Текст книги "Хрущев: интриги, предательство, власть"

Холодная война

Недооценка и непонимание членами Политбюро последней теоретической работы Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР» имела серьезные и далеко идущие последствия. Вождь окончательно убедился, что среди своих соратников он не найдет достойного преемника, способного наметить дальнейшие пути экономического и политического развития страны. «А без этого нам не выжить в капиталистическом окружении, – думал Сталин, – без теории – нам смерть. Руководители, умело решающие текущие практические задачи, но не способные увидеть завтрашний день и дальнейшую перспективу могут оказаться не подготовленными к преодолению возникающих трудностей, спасовать перед ними и предать интересы рабочего класса».

Это были не абстрактные умозаключения. Они строились на жесткой действительности. Сталин видел, что вчерашние союзники – США и Англия – были недовольны успехами Советского Союза во Второй мировой войне и послевоенным миропорядком. Им очень хотелось перекроить все на свой лад. Действовали они пока робко, осторожно, прощупывая положение дел в стране и настроение в верхних эшелонах власти. В Советский Союз приезжало много американских делегаций. Некоторых принимал Сталин. Корреспонденту агентства Юнайтед Пресс X. Бейли, спросившему: «Заинтересована ли все еще Россия в получении займа у Соединенных Штатов?», – Сталин ответил: «Заинтересована».

14 сентября 1945 года в Москву прибыла заокеанская делегация, которую возглавлял М. Кольмер, и напросилась на прием к Сталину. Кольмер сразу же заявил, что Америка готова оказать помощь СССР, но в Вашингтоне хотели бы знать, как она будет использована. Выяснилось, что от Советского Союза ожидают немного-немало, а всего-навсего изменения политического устройства и отказа от всех завоеваний во Второй мировой войне.

Сталин вежливо выпроводил гостей, но для себя сделал вывод: мира не будет. Об этом он и доложил членам Политбюро.

– Нам нужно быть чрезвычайно бдительными, – сказал Иосиф Виссарионович, – наши вчерашние союзники, несомненно, будут делать нам пакости.

Соратники молча восприняли эту информацию. Искренне возмутился только Хрущев.

– А я считаю, нам надо ударить по американцам, – и тогда будет полный порядок.

Такая бредовая мысль никому не приходила в голову, и все с интересом смотрели на Никиту Сергеевича. Хрущев решил, что его предложение встретили одобрительно и начал развивать свою идею.

– А что на них смотреть, на этих американцев, – горячился он, – еще Маркс говорил, что мы закопаем капитализм…

– Вот товарищ Хрущев нам все и разъяснил, – с улыбкой сказал Сталин, – только у Маркса нет слова «закопаем», но это не важно. Хрущев может поправить и Маркса.

Авантюризм Никиты Сергеевича удивил Сталина и членов Политбюро. Но этому опять-таки не придали значения– мало ли, что может сказал безграмотный человек с кругозором бравого солдата Швейка. Однако сам Хрущев был убежден, что высказанное им предложение единственно правильное и если его не приняли, то только из-за зависти. «Они завидуют мне, – решил он, – и поэтому не прислушиваются к тому, что я им говорю».

Хрущев даже не представлял, что за океаном только и ждут какого-либо повода напасть на Советский Союз. После уничтожения атомными бомбами жителей Хиросимы и Нагасаки и еще до капитуляции Японии комитет начальников штабов США приступил к разработке планов новой войны с Советским Союзом. Они были зафиксированы в директивах 1496/2 «Основы формулирования военной политики» и 1518 «Стратегическая концепция и план использования вооруженных сил США», утвержденных комитетом начальников штабов соответственно 18 сентября и 9 октября 1945 года.

В частности, этот комитет наметил двадцать советских городов, подлежащих атомной бомбардировке… Комитет также рекомендовал атомное нападение не только в случае намеренного выступления СССР, но и в том случае, если успехи врага в области экономики и науки указывали на создание возможностей «в конечном итоге напасть на США или создать оборону против нашего нападения».

Одним словом, провокационная идея Хрущева, если бы его послушали, пришлась бы очень кстати заокеанским стратегам.

Советский Союз избежал атомного кошмара, который приготовили ему бывшие союзники.

Не дождавшись удобного повода, чтобы начать бомбить Советский Союз, Англия и США сами перешли к провокациям. Весной 1946 года бывший премьер-министр Англии Черчилль совершил, как он сам утверждал, неофициальную поездку по США. На самом деле его вояж был четко спланирован. На эту мысль наводит тот факт, что вслед за Черчиллем в поездку по стране отправился и американский президент Трумэн. Выступая в Вестминстерском колледже в Фултоне (штат Миссури), Черчилль призвал создать «братскую ассоциацию народов, говорящих на английском языке».

– Там, – разглагольствовал Черчилль, – за железным занавесом (впервые этот термин употребил Геббельс 23 февраля 1945 года, утверждая, что Советский Союз отделил себя от всего мира железным занавесом), находятся сокровища древних государств Центральной и Восточной Европы. Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест, София – все эти города находятся в сфере коммунистического влияния…

Далее Черчилль обрисовал, какую угрозу представляет Советский Союз для всего мира…

Речь Черчилля по существу носила форму объявления войны СССР. Сталин глубоко проанализировал его выступление и принял вызов. В ответах корреспонденту «Правда», опубликованных 13 марта 1946 года он четко обрисовал позицию нашего государства. Это было программное интервью Иосифа Виссарионовича.

На вопрос корреспондента «Правды»: «Можно ли считать, что речь господина Черчилля причиняет ущерб делу мира и безопасности?» – он ответил:

– Безусловно, да. По сути дела, господин Черчилль стоит теперь на позиции войны. И господин Черчилль не одинок – у него имеются друзья не только в Англии, но и в США.

Следует отметить, что господин Черчилль и его друзья поразительно напоминали Гитлера и его друзей. Гитлер начал развязывание войны с провозглашения расовой теории, объявив, что только люди, говорящие на немецком языке, представляют полноценную нацию. Господин Черчилль тоже утверждал, что только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными, призванными вершить судьбы всего мира.

По сути дела, господин Черчилль и его друзья в Англии и США предъявили нациям, не говорящим на английском языке, нечто вроде ультиматума: признавайте наше господство добровольно, и тогда все будет в порядке, – в противном случае неизбежна война.

Но представители других наций проливали кровь, погибали на полях сражений ради свободы и независимости своих стран, а не ради того, чтобы заменить господство гитлеров на господство черчиллей.

Трагедия господина Черчилля состояла в том, что он, как закоренелый тори, не понимал этой простой и очевидной истины.

Несомненно, что установка господина Черчилля призывала к войне с СССР. Ясно также и то, что она была не совместима с существующим союзным договором между Англией и СССР..

На вопрос корреспондента: «Как вы расцениваете ту часть речи господина Черчилля, где он нападает на демократический строй соседних с нами европейских государств, и где он критикует добрососедские взаимоотношения, установившиеся между этими государствами и Советским Союзом?» – Сталин ответил:

– Эта часть речи господина Черчилля представляет собой смесь элементов клеветы с элементами грубости и бестактности.

Господин Черчилль утверждал, что «Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест, София – все эти знаменитые города и населения в их районах находятся в Советской сфере и все подчиняются в той или иной форме не только советскому влиянию, но и в значительной степени увеличивающемуся контролю Москвы». Господин Черчилль квалифицировал все это как не имеющие границ «экспансионистские тенденции Советского Союза»…

Господин Черчилль грубо и беспардонно клевещет здесь как на Москву, так и на перечисленные соседние с СССР государства.

Во-первых, совершенно абсурдно говорить об исключительности контроля СССР над Веной и Берлином, где имелись Союзные контрольные советы из представителей четырех государств и где у СССР была лишь часть голосов.

Во-вторых, нельзя забывать следующие обстоятельства. Немцы вторглись в СССР через Финляндию, Польшу, Румынию, Венгрию. Они сумели это сделать потому, что в этих странах существовали правительства, враждебные Советскому Союзу.

Спрашивается, что же может быть удивительного в том, что Советский Союз, желая обезопасить себя в будущем, старался добиться, чтобы в этих странах действовали правительства, лояльно относящиеся к Советскому Союзу?

Далее Сталин говорил о все возрастающей роли коммунистических партий не только в Восточной Европе, но и во всем мире. Влияние коммунистов выросло потому, – продолжал Иосиф Виссарионович, что в тяжкие годы господства фашизма в Европе коммунисты оказались надежными, смелыми, самоотверженными борцами против фашистского режима, за свободу народов…

Конечно, господину Черчиллю не нравилось такое развитие событий, но ему не нравилось и появление советской власти в России после Первой мировой войны, и он организовал военный поход 14 государств против СССР Но эта авантюра провалилась. Если господин Черчилль и его друзья захотят повторить ее, то они будут так же биты, как и 26 лет назад.

Это интервью Иосифа Виссарионовича актуально и сегодня. Уж больно воинственно настроены заокеанские политики и НАТО против России, и им, как говорится, не грех напомнить забытую ими историю.

Сталин дал достойный отпор зарвавшимся англо-американским политикам, бросившим вызов Советскому Союзу, но он не мог остановить их коварные и злобные замыслы.

На второй день после публикации ответа Сталина на провокационную речь Черчилля в Фултоне этот вопрос обсуждался на заседании Политбюро. Все отмечали прямоту, честность и смелость Иосифа Виссарионовича. Но ярче всех было выступление Хрущева. Он называл Сталина мудрым, гениальным и великим, ведущим партию и советский народ от победы к победе. Слушая его нескончаемую болтовню, всем было как-то неловко.

– А что вы, товарищ Хрущев, скажете по существу дела? – спросил его Сталин, когда тот уже закончил речь.

– Ваше выступление, товарищ Сталин, – отрапортовал Хрущев, – это сокрушительный удар по всему империалистическому лагерю. – Сталин махнул рукой. Он так и не услышал каких-либо конкретных предложений по обсуждаемому вопросу. Все выступающие отделывались пустопорожним словоблудием, что лишний раз убедило Иосифа Виссарионовича в неспособности окружения управлять страной.

Дома Никита Сергеевич давал совершенно другую оценку ответам Иосифа Виссарионовича на выступление Черчилля.

– Сталин трус, – горячился он перед женой, – он всех боится. Боится Черчилля, боится Трумэна… Здесь не болтать надо, а показать им кузькину мать. Я бы шарахнул по ним из всех орудий и конец империалистам. Завтра бы их всех закопали.

Слушая своего импульсивного мужа, Нина Петровна старалась его образумить. Она находила ответы Сталина разумными и отвечающими духу времени.

– Народ устал от войны, – говорила она, мы еще не восстановили разрушенные войной хозяйства и, кроме всего прочего, у них есть атомное оружие, а у нас?.. Нельзя, Никитушка, сейчас ввязываться в новую войну.

Никиту Сергеевича злило, что жена выступает на стороне Сталина, а не поддерживает его. «Вот она, справедливость! – возмущался он, – родная жена, можно сказать, самый близкий мне человек, а меня не поддерживает и не понимает. Если она на стороне усатого, что тогда говорить о других.

– Сталин трус, трус, – шумел Хрущев, – боялся Гитлера и довел дело до войны, а теперь боится Черчилля и Трумэна. Мы все пропадем под таким руководством. Если бы послушали меня, то, как говорил Ленин, мы бы закопали империалистов.

– Ленин так не говорил, – спокойно возразила Нина Петровна.

– Как не говорил! – возмутился Никита Сергеевич, – кто же тогда говорил: «Мы закопаем империалистов»?

– Никто так не говорил, – спокойно сказала Нина Петровна, – это ты сам придумал. На самом деле, существует выражение Карла Маркса о том, что пролетариат является «могильщиком буржуазии».

Нина Петровна только плечами пожала. Объяснять мужу разницу между «могильщиками буржуазии» и хрущевским «закопаем» – дело бесполезное. Он, имея в огромной личной библиотеке все сочинения классиков марксизма-ленинизма, никогда их не читал, а если что и читал, то понимал по-своему. Однажды, когда он еще был на Украине, на одном из собраний у него спросили: «что такое социализм?» И Никита Сергеевич, как говорится, не моргнув глазом, ответил: «Социализм – это когда много сала». Все дружно засмеялись, думая, что он шутит, а Никита Сергеевич был убежден, что он ответил правильно и попал в самую точку. Был еще разговор о коммунизме.

– Строительство коммунизма, – объяснял Никита Сергеевич непосвященным, – это идея Маркса, но я считаю, одной идеи мало для строительства коммунизма. Ее, эту идею, еще нужно смазать салом.

Когда Сталину рассказали, как Хрущев понимает классиков марксизма-ленинизма, он долго смеялся. Однако ничего другого Иосиф Виссарионович и не ожидал от Хрущева. Его беспокоили остальные члены Политбюро. Они были выше Никиты Сергеевича по образованию и культуре, могли, в отличие от Хрущева в общих чертах очень долго говорить о строительстве социализма и коммунизма. Однако они были не в состоянии глубоко осмыслить пройденный путь и постигнуть экономические законы строительства нового общества. Они пытались работать вслепую, завязли в прошлом и не хотели знать, что ждет впереди. А так дальше жить нельзя. Если остановиться – то можно скатиться на хрущевскую философию, отстать, а отстающих– всегда бьют.

Сталин размеренным шагом ходил по кабинету. Впереди непочатый край работы. Нужно восстановить разрушенное войной хозяйство, создать новые отрасли промышленности, провести XIX съезд партии, вооружить армию атомным оружием… На решение этих проблем не хватит одной и даже двух жизней.

«Начатое нами дело строительства нового коммунистического общества, – думал Иосиф Виссарионович, – надо передать молодым. Они проворней нас, стариков, и у них больше энергии, времени и сил». Сталин знал и понимал это. Микоян вспоминал, как однажды в пылу какого-то неприятного разговора он бросил: «Вы состарились, я вас всех заменю».

Мысль о собственной отставке больно кольнула в сердце. «Нужно готовить себе и другим членам Политбюро смену, – думал Сталин, – а то придут к власти какие-либо тупоголовые демагоги, с понятием «мазать идею салом» и будут править страной, ломая все, что нами было сделано ценой неимоверных усилий».

XIX съезд партии

С такими невеселыми мыслями Сталин готовился к XIX партийному съезду. Он был созван в октябре 1952 года, через 13 лет после XVIII съезда, проведенного в 1939 году. Хрущев в мемуарах, а позже и все его подпевалы, будут считать такую затяжку с открытием съезда необоснованной. Одни будут говорить, что, мол, это Сталин сделал умышленно, чтобы самолично править страной. Другие, в том числе и Хрущев, утверждали, что Сталин в это время был слабым, больным и боялся, что не сможет провести съезд. «Сталин выступал на съезде несколько минут, – писал Хрущев. – Тогда все восхищались им, радовались, как гениально им все сказано, и тому подобное. Закончил он свою речь, сошел с трибуны, съезд был закрыт, и члены Политбюро пошли в комнату Президиума ЦК. Сталин говорит нам: «Вот смотрите – как я еще смог». Минут семь продержался на трибуне и счел это своей победой. И мы все сделали вывод, насколько он уже слаб физически, если для него оказалось невероятной трудностью произнести речь на семь минут. А он считал, что еще силен и вполне может работать».

Здесь Никита Сергеевич не только врет, но и дает нам, потомкам, понять, что уже в это время он списал Сталина со счета. Теперь мы можем сказать: ссылка на физическую слабость вождя – только желание, за которым прятался злой умысел.

Вот как описывал эту же ситуацию на съезде Константин Симонов, в книге «Глазами человека моего поколения»:

«Ворошилов объявляет: «Слово предоставляется товарищу Сталину».

Зал поднимается и рукоплещет. Сталин встает из-за стола Президиума, обходит этот стол и бодрой, чуть-чуть переваливающейся походкой не сходит, а почти сбегает к кафедре. Кладет перед собой листки, которые, как мне кажется, он держал в руке, когда шел к трибуне, и начинает говорить – спокойно и неторопливо. Также спокойно и неторопливо он пережидает аплодисменты, которыми зал встречает каждый абзац его речи.

…В самом конце своего выступления Сталин впервые чуть-чуть повышает голос, говоря: «Да здравствуют наши братские партии! Пусть живут и здравствуют руководители братских партий! Да здравствует мир между народами!

И далее после паузы произносит последнюю фразу: «Долой поджигателей войны!» Он произносит ее не так, как произносили бы, наверное, другие ораторы – повысив голос на этой последней фразе. Он же понижает голос и произносит ее тихо и презрительно, сделав при этом левой рукой такой жест спокойного презрения, как будто отгребает, смахивает куда-то в сторону этих поджигателей войны, о которых он вспомнил, потом поворачивается и, медленно поднявшись по ступенькам, возвращается на свое место».

Как видим, Симонов не только говорит о содержании речи Сталина, но и описывает его походку, жесты, расстановку смысловых акцентов на отдельных предложениях. Что касается физической усталости или слабости, о которой говорил Хрущев, то этого нет даже в помине.

Сталин присутствовал и выступал на первом послесъездовском пленуме ЦК. Здесь опять сошлемся на свидетеля этого события – Константина Симонова.

«Весь пленум, – писал Симонов, – продолжался, как мне показалось, два или два с небольшим часа. Из них, примерно, полтора часа (вспомним опять Хрущева с его намеками, что Сталин во время съезда едва мог продержаться на трибуне 7 минут) заняла речь Сталина. Говорил он от начала до конца все время сурово, без юмора. Никаких листков или бумажек перед ним на кафедре не лежало. Во время своей речи он внимательно, цепко и как-то тяжело вглядывался в зал, так, словно пытался проникнуть в то, что думают эти люди, сидящие перед ним и сзади… Главное в его речи сводилось к тому (если не текстуально, то по ходу мысли), что он стар, приближается время (вспомним мучительные раздумья Сталина о бездарности своего окружения), когда другим придется продолжать делать то, что он делал. Что обстановка в мире сложная и борьба с капиталистическим лагерем (вспомним: уже в это время шла холодная война, объявленная Черчиллем) предстоит тяжелая, и что самое опасное в этой борьбе будет дрогнуть, испугаться, отступить, капитулировать. Это и было самым главным, что он хотел не просто сказать, а внедрить в присутствующих. Это, в свою очередь, было связано с темой собственной старости и возможного ухода из жизни.

Говорилось все это жестко, а местами более чем жестко, почти свирепо… За всем этим чувствовалась тревога истинная и не лишенная трагической подоплеки».

Он подверг резкой критике Молотова и Микояна. Для всех это было полной неожиданностью, но только не для Хрущева. Будучи первым секретарем МГК и куратором МГБ, он докладывал Сталину (это было тонкое «стукачество»), что жена Молотова связана с сионистами. Она выведывала тайны заседаний Политбюро у Молотова и передавала их недружественным нам государствам. Сталин обвинил Молотова в возможной трусости и капитулянтстве.

Микоян поплатился за свое откровенное признание Хрущеву, что он недоволен сталинской политикой по отношению к крестьянству.

Сталин призывал своих соратников брать пример с Ленина, который не дрогнул перед опасностью, не испугался, не капитулировал. Он говорил о Ленине, но речь, в сущности, шла о нем, о Сталине, который может быть скоро уйдет из жизни, и о тех, кто останется после него. Он призывал их к мужеству и стойкости перед возможными и невозможными опасностями и трудностями.

Все, о чем говорил Сталин, – это был плод не сиюминутных мыслей, не экспромт, а результат глубоких и мучительных раздумий о судьбе Родины после его ухода из жизни. Не найдя достойного преемника (раньше он думал, что им будет Молотов), он пришел к выводу, что в стране должно быть коллективное руководство. Он предложил преобразовать Политбюро в Президиум ЦК и увеличить его состав по сравнению с Политбюро более чем в два раза. Кроме ветеранов в него вошли молодые и высокообразованные партийные деятели: В.М. Андрионов, первый секретарь Ленинградского обкома партии; А.Б. Аристов, секретарь ЦК; Д.С. Коротченко, председатель Совета министров УССР; В.В. Кузнецов, председатель ВЦСПС; М.З. Сабуров, заместитель председателя Совета министров СССР и председатель Госплана и многие другие. Участники съезда и Пленума ЦК обратили внимание, что среди новичков было много экономистов и философов, обладающих немалыми познаниями в общественной теории, которых начисто был лишен Хрущев и его сотоварищи. У Никиты Сергеевича захватило дух. Он почему-то понял, что Сталин «копает» исключительно под него.

Однако он ошибался. Такое чувство возникло не только у него, но и у Берии, Булганина… Они увидели в новых коллегах сильных конкурентов, способных успешно заменить их в любое время. Для них это была серьезная опасность. На фоне новичков они выглядели, мягко скажем, бледно. Здесь же Сталин объявил, что для руководства текущими делами следует создать Бюро Президиума из 9 человек. В него вошли все бывшие члены Политбюро, кроме Андреева (был болен), Косыгина, Микояна и Молотова. Вместо них были введены Сабуров и Первухин.

Кадровые перемещения больно ударили по самолюбию ветеранов Политбюро. Они понимали, что этим дело не закончится, что ни сегодня, так завтра они тоже могут лишиться своих постов. Сталин понимал их тревогу и решил успокоить соратников.

К сожалению, эта его речь нигде и никогда не публиковалась, а стенограмма не велась, поэтому я сошлюсь на записки участника этих событий Л.Н. Ефремова. К слову сказать, на него ссылались и другие авторы исследований этого периода.

– Спрашивают, для чего мы значительно расширили состав ЦК, – говорил Сталин, – но разве не ясно, что в ЦК потребовалось влить новые силы? Мы, старики, все перемрем, но нужно подумать, кому, в чьи руки вручим эстафету нашего великого дела, кто ее понесет вперед? Для этого нужны более молодые, преданные люди, политические деятели. А что значит вырастить политического, государственного деятеля? Для этого нужны большие усилия. Потребуется десять, нет, все пятнадцать лет, чтобы воспитать государственного деятеля.

Но одного желания для этого мало. Воспитать идейно стойких государственных деятелей можно только на практических делах, на повседневной работе по осуществлению генеральной линии партии, по преодолению сопротивления всякого рода враждебных оппортунистических элементов, стремящихся затормозить и сорвать дело строительства социализма. И политическим деятелям ленинского типа, воспитанным нашей партией, предстоит в борьбе сломить эти враждебные попытки и добиться полного успеха в осуществлении наших целей.

Не ясно ли, что нам надо подымать роль партии, ее партийных комитетов? Можно ли забывать об улучшении работы партии в массах, как учил Ленин? Все это требует притока молодых, свежих сил в ЦК– руководящий штаб нашей партии. Так мы и поступили, следуя указаниям Ленина. Вот почему мы расширили состав ЦК. Да и сама партия немного выросла.

Спрашивают, почему мы освободили от важных постов министров видных партийных и государственных деятелей? Что можно сказать на этот счет? Мы освободили от обязанностей министров Молотова, Кагановича, Ворошилова и других и заменили их новыми работниками. Почему? На каком основании? Работа министра – это мужицкая работа. Она требует больших сил, конкретных знаний и здоровья. Вот почему мы освободили некоторых заслуженных товарищей от занимаемых постов и назначили на их место новых, более квалифицированных, инициативных работников. Они молодые люди, полны сил и энергии. Мы должны их поддержать в ответственной работе.

Что касается самых видных политических и государственных деятелей, то они так и останутся видными политическими и государственными деятелями…