Текст книги "Капитан повесился! Предполагаемый наследник"

Глава VII
«Бросьте это дело!»

Суперинтендант Даули вернулся в Хайлем вместе со старшим констеблем, оставив свою машину сержанту Гейблу, который вместе с еще двумя полицейскими остался в поместье на случай, если известие о трагедии привлечет толпы зевак в Феррис-Корт.

Майор Тренгуд, как понял Даули, не слишком преуспел в получении информации от миссис Стеррон во время своего второго визита. Она все еще пребывала в шоке и даже, как показалось старшему констеблю, находилась на грани истерики. Говорила много, но, по сути, не сообщила ничего важного. Была удивлена и потрясена случившимся. Мысль, что муж может покончить жизнь самоубийством, никогда не приходила ей в голову. Она не знала ни единой причины, по которой он мог бы свести счеты с жизнью, – ну разве что страдал какой-то неизлечимой болезнью. Считала, что, несмотря на финансовый кризис в стране, ее муж в последнее время преуспел в приумножении своего капитала больше, чем за последние несколько лет. Нет, он определенно не беспокоился о деньгах, хотя тратил их весьма разумно («скупердяйничал», тут же сделал вывод старший констебль). В общем, ни единой зацепки. Не упоминался в разговоре и сэр Карл Веннинг, но Даули догадывался, что его начальник о нем и не спрашивал. На первом плане у него всегда была «тактичность», ну а информация – постольку поскольку.

По пути в Хайлем Даули и Тренгуд наскоро перекусили в придорожном кафе, а въехав в город, отправились к дому доктора Тэнуорта.

Врач как раз закончил воскресный ланч – ростбиф и яблочный пирог – и закурил свою воскресную сигару. В привычной домашней обстановке он был особенно весел и оживлен.

– Майор, рад вас видеть, какое бы печальное событие ни привело вас ко мне! Желаете сигару? Сам выбирал, это не чей-то там рождественский подарок. Нет? Ну а вы, суперинтендант? Что ж, прошу прощения, просто преступление не докурить такую отличную сигару. – И он сделал несколько затяжек. – Так чем я могу вам помочь? Вскрытием пока не занимался, сделаю сегодня позднее, хотя и не рассчитываю обнаружить что-то нам неизвестное.

– Значит, причина смерти вам ясна?

– Абсолютно. Все свидетельствует о смерти от асфиксии, вызванной удушением, – как косвенные улики, так и клинические показатели. Разумеется, я исследую содержимое желудка и мозг, но лишь ради проформы. И никаких сомнений тут быть не может.

– Вам известна причина, по которой капитан Стеррон мог свести счеты с жизнью? Вы же были его лечащим врачом, не так ли?

– Да. И еще он наблюдался у доктора из Лондона, и я навещал его не слишком часто. Но история капитана Стеррона мне известна. Да, думаю, что смогу дать кое-какие объяснения. Сам бы я ни за что не избрал такой способ покончить с жизнью – что правда, то правда. Но готов утешиться мыслью, что никогда не окажусь в такой ситуации. Капитан Стеррон страдал на протяжении многих лет… Вы, надеюсь, понимаете, джентльмены, что все это сугубо конфиденциальная информация. Ни один врач не имеет права разглашать ее, но поскольку я работаю в полиции, то по мере сил должен ей содействовать, я прав?

Майор Тренгуд не был уверен в правильности такого подхода, но в конечном счете делом полиции было получить информацию; а этика – это личный вопрос каждого.

– Капитан Стеррон страдал нервным истощением от сильных болей. Да, очень сильных. Они особенно обострились через два или три года после женитьбы. Нам кажется странным, что это могло случиться с таким человеком, но, поверьте, крупные, полнокровные мужчины порой подвержены данной напасти. В результате – полное расстройство здоровья, он ушел из армии и «похоронил» себя здесь. Такое часто случается. Удивительно, что она к нему так привязалась. Впрочем, люди, приверженные Высокой Церкви[3]3
  Направление в англиканской церкви, тяготеющее к католицизму.


[Закрыть], отличаются некими особенностями.

– Вы хотите сказать, что Стеррон покончил с собой из-за этого… истощения?

– Мне кажется, да.

– Неужели его самочувствие было критическим? И жизнь превратилась для него в тягостное испытание?

Доктор Тэнуорт помолчал.

– Я бы не стал так категорично ставить вопрос, – наконец заметил он, – но людей чувствительных очень огорчают подобные ситуации. Особенно если это длится годами и давит на сознание.

– Но почему – раз вы утверждаете, что длилось это годами, – он вдруг предпринял столь экстремальный шаг именно сейчас?

– Да, действительно, почему? Знаете, майор, об этом мы никогда не узнаем. Почему люди совершают такого рода поступки, что ими движет? Придем к выводу, что, возможно, ни один из нас не способен на нечто подобное, и в то же время вдруг решаемся на такое… – Доктор Тэнуорт явно гордился тем, что способен на философские рассуждения. – Вероятно, некое из ряда вон выходящее событие или же обстоятельства, нам неизвестные, неожиданно включают этот механизм, и человек начинает мучиться угрызениями совести или же впадает в отчаяние… и заканчивает свою жизнь в петле. Наш мир странно устроен, но тут уж ничего не поделаешь.

Старший констебль обратился к суперинтенданту:

– У вас есть какие-нибудь вопросы к доктору Тэнуорту?

– Нет, сэр. По крайней мере, до тех пор, пока он не произведет вскрытие. Мне хотелось бы попросить его обратить пристальное внимание на наличие синяков на теле или же других следов борьбы или каких-то насильственных действий.

– Разумеется, суперинтендант! Вообще-то я уже провел беглый предварительный осмотр. Сами знаете, изменения в кожных покровах после смерти происходят быстро, и трупные пятна можно принять за синяки, особенно если тело долго пролежало в тепле. Но ничего подобного я не обнаружил. К тому же такого крупного мужчину, как Стеррон, невозможно было бы задушить, не применив насилия.

– Никаких ран на черепе, шишек? Его не могли задушить, предварительно чем-то оглушив?

– Нет, исключено.

– Ну а применив, например, хлороформ?

– Тогда бы им пахло в комнате, ведь дверь и окна были закрыты.

Суперинтендант Даули погрузился в молчание. Старший констебль поднялся.

– Весьма признателен вам, доктор, – произнес он. – Доложите сразу, как только получите результаты. А теперь мне пора. Надо повидать коронера и договориться с ним о предварительных слушаниях.

– Я уже пообщался с ним, майор, – сказал Тэнуорт, провожая гостей в маленькую прихожую. – Мы пришли к выводу, что слушания можно назначить на завтра, на три часа дня, если вы, конечно, не возражаете.

– Что ж, я все равно переговорю с ним. Всего доброго.

Суперинтендант Даули разделял мнение своего начальника о том, что этот доктор слишком много на себя берет. В его обязанности вовсе не входило обсуждать время слушания, пусть даже он и будет давать показания.

– Идемте к вам в контору, Даули, там и побеседуем, – предложил майор Тренгуд. – А уж потом я повидаюсь с Лавджоем.

Минут через пять они сидели в небольшом, скудно обставленном кабинете Даули, где царил безукоризненный порядок.

– Если только во время вскрытия не обнаружится нечто из ряда вон выходящее, думаю, можно считать дело раскрытым, вы согласны, Даули? К нашему обоюдному удовольствию, не так ли?

Суперинтендант молчал, наверное, с минуту, собираясь с мыслями.

– Сэр, давайте подождем, что покажет вскрытие, – наконец сказал он. – Хотелось бы убедиться, что в желудке покойного не найдется ничего такого, от чего он мог бы потерять сознание. И тем самым дать преступнику возможность повесить его.

– С чего вы это взяли?

– Окно не было заперто на задвижку, значит, кто-то мог выбраться из кабинета.

– Но кому понадобилось убивать капитана Стеррона?

– Лично меня смущает эта история с сэром Карлом Веннингом и миссис Стеррон.

Старший констебль усмехнулся:

– Всего лишь пустая болтовня слуг. Нужно ли обращать на нее внимание?

– Но сэр Хэмстед говорил, что он кое-что заметил.

– Он пробыл в доме всего сутки! Что такого он мог видеть?

– Ну, наверное, немного, сэр, но достаточно, чтобы понять, откуда ветер дует. Хочу поговорить с Карлом Веннингом и выяснить, чем он занимался вчера вечером.

На простодушной физиономии старшего констебля отразился испуг:

– Господь с вами, Даули, этого нельзя допустить! Вы представляете, какой начнется скандал? Ведь он главный шериф графства!

Оскорбление главного шерифа графства! А потом лорда-наместника, кузена Фредерика, и… кто там еще следующий?

– Лично я считаю, мы не до конца исполним свой долг, сэр, если полностью не разберемся с этим делом, – возразил суперинтендант.

– Нет, нет, Даули, я не могу этого допустить! Это приведет к самым неприятным последствиям, если всплывет наружу – а я уверен, непременно всплывет, – стоит только учинить допрос такому человеку. И потом, я не вижу в том необходимости, честное слово, не вижу.

– Что ж, хорошо, сэр. Вам решать.

Многозначительные нотки в голосе суперинтенданта напомнили Тренгуду о возложенной на него ответственности. Впервые за время назначения на данную должность он понял, что это нечто большее, чем просто интересная и хорошо оплачиваемая работа. Тут человек лицом к лицу сталкивается с вопросами жизни и смерти, правосудием и отсутствием оного – в общем, просто ужасная ответственность.

Минут пять он сидел, обхватил голову руками. Затем резко встал.

– Нет, Даули, – твердо заявил Тренгуд. – Только в том случае, если на слушаниях всплывет что-нибудь новенькое. А так я не могу разрешить полоскать в грязи имя человека на столь хлипких основаниях.

– Это относится только к сэру Карлу Веннингу, сэр, или же вы хотите, чтобы полиция полностью прекратила расследование?

– Какое еще вам нужно расследование? Ведь все ясно.

– Прошлой ночью в доме побывали и другие люди, сэр, и мотивов может быть множество. Например, мы пока ничего не знаем о завещании капитана Стеррона. Ну разве что он все оставил жене. Хотя возможно, что Феррис-Корт перейдет теперь к его брату, мистеру Джеральду Стеррону.

Глава VIII
Предварительные слушания

Слушание по делу о смерти капитана Герберта Стеррона, которое решили немного отсрочить, в итоге назначили на утро вторника, и проводилось оно в зале для совещаний местной городской больницы. Помещение было небольшое, и, когда там собрались представители власти, свидетели и родственники, для праздной публики почти не осталось места. Вопреки ожиданиям само дело не вызвало большого интереса, возможно, потому, что никакой нечестной игры никто не предполагал. Из предосторожности суперинтендант Даули постарался занять самое неприметное место и в то же время расположился неподалеку от судебного коронера – на тот случай, если вдруг тому понадобится. Он сидел и оглядывал полный зал. В первом ряду лицом к коронеру сидела миссис Стеррон. По одну сторону от нее расположился Джеральд Стеррон, по другую – незнакомый джентльмен, одетый по последней лондонской моде, из чего Даули сделал вывод, что это, наверное, адвокат. Рядом с Джеральдом Стерроном сидел сэр Джеймс Хэмстед. Гризельда Стеррон пришла в черном, но не в траурном одеянии, которое, несомненно, наденет, когда его пошьют. Она была в прекрасно скроенном жакете, юбке и маленькой черной шляпке, которая скрывала роскошные блестящие волосы и эффектно подчеркивала глубину ее глаз. Сидела она спокойно, время от времени наклоняла голову, прислушиваясь к шепоту соседей. У суперинтенданта Даули пока не было возможности поговорить с ней, но он получил от старшего констебля краткий отчет о его двух допросах. У Даули уже сформировалось свое, возможно, не слишком справедливое мнение о миссис Стеррон, основанное на собранных свидетельствах и собственных наблюдениях, и он с нетерпением ждал, как будет вести себя эта дамочка, вызванная в качестве свидетеля.

Ровно в одиннадцать часов утра пунктуальный коронер Роберт Лавджой занял свое место за кафедрой. Он проинформировал жюри присяжных, что лично видел тело и они тоже могут взглянуть на него, если возникнет необходимость, но это необязательно. Получив с их стороны заверения, что они счастливы предоставить данную печальную привилегию ему, коронер приступил к вызову свидетелей. Первыми должны были подтвердить личность усопшего его вдова миссис Стеррон и мистер Джеральд Стеррон, брат.

Даули сразу отметил, что Гризельда либо искренне потрясена смертью мужа, либо заранее решила, что выражать скорбь следует как полагается настоящей леди. Вместо драматичного представления, которого все от нее ожидали, она отвечала на сочувственные расспросы коронера тихим ровным голосом и словно не осознавала, какой огромный интерес у собравшихся вызывают не только ее слова, но и внешность.

Миссис Стеррон назвала свое имя и дату свадьбы, а затем заверила жюри присяжных, что опознала в покойном человека, за которым была замужем. Вкратце дала отчет о событиях вечера, предшествовавшего смерти мужа. По ее словам, после ужина она отправилась к себе писать письма. Она чувствовала себя усталой и даже приняла таблетку снотворного, чтобы как следует выспаться ночью. У них с мужем были отдельные спальни – они придерживались этого правила уже много лет. Нет, она не слышала никаких необычных звуков, что, несомненно, объяснялось воздействием снотворного. Коронер поблагодарил ее и попросил остаться в зале – на тот случай, если позднее возникнут еще какие-то вопросы.

Джеральд Стеррон, выглядевший в строгом черном костюме значительно старше, чем накануне, тоже прошел через эту формальность и подтвердил личность покойного. Коронер заявил, что и в этом случае свидетель тоже может остаться в зале и будет разумнее отложить его показания до тех пор, пока не поступит отчет патологоанатома.

Затем служанка Этель Стурт рассказала присяжным, как обнаружила дверь в кабинет запертой изнутри, почему это ее удивило, и о том, что она сразу поспешила уведомить об этом мистера Уиллинга.

Гарольд Уиллинг, дворецкий, поведал об осмотре запертой двери, о том, что разбудил мистера Джеральда Стеррона и они вместе взломали дверь, увидели тело хозяина, повесившегося на карнизе. Его описание этой сцены и реакция на нее были столь реалистичны, что вся публика – ну, по крайней мере, та ее часть, которая прежде не знала о происшествии, – была потрясена и заворожена повествованием. Женщина на задней скамье даже вскрикнула от ужаса, и мистер Уиллинг, вдруг осознав, что вкладывает в рассказ слишком много эмоций, а это в суде недопустимо, спохватился и дальше отвечал на вопросы кратко и монотонно.

Следующий свидетель кардинально отличался от предшествующих своим поведением и значимостью информации, какую должен был представить. Доктор Тэнуорт твердым шагом приблизился к стулу, который заменял кафедру для дачи показаний, уверенно произнес клятву, назвал свое имя и род занятий, всячески давая понять, что и имя его, и род занятий весьма уважаемы среди коллег.

– Пожалуйста, доктор Тэнуорт, перескажите нам отчет о ваших исследованиях своими словами, – вежливо попросил коронер.

– Разумеется. В воскресенье около семи часов утра мне позвонили домой. Суперинтендант Даули вкратце проинформировал меня о том, что случилось, и сказал, что заедет за мной на машине и отвезет в Феррис-Корт. Прибыв туда, я, вместе с суперинтендантом Даули, прошел в кабинет и увидел тело покойного, в котором опознал капитана Герберта Стеррона. Тело висело на шнуре, перекинутом через карниз. Другой конец шнура был прикреплен к батарее. Я определил, что капитан Стеррон мертв уже несколько часов. С помощью суперинтенданта Даули я перерезал шнур, снял тело и уложил его на диван. Затем осмотрел его. Конец веревки представлял собой скользящую петлю, и она глубоко врезалась в шею. Усопший был мужчиной крупным, по моим прикидкам, весил четырнадцать стоунов, да и шнур был не слишком толстый – это был кусок шнура, с помощью которого раздвигают шторы, – а потому он мог впиться глубоко в шею. Шнур также мог оборваться под весом капитана, но этого не случилось.

Внешний вид покойного, странгуляционная борозда вокруг шеи, обстоятельства, при которых было обнаружено тело, и результаты последующего вскрытия с осмотром легких и грудной клетки – все это соответствует признакам смерти от асфиксии в результате удушения. Но чтобы убедиться окончательно и исключить другие причины смерти, я обследовал желудок покойного. Он не содержал ничего подозрительного – лекарственных средств или каких-либо ядов. Кроме того, при осмотре поверхности тела мною не было выявлено никаких следов насилия. А потому я утверждаю, что смерть наступила от асфиксии, вызванной удушением, и этот человек покончил с собой.

– Благодарю вас, доктор Тэнуорт, все предельно ясно. – Мистер Лавджой сделал вид, будто перечитывает какие-то свои заметки, а на самом деле тянул время, размышляя над тем, как лучше перейти к дальнейшим вопросам, которые могут оказаться весьма щекотливыми.

– Джентльмены, – обратился он к присяжным, – думаю, было бы уместно попросить миссис Стеррон вернуться для дальнейших показаний. А вас, доктор, я больше не задерживаю.

Тэнуорт взглянул на часы, словно намекая, что дорожит своим временем, и вернулся в зал. А его место снова заняла Гризельда Стеррон.

– Итак, миссис Стеррон, – произнес коронер, – мне хотелось бы по мере возможности пощадить ваши чувства, но все же я вынужден задать вам пару вопросов личного характера. Вы слышали, как последний свидетель утверждал, что, по его мнению, ваш муж покончил с собой? Имелись ли у вас основания предвидеть его поступок?

Суперинтендант Даули, не сводивший взгляда с Гризельды, заметил, что она побледнела, услышав вопрос, но была готова к нему.

– Разумеется, нет.

– Тогда, может, вам известны причины, по которым он так поступил?

Миссис Стеррон подняла голову и посмотрела в дальний конец зала.

– Не знаю, что и предположить, – наконец тихо проговорила она. – Мой муж был подвержен приступам депрессии на протяжении долгого времени, еще до начала войны. Отчасти они объяснялись ухудшением здоровья и материальными затруднениями. Думаю, что-то из этого могло стать причиной.

– И ничего конкретного? Никаких особых проблем из-за сложившейся ситуации?

– Нет. Но муж был скрытным, даже со мной. У него могли возникнуть неприятности, однако мне он о них не рассказывал.

Мистер Лавджой заерзал на сиденье и откашлялся.

– А теперь, миссис Стеррон, боюсь, я вынужден затронуть еще один весьма деликатный момент. Вот вы только что говорили, во время первого своего выступления, что на протяжении долгих лет занимали с мужем отдельные спальни. Было ли это вызвано… охлаждением отношений между вами? Отчуждением?

Гризельда взглянула в лицо коронеру:

– Никакого отчуждения между мной и мужем не существовало, мистер Лавджой.

– Но ведь вы не пускали его в свою спальню?

Краска залила лицо Гризельды, и оно снова ожило и стало прекрасным. А в голосе прозвучало возмущение:

– Я всегда была хорошей женой.

– То есть… в… техническом смысле?

– Во всех смыслах.

– Благодарю вас, миссис Стеррон. Уверен, все мы были рады это услышать, – растерянно произнес мистер Лавджой. – И нет никаких оснований полагать, что этот его поступок продиктован вашим поведением?

– О чем вы? Не понимаю!

– Ну, может, тут сыграла роль ревность?

– Ревность к кому?

До чего же утомительные существа эти женщины, подумал мистер Лавджой. Он так бережно, тактично проводил ее через все деликатные стадии – к сожалению, неизбежные для подобного рода расследования, – а она с настырностью, достойной лучшего применения, стремится услышать прямой вопрос.

– Он ревновал вас, мадам? Возможно, вы уделяли внимание какому-то другому мужчине? – раздраженно спросил мистер Лавджой.

– Какому другому мужчине? С чего это вы взяли?

Теперь это была уже не бледная, поникшая вдова, а рассерженная, возмущенная женщина. Неужели, подумал Даули, это такой тактический ход и она с самого начала прикидывалась тихой овечкой, чтобы затем эффектно изобразить оскорбленную невинность? Если так, то проделано это было мастерски.

Коронер забормотал нечленораздельно:

– Я… Впрочем, у меня… нет никаких причин предполагать, что такое возможно. Я просто спросил… чистой воды формальность – имело место или нет.

– Нет!

– Кормит его баснями, – прошептал Генри, лакей, в розовое ушко Этель.

– Благодарю вас, миссис Стеррон. У меня больше нет вопросов, не смею вас задерживать. Ну разве кто-нибудь из присяжных захочет спросить вас о чем-то.

У присяжных было такое желание, но успешная контратака Гризельды заставила их молчать.

– Хотел бы напомнить, миссис Стеррон, что, если вы желаете удалиться прямо сейчас, я возражать не буду. Не сомневаюсь, что, в свою очередь, члены жюри присяжных хотели бы выразить вам самые глубокие соболезнования в связи с утратой, которую вы понесли. И я позволю себе присоединиться к ним.

– Благодарю.

Гризельда Стеррон в сопровождении деверя покинула зал с высоко поднятой головой и сверкающими глазами. Уход получился столь эффектным, что даже прозвучали неуместные попытки поаплодировать ей, тут же, впрочем, пресеченные судебным секретарем.

Мистер Лавджой облегченно вздохнул. Теперь, когда миссис Стеррон в зале не было, ему стало проще и спокойнее закончить допрос доктора Тэнуорта.

Вновь вызванный для дачи показаний врач попытался обставить второе появление в качестве свидетеля-эксперта столь же эффектно, что и первое, но вышло это у него плохо, поскольку уже не требовалось называть имя и должность, а также произносить клятву.

– Доктор Тэнуорт, раньше вы оказывали медицинскую помощь капитану Стеррону?

– Так точно, сэр.

– Миссис Стеррон поведала нам, что ее супруг страдал от заболевания, которое порой вызывает депрессию. Что вы можете пояснить на сей счет?

– Действительно, временами самочувствие у капитана Стеррона было скверное, и у него случались приступы депрессии. Точнее, он постоянно страдал депрессией, упадком духа, и временами эти приступы были весьма сильными.

– А какова природа его заболевания?

Доктор Тэнуорт достал записную книжку и извлек из нее листок бумаги.

– Возможно, будет удобнее, сэр, если вы прочитаете заключение в письменном виде.

Он протянул листок секретарю, тот передал его коронеру. Просмотрев его, мистер Лавджой передал листок присяжным.

– Полагаю, можно согласиться с вашими выводами, – заметил мистер Лавджой.

Листок бумаги переходил из рук в руки на скамье присяжных, но содержание его мало о чем говорило членам жюри. В конце концов его передали юристу капитана Стеррона, который тоже взглянул на него и сразу вернул коронеру.

– У присяжных есть вопросы? Если есть, можете задать через меня.

Со своего места поднялся пожилой худощавый мужчина – он был хорошо известен суперинтенданту Даули как неудавшийся химик.

– Вы что же, хотите сказать, – начал он, – этого достаточно, чтобы человек решил повеситься?

– Ну, человек чувствительный вполне мог, – ответил доктор Тэнуорт, почувствовав подвох.

– Все вопросы только через меня, мистер Лек, – произнес коронер.

Мистер Лек усмехнулся и сел на свое место.

Коронер взглянул на юриста, и тот покачал головой.

– В таком случае это все, доктор Тэнуорт, спасибо. И жюри присяжных, и я благодарим вас за свидетельские показания.

Мистер Лек громко и насмешливо фыркнул, и доктор Тэнуорт, бросив на него возмущенный взгляд, вышел из зала. Какой-то молодой человек, сидевший в заднем ряду, сложил ладони, пародируя молитвенный жест, еще двое или трое засмеялись.

– Тишина в зале! – прикрикнул судебный секретарь.

– Если кто-либо еще позволит себе подобную выходку, прикажу немедленно освободить помещение, – предупредил коронер.

– Мистер Джон Хафкасл!

Для дачи показаний был вызван мужчина, одетый по последней лондонской моде и сидевший рядом с Гризельдой. Он занял место свидетеля и произнес клятву.

– Вы мистер Джон Хафкасл?

– Да, сэр.

– Вы представляете адвокатскую контору «Хафкасл и Блетт», которая обслуживала покойного капитана Стеррона?

– Именно так.

– Вы слышали показания миссис Стеррон о том, что ее покойный муж впадал в депрессию при мысли о нехватке средств? Что вы могли бы рассказать по этому поводу?

Мистер Хафкасл, для которого двадцатилетнее членство в Линкольнс-инн[4]4
  Почетное общество; одно из четырех юридических заведений Лондона.


[Закрыть] не прошло даром и помогло выработать несвойственные его возрасту основательность и осторожность, задумался, прежде чем ответить на вопрос.

– Да, я вправе предоставить информацию о финансовом положении покойного, – наконец произнес он.

Мистер Лавджой с трудом подавил улыбку – до чего же хорошо он и этот его свидетель знали все ходы этой игры.

– В таком случае будьте так любезны, мистер Хафкасл. Только, пожалуйста, кратко. А затем, если у меня или у присяжных вдруг возникнет необходимость уточнить или прояснить какие-то моменты, я задам вам вопросы.

Мистер Хафкасл достал из портфеля листок бумаги и поднес к глазам.

– В тысяча девятьсот седьмом году капитан Стеррон унаследовал от своего отца собственность, в том числе поместье Феррис-Корт. Оплатив все необходимые расходы, которые, следует заметить, в те времена были не столь велики, капитан Стеррон остался с приличным доходом: частично он поступал от сельскохозяйственной деятельности в поместье, но по большей части – от акций и собственности в Ливерпуле. Капитан Стеррон вознамерился увеличить доходы, поменяв свой трастовый фонд на другой, с более привлекательными процентами, но, по сути, менее стабильный. Ну, и потерпел ряд неудач, так что его финансовое положение пошатнулось. Во время войны оно временно улучшилось благодаря значительному сокращению расходов, чего он добился, закрыв Феррис-Корт. После войны нарастающая депрессия в сельскохозяйственном производстве довела доходы, которые он прежде получал от этой деятельности, до мизерных, и капитан Стеррон мог полагаться лишь на несколько оставшихся дивидендов и доход от собственности в Ливерпуле.

– Какого рода собственности? – спросил один из членов жюри присяжных.

– Недвижимость в Эвердейле.

– Трущобный лендлорд! – выкрикнули со скамьи присяжных.

– Мистер Лек, ну сколько можно? – сердито воскликнул коронер. – Я бы попросил вас контролировать себя. Прошу прощения, мистер Хафкасл, продолжайте, пожалуйста.

– На протяжении нескольких лет капитан Стеррон пытался восстановить финансовую стабильность, которую сам же и разрушил путем неудачных…

– Спекуляций, – подсказали со скамьи присяжных.

Коронер гневно сверкнул глазами.

– Полагаю, это слово точно подходит к характеру его транзакций, – с еле заметной улыбкой сказал мистер Хафкасл. – Актом от тысяча девятьсот двадцать четвертого года он переуступил доверенным лицам доходы от недвижимости в Ливерпуле сроком на двадцать один год, с тем чтобы они аккумулировались и инвестировались в фонд погашения[5]5
  Фонд, куда регулярно зачисляются суммы для последующего стабильного погашения долга.


[Закрыть]. Тем временем капитан Стеррон сократил свои расходы на поддержание всех построек и прилегающих земель до минимально возможного уровня. Остается лишь надеяться, что, когда закончится срок договора с фондом погашения, а произойдет это лишь в тысяча девятьсот сорок пятом году, там соберется достаточная сумма для обеспечения поддержания поместья в должном состоянии.

Мистер Лавджой выждал секунду-другую, полагая, что свидетель продолжит, но мистер Хафкасл молчал.

– Что ж, с этим все ясно, мистер Хафкасл, – сказал коронер. – Не могли бы вы сообщить, был ли капитан Стеррон удручен своим финансовым положением?

– Оно его тревожило, и еще, думаю, он испытывал угрызения совести, понимая, что во всех этих несчастьях, обрушившихся на семью, по большей части виновен он сам.

– Терзался этой мыслью?

– Возможно.

– Была ли финансовая ситуация столь серьезна, чтобы довести разумного человека до самоубийства?

– Не знаю, сэр. У меня нет критериев, опираясь на которые можно составить определенное мнение.

– Тогда сформулирую вопрос иначе: вы ожидали, что капитан Стеррон совершит самоубийство?

– Разумеется, нет.

– Удивились, услышав, что это произошло?

Мистер Хафкасл поднял брови:

– Я не знал, сэр, что уже точно установлено, что это было самоубийство.

Коронер покраснел:

– Вынужден извиниться, мистер Хафкасл. Полностью согласен с вашей поправкой. Я должен был спросить: «Удивились бы вы, услышав, что предположительно он свел счеты с жизнью?»

Тень улыбки промелькнула на пухлых губах мистера Хафкасла.

– Не имею привычки удивляться каким бы то ни было предположениям, – ответил он.

Мистер Лавджой нахмурился. Неужели этот лондонский щеголь имеет дерзость шутить над ним?

– Боюсь, вы не поняли мой вопрос, сэр, – резко проговорил он, – хотя смысл его очевиден. Вы сказали, что не ожидали, что капитан Стеррон совершит самоубийство. Теперь же я спрашиваю вас вот о чем: сама мысль, что капитан Стеррон решил совершить самоубийство, вас удивляет? Или нет?

– Нет, не удивляет.

– Благодарю вас. Итак, джентльмены, у кого есть какие-либо вопросы к мистеру Хафкаслу?

Снова встал мистер Лек:

– Если у него были такие трудности, почему он не продал поместье человеку, который бы мог привести его в порядок?

– Данный вопрос не имеет отношения к нашим слушаниям. И я не стану задавать его свидетелю, – язвительно произнес коронер.

– Я хотел бы ответить на него, сэр, если вы не возражаете, – вдруг заявил мистер Хафкасл. – Мой клиент счел бы несмываемым позором для семьи продать собственность, которая принадлежала ей на протяжении четырехсот лет.

– Исчерпывающий ответ. Благодарю вас, мистер Хафкасл. – Коронер взглянул на часы и обратился к присяжным: – Сейчас пятнадцать минут второго, а мы должны успеть выслушать трех или четырех свидетелей. Может, объявим перерыв до двух часов? Секретарь проводит вас в комнату, где вам подадут ланч. Должен напомнить: вы не имеете права общаться с посторонними из зала и обсуждать дело между собой.