Текст книги "Жизнь Пушкина"

 
Ах ты, староста Антон,
Обокрал бояр кругом,
Село по миру пустил,
Старостиху надарил…
 

Этот куплет может служить рефреном к каждой главе «Истории села Горюхина». Пейзаж Болдина был в полном соответствии с картиною тогдашнего усадебного быта:

 
Смотри, какой здесь вид: избушек ряд убогий,
За ними чернозем, равнины скат отлогий,
Над ними серых туч густая полоса.
Где нивы светлые? Где темные леса?
Где речка? На дворе у низкого забора
Два бедных деревца стоят в отраду взора,
Два только деревца. И то из них одно
Дождливой осенью совсем обнажено,
И листья на другом, размокнув и желтея.
Чтоб лужу засорить, лишь только ждут Борея[951]951
  Борей (греч.) – северный ветер.


[Закрыть].
И только. На дворе живой собаки нет.
Вот, правда, мужичок, за ним две бабы вслед,
Без шапки он; несет под мышкой гроб ребенка
И кличет издали ленивого попенка,
Чтоб тот отца позвал да церковь отворил.
Скорей! Ждать некогда! Давно бы схоронил…[952]952
  «Смотри, какой здесь вид…» – Из стих. «Румяный критик мой…» (1830).


[Закрыть]
 

Это уже тема не жизни, а смерти – тема Некрасова. По-видимому, она влекла к себе поэта. Об этом свидетельствует, между прочим, неоконченный, но замечательный отрывок:

 
Стою печален на кладбище,
Гляжу кругом – обнажено
Святое смерти пепелище
И степью лишь окружено.
И мимо вечного ночлега
Дорога сельская лежит,
По ней рабочая телега
………изредка стучит.
Одна равнина справа, слева.
Ни речки, ни холма, ни древа.
Кой-где чуть видятся кусты.
Немые камни и могилы
И деревянные кресты
Однообразны и унылы.[953]953
  «Стою печально на кладбище…» – стих. условно датируется 1830 г.


[Закрыть]
 

Это – болдинское кладбище, пустынное, лишенное зелени, наводящее дикое уныние… Но «болящий дух врачует песнопенье»[954]954
  …«болящий дух врачует песнопенье»… – начальные строки стих. Е. Баратынского «Болящий дух…» (1834).


[Закрыть], как сказал любимый Пушкиным поэт. И Пушкин преодолел унынье, «почуяв рифмы».

Не прошло и недели после приезда поэта в Болдино, как он получил из Москвы нежное письмо от Натальи Николаевны. Невеста и ее матушка, очевидно, испугались разрыва и догадались, что Пушкин не прочь отказаться от своего «счастья». Поэту пришлось ответить невесте по-рыцарски: «Я у ваших ног… Мой почтительный поклон Наталье Ивановне… Я только счастлив там, где вы…»

Несколько иначе Пушкин писал П. А. Плетневу – в тот же день, 9 сентября: «Ты не можешь вообразить, как весело удрать от невесты да и засесть стихи писать…»

Пушкину пришлось прожить в Болдине не месяц, а целых три месяца. Началась холерная эпидемия. Поставлены были карантины. Из Болдина никак нельзя было попасть в Москву, по крайней мере по уверению Пушкина в его письмах к невесте. Эти письма написаны любезно, но про них можно сказать то же, что поэт сказал Вяземскому о письме своей невесты: «Она мне пишет очень милое, хотя бестемпераментное письмо». В пушкинских письмах к Наталье Николаевне нет ни малейшего признака влюбленности или страсти. Отец пишет Пушкину, что распространились слухи о том, будто свадьба сына расстроилась, но даже эти зловещие сплетни не очень волнуют поэта. Правда, Пушкин, сообщая об этом невесте, шутливо замечает: «Не достаточно ли этого, чтобы повеситься?» Но из контекста письма никак нельзя вывести заключение, что Пушкин в самом деле взволнован известием. Он уверяет Наталью Николаевну, что готов ехать в Москву хотя бы через Архангельск или Кяхту[955]955
  Кяхта – город в Бурятии, на границе с Монголией. Возник в нач. XVIII в. как слобода, впоследствии центр русской торговли с Китаем.


[Закрыть], но всё складывается так, что ему приходится сидеть в Болдине и писать стихи. Это величайшее счастье для русской поэзии. Невеста не подозревает вовсе, чем занят в деревне ее жених. А Пушкину и в голову не приходит делиться с нею своими замыслами и трудами. Она ревнует его к какой-то княгине Голицыной[956]956
  Голицына Анна Сергеевна (1774–1838, урожд. Всеволожская) – княгиня, жена Ивана Александровича Голицына (1783–1852), адъютанта великого князя Константина Павловича, полковника, с которым жила «в разъезде». Владелица имения, находившегося в 30 верстах от Болдина.


[Закрыть], к которой Пушкин заезжал, чтобы узнать возможный маршрут на Москву, и ему приходится объяснять, что эта его соседка толста, как вся семья Натальи Николаевны, включая и его, Пушкина, и поэтому она не должна внушать ревности. Потом Пушкин узнал, что москвичи покидают столицу. Невеста обижается на него и ничего не пишет. Он объясняет ее молчание тем, что Гончаровы уехали из Москвы. Но они никуда не уезжали, и Пушкин пишет письмо, не скрывая своего раздражения. Но все эти недоразумения – сущий вздор. Душа поэта занята совсем иным.

9 декабря Пушкин писал П. А. Плетневу: «Милый! я в Москве с 5 декабря. Нашел тещу озлобленной на меня, и насилу с нею сладил – но слава богу – сладил. Насилу прорвался я и сквозь карантины – два раза выезжал из Болдина и возвращался… Скажу тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как давно уже не писал. Вот что я привез сюда: 2 последние главы Онегина, 8-ю и 9-ю, совсем готовые в печать. Повесть, писанную октавами[957]957
  Повесть, писанную октавами… – поэма «Домик в Коломне» (1830).


[Закрыть] (стихов 400), которую выдадим Anonyme[958]958
  Anonyme (фр.) – анонимно.


[Закрыть]. Несколько драматических сцен, или маленьких трагедий, именно: Скупой рыцарь, Моцарт и Сальери, Пир во время чумы и Д. Жуан[959]959
  «Дон Жуан» – «Каменный гость».


[Закрыть]. Сверх того написал около 30 мелких стихотворений. Хорошо? Еще не все (весьма секретное – для тебя одного): написал я прозою 5 повестей, от которых Баратынский ржет и бьется…»

Пушкин в Москве «нашел тещу озлобленной». Свадьба опять откладывалась. Не было денег на приданое. А главное, сам Пушкин все более и более тяготился ролью жениха. Ему опять хочется куда-то ехать. П. В. Нащокину приходится уговаривать его не порывать с прелестною невестою. А поэт напевает все время: «Не женись ты, добрый молодец, а на те деньги коня купи…»

В письме к старому кишиневскому своему приятелю Н. С. Алексееву Пушкин писал: «Я оброс бакенбардами, остригся под гребешок, остепенился, обрюзг, но это еще ничего – я сговорен, душа моя, сговорен и женюсь…» К этому письму другой пушкинский приятель, С. Д. Киселев, сделал приписку: «Пушкин женится на Гончаровой, между нами сказать, на бездушной красавице, и мне сдается, что он бы с удовольствием заключил отступной трактат (?)…»

Иные думали, что Пушкин в самом деле был влюблен в «бездушную красавицу», но, кажется, никакою диалектикою нельзя объяснить того несомненного «упрямого» факта, что в своем болдинском уединении Пушкин не написал ни единой строчки, посвященной невесте. А между тем душа поэта была полна. Лирические признания его в эти осенние дни прозвучали с необычайной силой. Мы и сейчас с каким-то боязливым волнением прислушиваемся к этим сердечным стенаниям и воплям. Нет, не в Н. Н. Гончарову влюблен был Пушкин, когда он писал такие стихи, как «В последний раз твой образ милый…», «Для берегов отчизны дальной…» и свое страшное «Заклинание». Все душевные силы поэта были сосредоточены на одном образе уже умершей возлюбленной… Кто была она? Амалия Ризнич? Для нас это теперь не важно; для нас важно то, что в этих стихах звучит такой пламенный гимн любви, что сама смерть бледнеет и никнет перед этими заклинаниями поэта. Пусть она, возлюбленная, уже «могильным сумраком одета»[960]960
  …«могильным сумраком одета», «будить мечту сердечной силой», «мысленно ласкать». – Из стих. «В последний раз твой образ милый…» (1830).


[Закрыть], – для поэта она жива. Он может «будить мечту сердечной силой». Он дерзает ее «мысленно ласкать». Поэт помнит последнее свидание с нею, когда его «хладеющие руки»[961]961
  …«хладеющие руки», «твоя краса, твои страданья». – Из стих. «Для берегов отчизны дальной…» (1830).


[Закрыть] тщетно старались ее удержать…

 
Твоя краса, твои страданья
Исчезли в урне гробовой —
А с ними поцелуй свиданья…
Но жду его: он за тобой…
 

Это не пассивное, элегическое, покорное судьбе томление сердца. Нет, это деятельное, требовательное, безумное желание обладать умершей любовницей… И недосказанное в этих пьесах звучит уже совершенно как подлинное заклинание в пьесе «О, если правда, что в ночи…»[962]962
  «О, если правда, что в ночи…» – Из стих. «Заклинание» (1830).


[Закрыть]. Последние строчки каждой строфы с двукратным воплем «Сюда! Сюда!» уже за пределами лирики. Это – исступленные крики:

 
Хочу сказать, что все люблю я,
Что все я твой: сюда, сюда!
 

В сердце, сгорающем в такой страшной любовной тоске, решительно нет места для сентиментальной нежности к барышне Гончаровой.

Но не только любовь к женщине, такая загадочная и трагическая, занимала в эти дни душу поэта. В эти осенние дни он подводил итоги всему своему жизненному опыту. Вольтерианство и байронизм кажутся ему теперь далеким сном. После создания «Бориса Годунова» и «Евгения Онегина» нельзя уже было смотреть на мир с тою самонадеянною легкостью, которая соблазняла в юности. Современники Пушкина свидетельствуют, что к тридцатым годам у него сложилось твердое и положительное отношение к миру. Можно сомневаться в свидетельстве М. В. Юзефовича, который говорил, что Пушкин уже в 1829 году был «глубоко верующим человеком»; можно не ссылаться на такие стихи поэта, как «Пророк»[963]963
  «Пророк» – стих. написано в 1826 г.


[Закрыть], «Монастырь на Казбеке»[964]964
  «Монастырь на Казбеке» – стих. написано 20 сентября 1829 г.


[Закрыть], поэма о Тазите и более поздние пьесы: «Странник»[965]965
  «Странник» – стих. написано 26 июля 1835 г.


[Закрыть], «Когда великое свершилось торжество»[966]966
  «Когда великое свершилось торжество» – другое название – «Мирская власть» (написано 5 июля 1836 г.).


[Закрыть], «Отцы пустынники и жены непорочны»[967]967
  «Отцы пустынники и жены непорочны» – другое название – «Молитва» (написано в 1836 г.).


[Закрыть]; можно условно понимать оценку христианства в заявлениях Пушкина, какие он делал в заметке о книге Сильвио Пеллико[968]968
  …в заметке о книге Сильвио Пеллико… – Пушкин рецензировал перевод религиозно-дидактического трактата этого автора «Об обязанностях человека» (Современник. 1836. Кн. 3. Без подписи). Пеллико Сильвио (1789–1854) – итальянский поэт и политический публицист, автор трагедии «Франческа да Римини» (1810), переведенной Байроном.


[Закрыть], в первой главе «Путешествия в Арзрум», в статье по поводу «Истории русского народа» Полевого и в других журнальных его статьях, но одно несомненно: Пушкин был убежден в том, что не все в этом мире относительно, что исторической необходимости соответствует какой-то космический закон, что в основе бытия заложена живая реальность. Поэт верил, что в космосе, так же как и в истории, есть высший смысл. Но к этому положительному взгляду на мир он пришел путем нелегким. Тому доказательство его трагический театр. Темы его пьес, написанных в Болдине в 1830 году, были им давно уже задуманы. Здесь он для них нашел совершенную форму. В эти осенние дни поэт старался разгадать тайну противоречия правды человеческой и правды иной, человеку не всегда понятной:

 
Все говорят: нет правды на земле,
Но правды нет и выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма…[969]969
  «Все говорят, нет правды на земле»… – слова Сальери из драмы «Моцарт и Сальери» (1830).


[Закрыть]
 

Душевный опыт, которым теперь владел Пушкин, позволил ему найти внутренний исход из трагических противоречий, но эта гармония была куплена дорогою ценою. Если в 1826 году Пушкин предвосхитил смерть, как бы во сне заглянув в ее лицо, то к концу своих испытаний он уже мог сказать устами Вальсингама[970]970
  …устами Вальсингама. – Вальсингам – герой трагедии «Пир во время чумы». Далее цитируется его песня.


[Закрыть]:

 
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
Итак – хвала тебе, Чума!
Нам не страшна могилы тьма…
 

Участие в арзрумском походе, где Пушкин явно искал опасности; посещение лагеря зараженных чумою – все это не выходило за пределы психологизма. Но тут, в Болдине, в осенние ночи произошли в душе Пушкина события более значительные, чем все эти дерзкие опыты. Не скромной овечкой пришел Пушкин к желанной ему истине, а в огне и буре своего мятежного сердца. Не случайны последние слова «Пира во время чумы», и не случайно то, что «пир продолжается», но Вальсингам уже не участвует в нем. Он «остается погруженный в глубокую задумчивость», «безмолвствует», как народ в «Борисе Годунове».

Театр Пушкина един и целен. В «Скупом», в «Моцарте и Сальери», в «Каменном госте» – все та же тема, все тот же спор с судьбою. В чем пафос «Скупого»? Это пафос бунта, пафос самоопределяющегося человека; это все та же гордая личность, мечтающая себя поставить во главу угла. Пушкинский скупой – не жадный скряга. Он не мещанин, не буржуа. Золото ему нужно как средство, как орудие. А цель власть, гордыня власти.

 
Что не подвластно мне? Как некий демон
Отселе править миром я могу…
 

На что ему золото? Пушкинский скупой едва ли вовсе не бескорыстен:

 
Мне все послушно, я же – ничему;
Я выше всех желаний; я спокоен;
Я знаю мощь мою: с меня довольно
Сего сознанья…
 

Так и Сальери бескорыстен. Он не ревнует к славе Моцарта. Ему важно иное. Он требует отчета у неба. Ему одному предъявляет он свой счет, свой вексель, когда незримый должник, по мнению бунтаря, расточает дары, предназначенные ему, Сальери, за его уединенный и страшный подвиг труда:

 
…О небо!
Где ж правота, когда священный дар.
Когда бессмертный гений – не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан —
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного?..
 

Так бескорыстен и Дон-Жуан. Поцелуи Донны Анны ему нужны не потому, что он, всегдашний обольститель, еще не сыт страстью, а потому, что он, Дон-Жуан, соперничает с таинственною, неведомою силою, которая стоит между ним и тем, другим, мертвецом, на чьей стороне какой-то ненавистный закон, какой-то грозный запрет.

Но какова развязка пушкинской трагедии? Скупой бросает перчатку сыну, «безумному расточителю», ибо ему нанесли оскорбление как рыцарю:

 
…Иль уж не рыцарь я?
 

Его богатство оказалось мнимостью. Он погибает, обманутый в своем могуществе.

Погибает и Сальери – морально и внутренно. Он погибает потому, что Моцарт уносит с собою в могилу тайну гения.

 
…Ты заснешь
Надолго, Моцарт! Но ужель он прав,
И я не гений? Гений и злодейство
Две вещи несовместные…
 

Погибает и Дон-Жуан, ибо пред ним раскрылась могила, на тайну которой он посягнул.

Итак, в своем трагическом театре Пушкин остался верен и своему реализму, и своему положительному нравственному идеалу, сложившемуся у него к началу тридцатых годов.

VII

5 декабря Пушкин был уже в Москве. Здесь он нашел пакет на его имя, присланный Е. М. Хитрово. В пакете были иностранные газеты. Пушкин был поражен и взволнован политическими событиями. Восстание в Варшаве; нападение на Бельведерский дворец[971]971
  Бельведерский дворец – название королевского дворца в Варшаве.


[Закрыть] – все это уже совершилось почти месяц назад, а он, Пушкин, ничего не знал в своем болдинском заточении. «Мы можем только жалеть поляков, – пишет поэт своей корреспондентке 9 декабря. – Мы слишком могущественны для того, чтобы их ненавидеть. Начинающаяся война будет войною до истребления – или по крайней мере должна быть такою…» Эти жесткие и пристрастные слова продиктованы все тем же духом империализма, который владел Пушкиным уже давно, по крайней мере с 1821 года, когда он написал эпилог «Кавказского пленника». Однако Пушкин понимает всю сложность событий. За Польшей стоит Европа, враждебная России. А здесь, дома, не так уже благополучно. «Все это меня очень печалит, – пишет он. – Россия нуждается в покое. Я только что проехал по ней. Прекрасное посещение императора воодушевило Москву, но он не мог быть сразу во всех 16 зараженных губерниях. Народ подавлен и раздражен…»

Это народное раздражение скоро стало для всех очевидным. Политические интересы Пушкина, его поэтическая жатва в Болдинскую осень, выход в свет «Бориса Годунова» – все это совершенно было чуждо барышне Гончаровой. Пушкин даже не пытался говорить с нею на эти темы. Впрочем, если создание таких шедевров, как «Каменный гость», «Моцарт и Сальери», «Скупой» и «Пир во время чумы», возбуждали среди приятелей и доброжелателей Пушкина немалый литературный интерес, то надо прямо сказать, что трагический театр поэта и весь новый творческий мир, им открытый, и в этой среде не нашел достойного отклика. Современники не догадались об огромности события. Пушкин был одинок, несмотря на шумевшую вокруг него толпу.

Е. М. Хитрово была очень нужна Пушкину, потому что она через посольство получала иностранные газеты и снабжала ими поэта, но едва ли и она была на уровне интересов Пушкина. Правда, он считал возможным обмениваться с нею мнениями, но при этом, кажется, он всегда считался с тою средою, дипломатической и придворной, в которой Елизавета Михайловна была заметной фигурой. Пушкин знал, что его политические мнения, высказанные в письмах к ней, могут стать достоянием известных сфер, и был осторожен, а иногда и лукав. «Вы говорите, что выборы во Франции идут в добром направлении, – писал он. – Что называете вы добрым направлением? Я трепещу, как бы они не внесли во все это стремительность победы, и как бы Луи-Филипп не оказался чересчур королем-чурбаном (roi-soliveau)[972]972
  Король-чурбан – персонаж из басни Лафонтена «Лягушки, просящие царя».


[Закрыть]…»

В этом же письме он делится с Елизаветой Михайловной неприятным известием о репрессиях, которым подвергся Дельвиг за то, что он напечатал катрен Делавиня, посвященный Июльской революции. Конечно, Дельвиг сделал глупость, что напечатал этот «конфетный билетец» («lе billet de bonbon»), но можно ли карать за случайную ошибку такого благонамеренного человека? Он входит в некоторые подробности семейного положения Дельвига с явным расчетом на то, что Елизавета Михайловна замолвит слово властям в его пользу.

Новый, 1831 год наступил при тревожных известиях. 13 января польский сейм объявил династию Романовых низложенной. Русская армия под начальством Дибича перешла границу Царства Польского. 18 января Пушкин узнал еще одно известие, для него лично горестное: умер Дельвиг.

И вот, весь полный тревоги, волнений и глубокого интереса к мировым событиям, он принужден заботиться о житейских делах. Он закладывает свою Кистеневку за 40 000 рублей, нанимает квартиру на Арбате, заводит хозяйство в первый раз в жизни, выслушивает капризные жалобы на безденежье будущей тещи, которая не дает приданого и вместе с тем не соглашается на свадьбу, пока не будут закуплены тряпки для мадемуазель Натали и даже для нее. Пушкин дает ей в долг 11 000 рублей без надежды получить этот долг обратно. Настроение у поэта было нерадостное.

За неделю до свадьбы он писал своему старому приятелю Н. И. Кривцову, лишившемуся на войне ноги: «Ты без ноги, а я женат. Женат – или почти. Все, что бы ты мог сказать мне в пользу холостой жизни и противу женитьбы, все уже мною передумано. Я хладнокровно взвесил выгоды или невыгоды состояния, мною избираемого. Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе, как обыкновенно живут. Счастья мне не было. II n’est de bonheur que dans les voies communes[973]973
  «Il n’est de bonheur que dans les voies communes» (фр.) – Счастье можно найти лишь на проторенных дорогах.


[Закрыть]. Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся – я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчеты. Всякая радость будет для меня неожиданностью…»

Зачем Пушкин написал это письмо? И кому? Скептику Кривцову, с которым он встречался в юности и с которым позднее изредка переписывался… Поэт написал это письмо для самого себя, стараясь как-то оправдать в своих глазах свое решение. Он как будто попал в сети, как доверчивая птица.

Он приходил к П. В. Нащокину жаловаться на свою судьбу, и тот старался уверить его, что женитьба излечит его от печалей. Вместе с другом и с его возлюбленной цыганкою Ольгою поэт навещал своих старых приятелей цыган. Там он слушал песни, угощал шампанским и старался забыть, что он уже не свободен, что он в плену. Однажды цыганка Таня[974]974
  Таня – Татьяна Дмитриевна Демьянова (1810–1877), знаменитая в Москве в 1820—1830-х гг. цыганская певица.


[Закрыть], красавица и плясунья, навестила Нащокина, когда у него был Пушкин. «Только раз вечерком, – рассказывала Таня, – аккурат два дня до его свадьбы оставалось, зашла я к Нащокину с Ольгой. Не успели мы и поздороваться, как под крыльцо сани подкатили, и в сени вошел Пушкин. Увидал меня из сеней и кричит: «Ах, радость моя, как я рад тебе, здорово, моя бесценная!» – поцеловал меня в щеку и уселся на софу. Сел и задумался, да так будто тяжко, голову на руку опер, глядит на меня: «Спой мне, говорит, Таня, что-нибудь на счастье; слышала, может быть, я женюсь?» – «Как не слыхать, говорю, дай вам Бог, Александр Сергеевич!» – «Ну, спой мне, спой!» – «Давай, говорю, Оля, гитару, споем барину!» Она принесла гитару, стала я подбирать, да и думаю, что мне спеть. Только на сердце у меня у самой невесело было в ту пору… Запела я Пушкину песню, она хоть и подблюдною считается[975]975
  …подблюдная песня… – святочная песня, исполняемая женщинами при гадании на Святках.


[Закрыть], а только не годится было мне ее теперича петь, потому она будто, сказывают, не к добру:

Ах, матушка, что так в поле пыльно?

Государыня, что так пыльно?

Кони разыгралися…

А чьи-то кони, чьи-то кони?

Кони Александра Сергеевича…

Пою я эту песню, а самой-то грустнехонько, чувствую – и голосом то же передаю, и уж как быть, не знаю, глаз от струн не подыму… Как вдруг слышу, громко зарыдал Пушкин. Подняла я глаза, а он рукою за голову схватился, как ребенок, плачет…»

На другой день Пушкин устроил у себя «мальчишник»[976]976
  … «мальчишник». – Был устроен Пушкиным 17 февраля. Помимо перечисленных Чулковым людей на нем присутствовали Д. Давыдов. Л. Л. Елагин, П. Вяземский, Л. С. Пушкин…


[Закрыть]. К нему собрались приятели – Нащокин, Языков, Баратынский, Иван Киреевский – всего человек десять. Поэт был такой грустный, что гости чувствовали себя неловко.

18 февраля 1831 года у Никитских ворот, в церкви Большого Вознесения, венчался Пушкин со своею прелестною Натальей Николаевною. Во время венчания он уронил кольцо. Суеверный поэт побледнел и прошептал мрачно: «Дурной знак!..»

Глава двенадцатая. Семейная жизнь

I

Прошла молодость. Пушкин женат. Поэт еще два года назад написал «Когда для смертного умолкнет шумный день!»[977]977
  «Когда для смертного умолкнет шумный день!» – Из стих. «Воспоминание» (1828).


[Закрыть]. Воспоминание развило перед ним свой длинный свиток. Он сделал тогда свое странное признание:

 
И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
 

Что это значит? Почему он не хочет забыть о прошлом, если оно так мучительно и горько? Не потому ли, что он верит в какой-то смысл этих страстных мучений? Он покорствует необходимости. Безумно ей противоречить. Если человек связан по рукам и ногам, как рабы Микеланджело[978]978
  …рабы Микеланджело… – Чулков имеет в виду четыре статуи (неоконченные) рабов или гигантов, созданные итальянским скульптором Микеланджело Буонарроти (1475–1564).


[Закрыть], не надо вырываться из этих жестоких пут. Они еще злее врежутся в измученное тело. Лучше покорствовать до времени, когда они сами ослабеют. Ослабеют ли?

8 сентября 1826 года «самовластье» предстало пред ним, поэтом, в лице Николая Павловича Романова. Пушкин поверил, что сама «необходимость» предлагает ему заключить перемирие с правительством. Это история распоряжается его судьбою. Гений Пушкина влечет его к тишине и трудам. Радости безоблачной теперь нет. И нет свободы и не будет.

 
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
Грядущего волнуемое море.
Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;
И ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И, может быть, – на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной[979]979
  «Мой путь уныл…». – Из стих. «Элегия» (1830).


[Закрыть].
 

Вот как звучит лирическая печаль в душе Пушкина в 1830 году. Он утешает себя тем, что, утратив свободу, он обрел семейный уют; у него теперь есть «хозяйка», есть свой дом «да щей горшок»[980]980
  …«хозяйка», «да щей горшок», «высокопарные мечтанья» – строки из главы «Отрывки из путешествия Онегина».


[Закрыть], о котором он мечтал, когда писал о странствиях Онегина.

Новому внутреннему опыту соответствует и новый пейзаж, занимающий воображение поэта. Романтизм юности, «высокопарные мечтанья» теперь уже не кажутся ему пленительными. В самой «низкой»[981]981
  …«низкой»… – Используя этот эпитет, Чулков опирается на строки из 5-й главы «Евгения Онегина»: «Но, может быть, такого рода / Картины вас не привлекут: / Все это низкая природа: / Изящного не много тут».


[Закрыть], прозаической действительности он находит поэзию:

 
Иные нужны мне картины:
Люблю песчаный косогор,
Перед избушкой две рябины,
Калитку, сломанный забор,
На небе серенькие тучи,
Перед гумном соломы кучи —
Да пруд под сенью ив густых,
Раздолье уток молодых;
Теперь мила мне балалайка
Да пьяный топот трепака
Перед порогом кабака.
Мой идеал теперь хозяйка,
Мои желания – покой,
Да щей горшок, да сам большой.
 

К сожалению, у «хозяйки» Пушкина были совсем другие вкусы. Ее красоту находили «романтической». Настоящего романтизма в ней не было никакого, но ее привлекал к себе самый скверный его суррогат, бутафорский блеск так называемого «света», фальшивая «поэзия» балов и салонов, глупенький романтизм флирта, легкий призрак адюльтера. Эти вкусы и настроения своей «хозяйки» Пушкин заметил не сразу.

В «свете» Наталья Николаевна считалась красавицей. Но если внимательно вглядеться в ее портреты – Брюллова[982]982
  Брюллов Александр Павлович (1798–1877) – брат К. П. Брюллова, архитектор, художник-портретист. Портрет Н. Н. Пушкиной выполнен в 1832 г.


[Закрыть], Гау[983]983
  Гау Вольдемар (Владимир Иванович, 1816–1895) – знаменитый художник-акварелист. Придворный портретист императора Николая I и его семьи. Портрет Н. Н. Пушкиной выполнен в 1842 г. (по другим источникам – 1843 или 1844).


[Закрыть] и других, трудно согласиться с молвою об ее «романтической» красоте. Со всех портретов смотрит на вас хорошенькая женщина, нежная и томная, но выражение ее прелестного личика лишено всякой мысли. Оно незначительно. Едва ли можно назвать женщину красавицей, если ее душевная жизнь пуста и ничтожна.

Поэт В. И. Туманский, проездом из Петербурга в Бессарабию, посетил Пушкина и писал об этом своей кузине: «Пушкин радовался, как ребенок, моему приезду, оставил меня обедать у себя и чрезвычайно мило познакомил меня со своею пригожею женою. Не воображайте, однако ж, чтобы это было что-нибудь необыкновенное. Пушкина – беленькая, чистенькая девочка с правильными черными (чертами?) и лукавыми глазами, как у любой гризетки. Видно, что она неловка еще и неразвязна, а все-таки московщина отражается на ней довольно заметно. Что у нее нет вкуса, это было видно по безобразному ее наряду; что у нее нет ни опрятности, ни порядка – о том свидетельствовали запачканные салфетки и скатерти и расстройство мебели и посуды…»

И вот эту хорошенькую девчонку Пушкин хотел воспитать в правилах, которые казались ему необходимыми для семейного очага. Он не сразу разочаровался в своих способностях морального руководителя.

Дом, в котором поселился Пушкин со своею женою, был на Арбате, второй от угла Денежного переулка в сторону Арбатских ворот. Пушкины занимали второй этаж. С первых же дней их семейной жизни начались непрестанные развлечения, визиты, рауты и балы. После венчания был пышный ужин, которым распоряжался с увлечением брат Левушка. Утром на другой день Пушкин оставил жену одну. Пришли какие-то литераторы, и поэт увлекся разговором. Беседа затянулась до обеда. Когда Пушкин вспомнил о жене и пошел к ней, она горько плакала. Рассеянность поэта ее оскорбила. Пришлось утешать красавицу, которая считала себя покинутой. Через два дня Пушкины были на балу у Щербининой[984]984
  Щербинина Анастасия Михайловна (1760–1831) – дочь Екатерины Романовны Дашковой, ближайшей сподвижницы Екатерины II.


[Закрыть], 21-го был вечер у молодоженов, 22-го они были на маскараде в Большом театре, 27-го у Пушкиных был бал, а через день они участвовали в санном катанье, устроенном Пашковыми[985]985
  Пашковы – Сергей Иванович (1803–1883), сын отставного подполковника Ивана Александровича Пашкова (1758–1828), с 1822 г. отставной поручик, и его жена Пашкова Надежда Сергеевна (1811–1880), урожд. кн. Долгорукова.


[Закрыть], вечером в тот же день были у Долгоруковых[986]986
  Долгоруковы – Александр Сергеевич (1809–1873), князь, чиновник особых поручений при московском военном губернаторе, с 1832 г. камер-юнкер, и Ольга Александровна (1814–1865), младшая дочь Л.Я. и Н. В. Булгаковых, вышедшая замуж за А. С. Долгорукова в январе 1831 г. Чулков в приводимых сведениях не совсем точен: Пушкины были в середине февраля на балу в честь молодоженов, a 1 марта участвовали вместе с Долгоруковыми в санном катании, устроенном Пашковыми.


[Закрыть] …Одним словом, светская суета сразу овладела домом поэта. Покоя он не нашел. Но у него была надежда, что жизнь пойдет по-иному, когда удастся покинуть Москву. За месяц до свадьбы он писал Плетневу: «Душа моя, вот тебе план жизни моей: я женюсь в сем месяце, полгода проживу в Москве, летом приеду к вам. Я не люблю московской жизни. Здесь живи не как хочешь как тетки хотят. Теща моя та же тетка. То ли дело в Петербурге! Заживу себе мещанином, припеваючи, независимо и не думая о том, что скажет Марья Алексеевна[987]987
  «…что скажет Марья Алексевна…» – перефраз ставшего крылатым выражения из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума»: «…что станет говорить княгиня Марья Алексевна!»


[Закрыть]…»

В середине мая Пушкины покинули московскую квартиру и уехали в Петербург. Они остановились в Демутовом трактире, а через неделю переехали в Царское Село, как и мечтал Пушкин. Ему хотелось провести лето и осень «в уединении вдохновительном, вблизи столицы, в кругу милых воспоминаний и тому подобных удобностей…». Жить в Царском Селе тем удобнее, что там «гусаров нет, двора нет». А главное – нет тещи. На эти месяцы материально Пушкин был обеспечен теми деньгами, которые он получил, заложив Кистеневку. Однако после уплаты части долгов и непредвиденного «одолжения» теще одиннадцати тысяч на приданое от этих кистеневских денег осталось мало, и надо было позаботиться о новых доходах. В письме к Плетневу еще в феврале поэт объяснял ему трудность своего положения: «В июне буду у вас и начну жить en bourgeois[988]988
  En bourgeois (фр.) – по-мещански.


[Закрыть], а здесь с тетками справиться невозможно – требования глупые и смешные, – а делать нечего. Теперь, понимаешь ли, что значит приданое и отчего я сердился? Взять жену без состояния я в состоянии, но входить в долги для ее тряпок – я не в состоянии. Но я упрям и должен был настоять по крайней мере на свадьбе. Делать нечего: придется печатать мои повести…»

Чтобы как-нибудь оправдать свое упрямство, Пушкин пишет тому же Плетневу через неделю после свадьбы: «Я женат – и счастлив…» А 26 марта опять уверяет Плетнева, посвятив его в запутанные свои финансовые дела: «По крайней мере, со своей стороны, я поступил честно и более нежели бескорыстно. Не хвалюсь и не жалуюсь – ибо женка моя прелесть не по одной наружности, и не считаю пожертвованием того, что должен был я сделать…»

Началось так называемое семейное счастье. По крайней мере Пушкин склонен в это верить. 1 июня он с женою уже в Царском Селе, в доме Китаевой[989]989
  Китаева Анна Кузьминична – жена придворного камердинера Я. Китаева, владелица дома в Царском Селе.


[Закрыть], на Колпинской улице. Он теперь будет жить «потихоньку, без тещи, без экипажа, следственно, без больших расходов и без сплетен». Пушкины «ни с кем еще покамест не знакомы». Поэт делится своим «счастьем» с П. В. Нащокиным: «Мы здесь живем тихо и весело, будто в глуши деревенской…» Поэт не подозревает душевных настроений своей молодой супруги. Он занят событиями в Польше, литературными планами и перепиской с друзьями. Она ничего не понимает ни в политике, ни в литературе и нисколько не интересуется его приятелями. Она скучает. Теща тем временем не дремлет и пишет Пушкину капризные и грубые письма. Ему пришлось, в свою очередь, написать ей жестко и строго. Пусть она не думает, что может распоряжаться его судьбою, пользуясь тем, что Натали вышла за него замуж. Не подобает восемнадцатилетней женщине руководить тридцатидвухлетним мужчиной. Он любит собственное спокойствие и сумеет его обеспечить.

Однако спокойствие зависит не только от капризной тещи, но и от событий более важных. Пушкин весь полон тревожных мыслей о польских делах. 4 июня после смерти Дибича[990]990
  …после смерти Дибича… – Дибич скончался 29 мая в с. Клешеве близ Пултуска.


[Закрыть] командующим действующими против повстанцев войсками назначен был Паскевич.

II

Граф Е. Е. Комаровский[991]991
  Комаровский Егор Евграфович (1803–1875) – отставной ротмистр, впоследствии надворный советник, сын Евграфа Федотовича (1769–1863), графа, генерал-лейтенанта, сенатора, члена Верховного уголовного суда над декабристами.


[Закрыть] рассказывал, что летом 1831 года он встретил однажды на прогулке Пушкина, задумчивого и тревожного. «Отчего невеселы, Александр Сергеевич?» – «Да всё газеты читаю». – «Что же такое?» – «Разве вы не понимаете, что теперь время чуть ли не столь же грозное, как в 1812 году?»

Рассказ графа Комаровского заслуживает доверия. Пушкин именно так думал о тогдашних событиях, 1 июля он писал Вяземскому о последних известиях. Он живописно рассказывает о геройском поведении Крженецкого[992]992
  Крженецкий – речь идет о Скржинецком Яне Сигизмунде (1787–1860), польском генерале, командовавшем в 1830–1831 гг. дивизией и потерпевшем под Остроленкой поражение от русских войск, наступавших на Варшаву. В 1831 г. издал книгу «Два дня победы», которая, возможно, была известна Пушкину. Но, вероятнее всего, поэт почерпнул приведенный факт из французских газет.


[Закрыть], одного из главарей повстанцев. Смертельно раненный, он запел польский гимн, воодушевляя дрогнувшие войска. «Все это хорошо в поэтическом отношении, – писал Пушкин, – но все-таки их надобно задушить и наша медленность мучительна. Для нас мятеж Польши[993]993
  …мятеж Польши… – Польская революция 1830–1831 гг. определила русско-польские отношения на весь XIX в. Неожиданное восстание быстро охватило Царство Польское и перекинулось в Литву. Скорейшее подавление «варшавского бунта» вызвано было необходимостью поднять престиж николаевской России в глазах Западной Европы, а также опасением, что к восставшим присоединятся и русские крестьяне.


[Закрыть] есть дело семейственное, старинная наследственная распря, мы не можем судить ее по впечатлениям европейским, каков бы ни был, впрочем, наш образ мыслей».

Не все, конечно, разделяли эти мысли Пушкина. И тот же князь П. А. Вяземский не усматривал, например, в польском мятеже 1831 года того содержания и смысла, которые волновали тогда Пушкина. Жесткие и грубые слова «но все-таки их надобно задушить» вызывали естественное негодование у тех, кто в этом мятеже видел восстание угнетенной национальности. Но Пушкин видел в этом восстании нечто иное. Ему казалось, что борьба идет не между польским народом и царским правительством, а между польскою шляхтой, подстрекаемою Западною Европою, и русским государством. Польша, как известно, благодаря конституции, «дарованной» ей Александром I, пользовалась по сравнению с Великороссией несомненными привилегиями. Декабристы негодовали на Александра за эти политические преимущества, которых была лишена Россия. Пестель, будучи сторонником унитарного государства, хотя и делал для Польши исключение и проектировал ее присоединение на федеративных началах, однако отнюдь не допускал мысли об ее великодержавии. А польская шляхта всегда мечтала именно об этом великодержавии, претендуя на Киев и на выход к морю. Замученные крепостным правом польские крестьяне ненавидели ближайших своих угнетателей больше, чем русское правительство. Западная буржуазия поддерживала восстание не ради прекрасных глаз повстанцев, а желая ослабить растущий русский империализм.