместе столь удивительным образом. Я же только преданный вам до самой глубины души друг. Но вам придется еще миновать многие и многие опасности. Что будем делать дальше, Олаф? Станете ли вы тоже духом и будете жить здесь, в гробнице с Хелиодорой? Если так, то какую историю я должна рассказать Палке и остальным?

– Нет, это нам не подойдет, – ответил я. – Думаю, что лучше всего нам вернуться в Курну. А Хелиодора должна будет по-прежнему играть роль духа царской крови – до тех пор, пока мы не сможем нанять какую-нибудь лодку и проскользнуть на ней вниз по Нилу.

– Никогда! – закричала она. – Ни за что! Я не могу больше! Раз мы встретились все вместе, то больше не должны расставаться! О, Олаф, вы не представляете себе, что за жизнь у меня была в продолжение этих страшных месяцев! Когда я бежала от Мустафы, заколов евнуха, присматривавшего за мной, – думаю, что мне можно простить этот ужасный поступок (я почувствовал, как всю ее охватила дрожь, когда она прижалась ко мне), – я бежала, не помню, куда, пока не пришла в себя в ущелье, где и спряталась до наступления ночи. На рассвете я увидела выход из ущелья и мусульман, ищущих меня, правда, они еще находились на порядочном расстоянии. Но это место мне было знакомо. Именно сюда мой отец приводил меня еще ребенком, когда предпринимал попытку поисков мест захоронения своих предков, фараонов, которые, согласно записям в летописях, прочитанных им, обрели здесь вечный покой. Я помнила все: где должна была находиться эта могила, как мы входили в нее через отверстие, как отыскали мумию супруги фараона, лицо которой было прикрыто золотой маской. И еще на ее груди мы нашли ожерелье, которое я ношу.

Я побежала вдоль гробницы, пока наконец не заметила плоский камень, который узнала сразу. Он назывался Столом Приношений или Столом Даров. Я была уверена, что отверстие, сквозь которое мы входили в гробницу, должно находиться где-то сбоку от этого камня и несколько выше его, в передней части утеса. Я взобралась наверх и нашла что-то похожее на нужную мне щель, хотя я и не была вполне уверена в этом. Я поползла вниз, пока это было возможно, но вскоре, к своему ужасу, повисла на руках и полетела в темноту, не зная, куда я падаю, и будучи уверенной, что разобьюсь до смерти. Но так случилось, что этот полет был кратким, и я, обнаружив, что цела, ползком добралась вдоль пещеры до места, где обвалилась крыша гробницы. Пока я ползала внутри скалы, надо мной раздались голоса солдат, и мне стало слышно, как их офицер приказал принести факелы, потом веревки. Слева от того места, где вы сейчас стоите, спускается вниз коридор, ведущий в центральное помещение, в котором покоятся останки некогда могущественных фараонов. Оттуда есть проходы и в другие камеры. В первую из них пробивался свет утреннего солнца. Я вошла туда в поисках места, где можно было бы спрятаться, и увидела разрисованный резьбой саркофаг и лежащий в нем гроб. Это в нем мы нашли тело нашей прародительницы, но после нас в помещение уже проникли грабители. Мы в свое время ушли, оставив мумию в гробу, а гроб – в саркофаге, и крышку закрыли. Теперь же мумия лежала на полу, с наполовину развернутыми пеленами и почему-то согнутая пополам на уровне груди. Кроме того, ее лицо, которое, как мне вспомнилось, было очень похоже на мое собственное, теперь уже превратилось в прах. От нее не осталось почти ничего, за исключением черепа, с которого свисали длинные черные волосы, напоминающие мои.

Сбоку лежали позолоченная маска с широко раскрытыми черными глазами и разукрашенное негибкое полотняное покрывало, которое воры не посчитали нужным забрать с собой.

Осмотревшись, я приняла решение. Подняв мумию, я перевалила ее в саркофаг, оставив себе маску и покрывало. Затем я скользнула в гроб, крышка которого лежала поперек, прикрывая меня в талии и снизу, натянула покрывало себе на голову и грудь и одела позолоченную маску. Едва я успела все сделать, как сверху стали спускаться солдаты.

Теперь отраженный солнечный свет исчез, но в глубине могилы еще оставались тени. У некоторых из солдат в руках были смолистые факелы, сделанные из обломков старых гробов, в которых много смолы.

– «Следы ведут сюда! Я видел их отпечатки на пыли, – сказал офицер. – Она прячется где-то здесь. Ищите! Всем нам будет плохо, если мы вернемся к Мустафе с сообщением, что потеряли эту куколку».

В завершение поисков они заглянули в саркофаг и увидели там сломанную мумию. Кто-то неохотно приподнял ее и опустил назад, хмуро проговорив: «У Мустафы вряд ли будет желание иметь подобную наложницу, хотя в свое время она, видимо, была неплоха».

Затем они подошли к гробу.

– «Здесь еще одна! – воскликнул солдат. – И с позолоченным лицом. Аллах! Как смотрят ее глаза!»

– «Вытащи ее», – приказал офицер.

– «Делайте это сами! – огрызнулся солдат. – Я больше не стану осквернять себя этими трупами».

Офицер подошел и посмотрел.

– «Ну и местечко же здесь! Все словно переполнено духами этих идолопоклонников, или мне так кажется, – проговорил он. – Эти глаза смотрят на нас с проклятием. Что ж, той христианской девушки здесь нет. Пошли отсюда, а то факелы скоро погаснут».

И они ушли, оставив меня. Расцвеченный холст заскрипел на моей груди, так как я начала дышать, едва не задохнувшись.

До самых сумерек я лежала в этом гробу, опасаясь, как бы они не вернулись назад. И скажу вам, Олаф, что когда я потеряла сознание или уснула в этой узкой постели, мне явились странные видения. Да, это были видения прошлого, о которых вы в один прекрасный день узнаете, если мы останемся живы, так как они имеют отношение и ко мне, и к вам. Да, мне показалось, что эта женщина, лежавшая мертвой рядом со мной, навеяла мне эти сны. В конце концов я поднялась и выбралась на место, на котором мы стоим сейчас. Отсюда я могла видеть отраженный свет лунной ночи и, будучи совсем измученной, легла на пол и уснула.