Текст книги "Джайв с манекеном"

Змей насмешливо поклонился мне и трижды хлопнул в ладоши.

– Браво. Я же говорил, что она очень умна.

– И что это все значит? – слабым голосом спросила Тамара.

– Андрюх, у тебя камеры работают? – спросил Змей.

– Какие? По периметру?

– Да.

– Должны. Сейчас я позвоню, чтобы принесли диск.

– Я сам схожу, – сказал Змей. – А вы сидите тут.

Он неслышно выскользнул за дверь. Я зябко поежилась и поглядела в окно. Снег все валил и валил из порванного брюха серых туч, а в голове крутилась странная в своей назойливости мысль: в такую погоду хорошо убегать и путать следы. Волна адреналина отхлынула, и теперь, опустошенная, вывернутая наизнанку, как тряпичная кукла, я откинулась на мягкую спинку кресла, мечтая, чтобы кошмар закончился раз и навсегда.

– Алиса, ты, правда, не стреляла в отца? – робко спросила Инга.

– Не разговаривай с ней, – резко сказала Тамара.

– Больно надо мне с вами разговаривать, – равнодушно ответила я. Инга покосилась на мать, потом встала с дивана и села на корточки рядом со мной.

– Не стреляла?

– Нет.

– А то, что этот тип говорил про деньги – правда? Ну, что ты украла пять миллионов?

– Нет.

– Инга, отойди от нее, – зло сказала Тамара.

– Оставь их в покое, – приказал Андрей. – Алиса… Я понимаю, что вам это не нравится, но пока мы не можем вам доверять. Очень уж не вовремя вы оказались в нашем доме.

Я не ответила, решив поберечь нервы. Нагревшаяся кожаная обивка кресла неприятно липла к телу, словно срастаясь с ней навсегда в паучьем коконе. Внизу кто-то пьяно горланил народную песню, безбожно перевирая слова. В кабинете тикали часы, да шумно дышал Андрей, которому явно было больно. Он то и дело морщился и осторожно касался бинтов кончиками пальцев здоровой руки, а потом снова кривился от боли. Вот только жалости к нему я не испытывала.

Из приоткрытого окна тянуло холодом. Залетавшие снежинки мгновенно таяли, оставляя на подоконнике мелкую морось. Потускневший фонарь за окном выглядел сонной луной, под которой жирными мухами носились снежинки.

Дверь открылась, впустив Змея. Он включил компьютер, взял мышь и стал нетерпеливо елозить курсором по панели управления. Сидиром сожрал диск, монитор, жидкокристаллический, как и положено, мигнул синим, отобразил несколько загадочных для меня букв, а затем на нем появилась картинка. Все встали с мест и уставились на монитор. Даже я.

Изображение, надо признать, было не ахти. Люди выглядели смазанными силуэтами, узнать кого-то было сложно. Змей поморщился.

– Чего камеры такие лажовые поставил? – недовольно спросил он. – На безопасности сэкономил?

– Отмотай на момент салюта, – приказал Андрей. Змей прокрутил запись вперед. На освещенном пятачке перед домом было слишком людно. Потом площадь осветилась вспышками фейерверка, а спустя еще пару минут толпы испуганно раздалась в стороны и снова сомкнулась, как вода, в которую бросили камень.

– Давай покадрово, – приказал Андрей. Змей начал прокручивать картинку в замедленном действии, пока Инга не сказала:

– Вроде бы вот вы стоите.

– Да, это мы, – признал Змей, щурясь, словно от солнца. Мы снова просмотрели запись. Затем Змей, выделив момент выстрела, стал прогонять запись в третий раз.

– Вот! – воскликнул он и снова отмотал на пару секунда назад. Признаться, я бы ничего не заметила, но Змей торжестующе навел курсор в левый угол монитора. Там иголочным ушком выделялась вспышка: маленькая, абсолютно незаметная на фоне фейерверка.

– Это оно? – недоверчиво спросила Тамара.

– Похоже, – медленно сказал Змей и снова включил запись. Я вмешалась через мгновение и ткнула пальцем в монитор.

– А вот это я.

– Так-с, посмотрим, откуда это ты выскочила, – сказал Змей. Он вновь отмотал запись и, просмотрев ее в последний раз, переглянулся с Андреем и вздохнул, как мне показалось с сожалением.

– Алиса Геннадьевна, примите наши извинения.

– То есть стреляла не она? – уточнила Инга и добавила с облегчением. – Я была уверена, что не она…

– А вдруг она, – капризно сказала Тамара. – Может вот это и не выстрел вовсе. А она палила от куста.

– Ракурс не тот, – возразил Змей. – Судя по траектории, стреляли со стороны дома. А Алиса стояла у ворот.

Тамара метнула на меня яростный взгляд. Извиняться ей явно не хотелось, впрочем, я извинений и не ждала. Да и сердиться на нее я тоже не могла. В ее откровенной злобе отчетливо читалась паника и стремление защитить собственное гнездо, покой, детей и раненного мужа.

– Я могу идти? – ядовито поинтересовалась я. Змей гадко ухмыльнулся.

– Не так быстро, дорогая. У меня к тебе еще несколько вопросов.

Не обращая внимания на мое вялое сопротивление, Змей вытащил меня из кабинета и поволок вниз, по лестнице, к дверям, у которых дежурила отчаянно зевавшая Марина. Инга вылетела следом и вцепилась мне в руку так сильно, что ее ногти впились в кожу.

– Куда вы ее тащите? – вскричала она.

Меня этот вопрос тоже интересовал, но Змей не ответил. Вместо этого он дернул меня так, что я вскрикнула от боли и споткнулась, заскользив каблуками по скользкому полу. Не удержавшись на ногах, я упала, разодрав чулки и разбив колено в кровь. От рывка Инга завертелась на месте, как юла, и стала хвататься руками за стены, чтобы не упасть.

– Куда вы ее тащите? – неуверенно вскрикнула она. Ответа не последовало. Марина с отвисшей челюстью, смотрела на нас, опасливо, по-крабьи, пятясь назад.

– В поселке есть банкоматы? – резко спросил Змей. Марина неопределенно помахала головой, что можно было понять и как согласие, и как отрицание. Змей зло плюнул на пол и вытащил меня на улицу. Запихав меня в джип, он уселся на переднее сидение и, повернувшись ко мне, прошипел:

– Не вздумай рыпаться.

Я и не думала. Шансов сбежать все равно не было. Змей вел машину на бешеной скорости, благо пустынная дорога позволяла сделать это. Народ, утомившийся в этот предутренний час, уже спал или вяло дожевывал закуски.

До Москвы мы долетели в рекордные сроки. Тупо глядя в окно, я думала: там, за стеклом куча народа живут в свое удовольствие, веселятся в праздники, заводят романы, женятся, планируют дальнейшую жизнь и уж точно не проводят новогоднюю ночь в компании лысого мужчины с безжалостным взглядом убийцы.

Змей остановил машину у монстра из стекла и бетона с красно-синим логотипом банка. Заглушив мотор, он вытряхнул себе на колени содержимое моей сумки, раздраженно стряхнул косметику, заколки и прочие бебехи прямо на пол и выудил кошелек. Достав из него мои кредитки, Змей скомандовал:

– Выходи.

Я вышла, погрузившись каблуками в снег. Ноги обжег холод. Не обращая на это никакого внимания, Змей схватил меня за локоть и подтащил к банкомату. Взяв кредитку, он велел:

– Говори пин-код.

Я презрительно улыбнулась немеющими губами и назвала четыре цифры. Змей уставился на экран, нажал на пару кнопок. Банкомат с противным писком выплюнул сперва кредитку, а затем и чек. Змей посмотрел на распечатку и нахмурился. Сунув кредитку в карман, он сунул в банкомат следующую.

– Код, – потребовал он. Я назвала. Снег все шел и шел, падая на землю кружевными, как изящное женское белье, хлопьями.

Получив чек, Змей снова дернул бровями и посмотрел на меня с явным непониманием. Не желая расставаться с иллюзиями, он затолкал в банкомат последнюю кредитку. Не дожидаясь, я сообщила ему код, скинула с головы норковый капюшон и, задрав лицо кверху, предоставила снежинкам возможность падать на мое лицо.

– Это что? – недоумевающее спросил Змей, протягивая мне чеки. Я спокойно дала ответ на этот глупый вопрос.

– Состояние моих банковских счетов.

– Не звезди. Ты умыкнула пять лимонов, а у тебя на счетах и десяти тысяч не наберется. Ты что, потратила пять миллионов долларов за два года?

– Конечно, – издевательски сообщила я. – Я ведь такая расточительная. Спустила все на помаду.

Подобный тон был ошибкой, потому что Змей без всяких церемоний дал мне в зубы. Я с криком отлетела в сугроб. Быстро оглянувшись на камеры видеонаблюдения, Змей рывком поднял меня и поволок к машине. Я ревела от боли и злости, стирая с лица слезы и кровь.

– В следующий раз шею сверну, – пообещал он, устроившись на сидении. Рассыпанное по полу барахло мешало ему. Змей раздраженно рванул дверцу, выскочил наружу и начал вышвыривать мои вещи прямо в снег. Я поскуливала, косясь на него.

– Поехали, – грубо сказал он.

– К-куда?

– К тебе.

– Зачем?

– Затем, – исчерпывающе объяснил он, но потом снисходительно добавил: – Вдруг ты под матрацем деньги хранишь. Показывай дорогу.

Практически всю дорогу мы ехали молча. Я ограничивалась подсказками вроде «поворот вправо». Он хмуро кивал, иногда смотрел на меня хищным акульим взглядом, но молчал. По радио крутили какую-то муть, иногда прерываемую фальшиво-бодрыми голосами диджеев. Угрюмо уставившись в снежную круговерть, я отрешенно думала о чем-то постороннем, пока вдруг знакомый женский голос, печальный в своем томном одиночестве запел песню, которую я не слышала прежде.

 
Je marche vers les ténèbres
Vers l’horizon funeste
Mais la vie qui m’entoure et me baigne
Me dit quand même ça vaut la peine
 
 
Et qui peut se mouvoir
Dans ce convoi de larmes
Je te dedie ma mort
Et je saigne, saigne encore
Mais…
 
 
Я иду к тёмному фронту,
К гибельному горизонту…
Но жизнь, что окружает и купает в воле
Всё ж мне говорит, что это стоит боли…
 
 
И тот, что может двигаться всерьёз
В этом конвое слёз…
Я тебе о своей смерти петь готова…
Я истекаю кровью, истекаю снова…
Но…
 

(Mylene Farmer “Bleu Noir”)

Вырванная из подсознания, я вдруг ощутила звериную ненависть к человеку, сидевшему рядом с непроницаемым видом, словно он вовсе не желал ничего дурного. И впервые за столько лет я почувствовала невероятное желание отомстить, взорвавшееся огненным шаром.

– Что смотришь? – негромко спросил он.

– Ничего, – буркнула я.

– Да ладно, – усмехнулся он краешком губ. – Небось жалеешь, что меня там не хлопнули?

Ответ готов был сорваться с губ, но я благоразумно промолчала. Впрочем, Змей, быстро взглянувший на меня, понял все без слов и снова усмехнулся так, что я поежилась.

Очутившись в квартире, я вопреки всему, почувствовала себя в большей безопасности. Змей бесцеремонно оттолкнув меня в сторону, ввалился в гостиную и застыл, разглядывая меблировку. Обстановка моей квартиры явно показалась ему достаточно спартанской. В гостиной, где стояли купленные в Икее диван, плательный шкафчик, комодик с недорогим телевизором, отнюдь не витал дух роскоши. Напротив, мебель демонстрировала лейбл, на котором вызывающе светилась надпись «дешево и сердито». Змей открыл шкаф, покопался в комоде и, явно недовольный увиденным, направился в спальню. Увиденное там его тоже не порадовало. Сиротливо прислоненный к стене надувной матрасик был здесь единственным предметом.

– Это что? – спросил Змей, обводя пальцем обстановку. Прямо над его головой одиноко светилась бросавшая на лысину блики лампочка на длинном шнуре, лишенная маломальского абажура.

– Что тебя удивляет? – раздраженно спросила я. – Мой вынужденный аскетизм?

– Ты что, реально профукала пять миллионов долларов? – удивленно спросил он. Я закатила глаза.

– Вы идиоты, – констатировала я. – Сто раз говорила вам, что ничего не брала.

– Но… Ты же скрылась… тебя столько народа искали… Это невозможно без денег…

– Помнишь момент, когда я уходила? – прервала я. – У меня были деньги. Примерно триста тысяч долларов. Эти деньги муж выручил от продажи бизнеса, машины, плюс наши сбережения. На эти средства я и жила все время.

– Чего же тогда ты вернулась? – вкрадчиво спросил Змей.

– Деньги кончились, вот и вернулась, – устало ответила я. – Скрываться, знаешь ли, удовольствие дорогое, особенно за границей. Я же все-таки не преступница, опыта в таких делах у меня нет. Да и нервов не хватит вздрагивать при виде каждого ажана.

– Значит, деньги кончились, и ты вернулась? – со странной интонацией повторил Змей.

– Ну, а зачем, по-твоему, я на работу устроилась, имея в загашнике пять миллионов долларов?

– Кто тебя знает? – вздохнул Змей и уселся рядом на диван. – М-да, Алиса Геннадьевна, запутала ты меня совсем. Серьезно что ли у Левиных случайно оказалась? И никакого отношения к их делам не имеешь?

– Я даже не знаю, чем они занимаются. И, честно говоря, не хочу знать.

Змей прищурился.

– И не имеешь представления, почему в Андрея стреляли? – недоверчиво спросил он. – Прямо вот никакого представления? И козырей никаких в рукавах не прячешь?

Кое-каких карты я все-таки в рукавах прятала, вот только помогать Змею не было ни малейшего желания. К тому же подслушанная мною беседа вообще могла не иметь никакого отношения к делу. Потому я пожала плечами и не ответила.

– Ладно, – резко сказал Змей и хлопнул себя ладонями по коленям. – Поехали к Левиным, на месте разберемся.

– Может, без меня?

– Давай-давай, двигай ножками, – возразил он и, увидев, что я не двигаюсь с места, резко добавил: – Пинка для скорости дать?

– Можно я хотя бы переоденусь? – попросила я. – Холодно же…

Тут он впервые посмотрел на мои туфли и милостиво кивнул. Я вытащила из шкафа свитер, джинсы, носки и обернулась.

– Выйди, пожалуйста.

– Еще чего, – осклабился он. – Выйду, а у тебя ледоруб в шкафу. Грохнешь меня, как Троцкого.

– Нет у меня ледоруба. Выйди, я прошу.

– Сказал – нет. Переодевайся при мне.

Я стиснула зубы от злости, и, повернувшись к нему спиной, медленно стянула платье, под которым кроме трусиков и чулок ничего не было. Припомнив его слова, я пожалела, что не обзавелась ледорубом. Так бы и тюкнула по темечку…

Я сняла один чулок, сползавший с ноги как змеиная кожа, и стала стаскивать второй. Потеряв на миг равновесие, я покачнулась, неловко взмахнув руками. А когда подняла взгляд, увидела в отражении зеркала Змея, бесшумно подкравшегося ко мне сзади. Его грубые руки схватили меня за грудь и с силой потянули к себе.

– Что… – прохрипела я, но Змей не дал договорить. Дальнейшее напоминало кошмар. Я вырывалась, кричала и пыталась впиться ногтями в его глаза, но все было тщетно. Смирившись с рывками его мускулистого тела, я беззвучно рыдала, мечтая, чтобы все кончилось как можно скорее.

Я очнулась в ванной, под струями воды, жалкая, истерзанная, напуганная. Тело болело, словно перемолотое в мясорубке. Скула, куда ударил Змей, противно ныла. Я остервенело терла себя мочалкой, желая избавиться от его запаха, резкого и мускусного. Вода все лилась и лилась, а в голове вертелась недавно услышанная песня, за которую я цеплялась, как утопающий за соломинку.

 
Je tombe en défaillance
Vienne ma délivrance
Me dis quand même qu’au fond de ma peine
Survit coeur couleur vermeille…
 
 
Я падаю в обморок, в забвение…
Приходит моё отречение…
Но говорю, что в глубине наказания опасного
Выживает цветное сердце ярко-красное…
 

(Mylene Farmer “Bleu Noir”)

И, хотя в то бы никто не поверил, и больше всех я сама, лежа по горло в воде, схватившись за что-то обыденное, как вода, музыка и боль, я поняла, что победила, не смотря ни на что.

Медленно, словно старуха, я выползла из ванной, истекая каплями воды, как кровью. Волосы были мокрыми и падали на лицо тяжелой, потемневшей сетью. В ванной не было никакой одежды, пришлось завернуться в полотенце, слишком короткое для такой миссии. За окном занимался рассвет.

Как там говорила киношная Наденька? Новогодняя ночь кончилась. А значит, все вернется на круги своя? Так? Или не так?

Не так.

Змей стоял в коридоре и грыз яблоко, не удосужившись толком одеться. На нем были лишь брюки. Заросший волосами живот, слегка раздавшийся, пересекал уродливый шрам. Когда я наткнулась взглядом на его рваные края, меня замутило. Обойдя Змея как неодушевленный предмет, я, стискивая полотенце-тогу, пошла в комнату.

Мои вещи лежали на полу. Джинсы, майка, свитер. Рядом разорванные трусики. Как хорошо, что мокрые волосы падают на глаза.

Я знала, что он смотрит. Чувствуя его взгляд кожей, я подняла джинсы и майку, сбросила полотенце и стала одеваться. В конце концов, когда-то я была актрисой. Сколько раз мне приходилось раздеваться и одеваться рядом с мужчинами? Не сосчитать…

Горловина майки скользнула по мокрым волосам. Я поискала бы бюстгальтер, но на это нет времени. В голове мелькнул отрывок забытой роли, где я играла несчастную сумасшедшую девушку, потерявшую самых близких людей.

…Я подарила бы вам фиалки, но все они завяли, когда умер мой отец. Говорят, он умер хорошо…

Свитер. Слой за слоем. Я – куколка. Когда все закончится, стану бабочкой и улечу далеко-далеко. Я слышала, что есть бабочки, которые подобно птицам, летят в теплые края. Москва – ошибка. В следующий раз я полечу туда, где всегда светит солнце.

– Успокоилась? – насмешливо спрашивает Змей, но в его голосе нет прежней уверенности. Я не отвечаю, включаю фен и сушу волосы, обыденное действие, совершаемое почти ежедневно.

Не дождавшись ответа, он уходит. Дверь ванной хлопает. Неужели он решил принять душ? Логичное занятие после занятий любовью, но мы не любовники. Я закрываю глаза и жду. Я слышу журчание, а потом унитаз рычит, смывая мочу. Фен урчит над ухом сытым ласковым тигром. Когда я ловлю свой взгляд в зеркале, мне на мгновение становится страшно.

Змей выходит из ванной, не спеша надевает рубашку, чертыхается, потому что на ней отсутствует половина пуговиц, натягивает пиджак. Горящая на потолке лампочка отражается в его лысине. Я слежу за его движениями и понимаю, что он не хочет встречаться со мной взглядом.

– Как тебя зовут? – хриплым голосом спрашиваю я. Он вздрагивает, чуть заметно, но все же…

– Не твое дело. Если ты готова – пошли.

Я выключаю фен и поднимаюсь с пуфика. Не глядя, он подает мне шубу, и лишь потом, спохватившись, небрежно швыряет ее мне на руки, не помогая одеться. Я молча надеваю шубу, натягиваю сапоги, беру сумку. Змей открывает дверь и пропускает меня вперед, отнимает ключи и запирает двери. Кабина лифта мчится откуда-то сверху, громыхая, словно вертикальный поезд. Ее двери открываются, и мы заходим внутрь. Змей нажимает кнопку первого этажа и возвращает мне ключи.

– Я с тебя глаз не спущу, – вкрадчиво говорит он голосом лгуна. Я не отвечаю и не смотрю в его сторону. Вместо этого разглядываю закрытые створки дверей. Этажи проносятся тусклыми всполохами.

Я не хочу поворачиваться к Змею, не хочу встречаться с ним взглядом. Если он увидит мои глаза, то догадается, как догадалась я. Я поняла: Змей поверил в то, что у меня нет пяти миллионов.

Если он посмотрит мне в глаза, то поймет, что я его убью.

По дороге обратно Змей иногда косился, точно проверяя, не сбежала ли я. Это совершенно не придавало спокойствия. Иногда, поймав в стекле его взгляд, я думала: сейчас он ударит по моей шее ребром ладони и выбросит труп по дороге. Сколько пройдет времени, прежде чем скучающий водитель обратит внимание на холмик снега, из которого будут торчать скрюченные пальцы?

Приемник горланил попсовую муть, не отвечавшую моему настроению. Змея, похоже, бьющая из динамиков какофония не раздражала совсем. Снег все еще шел, словно природа раз и навсегда решила похоронить под тонким белым одеялом расслабившуюся на праздники Москву, серую, грязную, с усталым, обветренным лицом портовой шлюхи. Редкие машины бороздили заметенную дорогу, как ледоколы, продираясь сквозь завалы с трудом. Снегоочистителей не было видно. Портовая шлюха, сменившая хозяина, не спешила приниматься за уборку.

Фигура в желтом жилете вдруг рванула наперерез, засвистела и строго замахала полосатой палкой, приказывая прижаться к обочине. Я встрепенулась и внутренне подобралась. Чертыхнувшийся Змей стал прижиматься вправо и, быстро взглянув на меня, все понял.

– Попробуешь ему сигнал подать, пришибу обоих.

Я поразилась, каким тусклым, невыразительным голосом он это произнес, словно убить патрульного для него так же просто, как мне причесаться. И только колючий взгляд подтверждал правильность этой аксиомы. Убьет, подумала я, даже без оружия. Перед глазами услужливо встала картинка: полицейский наклоняется над дверцей, и Змей без разговоров вонзает пальцы ему прямо в глаза. Передернув плечами, я сползла пониже. Змей удовлетворенно хмыкнул и опустил стекло.

– Сержант Смирнов, – козырнул полицейский. – Попрошу ваши права.

Лицо сержанта Смирнова напоминало мятую, застиранную тряпку. Змей протянул ему права и техпаспорт, на которые полицейский посмотрел нехотя, ничуть не сомневаясь, что за рулем черного «ленд-крузера» сидит его истинный владелец. На мгновение его взгляд остановился на мне. Сонная пленка в мгновение ока сползла с него, словно у кота, увидавшего добычу. Руки Змея напряглись на руле, а я поняла, на что смотрит сержант. Скорее всего, внимание привлекли моя разбитая губа. Я подумала, что сейчас он попросит меня предъявить документы, потом выйти из машины, проехать в отделение, а я не смогу, и главное не захочу ему мешать.

– Кто с вами? – спросил бдительный сержант Смирнов.

– Жена, – пожал плечами Змей.

– Далеко едете?

– В область.

Я молчала, опасаясь, что сейчас начнется свара, но глаза сержанта снова заволокла сонная пленка. Он вернул права Змею и, бронхитно кашлянув в кулак, хрипло пожелал:

– Счастливого пути.

Змей, не удостоив его ответом, рванул с места так, что во все стороны полетели комья снега, рыхлого, грязного, похожего на подтаявшее шоколадное мороженое. Неугомонные диджеи предупредили москвичей и гостей столицы, что на город надвигается снегопад.

– Спасибо большое, – буркнул Змей. – Главное вовремя.

Я не отозвалась, думая о сержанте Смирнове. Самые бдительные милиционеры, а ныне – полицейские, всегда появляются на пустынных дорогах не вовремя и все, как один, носят фамилию Смирнов. Помнится того молоденького мента, прихватившего нас с подругой недалеко от моста, тоже звали Смирнов. Я как сейчас вспомнила удушливый летний вечер, трясущуюся от страха подругу и спрятанного в багажник покойника, упакованного в целлофан. От мрачных мыслей стало еще тяжелее, так что до самого дома Левиных я не проронила ни слова.

Почти все ночевавшие в доме гости разъехались. В гостиной шла уборка. Усталые, с запавшими глазами мальчики-официанты сгребали со стола посуду и уносили на кухню. Наверху шумел пылесос. Под покосившейся набок елкой на животе спал кто-то из гостей, подмяв под себя громадную плюшевую обезьяну. Судя по блаженной физиономии, гость чувствовал себя хорошо.

– Пожрать бы, – мечтательно сказал Змей. – Ты не голодная?

Я отвернулась. После всего, что он сделал, такая трогательная забота выглядела издевательством. Он внимательно посмотрел на меня и, нахмурившись, рывком поднял мой подбородок.

– Брось дуться. Подумаешь, потрахались.

Я попыталась вырваться, но он схватил меня за плечо.

– Стой.

– Отвяжись от меня! – вскричала я, но он не слушал, и отпускать не пожелал. Официанты поглядывали на нас с равнодушным любопытством. Спящий в обезьяньих объятиях гость поморщился, почмокал губами и повернул голову в другую сторону. От бессильной ярости у меня тряслись колени.

– Слушай, – негромко сказал он, – мне надо понять, что за хренотень происходит в этом доме. Ты была тут дольше меня и наверняка что-то знаешь. Так что перестань выеживаться и помоги.

– С какой такой радости? – ядовито поинтересовалась я.

– С такой радости, что если ты мне помогать не будешь, я тебе ноги вырву, спички вставлю и скажу что так и было, – с охотой пояснил он.

– Убедительно, – фыркнула я.

– А то! Жрать не будешь?

– Нет.

– Ладно. Тогда потопали на улицу. Посмотрим на место.

– Алиса! – окликнули меня с лестницы. Я обернулась. На ступеньках стояла Инга в длинном халате, бледная и взъерошенная. Она метнула неуверенный взгляд на Змея и стала спускаться вниз.

– Вы вернулись? – спросила она хриплым со сна голосом.

– Как видишь, – холодно ответила я. – Ты Лильку не видела?

– Она под утро отбыла с каким-то прилизанным хмырем. А почему вы не раздеваетесь?

– Мы на улицу пойдем сейчас, поиграем в Малдера и Скалли.

– Я с вами, – решительно сказала Инга. – Только кофе выпью.

– Мы пойдем, – решительно сказал Змей, но Инга намертво вцепилась в мою руку.

– Я тоже. Марина! Приготовьте нам кофе и вынесите на улицу. И коньяк!

Наверху что-то грохнуло. Пылесос смолк, и на ступенях показалась Марина, с усталым лицом и запавшими глазами. Тем не менее, она спокойно кивнула и направилась на кухню. Инга выдернула из шкафа длинный пуховик, и мы все вместе вышли на улицу.

– Где ты стояла? – спросил Змей. Я указала на заметенного снегом дерево-зверя. Змей смерил взглядом расстояние и неторопливо направился к месту, где я пряталась от любопытных глаз прошлым вечером.

– Он тебя бил, да? – тоненьким голоском спросила Инга, попытавшись дотронуться до моей разбитой губы. Я раздраженно отстранилась.

– Да.

– Урод. А что это за история о пяти миллионах?

Я посмотрела на Ингу, и та потупилась.

– Ты извини. Просто… Ну… Все так завертелось. Не знаешь, кому доверять и все такое. Мы перед тобой виноваты. Заподозрили, бог знает в чем, но сама понимаешь, кому приятно, когда в твоем доме оказывается неизвестно кто, и вообще…

– Что – вообще? – зло спросила я. – Я к вам в друзья не набивалась.

– Алиса, но я же извинилась…

– И что? Думаешь, этого достаточно?

Инга не ответила и надулась. Змей, окончивший свою проверку, подошел к нам. Двери дома распахнулись, и оттуда вышла Марина, с трудом удерживая тяжелый поднос. Следом, едва не сбив ее, выпорхнула Настя, одетая в белую курточку и вязаную шапку с помпоном. Настя с визгом слетела вниз и понеслась по двору. Марина, осторожно поднимая ноги, подошла ближе, пристроила поднос с кофейником, бутылкой коньяка и чашками на заметенный снегом пластиковый стол и принялась невозмутимо разливать ароматный напиток. Змей цапнул пустую чашку, набулькал туда коньяк и с удовольствием сделал глоток.

– Амброзия, – удовлетворенно сказал он, а потом посмотрел на меня. – Тебе бы тоже надо выпить.

– Я как-нибудь сама разберусь, что мне надо, а что нет, – раздраженно ответила я, но чашку взяла и даже коньяк в кофе плеснула щедро. Терпкий жидкий огонь скользнул по пищеводу в пустой желудок, разорвавшись там маленькой бомбой. Я мгновенно согрелась, а спустя мгновение почувствовала голод. Марина застыла рядом, ожидая указаний. Из-за дома на нас неслась Настя. Не успев затормозить, она врезалась в Ингу, и та опрокинула на себя кофе.

– Блин! – заорала Инга. – Смотри, куда летишь!

– Завали е…ло, сучка, – хладнокровно ответила Настя. Я вздрогнула и торопливо шагнула за спину Змею. В глазах девочки плескалась мазутная жижица надвигавшегося шторма. Марина подобралась, как готовая прыгнуть тигрица.

– Заткни свою помойку, – продолжила Настя и принялась прыгать то на одной, то на другой ноге, корча рожи. – Закрой свою помойку! Закрой свою помойку! За-а-а-а-акрой…

Спокойствие вдруг оставило ее, и в голосе ревущей бензопилой проснулась истерика. Губы Марины сжались в тонкую линию. Я заметила, как они с Ингой переглянулись.

– …свою помо-о-о-о-йку!!! За-а-а-крой!

Марина прыгнула и сбила Настю с ног. Инга бросилась на сестру и схватила ее за руки, но та умудрилась вырвать одну и вцепиться Марине в волосы.

– За-а-акрой!..

Марина взвыла от боли. Оторопевший на миг Змей рванулся на помощь. Он в два счета спеленал Настю ее собственной курткой. Хлопнула дверь. На ступеньках показалась бледная Тамара. Она охнула и поспешила к нам. Следом выбежал Андрей, бледный до синевы. Он поскользнулся и скатился с лестницы кубарем, заревев белугой от боли. Марина попыталась сунуть в рот настии ее же шапочку, но та не давалась и цапнула ее за палец. Ощерившая Марина занесла руку для удара, но вовремя заметив хозяев, взяла себя в руки и ловко сунула шерстяную материю в рот девочке.

– Зафо-о-о-ой фафу-у-у фафо-о-офу-у-у-у!..

– Осторожнее, осторожнее! – выл Андрей. – Не повредите ей ничего! Лева! Лева!

Всхлипывающая Тамара опрокинула поднос с кофе на снег, и тот жадной губкой впитал в себя бурую жидкость. Тамара схватила Настю за ноги, Марина и Инга крепко держали отчаянно извивающееся тело. И только я не принимала в этом никакого участия, стоя истуканом. Зажимая уши руками, я все равно слышала яростный вой дикого животного, запертого в тщедушном тельце девочки.

Снег хрустел под чьими-то ногами. Я не обернулась. К чему? И без того понятно, кто идет, как барс, что даже свежий снег хрустит почти неслышно.

– Во дела, – выдохнул Змей, останавливаясь рядом. Он вынул из кармана сигареты и протянул мне. – Закуришь?

– Нет.

– А, я забыл, что ты не куришь.

– Ничего ты не забыл.

– Ну, не забыл… От такого впору закурить. Шапито, блин! Шоу уродов.

Он подобрал бутылку. К счастью, она была закрыта и содержимое не вылилось. Отыскав целую чашку, Змей налил туда коньяк и, не глядя, сунул мне, тут же глотнув прямо из горлышка. Я тоже отпила и поморщилась.

– Все хреновее с каждым годом, – грустно констатировал он. – Раньше она спокойнее была. А сейчас уже на людей кидается. Что дальше будет, не представляю. Давно Андрюхе говорил, чтобы он ее в психушку запер.

– А он? – безразлично спросила я.

– А он ее любит, прикинь? Томка ее как-то с ножом у постели ночью застукала. Теперь запираются. Ты видела, что в доме все спальни с замками.

– Я по дому не ходила особенно.

– Ну, может, теперь обратишь. Я Андрюхе говорил: она вас ночью зарежет и глазом не моргнет. Она же почти ничего не помнит после припадков. Сдай ее в дурку. А он – я ее все равно люблю, она моя дочь. Никогда не понимал этих нежностей.

– Где тебе, – фыркнула я. – Ты же у нас кто? Чингачгук, Большой Змей. Последний из могикан. У тебя никаких чувств – одни рефлексы и мускулы. Ты хоть кого-нибудь любил?

– А ты? – хмуро спросил он.

– Любила, – с вызовом ответила я. – Хочешь об этом поговорить?

– Ничего я не хочу.

Он двинулся к вчерашнему месту запуска фейерверка. Подумав, я побрела следом.

– Откуда ты знаешь Левина? – спросила я.

– Андрюху-то? В девяностые в одной бригаде ходили.

– В бригаде? Он?

– А что тебя удивляет? – хохотнул Змей. – Уж кому-кому, а тебе должно быть известно, что большие капиталы на крови начинались. Или думаешь, твой покойный муженек перед законом чистеньким был?

– Знаешь пословицу: о мертвых или хорошо или никак? – раздраженно спросила я.

А я не плохо. Я как есть. А Андрюха… Мы с ним на стрелки вместе ездили, как сейчас помню. Это потом он заматерел, обзавелся собственным бизнесом, ну а я вот…

– А ты все еще шестеришь на Захарова, – ядовито констатировала я. Змей посмотрел исподлобья.

– В зубы дать?

– А что такого? – наивно округлила я глаза. – Я же «не обидно, а как есть».

– Ну да. Только я в отличие от твоего мужа – живой, и по мордасам настучу запросто.

Змей покрутил головой, прищурился, посмотрел наверх и пошел к дому. Я наблюдала за его передвижениями без особого интереса.