Текст книги "Капитан повесился! Предполагаемый наследник"

Мистер Хафкасл вытащил из портфеля бумаги и продолжил:

– В тысяча девятьсот двадцать четвертом году капитан Стеррон начал восстанавливать и перестраивать разрушенное. Был основан инвестиционный фонд – договор у меня в руках – о накоплении и реинвестировании всех доходов от недвижимости в Ливерпуле сроком на двадцать один год. Стеррон рассчитывал, что к тысяча девятьсот сорок пятому году на счетах фонда накопится сумма, достаточная для полного восстановления поместья в прежнем виде. И в этот промежуточный период средства, поступающие владельцу, были строго ограничены. И теперь, когда капитан Стеррон мертв, его правопреемникам придется выплачивать налоги за вступление в наследство, а у них нет ни фонда погашения долга, ни страхового полиса, из которого можно было бы взять деньги и сделать это. Налог на право вступления в наследство выплачивается на протяжении восьми лет – это оговорено законом, – за это время мистер Стеррон не получит ни пенни дохода, лишь какие-то крохи для поддержания поместья в порядке. Земли вместе с домом придется сдать – если в наши дни это вообще возможно, поскольку находится все в плачевном состоянии и не соответствует элементарным современным требованиям. Даже после выплаты налога за право вступления в наследство пройдет немало времени, прежде чем поместье восстановится после этого нового удара. И последнее потребует от нового владельца огромных усилий, можно сказать – жертв.

– Прошу прощения, сэр, – произнес инспектор Лотт, – разве у мистера Джеральда Стеррона нет собственных источников доходов, не считая тех, которые он рано или поздно может получить от поместья?

– Да, доходы имеются, но их хватает лишь на самые насущные нужды. У него большая семья – жена, два сына и четыре дочери, учатся в школе или совсем еще маленькие. Доходов от бизнеса, которым он занимался, вполне достаточно, чтобы содержать семью и жить в комфортабельном доме в Хиндхеде, но не более, на остальное просто не хватит. Единственная его надежда в такой ситуации – сдать поместье в аренду сроком на двадцать один год. Если все пройдет гладко, тогда его снова можно будет привести в надлежащий вид.

Мистер Хафкасл замолчал и посмотрел на своих собеседников.

– Я говорю все это вам, джентльмены, – вновь заговорил он, – поскольку опасаюсь, что вы можете связать историю с наследством со смертью капитана Стеррона. Теперь, надеюсь, вы понимаете, насколько абсурдно подобное предположение. Да какой человек в здравом уме – отставим пока проблемы морали, чести, семейных уз и прочее – будет совершать убийство и подвергать собственную жизнь опасности ради весьма сомнительных надежд разбогатеть через двадцать один год? А также с учетом того, что покойному было пятьдесят пять лет и крепким здоровьем он не отличался. Брат получил бы наследство, и не прибегая к убийству, ведь капитан Стеррон мог скончаться по естественным причинам гораздо раньше, а не через двадцать с лишним лет. Уверен, вы согласитесь со мной, что данная версия не выдерживает никакой критики.

Он убрал бумаги обратно в портфель и поднялся.

– А теперь мне пора, должен встретиться с миссис Стеррон. Раньше четырех я отсюда не уеду. Если вдруг возникнут вопросы, я к вашим услугам.

Дверь за ним закрылась, полицейские переглянулись. Лотт расплылся в торжествующей улыбке:

– Думаю, это подрывает вашу версию.

Глава XV
Время смерти

Тем временем в Хайлеме случился небольшой кризис. Сэр Халберт Лэмюэл, эксперт министерства внутренних дел, изъявивший желание приехать днем и произвести повторное вскрытие, в результате целого ряда обстоятельств оказался в Хайлеме прямо с утра – прибыл тем же поездом, что и мистер Хафкасл. На вокзале его никто не встретил – ни старший констебль, ни суперинтендант, ни инспектор из Скотленд-Ярда, – и он был уже на грани нервного срыва, когда вдруг на глаза ему попался дежурный констебль с напарником, предложивший тотчас послать за встречающими. На это сэр Лэмюэл ответил, что наверняка все они заняты своим делом и их присутствие ему совершенно ни к чему, и попросил проводить его в участок, что и было сделано. Там он высказал все, что накопилось у него на душе, сержанту Гейблу, который просто из кожи вон лез, стараясь заменить отсутствующее начальство.

Во время этой суеты и неразберихи доктор Тэнуорт томился в морге в ожидании этого, как он был уверен, столичного сноба. Мало того, пользуясь служебным положением, к нему явился мистер Лавджой, сгорающий от любопытства и с нетерпением предвкушающий дальнейшее развитие событий. Ничто не могло заставить сэра Лэмюэла проявить грубость по отношению к коллеге перед представителем закона, а потому Тэнуорт, обнаружив, к своему удивлению и восторгу, что столичный эксперт сама любезность, успокоился и обрел присутствие духа.

Сдернув с трупа простыни, сэр Лэмюэл принялся обследовать каждый дюйм кожи – от черепа до кончиков пальцев на ногах. Особое внимание уделил конечностям, где кровь застоялась, пока тело находилось в подвешенном состоянии, ведь именно в этих его частях посмертное окрашивание было наиболее ярко выраженным и его можно было отличить от синяков невооруженным глазом. Раза два он просил доктора Тэнуорта сделать срезы в таких местах, которые затем исследовал под микроскопом. В каждом случае было очевидно, что кровь не образовала там экссудатов, то есть не перетекла из сосудов в ткань – она истекала с краев срезов и легко смывалась под тонкой струей воды даже в нынешнем ее свернутом состоянии. Никаких синяков или порезов на теле не было, лишь след от удавки на шее да легкое посинение на губах с внутренней их стороны. Лэмюэл обратил на это внимание присутствующих и заметил, что вызвано это давлением во время удушения.

Когда труп перевернули на живот, обнаружилась отметина на правом бедре, заинтересовавшая лондонского медэксперта: прямоугольное углубление размером в три квадратных дюйма, причем оно было более явным там, где ткани были плотнее, и почти незаметным над тем местом, где кость была ближе к коже.

– Результат какого-то давления, – произнес Лэмюэл. – Достаточного по силе, чтобы образовалась ямка, но недостаточного, чтобы остался синяк. Значит, оно имело место уже после смерти.

– Могу ли я узнать, что заставило вас прийти к такому выводу? – спросил мистер Лавджой, с интересом разглядывая повреждение.

– Если бы оно возникло до смерти, то приток крови заставил бы ткани и кожу распрямиться и принять свой обычный вид сразу после того, как давление прекратилось. И появиться это повреждение могло в любое время после смерти, вероятно, даже здесь, на хирургическом столе, если под тело подложили что-то твердое. Вы могли бы заняться данным вопросом, доктор Тэнуорт. Кстати, вы заметили это повреждение, когда проводили первичный осмотр?

Доктор Тэнуорт слегка покраснел.

– Нет. Тогда его не было, – ответил он.

– Но он явно лежал на чем-то с тех пор. Вряд ли это имеет большое значение, но советую уведомить полицию. Так, доктор Тэнуорт, теперь странгуляционная борозда. Надо бы сделать еще один небольшой срез – вот тут, будьте добры.

Сэр Лэмюэл указал место на шее, и доктор Тэнуорт снова принялся за работу. Выполнил он ее не слишком аккуратно, поскольку был расстроен после обнаружения этого непонятного углубления. Может, он все же видел его и не придал значения? Или совсем проглядел? Да и осматривал ли вообще это место? Конечно, он был обязан сделать это, но правда и то, что он был убежден, что произошло самоубийство через повешение, и исследовал тело на признаки насилия не столь тщательно, как требовалось. Хотя углубление вряд ли можно было отнести к признакам насилия. Это же не рана, не порез или синяк – лишь небольшое углубление, возникшее от надавливания. Тогда какое же это насилие?

– Готово, сэр, – сказал он и выложил тонкий срез на стеклянную пластину под микроскопом.

Лэмюэл долго исследовал образец, но результат был тот же, что и прежде. Ткань была повреждена сдавливанием, в результате которого образовался синяк, однако случилось это после смерти. Не было ни единого признака прижизненных повреждений. А обесцвечивание по краям углубления было вызвано посмертной гипостазой – она проявлялась и в других частях тела.

В тоже время срез, взятый с внутренней поверхности нижней губы, обладал признаками прижизненного образования синяка. Осмотр легких подтвердил наличие экссудатов и обширных подплевральных кровоизлияний, обнаруженных доктором Тэнуортом при первом вскрытии. Изучение под микроскопом также подтвердило повреждения легочной ткани и кровоизлияния в нее – все это было симптомами асфиксии, типичной при нехватке воздуха или повешении. Выходило, что причиной смерти стал первый вариант.

Объявив свое заключение и обсудив с коронером природу найденных доказательств, которые следовало огласить при возобновлении слушаний, Халберт Лэмюэл собрался уходить. Едва он успел выйти на улицу, как к нему подошел сержант Гейбл.

– Прошу прощения, сэр, – сказал он. – Минут десять назад я говорил с суперинтендантом Даули – до этого он был занят с адвокатом мистером Хафкаслом, и я не стал его беспокоить – сказал ему, что вы не хотели отрывать его от дел для встречи на вокзале, сэр, и он велел попросить вас кое о чем. Не могли бы вы высказать мнение о времени смерти? Доктор Тэнуорт уже изложил свои соображения, но мистер Даули был бы рад, если бы вы подтвердили его выводы.

Лэмюэл обернулся к доктору Тэнуорту:

– У вас есть вся информация? Мне сложно высказывать свое мнение, не ознакомившись с ней предварительно и с вашими, надеюсь, вполне обоснованными выводами.

Доктор Тэнуорт достал из кармана записную книжку.

– Вроде бы тут есть отметки о температуре тела, – пробормотал он, перелистывая страницы. – Ага, вот они. Температура в восемь часов утра составляла около тридцати градусов, да и на ощупь поверхность тела не совсем остыла. Трупное окоченение почти завершилось. Приняв все это во внимание, я пришел к следующему заключению: смерть наступила накануне от восьми вечера до двенадцати часов ночи. Затем я сократил промежуток – от восьми до десяти часов или же от десяти до двенадцати часов ночи, исходя из факта, что окоченение ускоряется при более высоких температурах, а субботняя ночь выдалась очень теплой. Можете положиться на это, тем более что в последний раз капитана видели живым в десять часов вечера, так что если существует погрешность в моих расчетах, то небольшая.

Доктор Тэнуорт был доволен своим объяснением. Ведь оно доказывало, что он отнесся к делу внимательно и вдумчиво, опираясь на научные знания. И сумел подтвердить это убедительными доводами.

Лэмюэл задумался, а потом произнес:

– Воздействие теплой ночи – непростой вопрос. Хотя тепло определенно ускоряет окоченение, оно же сохраняет и температуру тела, что скорее свидетельствует в пользу более раннего, а не позднего времени. Известно также, что тепло лучше сохраняется в случаях асфиксии, что указывает на ранний час. Двенадцать ночи – слишком поздно. Похоже, смерть наступила в одиннадцать или между десятью и одиннадцатью часами вечера. Ну, с учетом всех известных обстоятельств, десять – самое раннее.

Он обернулся к Гейблу.

– Вы все поняли? – спросил он.

Сержант не очень разбирался в подобных тонкостях, но общий смысл выводов был ему ясен.

– Сержант, передайте суперинтенданту, что завтра утром я передам свое письменное заключение старшему констеблю. Советую ему самому взглянуть на отметину на теле, о которой я непременно упомяну. А после этого, если, конечно, мистер Лавджой со мной согласен, не вижу причин откладывать похороны. Чем скорее его захоронят, тем лучше.

Эксперт распрощался с провинциальной «мелюзгой» и поспешил на вокзал, чтобы успеть на скорый поезд до Лондона. Сержант Гейбл направился к телефону – позвонить шефу и доложить ему, что получил всю необходимую информацию. Однако выяснилось, что суперинтендант уже уехал из поместья. Даули рассердился, узнав, что повторное вскрытие проводят без него, и собирался задать сержанту Гейблу взбучку за то, что тот не известил его. Хотя он и понимал, что подчиненный просто побоялся отрывать его от дел. К тому же медэксперт из министерства сам настоятельно просил сержанта не беспокоить понапрасну вышестоящее начальство.

Закончив разговор с мистером Хафкаслом и обсудив его результаты с инспектором Лоттом, Даули вызвал горничную Этель и расспросил ее о часах в библиотеке. Он был упрямым и, несмотря на то что сведения, изложенные мистером Хафкаслом доказывали, что мотив, на основе которого он собирался строить обвинение, мотивом уже не является, все равно стремился найти хоть какие-то доказательства в пользу своей версии. Но толку от Этель не было никакого. Часы в библиотеке ходили исправно и точно, утром в воскресенье их всегда проверял и заводил дворецкий Уиллинг. Да она своими глазами видела, как Уиллинг возился с этими часами, хотя в доме обнаружили труп. Вызвали мистера Уиллинга, он подтвердил слова Этель. В общем, если кто-то и перевел стрелки назад в субботу вечером, то перевели их обратно до наступления воскресного утра.

Глубоко разочарованный нестыковками в своей версии, суперинтендант Даули решил, что надо все хорошенько обдумать, прежде чем снова браться за дало. По дороге в Хайлем он решил навестить констебля из Стайна. Инспектор Лотт вызвался поехать вместе с ним.

Вскоре они добрались до деревни. Констебля Баннинга уже предупредили по телефону об их прибытии, и он встретил их в своем маленьком коттедже, заметно нервничая. Ведь суперинтенданты не так часто навещают констеблей, но, если навещают, обычно это сулит немалые неприятности. Впрочем, Даули не принадлежал к числу офицеров полиции, имеющих привычку взваливать свои неудачи на подчиненных.

– Я по поводу расследования в Феррис-Корте, Баннинг. Ты вроде находился тогда на ночном дежурстве?

– Так точно, сэр.

– Мне следовало поговорить с тобой раньше. Вряд ли ты заметил там нечто странное или необычное, иначе доложил бы нам. Ты был рядом с поместьем в субботу вечером?

– Да, сэр. У меня была назначена встреча с Хэммлом примерно на полпути между Феррис-Кортом и Лэмбоном в половине двенадцатого ночи. Ну и пришлось добираться через поместье.

– Все было в порядке?

– Да, сэр.

– А ты обошел южную сторону?

– Вокруг всего дома.

– А тебе известно, где расположены окна кабинета?

– Разумеется, сэр. Я хорошо знаю этот дом, жена работала там горничной.

Суперинтендант Даули был слишком поглощен своим расследованием, чтобы придать значение этому признанию констебля.

– А окна кабинета были открыты или закрыты, когда ты проходил мимо?

– Одно открыто, сэр, а другое – то, что ближе, – закрыто. Ну и свет горел в комнате, как обычно.

Даули и Лотт обменялись многозначительными взглядами.

– Послушай, Баннинг, – произнес суперинтендант. – Это очень важный момент, и ты не должен вводить нас в заблуждение. Если не уверен, так и скажи. Итак, если стоять лицом к дому, которое из окон было открыто? То, что справа или слева?

– То, что справа, сэр, оно у них всегда открыто, пока капитан не ляжет спать.

Суперинтендант Даули посмотрел на Лотта.

– То самое, возле которого он висел! – воскликнул он. – Значит, в десять сорок пять капитан был еще жив!

Глава XVI
Попробуй еще раз

Некоторое время оба офицера чуть ли не с ужасом смотрели друг на друга. Суперинтендант Даули первым нарушил молчание:

– Так в какое время, по словам вашего знакомого, видели Карла Веннинга выходящим из театра в Бирмингеме?

– В половине двенадцатого, – мрачно ответил Лотт.

– Успеть он никак не мог, – заметил Даули.

– Да, вы правы, сэр, – согласился инспектор.

– Загвоздочка…

Лотт провел пальцами по гладко выбритой щеке:

– Мы должны найти способ разобраться с ней.

Предупредив констебля Баннинга, чтобы никому не говорил ни слова, Лотт и Даули вернулись к автомобилю, сели в него и медленно двинулись по направлению к Хайлему. Лотт сидел молча, погруженный в свои мысли.

– Может, объясните мне, сэр, почему вы решили, будто между сэром Карлом и миссис Стеррон что-то есть? – наконец спросил он.

Даули рассказал все, что слышал. Напомнил о замечании сэра Джеймса Хэмстела о том, что «эта пара получает больше удовольствия не от игры, а от общения друг с другом», повторил показания других обитателей дома, в том числе прислуги. И слова Этель, что, мол, она видела отпечаток ботинка в гостиной миссис Стеррон, а это свидетельствовало о появлении в доме некоего тайного посетителя.

– Улики косвенные и не слишком определенные, – заметил Лотт. – Сам Веннинг испытал неловкость, когда я спросил его об этом, но категорически отрицал подобные предположения.

Инспектор снова погрузился в размышления, а потом сказал:

– Если я буду и дальше разрабатывать линию Веннинга, то должен убедиться, что дело того сто́ит. Нужно допросить эту женщину. Может, отвезете меня обратно?

Покинув Стайн, им все равно пришлось бы проехать через поместье, так что суперинтендант молча развернул автомобиль. Затормозив у ворот при въезде в Феррис-Корт, он обернулся к своему спутнику:

– Вы правы, каждую версию необходимо отрабатывать до конца. Надо убедиться, что вода течет в верном направлении, затем прыгнуть в нее и обойти препятствие. На моем пути целых два, нет, даже три препятствия. А потому я возвращаюсь в Хайлем. Нужно спокойно все обдумать.

Лотт зашагал по дорожке к дому и увидел ту же картину, которую два дня назад наблюдал суперинтендант Даули, – хорошенькая девушка возвращалась из сада с корзиной срезанных роз. Он узнал ее – эту девушку он видел несколько часов назад в гостиной миссис Стеррон – и удивился, отчего тогда не обратил внимания на столь прелестное юное создание.

– А я подумала, вы уже уехали, – Грейс Наутен улыбнулась.

– Я тоже так думал, мисс, – кивнул Лотт. – Но одно соображение заставило меня вернуться.

Мисс Наутен засмеялась, но сразу же замолчала, даже как-то зябко передернула плечами.

– Не сразу сообразила, что вы тут… на охоте, – тихо заметила она.

Лотт ощутил неловкость.

– Я всего лишь исполняю свой долг, мисс, – запинаясь, пробормотал он. – Боюсь, я должен задать вам несколько вопросов.

– Да, наверное, должны. Тогда идемте в сад. Ненавижу, когда меня допрашивают в помещении, мне вечно кажется, будто кто-то подслушивает.

Они пошли вдоль южной террасы, свернули в розарий и добрались до западного его конца – за этой частью сада явно ухаживали.

– Приходится самой следить за цветами, – сказала мисс Наутен. – Неприятно видеть цветник в запустении. И как прекрасные растения гибнут прямо на глазах.

– А все остальное так и продолжает пребывать в запустении? – спросил Лотт.

– Да. Капитан Стеррон пытался с этим бороться, и то была нелегкая борьба. Но он очень хотел победить.

Лотт заметил, как мисс Наутен сверкнула глазами. Очевидно, она питала неподдельный интерес к борьбе своего ныне покойного хозяина, к его намерению возродить поместье в прежнем виде.

– Вы решили, что никакое это не самоубийство, так мне сказал суперинтендант, – произнес Лотт.

– Да, я сразу поняла, что это не самоубийство.

– Позвольте узнать почему, мисс?

Грейс Наутен пожала плечами:

– Дело в том, что это противоречило его жизненным принципам. Капитан Стеррон старался возродить Феррис-Корт. А его смерть привела к провалу всего, что он планировал, и вот теперь все эти налоги на наследство и… расточительство.

Они долго шагали по тропинке через розарий, прежде чем Лотт спросил:

– А как вам кажется, мисс, может, капитан Стеррон ревновал свою жену? Осуждал ее дружбу с сэром Карлом Веннингом?

– Ревновал ли он или был ли у него повод ревновать?

– И то, и другое. Разумеется, меня больше интересует, был ли у него повод.

– Определенно, ревновал, ну, или, по крайней мере, сердился. А что касается остального… Думаю, вам лучше спросить саму миссис Стеррон. Вы с ней еще не говорили?

– Нет, мисс, но собираюсь, – мрачно ответил инспектор Лотт.

– Я бы на вашем месте обязательно это сделала. Хотя… разве мое мнение имеет значение? На свете всего два человека, которые действительно знают.

Инспектор Лотт внимательно посмотрел на свою спутницу.

– Если случается убийство, мисс Наутен, то чрезвычайно редко человек, совершивший его, испытывает чувство вины. А оно служит первейшим доказательством, на которое мы опираемся и выстраиваем обвинение, привлекая множество побочных улик и свидетельств. Однако же большинство убийц приговаривают к повешению, и не было ни одного известного мне случая, когда к казни приговорили бы невиновного. Однако я последую вашему совету и пойду добывать информацию у главного действующего лица. Не могу обещать, что не приду к вам снова, чтобы услышать ваше мнение.

– Хорошо, инспектор, так и договоримся, – спокойно сказала мисс Наутен. – Сейчас миссис Стеррон находится у себя в кабинете.

Инспектор застал миссис Стеррон за переговорами с дворецким: надо было уточнить все формальности и действия, связанные с похоронами. Лотт набрался терпения, выждал, когда дворецкий уйдет, и начал повторно представляться хозяйке дома.

– О чем это вы говорили с моей секретаршей? – вдруг резко спросила она.

Лотту всегда нравились такие лобовые атаки, его восхитило, как оживилась миссис Стеррон. Гнев шел Гризельде больше, нежели бледный, вялый вид или вымученная девичья веселость, которую она на себя напускала.

– Говорили о вас, мадам, – с вызовом ответил он. – Я спросил у мисс Наутен, были ли у капитана Стеррона причины ревновать вас.

Гризельда не ожидала подобного отпора, но восприняла слова инспектора хладнокровно.

– Что же ответила вам мисс Наутен? – надменно продолжала она.

– Посоветовала мне прийти и спросить об этом вас, мадам, – небрежным тоном ответил Лотт. – Поэтому я здесь.

Секунду-другую миссис Стеррон колебалась, затем указала на кресло.

– Объясните, что у вас на уме!

– Я приехал сюда расследовать обстоятельства смерти вашего покойного мужа. Поначалу все сходились во мнении, будто это самоубийство, но теперь появились предположения, что все-таки убийство. И в том, и в другом случае мы должны выявить причину – мотив, иначе говоря. Ну и люди поговаривали о том, что капитан Стеррон ревновал вас, считал, что вы вступили в отношения с другим мужчиной. Если так, то это могло послужить мотивом для самоубийства или убийства. А потому вынужден просить вас, мадам, честно сказать, имелись ли у него основания для ревности. И еще обязан предупредить: вам не обязательно здесь и сейчас отвечать на данный вопрос.

Гризельда не обратила внимания на грозное заявление инспектора. Лицо ее не выражало ничего; сейчас она определенно не актерствовала, отказавшись от прежних своих уловок.

– О каком именно мужчине вы говорите?

Детектив удивленно приподнял брови:

– Значит, речь может идти не об одном мужчине, я правильно понимаю, мадам?

– А вы, однако, наглец, – усмехнулась миссис Стеррон. – Уж не знаю, действуете ли вы согласно чьей-то инструкции или вообразили, будто имеете право разговаривать со мной таким тоном, но все же хотелось бы знать, о каком мужчине идет речь.

Разыграно это было безупречно. Лотт никак не мог понять, было ли ее возмущение искренним или напускным, или вообще служило прикрытием для каких-то других эмоций. Впрочем, пока он так ничего и не узнал и к цели своего визита не приблизился. Да, эта женщина ничуть не уступает ему в искусстве фехтования, придется, видимо, применить более тяжелое оружие.

– Я говорю о сэре Карле Веннинге, мадам, – произнес инспектор и посмотрел в ее красивое лицо. Но заметил лишь, как она слегка сощурилась, вот и все.

– Так я и думала. А ему известно, что вы высказываете подобные предположения?

– Это не ответ на вопрос, мадам, вы уж простите меня за прямоту, – парировал Лотт и вдруг почувствовал, что ничего хорошего из этого состязания не получится. – Я спросил, были ли основания у капитана Стеррона ревновать вас к этому джентльмену.

– Разумеется, нет. Досужие вымыслы, инспектор. Он меня не ревновал.

Гризельда достала сигарету из серебряного портсигара на столе, прикурила и выпустила изящную струйку дыма.

– Так вы отрицаете, что был повод для ревности? И саму связь тоже отрицаете?

– Не понимаю, о чем вы. Напоминает не слишком удачную рекламную кампанию по продвижению залежалого товара. – И миссис Стеррон улыбнулась, наблюдая за сероватыми колечками дыма.

– Постараюсь выражаться точнее, мадам. Итак, вы отрицаете, что ваши отношения с сэром Карлом Веннингом носили интимный характер и вас связывало нечто большее, чем дружеские отношения?

– Мы были друзьями. Возможно, даже близкими друзьями, но не более.

Снова тупик. Тогда Лотт нащупал пальцами острейшее лезвие сабли. И применил оружие, всем телом подавшись вперед.

– Вы впускали других своих друзей в эту комнату по ночам? – резко спросил он.

Его удар угодил точно в цель. Рука Гризельды с сигаретой с розовым фильтром так и застыла на пути к губам, затем медленно опустилась на колено. Ждать ответа не было смысла, самое время нанести следующий удар:

– Три недели назад вы, мадам, впустили в комнату какого-то мужчину, уже после того, как остальные двери в дом были заперты. На улице шел дождь, а потому утром возле окна обнаружили отпечаток его ботинка. Этим мужчиной был сэр Карл Веннинг? Снова предупреждаю: вы имеете право не отвечать на вопрос.

Но Гризельда Стеррон ответила. Лицо ее стало смертельно-бледным, резким контрастом смотрелись широко приоткрытые алые губы. Взгляд заметался, затем вновь остановился на лице инспектора. Женщина неспешно поднялась из кресла.

– Убеждена, что вы превышаете свои полномочия, инспектор. Я не собираюсь отвечать ни на один из ваших нелепых и оскорбительных вопросов.

Миссис Стеррон подошла к камину, тронула висевший рядом колокольчик, затем присела к письменному столу и взяла ручку. Однако ответ Лотт все же получил. И, не дожидаясь, когда кто-то явится на звон колокольчика, вышел из комнаты.

Хотя оба главных действующих лица категорически отрицали интимную связь и свидетельства в пользу ее существования основывались преимущественно на слухах, Лотт уже больше не сомневался: Гризельда Стеррон и Карл Веннинг – любовники. А вот могла ли их любовная связь стать причиной убийства – этот вопрос оставался открытым. В настоящий момент существовали убедительные доказательства в пользу обратного, ведь алиби Веннинга – факт, что он во время убийства находился в Бирмингеме, – подтвердилось. Однако детектив по опыту знал: подобные «железные» алиби частенько разлетаются в пух и прах в ходе дальнейшего расследования. А потому считал своим долгом тщательно все проверить, чтобы уж окончательно убедиться, что Карл Веннинг не имеет отношения к убийству мужа своей любовницы.

Но как именно можно проверить алиби? На чем оно основано? От чего зависит? От фактора времени. Иными словами, от промежутка, в пределах которого могло совершиться убийство, причем сейчас этот промежуток сократился почти до часа с небольшим, если, конечно, верить выводам лондонского медэксперта. Известно, что без пятнадцати одиннадцать вечера капитан Стеррон был еще жив, а смерть наступила около полуночи. И посередине данного временного отрезка – в одиннадцать тридцать – Карла Веннинга видели в Бирмингеме, то есть на расстоянии тридцати миль отсюда. Но действительно ли он был там? Это зависело от показаний одного человека, о котором Лотт не знал ничего. И их следовало проверить самым тщательным образом.

Значит, ему придется снова ехать в Бирмингем. Но прежде надо было прояснить два важных момента. Первый: установить время, когда Карл Веннинг вернулся домой в субботу вечером. Второй: выяснить, что делал этот джентльмен накануне в Бирмингеме. Что касалось последнего пункта, ему всего-то и надо, что расспросить человека, который занимался слежкой по приказу суперинтенданта Даули и по пятам ходил за шерифом. В утренней суете Лотт просто забыл узнать это у Даули, который с торжеством сообщил ему о своем предусмотрительном решении. Итак, пора съездить в поместье Хай-Оукс и попытаться получить информацию от прислуги сэра Карла.

Суперинтендант Даули обещал прислать за детективом автомобиль, и, выйдя от Стерронов, Лотт увидел, что машина уже ждет его у ворот. В ней он и отправился в Хай-Оукс, до которого было десять миль, как он узнал от дежурного констебля, сидевшего за рулем. Дом находился в противоположной стороне от Феррис-Корта и Бирмингема. А стало быть, если от Феррис-Корта до Бирмингема было тридцать миль, то расстояние до Хай-Оукс от Бирмингема составляло сорок миль. Веннинг говорил, что в субботу ночью вернулся домой «примерно в половине первого», что еще тогда показалось Лотту сомнительным. Правда, сэр Карл вел отсчет времени с того момента, когда вышел из театра «около одиннадцати» – в общем, в обычное время. Но он забыл, возможно специально, что субботним вечером представление затянулось почти на полчаса. Этот момент тогда казался Лотту неважным, ведь, по словам доктора Тэнуорта, капитан Стеррон скончался около двенадцати часов ночи. И тем не менее Лотт твердо вознамерился проверить все утверждения, имеющие отношение к алиби сэра Карла.

Детектив не видел смысла встречаться с Веннингом на данном этапе расследования, а потому оставил автомобиль на дороге и прошел пешком к задней двери дома, которую открыла неопрятного вида женщина – похоже, посудомойка. Лотт попросил передать мистеру Стейнеру – это имя он заблаговременно узнал в полиции Хайлема, – что с ним хочет переговорить один «джентльмен». Вскоре появился слуга с суровой физиономией. Стоило ему узнать в «джентльмене» инспектора, как он еще больше помрачнел и явно пожалел о том, что вообще пришел на зов.

– Сэра Карла нет дома, – буркнул Стейнер, оставаясь в тени заднего холла.

– Вот и хорошо, – кивнул Лотт. – Сегодня я пришел повидаться не с ним, а с вами. Могу я войти?

Было поздно искать какой-то убедительный предлог для отказа и уж тем более бессмысленно противодействовать полиции. Стейнер провел инспектора в буфетную и, плотно прикрыв дверь, ждал, когда тот объяснит цель своего визита.

– А у вас тут очень уютно и мило… э-э… Стейнер, если не ошибаюсь?

– Да, именно так.

– Мне бы хотелось получить от вас информацию о событиях прошлой субботы. Сколько было времени, когда ваш хозяин и капитан Бойз вернулись из Бирмингема?

– Не знаю, – пожал плечами Стейнер. – Я спал.

– А в какое время вы обычно ложитесь спать?

– По-разному. Но я уже спал, когда они вернулись.

– Как же вы тогда узнали, что они вернулись?

– Услышал бы шум, если бы не спал, да и то вряд ли. Окна моей комнаты выходят во двор.

– Любопытно. А если я скажу вам, что вернулись они в одиннадцать, то вы, значит, к тому времени уже уснули?