Текст книги "Последний штрафбат Гитлера. Гибель богов"

Но в остальном все было нормально. Выбранные Юргеном ориентиры достаточно четко прорисовывались на фоне сероватого неба, едва подсвеченного молодой луной, и вывели их точно в намеченное место между двумя русскими секретами, тем, на который напоролись вчера их батальонные разведчики, и другим, засеченным Юргеном днем. Прогал между постами был метров пятьдесят, они легко в него просочились. Уже из-за спины донеслась беспечная болтовня двух русских.

– Тоже мне секрет! – хмыкнул Клинк.

Юрген не глядя врезал ему локтем по ребрам: молчи и тихо радуйся.

Они подползли к первой траншее, полежали пять минут, прислушиваясь. Там никого не было, на это Юрген и рассчитывал. Он вернулся на несколько метров назад, к одиноко стоявшему кусту, приподнялся, «сфотографировал» их собственную высоту и беззвучно надломил три нижние ветки, чтобы не промахнуться случайно на обратном пути.

Потом они спустились в траншею и спокойно переоделись. Завернули слишком приметные каски и изгвазданные грязью маскировочные балахоны и засунули их в холщовые заплечные мешки, которые вполне могли сойти за русские сидора. Туда же отправили и автоматы. Клинк был даже рад этому, он больше полагался на свой нож. Натянули поверх толстых свитеров новые камуфляжные балахоны. Под свитерами у них были форменные кители. Перед выходом Клинк долго недоумевал, зачем нужны кители, в одних свитерах было намного удобнее. «Мы разведчики, солдаты, а не шпионы», – сказал ему Юрген, а Красавчик доходчиво объяснил, как это различие выражается в последствиях. «Понял», – сказал тогда Клинк и непроизвольно потер шею рукой. Этот жест он повторил и сейчас. Нервничает, отметил Юрген, излишне нервничает, это не Брейтгаупт. Эх!

Он достал тряпицу, сшитую фрау Лебовски. Досадливо подумал, что не выяснил у брата, как ее полагается носить. Пришлось нацепить привычным манером, как нарукавную повязку. Девственно белая полоса на предплечье бросалась в глаза. Юрген натянул на нее короткий рукав камуфляжного балахона. Можно было двигаться дальше.

Они уже давно шли поверху, постепенно углубляясь в позиции русских. Последние сомнения исчезли – до наступления остались считаные часы. Дело было даже не в обилии военной техники и солдат, выдвинутых на передний край, а в той характерной смеси фаталистического спокойствия и напряженной суеты, которая предшествует наступлению.

Спокойствие демонстрировали солдаты, которым скоро предстояло идти в бой. Их тут было излишне много для имевшихся укрытий, поэтому они устроились кто как горазд, лежали, завернувшись в плащ-палатки, на каждом сколько-нибудь сухом клочке земли сидели кучками, привалившись спинами друг к другу, и – спали. Спали безмятежным крепким сном, дружно храпя. Точно так же спали сейчас солдаты на немецких позициях. Перед самым выходом Юрген слышал, как Ферстер скомандовал отбой, на три часа раньше обычного срока. Это был такой же безошибочный сигнал, как крик «Тревога» ранним утром. Но солдаты, обычно вступавшие в живую дискуссию по куда меньшим поводам, на этот раз молча отправились спать. Чего попусту обсуждать очевидное и неизбежное, лучше хорошо выспаться перед завтрашним боем. Они мгновенно заснули, и безмятежность их сна объяснялась уверенностью, что уж этой-то ночью ничего плохого с ними не случится, – все, чему суждено произойти, случится на рассвете.

А вокруг и часто над ними, перешагивая через спящих солдат, суетились офицеры, техники, представители других вспомогательных частей. Подтягивали, смазывали, тащили, складывали, переставляли, теряли и искали пропавшее, пересчитывали и громко требовали недостающее. Все были заняты своим делом и на других обращали внимание только для того, чтобы обругать за то, что мешаются под ногами, или отдать очередное приказание, если попавший под ноги оказывался вдруг подчиненным.

Вскоре Юрген с Клинком шагали по русским позициям не таясь, нацепив лишь маски сосредоточенной деловитости и кидая быстрые взгляды по сторонам. Юрген даже отвлекся на постороннюю мысль о том, что ведь что-то похожее происходит даже в обычное время и в их батальоне, – то-то брат гулял по их расположению, как по собственному двору. Это им, командирам, казалось, что все находится в порядке и в полном соответствии с уставом, за исключением разных мелочей, вроде расстегнутого воротничка форменной рубашки или плохо вычищенных сапог; плохо вычищенное оружие возводилось в ранг чрезвычайного происшествия со всеми вытекающими. Но они следили только за своими прямыми подчиненными, до остальных им не было дела. Да они их не знали. Вот он, Юрген, знал в других ротах только «стариков», их было не так много с учетом больших потерь в их батальоне. Он даже в лицо знал далеко не всех и никогда не удивлялся, встретив у блиндажа своего отделения незнакомого парня в немецкой форме.

Да, форма… Немецкой форму делали нашивки, петлицы, погоны, сама же она могла быть старой и новой, французской, бельгийской или чешской, формой СС или люфтваффе, в том числе списанной, Вермахта или фольксштурма. У штрафников вообще не было знаков отличия, а у «вольняшек», таких как Юрген, они были часто скрыты под балахонами или водонепроницаемыми накидками.

Юрген внимательно пригляделся к русским – то же самое! Из тридцати попавшихся навстречу солдат ни у кого не было одинаковой формы. Офицерские портупеи с пистолетными кобурами обтягивали солдатские телогрейки, вполне добротные шинели нависали на раздолбанные кирзовые сапоги, плащ-палатки соседствовали с кожаными куртками и овчинными жилетами, но наибольшее разнообразие царило в головных уборах: обилие теплых шапок самого разного фасона указывало на то, что русские, похоже, еще не перешли на летнюю форму одежды.

Все бы ничего, но как выбрать в этой разношерстной толпе подходящего языка? Строевой офицер им был не нужен. Эти ни черта не знают, просто ждут приказа вышестоящего начальства. Они знают даже меньше солдат, которые всегда обмениваются слухами, полученными от солдат других подразделений, и тем, что удалось подслушать из разговоров все тех же офицеров. Лучше всего информированы интенданты и штабные писари, но их на передовой днем с огнем не найдешь. Срочные дела, которые находятся у интендантов в тылу, такой же верный признак грядущей военной операции, как визит высокого начальства.

Земля под ногами стала тверже и пошла немного вверх. На невысоком взгорке стояла большая грузовая машина с высоким и длинным капотом. «Студебекер», так назвал эту машину Красавчик, когда они захватили ее после удачной контратаки под Варшавой вместе с танкистами из дивизии «Викинг». Борта были откинуты, посередине кузова стояло что-то, покрытое маскировочной сеткой, непроглядной в темноте. Угадывалось только, что это что-то круглое и повернуто в сторону немецких позиций. Юргену сразу вспомнился «Малыш Циу», тот тоже стоял на грузовике.

У переднего крыла стояли три фигуры, вдруг они слились в одну, а когда распались, то засветились тремя красноватыми точками, почти сразу упавшими вниз и исчезнувшими. Одна фигура отделилась, произнесла: «Я на двойку. Не спать!» – И двинулась в их сторону. «Похоже, офицер, артиллерист. Но лучше бы проверить», – подумал Юрген, следя за приближающимся мужчиной.

– Гоп-стоп, – шепнул на ухо Клинк.

– Угу, – процедил сквозь зубы Юрген, – по слову «данке».

Они бросились бежать назад по протоптанной дорожке, но за первым же поворотом Клинк юркнул в сторону, растворившись в темноте, а Юрген, пробежав еще метров двадцать, развернулся и неспешно пошел навстречу мужчине.

– Товарищ, сигареты не найдется? – сказал он метра за три.

Мужчина остановился, настороженно посматривая на Юргена. А тот быстро обшарил его взглядом: офицерские сапоги, сдвинутая на затылок круглая шапка без козырька, на плечи наброшена какая-то длиннополая куртка, погоны с тремя или четырьмя маленькими звездочками, на левой стороне груди поблескивает что-то круглое, медаль или орден. В принципе годится. Только чего это он так насторожился?

– Что-то я вас здесь днем не видел, – сказал Юрген обычным своим обер-фельдфебельским тоном, наезд в таких ситуациях – лучшее оружие.

– А, камараден! – почему-то радостным голосом сказал мужчина. – Фраерс Дойчланд[20]20
  Искаженное «Freies Deutschland» (нем.) – «Свободная Германия».


[Закрыть].

Юрген бросил быстрый взгляд на задравшийся рукав камуфляжной накидки, открывшей цветастую повязку. «Понятно. Грамотный попался, еще лучше!» – подумал он.

– Рот фронт! – Юрген выдал проверенное приветствие, известное каждому грамотному русскому.

– То-то я удивился – сигарета! – с улыбкой в голосе сказал мужчина. – Нет у нас сигарет, а вот папиросой камарада с удовольствием угощу. – Он полез в карман за пачкой. – Вы сегодня без работы?

– Да, приказано молчать, – ответил Юрген.

– Вы свое дело сделали, уши фашистам прожужжали и мозги прочистили, а мы теперь их – по глазам!

– Это как? – спросил Юрген.

– Как?! Секрет!

– Понятно. Ничего, недолго осталось. До рассвета. Потерпим.

– Точно! – Офицер достал наконец пачку, сказал с гордостью: – Казбек!

– Данке.

Клинк вырубил его выверенным ударом. Юрген одной рукой подхватил падающее тело, второй – пачку папирос. Сгодится! Сунул ее в карман, потом для надежности еще раз приложился ребром ладони за ухом русского, чтобы не пикнул до самых их позиций, наклонился, поднял свалившуюся шапку, нахлобучил ее на голову Клинку. Тот сразу все понял. Через пару минут он уже стоял в русской куртке с оторванными погонами, а тело русского офицера было обряжено в заляпанный грязью немецкий маскировочный балахон, на голове у него была каска Клинка с крепко затянутым ремешком. Юрген содрал цветную нарукавную повязку – она ему больше была не нужна. Еще раз окинул взглядом Клинка, русского, себя. Все было в порядке. Вперед!

Они закинули руки русского себе на плечи и почти бегом поволокли безвольное тело напрямик к передовой. Наглость – сестра успеха, им обоим это было очень хорошо известно. Чем больше русских они оставляли за спиной, тем меньше их оставалось впереди, тем меньше была вероятность того, что кто-нибудь обратит на них внимание.

– Стой! – раздался крик.

Дорогу им заступил какой-то немолодой офицер с одной звездочкой на погонах. Похожий тип допрашивал Юргена, когда его угораздило попасть в русский плен в самом начале его военной карьеры. Майор, определил Юрген, ретивый.

– Что это вы несете? – спросил майор.

– Немецкий шпион, приказано доставить к командиру, – выдал Юрген заготовленную версию.

– Оглоушили! У, падаль! – сказал майор.

Юрген ничего не понял.

– Отдохнем, – сказал он спокойным голосом и скинул руку русского со своего плеча.

Клинк все ловил на лету. Он без заминки повторял движения командира, он даже наклонился, чтобы подтянуть сползший маскировочный балахон на шее русского, при этом его рука скользнула к сапогу, там у него был нож. Было бы лучше обойтись без этого. Не хотелось тратить время на то, что оттаскивать в сторону и прятать тело, о которое все равно в любой момент кто-нибудь мог споткнуться в этой кутерьме и поднять тревогу.

– А почему в сторону передовой несете? – подозрительно спросил майор.

– Приказано доставить к командиру, – повторил Юрген, – а командир на передовой. Ловит шпионов. Смерть шпионам! – тихо воскликнул он и совершенно случайно попал в самую точку.

– Ясно, – сказал майор, заметно расслабляясь.

Юрген сунул руку в карман. Клинк сделал незаметный шажок в сторону, потом еще один, заходя майору сбоку. Юрген достал пачку папирос.

– Папиросу, товарищ майор? Казбек!

– Богато живете в СМЕРШе, – сказал майор, беря папиросу. – Потом выкурю, сейчас не положено.

Он наконец убрался с их дороги. Они подхватили русского на плечи и побежали дальше. Траншеи были по-прежнему пусты. Они перевалили через переднюю и свалились за бруствером, тяжело отдуваясь.

– Дальше пойдем так, – сказал Юрген, – я первый, нащупывая дорогу, чтобы не увязнуть и не бултыхнуться в яму, ты с этим – за мной. Когда пройдем русские посты, поменяемся. Сдюжишь?

– Не такие узлы приходилось таскать, – с усмешкой в голосе сказал Клинк.

Юрген огляделся. Там и тут стояли одинокие кусты, казалось, что их очень много и все они одинаковые. Ему пришлось немного побегать, чтобы найти свой, с надломанными ветками. Юрген еще раз посмотрел на их высоту, закрепляя ориентиры, и вернулся к Клинку.

– Подсоби, – сказал тот.

Клинк успел разрезать на полосы свой маскировочный балахон, сплел из них веревку, связал ею кисти русского, оставив длинный конец. Он встал, чуть согнувшись. Юрген помог взвалить ему на спину тело русского. Клинк просунул голову между его связанными руками, потом привязал их концом веревки к своему поясному ремню.

– Так руки остаются свободными, – пояснил он.

– Разумно, – ответил Юрген. Он надел каску, взял в руки автомат. – Двинулись!

Они прошли первые сто метров, самые опасные, там сзади, на русских позициях, в толчее людей Юрген был куда более спокоен. По его прикидкам, они уже находились на линии русских секретов, возможно, даже миновали их. Стояла поразительная тишина, плеск воды под их ногами и хлюпанье грязи были единственными звуками, – они оглушали. Но он все же расслышал сухой щелчок и мгновенно упал на землю. Сзади донесся громкий всплеск, – это рухнул Клинк со своей ношей. Юрген успел даже подумать, что все вышло очень удачно – грохот русского автомата перекрыл все звуки. И чуть повернуть голову, чтобы засечь, откуда стреляют, – немного со спины, метров с двадцати – двадцати пяти.

– Охренел, что ли? – донесся русский голос. – Приказано же: ти-ши-на.

– Да мне показалось…

– Креститься надо, когда кажется, а не стрелять. И вообще, может быть, это наши.

– Предупредили бы…

– Тут столько наших, что всех и обо всех не напредупреждаешься. Приказано же: тишина.

– А зачем же мы тогда здесь сидим?

– Так положено.

– А-а-а.

Вновь наступила тишина. Тс-с, подал сигнал Юрген. Никакого ответа, никакого движения. Только этого не хватало! Юрген отполз назад, к невысокому холмику. Клинка почти не было видно под телом русского. Юрген снял перчатку, скользнул рукой под каску. Лицо русского было липким и скользким от свежей крови. «Какая неудача! – подумал Юрген. – Вся вылазка насмарку!» Он сдвинул руку ниже, к шее, к сонной артерии, тук-тук-тук – отозвалось в пальцах. И тут же, соскользнув, пальцы погрузились в какое-то месиво, начиненное острыми крошками. Это был затылок Клинка. Пуля нашла свою дырочку, попав в узкий просвет между головой русского и его плечом.

Он уже ничем не мог помочь Клинку. И времени скорбеть тоже не было. Юрген освободил тело русского и поволок его ползком все дальше и дальше от русских позиций. Метров через сто он взвалил «языка» на спину, просунув голову между его руками, привязал конец веревки к поясному ремню и, согнувшись под тяжестью тела, пошел вперед, на каждом шаге благодаря Клинка за науку.

– Сюда! – донесся голос Красавчика.

Юрген от усталости чуть было не подался на этот голос, но успел сдержать себя, сделал положенные пятьдесят шагов вперед – не хватало в самом конце напороться на свою же мину! – и только потом свернул к гнезду наблюдателей, где его ждали Красавчик и Брейтгаупт. Они сами вызвались стоять эту смену, чтобы встретить и при необходимости подсобить товарищу.

– Бедняга Зепп, – сказал Красавчик, помогая Юргену сбросить и положить на землю его ношу. – Бедняга Зепп, – повторил он другим голосом, разглядев незнакомое лицо под немецкой каской. – Поле было не для него, его стихией были дома, – такую эпитафию Клинку составил Красавчик.

– Первый, – сказал Брейтгаупт.

В его голове не мелькнуло даже короткой мысли о том, что на месте Клинка вполне мог оказаться он, что это он должен был идти с товарищем в разведку и остался лишь по необъяснимой прихоти командира. Не такой человек был Брейтгаупт, чтобы анализировать возможности, он констатировал факты.

Это был тот редкий случай, когда Брейтгаупт сказал что-то свое. Но, как всегда, с ним нельзя было не согласиться. Клинк был первым. Киссель был не в счет.

Das war ein Signal

Это был сигнал. Сигнал к наступлению, русскому наступлению. Над Одером взмыл вертикально вверх столб света, он был виден на много километров окрест. Увидел его и Юрген. Это было последнее, что он увидел перед тем, как скатиться в блиндаж.

И сразу же земля содрогнулась от обрушившихся на нее тысяч тонн металла. Юрген посмотрел на часы. 3.00. «Русские научились воевать строго по часам, – подумал он. – Они много чему у нас научились. На нашу голову».

Юрген привалился спиной к дощатой обивке стены. Она сильно вибрировала. Здесь, на обратном скате холма, их могли достать только гаубицы, но каково приходилось солдатам внизу, в первой линии укреплений, по которым били из всех орудий?

Их было сравнительно немного, тех, кого отрядили в первую линию. О точном времени начала наступления мог сказать русский «язык», которого принес Юрген, эту информацию могли добыть разведчики их батальона и соседей, главным было то, что подполковник Фрике был заранее извещен об этом и приказал отвести основные силы батальона на вторую и третью линии. Основные не столько по численности, сколько по боеготовности.

Составы отделений и взводов перетасовали. Из отделения Юргена забрали Целлера, Граматке, Эббингхауза и Цойфера и послали их на первую линию. Они должны были изображать активность, когда русская пехота перейдет в наступление. Именно изображать, потому что никто не ждал, что они смогут сдержать русских. Это сделают основные силы, которые по сигналу выдвинутся вперед. Этот сигнал должны были передать солдаты из передней линии. Это было их второй задачей.

Выбор в отсутствие Юргена сделал лейтенант Ферстер, и Юрген был даже благодарен ему за это вмешательство. Это был разумный выбор. У тех, кого отряжали вперед, почти не было шансов выжить. Эббингхауз и Цойфер были никудышными солдатами, Граматке – серединка на половинку благодаря хоть какому-то опыту. При них должен был находиться кто-то, кто выдернет оставшихся в живых из укрытий и заставит их стрелять. Юрген выбрал бы бывшего фельдфебеля Тиллери. Ферстер сказал: Целлер. Юргену было бы тяжело сказать это Целлеру, который все прекрасно понимал. Ему тяжело было бы посылать старого боевого товарища почти на верную смерть. Но – послал бы. И сам бы пошел, если бы приказали. «Почти» оставляло шансы. Шанс был всегда.

Оставшиеся держались молодцами. Если и дрожали, то в такт колебаниям стен, если и облизывали губы, то от напряженного ожидания, а не от страха. А Брейтгаупт, похоже, и вовсе заснул, он мог спать в любой ситуации, сутки напролет. Но мог точно так же и не спать сутками напролет, такой он был человек. Мысли лениво ворочались в голове Юргена.

В блиндаж влетел Бер, он был за вестового у лейтенанта Ферстера.

– Внимание! Приготовиться! – громко выкрикнул Бер и вылетел наружу.

«И охота гонять солдата с очевидными приказами под артобстрелом, – подумал Юрген. – Ишь, приохотился к приказам!»

– Подъем! – скомандовал он, больше для Брейтгаупта, которого иначе было не добудиться, и поднялся первым, прошелся рукой по подсумкам на поясе, в который раз проверяя, все ли на месте, привесил две гранаты, закинул за спину ранец со всем самым необходимым, включая дополнительные магазины и гранаты, взял в руки автомат. – Первый взвод! Внимание! Выходи! В первую траншею – бегом марш! – донесся голос Ферстера.

– Выходим, – сказал Юрген, первым переступил порог блиндажа, побежал по траншее в направлении наклонной штольни, ведущей вниз.

Момент был выбран точно. Часть орудий русских переносила огонь с первой траншеи на дальние позиции, это было относительное и небольшое, но все же затишье. Юрген бежал по лестнице, вырубленной и глубоко утопленной в склоне холма и перекрытой толстыми бревнами. Вдруг в одной из боковых ниш он увидел солдата. Граматке! Как он здесь оказался?! Сбежал, сволочь! Юрген подскочил к нему с намерением врезать ему по морде, а потом схватить за шиворот и погнать пинками вниз, на позиции, где сражались и погибали его товарищи.

– Вот, – сказал Граматке, тяжело дыша, и чуть отодвинулся в сторону.

В углу, привалившись спиной и головой к стене, полулежал-полусидел Целлер. Его левая нога была согнута выше колена, она лежала рядом как чужая и держалась, похоже, только на окровавленных ниточках иссеченных в лохмотья форменных брюк. Ее проще было отрезать, чтоб не мучилась.

– Эббингхауз, Цойфер, – сказал Граматке, опуская большой палец правой руки вниз.

Он даже в такой ситуации показывал свою образованность, этот Граматке! Юрген посмотрел на него почти с ненавистью. У гаденыша опять ни одной царапины, а хорошие парни гибнут. Еще и в герои выйдет – вынес тяжело раненного товарища с поля боя. Целлер шевельнулся. Юрген присел на корточки, заглянул ему в лицо.

– Держись, Франц.

– Отвоевался, – тихо сказал Целлер, – не повезло.

– Да, война для тебя закончилась, – ответил Юрген жестко, сантименты – не для старых вояк. – Но когда-нибудь ты поймешь, как тебе повезло, – продолжил Юрген. – Через полчаса ты будешь у Клистира, вечером – в госпитале в Зеелове. Ты будешь жить, Франц, и еще выпьешь шнапсу, вспоминая нас. Рядовой Граматке! – сказал он, поднимаясь. – Доставить лейтенанта Целлера в санитарное отделение! И немедленно назад, на передовую!

Когда Юрген выбежал из штольни на открытый воздух, то на мгновение остановился в изумлении. Неужели артподготовка продолжалась так долго, что успело рассвести? Только потом до него дошло, что хотя светит как положено, с востока, вот только солнц многовато. Это был зенитный прожектор, запоздало догадался он, вспомнив странную установку на «Студебекере». Русские хотели ослепить их, но они просчитались. Или ослепляйте, или гвоздите, поднимая в воздух тонны земли и заволакивая все вокруг дымом и гарью, подумал Юрген. Подсветка была даже на руку им, потому что без нее вообще ничего не было бы видно.

А так Юрген смог быстро оценить масштаб потерь и общую ситуацию. Он шел к позиции, отведенной их взводу, перешагивая через трупы солдат, обходя раненых, которые пытались перевязать друг друга окровавленными руками, проходя мимо бетонных бункеров с заваленными землей дверями, из-за которых не доносилось ни звука, и мимо блиндажей с провалившимися вниз перекрытиями, превращенных в братскую могилу прямым попаданием тяжелого снаряда. Какой-то солдат стоял на коленях в боковом ответвлении траншеи и истово молился, этот тоже был готов. Последними на его пути были солдаты его отделения. Эббингхауз привалился к стенке траншеи, на его лице навечно застыло детское, немного обиженное выражение, как будто он спрашивал: «Ну почему опять я?» Цойфер лежал под грудой тонких бревен, свернувшись в клубок и притянув ноги к животу. Ему, наверно, попал осколок в живот. Он уже отмучился. Отделение Юргена безвозвратно потеряло троих солдат из четырех. В других отделениях дела не могли обстоять лучше.

Главная опорная точка их отделения – перекрытое бетонным колпаком пулеметное гнездо – было вдребезги разбито. «Этим, наверно, Целлера и накрыло», – подумал Юрген, разглядев пятно крови на остром, как топор, бетонном обломке. Он провел взглядом вдоль линии укреплений. Там и тут громоздились бесформенные груды камней и торчали вверх изогнутые прутья арматуры. Ничего не скажешь, хорошо поработали и русские наблюдатели, и русские наводчики. Две линии проволочных заграждений уже не оживляли ровную поверхность поля перед их позициями, лишь кое-где торчали из земли расщепленные концы разбитых столбов да валялись свернувшиеся куски колючей проволоки. Судя по обилию воронок, на мины тоже не следовало возлагать больших надежд. Единственным препятствием для русского наступления оставались они, солдаты, только они могли остановить его.

Русских пока не было видно, из густой мглы доносился лишь натужный рокот танковых двигателей, густой звук десятков машин несся и спереди, и слева, и справа, на них шла лавина.

Из груды обломков вынырнул Тиллери.

– А пулемет-то цел! – он щелкнул затвором. – И к нему целый ящик патронов, лент и принадлежностей.

– Пулемет Целлера, – сказал Юрген. – Вы ведь умеете обращаться с пулеметом, Вальтер?

– Конечно.

– Будете сегодня пулеметчиком. Пулемет – это весьма кстати, – сказал Юрген, всматриваясь в даль. Дым сгущался в округлые башни русских танков. Между танками колыхались тени русских солдат. – Отделение! Внимание! Занять места. Приготовиться к бою. – Юрген вновь повернулся к Тиллери: – Не снимайте перчаток и держите под рукой кусок плотной ткани, лучше всего брезента. Сегодня будет жарко, вам придется часто менять ствол.

Чем ближе подходили русские солдаты, тем заметнее было, насколько медленно они двигались. «Вот и я, наверно, так же шел, – подумал Юрген, вспоминая, как он выдирал сапоги из топкой грязи. – А уж ползать здесь!..» Самое удивительное, что при этом солдаты двигались все же быстрее танков, постепенно отрываясь от них все дальше и дальше. «Да они стоят!» – дошло вдруг до Юргена. Стоявший точно напротив него танк выстрелил, снаряд пролетел высоко, метрах в двух над траншеей. Юрген не обратил на снаряд внимания, танк – другое дело. После выстрела его передок подбросило, на мгновение мелькнуло уязвимое брюхо, потом танк замотало из стороны в сторону. «Точно встали! – утвердился в своей мысли Юрген. – Завязли».

– Взвод! Внимание! Огонь! – несся над траншеей голос лейтенанта Ферстера.

Справа ударили автоматы и два пулемета. Отделение Юргена молчало. Красавчик пожал плечами. Брейтгаупт повернул голову, молча посмотрел на командира и вернулся к созерцанию приближающихся цепей русских. «Чего раньше времени стрелять? – меланхолично размышлял Юрген. – Успеем… Да и патронов мало. Фрике недавно жаловался». По траншее в их сторону бежал Ферстер, его лицо было искажено яростью. «Как наш цыпленок распетушился! – подумал Юрген. – Скоро на меня покрикивать начнет». Он положил автомат в прорезь бруствера, еще раз оценил расстояние до русских, громогласность их криков. «Вот теперь в самый раз!»

– Отделение! Огонь!

Сзади что-то кричал Ферстер. Юргену не было до этого дела.

Первую атаку они отбили быстро и легко. Русские откатились, устлав поле телами солдат. Со второй волной справиться было труднее. У русских появились укрытия, спрятавшись за телами своих товарищей, они вели прицельный огонь по траншеям, а некоторые даже пытались окопаться. Но они не дали им сделать этого.

Наступила короткая передышка. Нечастые выстрелы танков не причиняли им большого беспокойства – недаром они столько времени занимались устройством позиций, даже после небывалого артиллерийского обстрела они служили им надежной защитой. Беспокоила близость танков. Русские могли что-нибудь придумать, чтобы сдвинуть танки с места: они были чрезвычайно изобретательны в безнадежных ситуациях, тогда танки через считаные минуты ворвутся на их позиции.

Фридрих уже собрал свой панцершрек, навел на ближайший танк, нажал на гашетку. Все с напряжением следили за полетом гранаты, ведь это был первый выстрел в тот день, после десятого они будут фиксировать только результат. Граната попала в башню танка и, срикошетив, ушла в сторону. Второй выстрел пришелся в лоб, Т-34 содрогнулся от ужаса, но выдержал удар.

– Далеко, – сказал Фридрих.

– Далеко, – согласился Юрген.

– Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе[21]21
  «Wenn der Berg nicht zum Propheten kommt, muß der Prophet zum Berge kommen» (нем.) – вот что сказал Брейтгаупт.


[Закрыть], – сказал Брейтгаупт.

Он стоял рядом, держа в охапке четыре фаустпатрона: он был консервативен, как все крестьяне, и не любил новомодных штучек.

– За Рыцарским крестом собрался? – подначил Юрген товарища.

Брейтгаупт принялся молча закидывать за спину один фаустпатрон за другим, потом выбрался наверх по пробитому снарядом скату и быстро пополз в направлении русских танков. Скоро они потеряли Брейтгаупта из виду. Зато засекли русские танкисты и осознали грозившую им опасность. Юрген желал, чтобы они стреляли бесконечно, если они стреляли, значит, Брейтгаупт полз. Они не расслышали выстрела фаустпатрона, лишь увидели, как вдруг вспыхнул русский танк. За ним второй, третий. Из-за танков показалась цепь русской пехоты.

– Отделение! Огонь! – закричал Юрген.

Товарищи постарались. Они создали над Брейтгауптом такой зонтик из пуль, что тот благополучно вернулся в траншею.

– Всего три, – сказал ему вместо приветствия Юрген, – не видать тебе Рыцарского креста!

Брейтгаупт широко улыбнулся, подошел к ящику и достал еще четыре фаустпатрона.

– Ты свою работу сделал, Ганс, – остановил его Юрген, – дай молодежи отличиться.

Он кивнул в сторону Фридриха, который следовал путем Брейтгаупта. За собой Фридрих тащил длинную трубу панцершрека. Он был очень молод и любил всякие технические новинки. И еще он был счастливчиком, он тоже вернулся в траншею целым и невредимым, расстреляв весь запас гранат. Сколько танков уничтожил Фридрих, они так и не узнали. Русские пошли в очередную атаку, и им стало не до подсчета трофеев.

Днем поднялся ветерок и немного разогнал дым и гарь. Юрген смог оглядеть поле битвы. Больше половины из шедших на них и застрявших в грязи танков уже горели или догорали. Еще лучше обстояли дела у норвежцев, они расправились со всеми противниками. Но им было полегче, они пожертвовали частью своих танков, врыв их в землю в передней линии и превратив их в мощные огневые точки, способные пробить броню русских танков.

На соседнем холме раздался дружный залп из трех пушек, 105-й калибр, автоматически отметил Юрген. Два снаряда взрыли землю перед русскими танками, стоявшими напротив позиций их батальона, у одного танка слетела башня. Спасибо за помощь, братья-арийцы! И когда только успели оборудовать артиллерийскую позицию и замаскировать так, что ее не засекли русские наблюдатели. Еще один залп – два попадания, один перелет.

Но следующие снаряды ушли далеко вправо. Юрген проводил их взглядом. Да, там они были нужнее! Те танки, что стояли перед ними, это были цветочки. Ягодки катили по единственной дороге, шедшей через пойму. Русские, разуверившись в возможности преодолеть топкую равнину и смять их лобовым ударом, пытались прорваться по дороге. Еще вчера она казалась Юргену полностью разбитой и непроходимой, но русские танки упорно ползли вперед. Их было невероятно много, целая армия, настоящая танковая армия. По ним били норвежцы, по ним били датчане, в небе, как будто специально сбереженная для этого случая, появилась эскадрилья «Убийц» и спикировала на дорогу, вздыбив ее равномерными разрывами, даже с вершины их холма били прямой наводкой подтащенные из тыла зенитные орудия. Подбитые русские танки сползали в кюветы, громоздились на соседей, перегораживали дорогу, их сталкивали в сторону идущие следом, чтобы еще немного продвинуться вперед, чтобы произвести еще один, другой, третий выстрел до того, как немецкий снаряд остановит его продвижение.