Текст книги "Хрущев: интриги, предательство, власть"

Поединок с Маленковым

После расправы с главным конкурентом лидеры двух политических сил – партийного и государственного аппаратов – сразу развернули борьбу за первенство между собой. Соперничество Хрущева и Маленкова отражало не только их личные интересы, но и интересы тех сил, которые они представляли.

В постановлении июльского пленума ЦК КПСС «О преступных антипартийных и антигосударственных действиях Л.П. Берия» было подчеркнуто, что «партия является организующей и направляющей силой советского общества». Особое внимание обращалось на необходимость держать в поле зрения партии работу всех государственных органов и покончить с бесконтрольностью любого руководителя, какой бы пост тот не занимал, «памятуя, что партийное руководство всеми организациями является главным условием успешной их работы». Это была серьезная заявка на партийное лидерство в стране.

Маленков понимал, что этот документ фактически лишает его власти и он становится подконтрольным Хрущеву. В ответ на этот вызов он принял контрмеры. На августовской сессии Верховного Совета Георгий Максимилианович выступил со своей программой по развитию народного хозяйства. Говорил он долго и обстоятельно. Маленков призывал разработать комплекс мер по организации крутого подъема производства предметов потребления и повышения их качества.

– Таким образом, – говорил Георгий Максимилианович, – речь идет о том, чтобы, не снижая внимания к развитию тяжелой индустрии, ускорить развитие легкой и пищевой промышленности. Задача состоит в том, – провозгласил под бурные аплодисменты глава правительства, – чтобы в течении двух-трех лет резко повысить обеспеченность населения промышленными и продовольственными товарами – мясом, рыбой, сахаром…

Маленков говорил о необходимости выравнивания темпов роста двух основных видов индустрий – производства средств производства (группа А) и производства средств потребления (группа Б).

Коснулся Маленков и проблем развития сельского хозяйства. Среди мер по преодолению отставания в этой отрасли он назвал необходимость повысить заготовительные цены на мясо, шерсть, картофель и овощи, значительно уменьшить нормы обязательных поставок с подсобного хозяйства колхозников, в два раза снизить денежный налог.

Это выступление Маленкова имело огромный резонанс как внутри страны, так и за рубежом. Пошла гулять поговорка: «Пришел Маленков – поедим блинков». У деревенских мужиков до краев наполненный стакан самогона стал называться «Маленковским».

Единственный, кто остался недовольным выступлением главы правительства, был Никита Сергеевич. Он понимал, что Маленков перехватил инициативу. Хрущев не ожидал от соперника такой прыти. В его представлении Маленков был никчемной фигурой. Он знал его сильные и слабые стороны. Впрочем, сильных сторон он не видел. Никита Сергеевич считал Маленкова канцелярским работником, который никогда и нигде не занимал первые посты. Вся его деятельность была связана с аппаратом, подготовкой всевозможных документов и это позволяло думать, что у него нет качеств настоящего лидера и он без боя сдаст свои позиции. Однако этого не случилось. Соперник показал характер и оказал сопротивление.

В ответ на выступление Маленкова Хрущев принял меры. Он провозгласил курс на борьбу со всевозможными проявлениями бюрократизма в работе правительственных и советских органов. Это был беспроигрышный ход. Бюрократия вообще непобедима, а если еще отнестись к этому делу с пристрастием, то можно наскрести кучу ужасающих дел.

Так, собственно, и случилось – в ведомстве Маленкова нашли серьезные бюрократические «проколы»: тут и излишнее бумаготворчество, и неоправданная волокита с решением важнейших вопросов, и негодные методы воспитательной работы, и многое, многое другое. Все было оформлено постановлениями ЦК КПСС «О серьезных недостатках в работе Государственного аппарата» и «О существенных недостатках в структуре министерств и ведомств и мерах по улучшению работы государственного аппарата». И хотя имя Маленкова не упоминалось, всем было понятно, что в его хозяйстве нет порядка, процветает бюрократизм, а сам он плохой организатор и руководитель.

Маленков пытался противиться усилению позиций Хрущева и снова завладеть инициативой. Выступая перед избирателями Москвы, он дал оценку международным проблемам. По его мнению, «холодную войну» неверно считают альтернативой «горячей», ибо это звенья одной цепи и «холодная война» готовит горячую, а та «…при современных средствах боевых действий означает гибель мировой цивилизации».

К слову сказать, Маленков ничего не выдумывал и ничего не сказал нового. Такого же мнения придерживались и ученые – физик Альберт Эйнштейн и философ Бертран Рассел. А вот Хрущев по этому вопросу устроил Маленкову настоящую головомойку. По его мнению, в атомной войне погибнет только капитализм, а социализм будет по-прежнему непобедим. Высказывания Маленкова признавались неправильными еще и потому, что они, мол, способны породить у народа настроение безысходности и страха бороться против захватнических планов империалистов. Маленков, ссылаясь на науку, пытался отстоять свое мнение, но из этого ничего не выпито.

Хрущев атаковал соперника по всем направлениям. Он хорошо подготовился. У него был крепкий и надежный тыл. Свою деятельность на посту Первого секретаря ЦК КПСС он начал с замены региональных партийных руководителей. Уже к концу 1953 года были освобождены от занимаемых должностей первые секретари ЦК КП Грузии, Армении, Северо-Осетинского, Тульского, Ленинградского, Костромского, Молотовского обкомов КПСС… Он сменил руководителей, которых в разное время рекомендовал Маленков и утвердил тех, кого сам знал и на кого мог опереться в борьбе за власть. Параллельно с этим Хрущев подверг уничтожительной критике все ведомства, которыми руководил Маленков. Здесь и антибюрократическая компания и неумение председателя Совета министров отстаивать позиции Советского Союза в международных отношениях. Постепенно он перетянул на свою сторону Молотова, Кагановича и других членов Президиума.

Конечной целью всех этих нападок стал январский (1955 года) пленум ЦК КПСС. На нем Никита Сергеевич, что называется, распоясался. Особый гнев Хрущева вызвала речь Маленкова на сессии Верховного Совета СССР в августе 1953 года о развитии легкой промышленности и производства товаров народного потребления. Хрущев отверг тезис Маленкова о том, что на определенном этапе социалистического строительства темпы развития легкой промышленности должны опережать темпы развития тяжелой индустрии. Он назвал эти рассуждения «отрыжкой правого уклона, отрыжкой враждебных ленинизму взглядов, которые в свое время проповедовали Рыков, Бухарин и другие правые уклонисты».

Это была явная демагогия. В то время, когда эту теорию выдвигали Рыков и Бухарин, она действительно была неуместна. Страна находилась накануне войны, и необходимо было перевооружение, которое нельзя было осуществить без превалирующего развития тяжелой индустрии.

Маленков выдвинул идею преимущественного развития легкой и пищевой промышленности в другое время. Война была победоносно завершена, а армия оснащена современным оружием и техникой. Теперь нужно было думать о людях, нуждающихся в одежде и пище. Хрущев это отлично понимал, но он умышленно извратил идею Маленкова только потому, что она исходила не от него. Он громогласно заявил: какой это, мол, глава правительства, который не понимает таких простых вещей.

Припомнил Хрущев Маленкову и его высказывание на сессии, где тот выступил со своей программой развития сельского хозяйства.

– Это было популистское выступление, – кричал Никита Сергеевич, – с претензией на дешевый авторитет. В секретариате ЦК работали над этой проблемой, а он взял и выдал ее как свою.

Вот оно – подлинное чувство ущемленного самолюбия. Хрущев обвинил Маленкова в плагиате идей и в правом уклоне, но пройдет совсем немного времени и он будет с запалом, размахивая руками, выдавать идеи

Маленкова за свои. Надо, мол, подумать о человеке и нужно, чтобы производство товаров народного потребления не отставало от темпов производства тяжелой индустрии. Угодливые историки и пропагандисты так и запишут эту идею в актив Хрущева. Он, мол, первый заговорил о нуждах людей и стал проявлять о них заботу, забыв, что раньше об этом говорил Маленков.

Но все это будет позже, а на январском 1955 года пленуме Хрущев громит Маленкова за проявленную инициативу.

Самые резкие обвинения были предъявлены Маленкову в связи с его многолетними отношениями с Берией. Хрущев, да и другие выступавшие на пленуме говорили о политической недальновидности Председателя Совмина, который, попав под влияние Берии, превратился в безвольное орудие в руках злейшего врага партии.

О том, что и Хрущев долгое время находился с Берией в дружеских отношениях, как-то не вспоминали.

На Маленкова была возложена политическая ответственность и за «серьезное отставание сельского хозяйства». «Не обладая необходимыми знаниями и опытом в этой отрасли, – шумел Хрущев, – он по существу и не пытался разобраться в вопросах сельского хозяйства, слепо доверяя таким очковтирателям, как бывший заведующий отделом сельского хозяйства ЦК товарищ Козлов». Список грехов Маленкова этим не ограничился. Он, оказывается, претендовал «не только на руководство деятельностью правительства, но и на руководство Президиумом ЦК».

Хрущев приписывал своему сопернику те самые поползновения, которые предпринимал сам.

31 января пленум ЦК КПСС особо рассмотрел «Организационный вопрос о товарище Маленкове».

Было признано, «что он… не обеспечивает надлежащего выполнения обязанностей председателя Совета министров СССР».

Так Маленков стал очередной жертвой интриг Хрущева в борьбе за власть. По его предложению новым главой правительства был избран Булганин. Однако он недолго оставался на этом посту. Его постигла та же судьба, что и Маленкова. Хрущев просто не признавал и не считался с его мнением.

В зарубежных поездках Хрущев не давал Булганину даже слова сказать, пытался унизить и всячески показать, что главный во всех делах он, Хрущев, а не какой-то там Булганин. Николай Александрович тяжело переживал эти унижения и хрущевские интриги, пытался противостоять им, но вскоре был отправлен в отставку. Никита Сергеевич вышел на финишную прямую к вершине власти и достиг ее в 1958 году. С этой минуты страна уже не знала покоя, он «пропахал» ее вдоль и поперек, все сдвинул с места, сломал, но ничего не поставил на место и не построил. Вот уж поистине: ломать – не строить.

Плагиат идей

Сложно понять, как в общем-то умные люди в начале второй половины XX века избрали руководителем безграмотного, импульсивного, амбициозного и ограниченного человека. Это похоже на то, как если бы зрячие взяли себе в поводыри слепого.

Хорошо известно, что в сталинском окружении Хрущев не пользовался авторитетом. Над ним подшучивали, а он то ли делал вид, что не обижается, то ли, в самом деле, был таким, каким казался. Только после того, как он был вознесен на вершину власти, самодовольно заявил:

– Думали, что я так себе– лопух, недотепа, а я был умнее их всех.

Насчет ума, то это довольно спорный вопрос, а вот насчет хитрости и ловкого интриганства, то здесь ему действительно не было равных. Достаточно сказать, что в этой области он переиграл самого Берию, который по своему характеру был интриган и хитрец из хитрецов. Что касается остальных своих сподвижников, то Никита Сергеевич, используя власть, брал реванш за прежние насмешки над его вздорными инициативами, теперь он не слушал ничьих советов и не терпел возражений. Все свои идеи и указания он считал правильными. Однажды Молотов выступил в «Правде» со статьей, где говорил, что в Советском Союзе построены основы социализма. Хрущев не согласился с таким утверждением.

– Почему построены только основы, – возмутился он, – у нас уже построен социализм. Молотов принижает заслуги советских людей.

Молотов не уступал.

Долго спорили. Хрущев настоял на своем, и Молотову

пришлось внести поправку, что мы, мол, в СССР построили не «основы» социализма, а «…в основном построен социализм».

Эта уступка Молотова удовлетворила тщеславие Никиты Сергеевича. Теперь он считал, что внес вклад в марксистско-ленинскую науку.

Вскоре Хрущев «забыл», что критиковал Маленкова, предлагавшего ускоренное развитие легкой промышленности, и сам выступил с такой инициативой. Пора, мол, подумать о человеке и выделять больше средств на развитие легкой и пищевой промышленностей.

Ему громко аплодировали, забыв, что это не его идея. К слову сказать, она не принадлежала и Маленкову. Об этом говорил еще Сталин. 9 февраля 1946 года советский лидер признал очень важным повышение материального уровня жизни народа и указал путь достижения этой цели через «широкое развертывание производства товаров народного потребления, развития всех отраслей, имеющих к этому отношение». Эта установка была оформлена постановлениями правительства СССР в 1946–1948 годы.

Однако реализовать эту идею не удалось из-за начала «холодной войны», которая могла перейти в «горячую». В силу сложившихся обстоятельств, пришлось опять вкладывать средства в тяжелую индустрию, и это была не вина Сталина, а наша всеобщая беда, в которую втравили нас Англия и США.

Маленков об этом умолчал, а выступил с предложением об увеличении темпов развития легкой промышленности от себя лично. Что касается Хрущева, то он не вспомнил ни Сталина, ни Маленкова.

Если говорить о плагиате идей, то нельзя умолчать и еще об одном факте. 3– 12 апреля 1952 года в Москве состоялось Международное экономическое совещание. В нем приняли участие около полутысячи делегатов из 49 стран. Так вот, предваряя открытие столь представительного Международного экономического форума, Сталин ответил на вопросы группы главных редакторов ведущих американских изданий, где осветил позицию Советского Союза во взаимоотношениях с внешним миром. «Мирное сосуществование капитализма и коммунизма, – сказал вождь, – вполне возможно при наличии обоюдного желания сотрудничать, при готовности взять на себя обязательства, при соблюдении принципа равенства и невмешательства во внутренние дела других государств».

На XX съезде КПСС Хрущев слово в слово повторил то, что сказал Сталин, только с большим накалом страсти, свойственной Хрущеву. Все это было растиражировано и вошло в историю как впервые провозглашенный курс Советского Союза на мирное сосуществование с капиталистической системой. Сказать о том, что этот курс был провозглашен еще Сталиным и он остается неизменным, Хрущев не мог по двум причинам. С одной стороны, в его кармане уже лежал доклад, порочащий Сталина, а с другой – уж очень хотелось, чтобы курс, провозглашенный на мирное сосуществование капитализма и коммунизма, был связан с его именем.

Ни государству, ни человеку

Хрущев был ярым сторонником всего нового. Находясь на Украине, он поддержал почин тружеников Шполянского района Киевской области по выполнению «Трехлетнего плана развития животноводства 1949–1951 годы за один год под девизом: „Шполянцы подчиняют время“». Комментируя этот почин, Берия сказал:

– Если и сам Хрущев будет телиться в год по три раза, то и тогда он не выполнит эту программу.

Над шуткой посмеялись и забыли. А жаль. На почин Хрущева уже тогда следовало бы обратить серьезное внимание. В нем просматривались характерные черты его натуры – поспешность в выдвижении инициатив, непродуманность в решении хозяйственных вопросов, желание отличиться и покрасоваться даже в ущерб интересам дела. Эти его качества стали ярко проявляться, когда он был вознесен на вершину власти.

Обуреваемый «заботой» о народном благе он начал проводить головокружительные эксперименты: урезал приусадебные участки до порогов крестьянских изб, сократил содержание скота в личных хозяйствах колхозников, уничтожил полеводческую науку, начал строить те самые агрошрода, за которые в свое время получил взбучку от Сталина. Теперь его некому было остановить, и он дал волю фантазии.

Это было жуткое и страшное время. Помню, как я приехал в деревню Скотоватая Донецкой области (ныне Верхне-Торецкое), где жили родители жены. Их небольшой домик и сотни других таких же строений стояли на пригорке, а внизу, в трехстах метрах, протекала извилистая река Кривой Торец. Весной она разливалась, а когда вода спадала, крестьяне выращивали на богатых черноземах картофель, капусту, свеклу, помидоры и другие овощные культуры. Чуть выше, ближе к домам, земля была занята садами. Весной они полыхали белым и розовым цветом, а осенью тяжелели от плодов.

Это было подсобное хозяйство сельчан. Оно являлось хорошим подспорьем колхозным трудодням. Выращенных на таких участках овощей и фруктов хватало не только на прокорм семьи, но и на продажу, излишки вывозили на городские рынки.

Хрущев сломал сложившиеся сельские устои и быт. Обложив непомерным налогом подсобные хозяйства, он вынудил колхозников бросать ранее обрабатываемые ими плодородные земли, и те заросли чертополохом и дикими травами в рост человека. Каждое дерево тоже облагалось налогом. Сады были брошены без присмотра, а то и вовсе вырубались. Чего хотел добиться Хрущев, люди не понимали. Вечерами (тогда телевизоров не было) накрыв стол самотканой скатертью, на котором возвышалась бутылка самогона, они обсуждали свою жизнь. Ругали коммунистов, которые сами не живут и другим не дают. Хрущев уже в это время своими непродуманными и скороспелыми реформами компрометировал партию и Советскую власть. Объединение «богатых» сел с «бедными», затеянное Хрущевым приводило к внутридеревенским раздорам, усиливало социальную напряженность и вело к общей дезорганизации сельского хозяйства.

Начался процесс укрупнения колхозных хозяйств. Самая демократическая и наиболее эффективная форма управления артелью – общее собрание колхозников– подменялось, как правило, собранием представителей. Средние размеры посевов совхозов возросли в результате их укрупнения в 3–4 раза. Были созданы гигантские и совершенно неуправляемые колхозы и совхозы, имеющие пахотную площадь до 30 тысяч гектар и объединяющие до 120 деревень. В таких хозяйствах жить и работать было невозможно, и люди стали бросать обжитые сельские места и уезжать в город. По самым скромным подсчетам за три с половиной года из сел убежало 7 миллионов человек. С этого времени прерывается связь крестьянских поколений. Сельские дети, выросшие в квартирах городского типа, уже не хотели иметь дела с землей, и после окончания школы убегали в город. Молодежи в селах не стало. Обездоленные старики умирали. Страна сразу же ощутила дефицит продовольствия. Пшеницу стали закупать за рубежом, а с ее завозом и появились прожорливые колорадские жуки и какие-то неистребимо зловредные бабочки.

Тут бы остановиться Никите Сергеевичу, задуматься над содеянным, попробовать исправить свои ошибки. Однако не такой он человек, чтобы каяться. Хрущев ездил по районам, колхозам, проводил многочисленные собрания и митинги, на которых говорит, что он все делает правильно, а вот на местах этого не понимают. Он дал команду исключать из партии председателей колхозов и директоров совхозов, не справляющихся с планом поставок или не согласных с его установками.

– У нас много районов, – говорил он на совещании в ЦК КПСС, куда были приглашены первые секретари обкомов партии и председатели облисполкомов, – где колхозный актив, из которого берутся председатели, уже пропился… кто способен заработать больше, ушел на предприятия, в город. Остались Шавель да Павел, да Колупай с братом, которые больше не могут заработать. Немного заработает, немного украдет – и сводит концы с концами. Вот на таких кадрах райком изворачивается.

В отношении колхозов Хрущев занял позицию, диаметрально противоположную той, что была объявлена Сталиным в «Экономических проблемах социализма в СССР». В этой работе отмечалось, что колхозная собственность уже начинает тормозить развитие производительных сил и задача состоит в том, чтобы постепенно, но неуклонно, без колебаний превращать колхозную собственность в общенародную.

Что касается Хрущева, то он считал, что артельная форма колхозов является единственно верной формой коллективного хозяйства на весь период социализма. Однако, когда эта идея вошла в противоречие с действительностью, он предложил направить городских специалистов в деревню для поднятия сельскохозяйственного производства. О возможности подобрать таких людей в самих колхозах или пойти по пути, указанному Сталиным, он не говорил. Такие мысли, судя по всему, ему даже в голову не приходили.

Остановить реформаторский зуд Хрущева было невозможно. Собственно, это никто и не пытался делать. Подчиняясь партийной дисциплине, ему больше кивали, поддакивали, похваливали, соглашались. А Никита Сергеевич, надувая щеки, выпячивая грудь, произносил одну речь за другой. Тогда еще родился анекдот: спрашивают, можно ли в газету завернуть слона? Отвечают: можно, если в ней напечатана речь Никиты Сергеевича.