Текст книги "1000 притч"

Проворный рисовальщик

Китайский посол был искусным рисовальщиком. Однажды он расхвастался перед высокоученым Куинем:

– Пусть трижды ударят в барабан; не успеют отгреметь три удара, как я нарисую какое-нибудь животное!

Куинь губы скривил, снисходительно улыбнулся и говорит:

– Пусть всего лишь один раз ударят в барабан, и не успеет он смолкнуть, как я нарисую десять животных! Вот оно, истинное умение! А то три барабанных удара и лишь одно-единственное животное. Эка невидаль. какое же это искусство!

Услышал китайский посол такие речи, распалился и вызвал высокоученого Куиня на состязание. Куинь согласился.

Настал день состязания. Лишь только раздался первый удар барабана, китайский посол схватил кисть и принялся усердно рисовать. А Куинь как ни в чем не бывало сидит себе отдыхает. Раздался второй удар барабана – Куинь по-прежнему отдыхает. Когда же ударили в третий раз, Куинь окунул в тушь все десять пальцев и провел на бумаге десять извилистых линий.

– Вот, пожалуйста, я нарисовал десять дождевых червей, – сказал он, подавая рисунок.

А китайский посол все еще дорисовывал свою птичку.

Рад бы заплакать, да смех одолел

Однажды Фатх-Али-шах сочинил страстное стихотворение, прочитал его знаменитому поэту Саба и спросил его мнение.

– Это же безвкусица и чепуха, – ответил Саба.

Шах рассердился и приказал запереть Саба в конюшне. Поэта выпустили только через несколько дней.

Неутомимый же Али-шах сочинил новое стихотворение и опять прочитал его Саба, рассчитывая на высокую оценку. Но поэт, не говоря ни слова, поднялся и, опустив голову, направился к выходу.

– Куда идешь? – спросил его удивленный шах.

– В конюшню, ваше величество.

Секрет краснодеревщика Цина

Краснодеревщик Цин вырезал из дерева фигурку женщины. Когда работа была закончена, все изумились: фигурка была так прекрасна, словно ее сработали сами боги.

Увидел фигурку правитель Лу и спросил:

– Каков же секрет твоего мастерства?

– Какой секрет может быть у вашего слуги, мастерового человека? – отвечал Цин. – А впрочем, кое-какой все-таки есть. Когда я задумываю что-либо вырезать из дерева, я не смею попусту тратить свои духовные силы и непременно начинаю поститься, дабы успокоить сердце. После трех дней поста я избавляюсь от мыслей о почестях и наградах, чинах и жалованье. После пяти дней поста я избавляюсь от мыслей о хвале и хуле, мастерстве и неумении. А после семи дней поста я достигаю такой сосредоточенности духа, что забываю о самом себе. Тогда для меня перестает существовать царский двор. Мое искусство захватывает меня всего; все же, что отвлекает меня, просто перестает существовать. Только тогда я отправляюсь в лес и вглядываюсь в небесную природу деревьев, стараясь отыскать совершенный материал. Вот тут я вижу воочию готовое изделие и берусь за работу. А если работа не получается, я откладываю ее. Когда же я тружусь, земное соединяется с небесным – не оттого ли работа моя кажется как будто божественной?

Все хорошо в меру

Как-то Цзы-си спросил у Учителя:

– Что за человек Йен-ю?

– По доброте своей он лучше меня.

– А Цзы-кун?

– По красноречию он лучше меня.

– Цзы-лу?

– По смелости он лучше меня.

– Цзы-чан?

– По достоинству он лучше меня.

Тогда Цзы-си поднялся со своего коврика и с недоуменным видом стал ходить по комнате. Наконец, он спросил:

– Но Учитель! Почему же тогда эти четверо ваши ученики, раз они столь совершенны?

– Садись, и я скажу тебе. Йен-ю добр, но он не может сдерживать порывов, когда те не ведут к добру. Цзы-кун красноречив, но не умеет держать свой язык, когда уместнее промолчать. Цзы-лу храбр, но не может быть осторожным. Цзы-чан держит себя с достоинством, но не может отбросить чопорность. Даже если бы я смог собрать добродетели этих людей вместе, я бы не хотел поменять их на свои собственные. Вот почему эти четверо пока учатся у меня.

Охота на цикад

По дороге в соседнее государство Конфуций в сопровождении учеников вышел из леса и увидел Горбуна, который ловил цикад так ловко, будто подбирал их с земли.

– Ты, несомненно, искусен! – заметил Конфуций. – И, вероятно, владеешь какой-то тайной?!

– Вероятно, – ответил Горбун.

– Несомненно и то, что ты человек, с которым следует считаться! Если твоя тайна не боится слов, не поведаешь ли о ней?

– Моя тайна гораздо проще, чем ты предполагаешь, о мудрец! Что ж, раз есть готовность слушать – я расскажу.

В пятую-шестую луну, когда наступает время охоты на цикад, я кладу на кончик своей палпалки шарики. Если я смогу положить друг на друга два шарика, я не упущу много цикад. Если мне удастся положить три шарика, я упущу одну из десяти, а если я смогу удержать пять шариков, то поймаю всех без труда.

Я стою, словно старй пень, а руку держу, будто сухую ветвь. И в целом огромном мире, среди всей тьмы вещей меня занимают только крылатые цикады. Я не смотрю по сторонам, я не слышу случайных шорохов. И не променяю крылышки цикады ни на какие богатства мира. Так почему же мне не добиться желаемого?

Канфуций повернулся к ученикам и сказал:

– Смотрите! Помыслы этого человека собраны воедино, его дух безмятежно спокоен, ни одного лишнего движения он не допускает. Вот она – тайна искусства.

Был лекарем, а стал больным

Пришел как-то к врачу бездарнейший поэт, болтливый, самодовольный, и давай жаловаться:

– Не пойму, что со мной. Давит мне что-то на сердце, распирает меня изнутри… Общее состояние мое до того скверное, что волосы дыбом становятся!..

Врач внимательно выслушал эту грустную историю и сказал:

– Погоди! А не сочинял ли ты на днях чего-нибудь такого, чего еще никому не успел прочитать?

– Сочинял…

– Ну так прочти мне!

– С удовольствием!

И поэт с пафосом прочел свое стихотворение.

– А теперь прочти это еще раз.

Пациент прочел свое творение во второй раз. И в третий раз продекламировал то же самое.

– Ну вот, теперь все в порядке, – сказал врач. – Твой недуг был в этом стихотворении. Когда оно сидело в тебе, то отравляло изнутри весь организм. А как вышло наружу, так тебе, дружок, и полегчало… Ну ступай, ступай!

А когда довольный поэт вышел от врача, тот слег от жестокого приступа головной боли.

По ком душа болит, тому и рука дарит

Поэт Хафиз из Персии написал знаменитое стихотворение:

Если только турчанка, живущая в

Дальнем Шираза краю,

Мое сердце в руку свою возьмет,

За одну ее родинку Бухару отдаю!

Если хочет, пусть Самарканд берет.

Завоеватель Тамерлан велел привезти поэта к себе и сказал ему:

– Как ты можешь отдавать за женщину Бухару и Самарканд? Ведь эти города принадлежат мне!

Хафиз сказал ему:

– Ваша скупость смогла дать Вам власть. Моя щедрость отдала меня в Ваши руки. Очевидно, скупость более эффективна, чем расточительство.

Тамерлан улыбнулся и отпустил поэта.

Дух не ведает смущения

Ле Юйкоу показывал Бохуню-Несуществующему свое искусство стрельбы из лука: потянул тетиву, поставил на локоть кубок с водой, пустил стрелу, а потом, не дожидаясь, когда она долетит до цели, пустил и вторую, и третью. И все это время стоял, не шелохнувшись, точно истукан.

– Это мастерство стрельбы при стрельбе, а не стрельба без стрельбы, – сказал Бохунь Несуществующий. – А смог бы ты стрелять, если бы взошел со мной на скалу и встал на камень, нависший над пропастью в тысячу саженей?

Тут Бохунь взошел на высокую скалу, встал на камень, нависший над пропастью в тысячу саженей, повернулся и отступил назад так, что ступни его до половины оказались над пропастью, а потом поманил к себе Ле Юйкоу. Тот же, обливаясь холодным потом, упал на землю и закрыл лицо руками.

– У высшего человека, – сказал Несуществующий, – дух не ведает смущения, даже если он воспаряет в голубое небо, опускается в мировую бездну или улетает к дальним пределам земли. А тебе сейчас хочется зажмуриться от страха. Искусство твое немногого стоит!

Бойцовский петух

Цзин Син-цзы растил бойцовского петуха для государя. Прошло десять дней, и государь спросил:

– Готов ли петух к поединку?

– Еще нет. Ходит заносчиво, то и дело впадает в ярость, – ответил Цзин Син-цзы.

Прошло еще десять дней, и государь снова задал тот же вопрос.

– Пока нет, – ответил Цзин Син-цзы. – Он все еще бросается на каждую тень и на каждый звук.

Минуло еще десять дней, и царь вновь спросил о том же.

– Пока нет. Смотрит гневно и силу норовит показать.

Спустя еще десять дней государь снова задал свой вопрос.

– Почти готов, – ответил на этот раз Цзин Син-цзы. – Даже если рядом закричит другой петух, он не беспокоится. Посмотришь издали – словно из дерева вырезан. Жизненная сила в нем достигла завершенности. Другие петухи не посмеют принять его вызов: едва завидят его, как ту же повернутся и убегут прочь.

Любовь

Один человек пришел к великому Учителю и сказал:

– Я бы хотел полюбить Бога – покажи мне путь!

Учитель ответил:

– Скажи мне сначала, любил ли ты кого-нибудь раньше?

Человек сказал:

– Я не интересуюсь мирскими делами, любовью и всем прочим. Я хочу прийти к Богу.

Учитель ответил ему:

– Подумай еще раз, любил ли ты хоть одну женщину, хоть одного ребенка – хоть кого-нибудь?

Человек ответил:

– Я ведь уже сказал тебе: я человек религии, я не обычный мирянин, я никого не люблю. Покажи мне путь, как я могу прийти к Богу.

И тогда сказал Учитель:

– Для тебя это невозможно! Сначала ты должен кого-нибудь полюбить. Это будет первая ступенька. Ты спрашиваешь про последнюю ступень, а сам еще не ступил на первую! Иди и полюби!

Гуру в роли осла

Некий придворный гуру собирал пожертвования у жителей города. Раман Благочестивый решил посрамить его и все ждал удобного случая. И вот такой случай представился. Гуру, непристойно одетый, ужинал на берегу реки в компании неприличных женщин.

Тут внезапно появился Раман.

– Как ты смеешь есть жаркое на берегу реки, где омываются девственницы, – гневался Раман, – я все расскажу императору, если ты не прокатишь меня на своей спине по главной улице города.

Гуру ничего не оставалось, как только согласиться. Император, завидев, что на его придворном гуру едет какой-то человек, тотчас приказал слугам избить наездника. Пока слуги приближались, Раман сказал гуру:

– Я чувствую перед тобой вину, давай, садись на меня и тогда я отплачу тебе за свою несправедливость.

Гуру из тщеславия согласился. Прибежали слуги, и гуру был избит до полусмерти, а потом доставлен во дворец.

Долго смеялся император ловкости Рамана Благочестивого.

Воин в шелковых одеждах

Однажды Джалал Прекрасный в сопровождении своих дочерей отправился в свой сад посмотреть, не зацвели ли благородные жасмины и лилии. Однако недалеко от тропинки они увидели садовника, который крепко спал на росистой траве, не укрывшись даже тонкой накидкой.

– Отец, – удивились дочери, – как же этот человек, которому голая земля служит постелью, не простудился и совсем не чувствует этих ужасных неудобств.

– Дочери мои, – сказал султан, – человек – это воплощение работы, которую он выполняет. Чтобы прояснить эту мысль, он приказал одного из бесстрашных воинов переодеть в шелковые одежды, надушить благовониями и поселить во дворец – в самые роскошные палаты.

Прошло время. Джалал повелел вызвать к себе этого батыра и назначил его стражником городских ворот. Каково же было удивление дочерей султана, когда после первого дождя воин так жестоко простудился, что понадобилась помощь придворного лекаря.

Чистая совесть

Ходжа Насреддин стал судьей. Как-то раз ему попалось очень запутанное дело, и он никак не мог установить, кто виноват – ответчик или истец. Немного подумав, он решил наказать обоих палочными ударами. Совершив эту процедуру, Насреддин облегченно вздохнул:

– Теперь моя совесть чиста, ибо виновный наверняка не избежал кары.

От избытка сердца глаголят уста

Устроили как-то звери поэтическое состязание. Многие стремились попытать счастье и завоевать титул самого большого поэта леса.

И вот после первых двух конкурсов осталось только три участника: антилопа, соловей и суслик. Им было предложено воспеть любовь. Пока они готовились к выступлению, звери толковали меж собой: ладно, антилопа – сама воздушность и утонченность, она-то знает, что такое любовь, или соловей – тот маэстро; даже если он и не был влюблен, наверняка что-нибудь придумает. Ну а суслик? Звери расхохотались: что может знать о любви этот плюгавенький недоросль? И в предвкушении потехи пригласили участников выступить со своим номером.

Вышла антилопа на середину поляны и стала декламировать:

Был медведь в меня влюблен

И жираф – возможно,

Предлагал мне руку слон

И просил так слезно!..

И много еще интересного узнали звери из гимнов антилопы. Затем вылетел на поляну соловей и зарокотал:

Ах, волшебница синица!

Уже год, как ты мне снишься.

Ты мне сердце расколола,

Я умру от этой боли!

Зааплодировали звери соловью, кто-то даже слезу пустил. И вот настал черед третьему участнику. Вышел суслик на середину и запел:

Моя любовь – черемуха во цвету,

Безумный крик ласточек в степи перед дождем,

Глаза молодого оленя, смотрящего с обрыва.

Моя любовь – шелест листвы под напором ветра,

Песня флейты, раздающаяся в горах,

Гул вечности, звучащий в сердце.

Моя любовь – это радость свободы,

Печаль одиночества,

Мука разъединения…

Не закончил суслик свою песню и убежал. Навсегда. Больше его не видели. А самым большим поэтом леса так никто и не стал.

Извне не осилишь – изнутри побеждай

Отправились как-то два монаха из монастыря Шэй-чу в лес. За беседой они зашли довольно далеко – туда, где уже редко ступала нога человека, где лес переходил в зловещие джунгли.

Тут они вдруг услышали странный шум, и через мгновение перед ними, оскалив огненную пасть, стоял огромный тигр.

Монах Шау-линь вскрикнул и, ища руками какую-нибудь палку для защиты, попятился назад. Привлеченный этими беспокойными движениями, тигр начал медленно наступать на него. Бедный Шау-линь так растерялся, что хватал уже все подряд.

Видя, что товарищу угрожает смертельная опасность, второй монах, Ли-дзюань, издал ладонями сильный звук, который тут же привлек внимание тигра. Зверь резко обернулся и пошел на Ли-дзюаня. Тот замер, словно статуя, и устремил на тигра неподвижный пристальный взгляд. Зверь забеспокоился, затоптался на месте и, наконец, глухо зарычав, бросился в заросли и убежал.

Когда потрясенные монахи пришли в себя и отправились в обратный путь, Шау-линь спросил:

– Но как тебе удалось отпугнуть его, Ли-дзюань?

Тот, немного помедлив, ответил:

– Никогда не нужно искать помощи извне. За этой суетой ты теряешь много сил и еще больше привлекаешь к себе врага. Лучше сосредоточься и усилием воли вызови в груди огонь. К тому же звери его очень боятся!

Ждать у моря погоды

Один человек захотел переплыть море на парусном судне. Он уселся на берегу и стал ожидать попутного ветра. Прошел день, другой, а ветер, что был ему нужен, все не дул.

– Господи! – воскликнул он в отчаянии. – Когда же, наконец, подует попутный ветер?

– Когда ему заблагорассудится, друг мой, – ответил Бог.

– Но что же мне делать в таком случае? – расстроился человек.

– Подчинись тому, что не от тебя зависит, и улучши то, что зависит только от тебя.

– Но что может зависеть только от меня?

– Вероятно, что-то в тебе самом! – ответил Бог.

Сильный ястреб прячет свои когти

Гуньи Бо прославился своей силой среди правителей. Весть о нем дошла и до чжоунского царя Сюиньвана. Царь приготовил дары, чтобы пригласить к себе Гуньи Бо, и тот явился. При виде его немощной фигуры в сердце Сюиньвана закралось подозрение.

– Какова твоя сила? – спросил он с сомнением.

– Силы моей, вашего слуги, хватит лишь, чтобы сломать ногу весенней саранчи да перебить крыло осенней цикады.

– У моих богатырей хватит силы, чтобы разорвать шкуру носорога да утащить за хвосты девять буйволов, – воскликнул государь в гневе, – а я еще огорчен их слабостью! Как же ты мог прославиться силой на всю Поднебесную, если способен лишь сломать ногу весенней саранчи да перебить крыло осенней цикады?

– Хорошо! – глубоко вздохнув, сказал Гуньи Бо. – Но ваш вопрос я осмелюсь ответить правду. Учил меня Наставник с Шань-горы. Равного ему по силе не найдется во всей Поднебесной. Но никто из людей об этом не знал, ибо он никогда к силе не прибегал. Однажды я услужил ему, рискуя жизнью, и тогда он поведал мне: «Все хотят узреть невиданное – смотри на то, на что другие не глядят; все хотят овладеть недоступным – займись тем, чем никто не занимается.

Поэтому тот, кто учится видеть, начинает с повозки с хворостом; тот, кто учится слышать, – с удара колокола. Ведь то, что легко внутри тебя, не трудно и вне тебя. Если не встретятся внешние трудности, то и слава не выйдет за пределы твоей семьи».

Вот что поведал мне Наставник.

Слава же обо мне дошла до правителя, значит, я нарушил завет учителя и проявил свои способности. Правда, слава моя не в том, чтобы своей силой злоупотреблять, а в том, как своей силой пользоваться.

Ярмарка в разгаре

Ярмарка была в самом разгаре. Наиболее захватывающее зрелище здесь представлял открытый тир, где выдавался приз даже за одно попадание в мишень. Вот и мулла Насреддин решил попытать счастье. При его появлении удовольствие толпы возросло: наверняка сейчас все увидят, как Насреддин перехитрит самого себя. Взяв лук и три стрелы, мулла воскликнул:

– Следите за мной внимательно!

Тогда он согнул лук, сдвинул шапку на затылок, как это делают солдаты, тщательно прицелился и выстрелил. Стрела пролетела очень далеко от цели. Толпа осыпала его градом насмешек.

– Тихо! – возвестил Насреддин. – Это была демонстрация того, как стреляет солдат. Он часто не попадает в цель. Вот почему он проигрывает войны.

С этими словами мулла вложил вторую стрелу в лук и быстро спустил тетиву. Стрела, даже наполовину не долетев до цели, упала очень близко. Наступила мертвая тишина.

– А сейчас, – обратился Насреддин к собравшимся, – вы видели выстрел человека, который слишком нервничает при желании поразить цель. Он не может сконцентрироваться, поэтому и стрелы его не долетают.

Все были очарованы этим объяснением.

А тем временем мулла с безразличным видом повернулся к мишени, прицелился и пустил стрелу. Она попала в самое яблочко.

Выбрав приз, Насреддин уже собирался уйти прочь, как толпа разразилась криками протеста.

– В чем дело? – спросил Насреддин.

Толпа опять невнятно загудела.

– Тихо! Пусть же кто-нибудь один спросит меня о том, что все вы, кажется, хотите узнать.

Мгновение никто ничего не говорил. Затем вперед неуклюже протиснулся один деревенский простофиля и спросил:

– Мы хотим знать: который же из вас сделал третий выстрел?

– Этот? О, это был я, – ответил мулла Насреддин.

Дар творения

Бог мастерил человека из глины. Он слепил ему голову, руки и ноги, наделил даром речи, а затем спросил:

– Что тебе еще слепить, человек?

– Слепи мне счастье, – сказал человек.

Призадумался Бог, вручил ему кусочек глины и сказал:

– Сам сотвори себе счастье!

Хитрость не удалась

Страшная засуха обрушилась на страну. Безжалостное солнце уничтожило все взращенные посевы. Старый крестьянин остался без урожая; огромный долг жадному лавочнику Закиру не давал ему покоя ни днем, ни ночью. Единственным утешением была для него его прекрасная дочь.

– Я знаю, что тебе нечем платить долг, – сказал лавочник, – поэтому поступим так: я положу в мешочек два камушка, черный и белый, если твоя дочь вытащит белый камушек, то долг прощается, а если черный, то она должна будет выйти за меня замуж, тогда долг станет ее приданым.

Крестьянину ничего нельзя было возразить, ведь за неуплату долга полагалось тридцать лет тюрьмы.

Когда Закир бросал в мешочек камушки, дочь крестьянина заметила, что оба они были черного цвета.

– Что делать? Заявить об обмане? Но тогда лавочник разозлится и бросит отца в тюрьму, – думала про себя девушка.

Она засунула в мешочек руку, вытащила черный камушек, повертела его в руке и как бы нечаянно выронила. Камушек затерялся среди камней, лежащих на земле.

– Я прошу простить меня, уважаемый Закир-ага, – сказала она, – к несчастью, я случайно выронила камешек. Но давайте посмотрим на другой, тот, что остался в мешочке. Если он черный, значит, я выронила белый.

Жадный лавочник понял, что его хитрость не удалась. Пораженный сообразительностью девушки, он простил долг крестьянину и ушел.

Всякая вещь возвращается к своему хозяину

Однажды к Будде пришли люди из соседней деревни и начали злобно ругать его учение. Они гневно кричали, оскорбляли его, однако Будда слушал так спокойно, что вскоре крестьяне почувствовали себя неловко.

– Почему ты не сердишься? – спросили они.

– Слушая вас, я испытываю большое сострадание, – ответил Будда.

– Мы не понимаем тебя, – сказали люди.

– Если бы вы принесли мне много меду, а я не принял его, что бы вы сделали? – спросил Будда.

– Отнесли бы обратно и распределили между жителями деревни, – ответили крестьяне.

– Вы бросали на меня свой гнев, обиды, ненависть, а я не принял их. Теперь вы вынуждены унести все это в свою деревню. Вот почему я сочувствую вам.