Текст книги "Политические сочинения. Том II. Социальная статика"

§ 10. Одним словом, пересматривая все вышеизложенное, мы видим, что право каждого человека пользоваться землей, ограниченное только равными правами его ближних, непосредственно вытекает из закона о равной свободе. Мы видим, что для поддержания этого права неизбежно воспретить всякую поземельную собственность. Рассматривая все существующие основания, на которых укрепляется эта собственность, мы находим, что они недействительны, не исключая требований, основанных на улучшении поземельного участка. Оказывается, что даже равное распределение земли между ее обитателями не может породить законного права на такую собственность. Мы убеждаемся, что если право исключительного владения землей разъяснить со всеми крайними из него выводами, то обнаружится, что оно приводит к деспотической власти землевладельцев. Далее мы находим, что право это постоянно отвергается деятельностью нашего законодательства. Наконец, мы видим, что учение, которое признает землю общим наследием всех людей, согласно с самой высокой ступенью цивилизации и что естественная справедливость неуклонно требует применения этого начала к делу, несмотря на все трудности, которые тут могут встретиться.

Х
Право собственности

§ 1. Нравственный закон – это закон для человека в его социальном состоянии, поэтому он должен вовсе игнорировать первобытное, дообщественное состояние. Начала чистой нравственности составляют руководящий свод предписаний для поведения совершенного человека – они не могут приспособляться к действиям людей нецивилизованных даже при самых остроумных гипотетических условиях; они даже не могут признавать эти действия настолько, чтобы произвести над ними окончательный приговор. Мыслители, не замечая этого факта, обыкновенно обращались к воображаемому дикому состоянию, когда они пытались доказать какое-либо из основных положений этики; они не видели, что это путь совершенно ложный, что им следовало, напротив, обратиться вперед и поставить себя в среду идеальной цивилизации. Они через это запутались в затруднениях, происходивших от разногласия между нравственными началами и условиями предположенного ими состояния. Этому обстоятельству нужно приписать неопределенность, которой отличаются основания, приводимые для объяснения логическим путем учреждений права собственности. Они имеют только известную степень вероятности, а потому не могут быть признаны удовлетворительными; ими возбуждаются вопросы и возражения, которые не допускают удовлетворительных ответов. Возьмем образец подобных доводов и рассмотрим их недостатки.

«Хотя земля и все существа низшей породы составляют общее достояние всех людей, – говорит Локк, – но личность каждого человека принадлежит в собственность ему одному; никто не имеет на нее прав, кроме него самого. Работа его тела и дело его рук, можно сказать, естественным образом принадлежат ему. Если он какую-либо вещь извлекает из того состояния, в которое она приведена была природой, то он прилагает к ней свой труд и присовокупляет кое-что ему принадлежащее, таким образом он обращает ее этим в свою собственность. Общее право людей на эту вещь прекращается, когда она выведена из того положения, в которое ее поставила природа, и когда к ней прибавлено что-нибудь его трудом. Так как труд составляет бесспорную собственность работника, то никто, кроме него, не может иметь права на то, к чему труд этот был приложен, по крайней мере, в том случае, когда в общем владении достаточно осталось столь же годных произведений природы».

Придирчивый человек на это мог бы заметить, что, если принять за основание положение, что «земля и все существа низшей породы» или, проще сказать, все, что земля производит, принадлежит «всем людям вообще», в таком случае нужно получить согласие всех людей прежде, чем какая-либо вещь может быть по справедливости «выведена из общего положения, в которое все вещи поставлены природой». Можно утверждать, что при этом рассуждении существенный вопрос остался незамеченным. Было сказано, что человек, «извлекая какую-либо вещь из ее естественного состояния, приложил к ней свой труд, присовокупил кое-что, ему принадлежащее, и таким образом обратил ее в свою собственность»; но ведь спорный-то вопрос заключается в том, имел он право извлекать вещь и присовокуплять к ней свой труд, так как на основании поставленной гипотезы вещь эта первоначально принадлежала всему человечеству. В предыдущей главе мы пришли к заключению, что никакой труд, приложенный человеком к части земной поверхности, не может уничтожить права общества на эту часть; тем же самым путем можно доказать, что одно присвоение себе дикого животного или растения не перевешивает совокупных прав всех других людей, даже и в том случае, когда на это животное или растение никто еще не изъявлял претензии. Совершенно справедливо, что труд, употребленный человеком для того, чтобы поймать или извлечь, дает ему более права на пойманную или извлеченную вещь, чем имеет всякий другой отдельный человек; но ведь основной вопрос заключается в том, будет ли им через труд, употребленный таким образом, приобретено большее право на эту вещь, чем имеют все люди вместе на основании их начальных прав. Если человек не может доказать, что его права разрослись до уничтожения прав всего человечества, то невозможно почитать право основанием для его владения, и владение это будет уступлено ему только ради удобства.

По мнению Локка, право на предмет собственности, полученное таким образом, может быть действительно только в том случае, «когда в общем владении достаточно осталось столь же годных произведений природы». Это ограничение приводит к дальнейшим затруднениям. Подобное условие порождает такое множество вопросов, сомнений и ограничений, что оно на деле вполне уничтожает общее положение. Можно спросить, например: каким образом можно узнать, что в общем владении осталось достаточно для других? Кто может определить, действительно ли то, что осталось, так же хорошо, как то, что было взято? Как поступить, если оставшееся менее доступно? Как должно действовать право на присвоение, если недостаточно осталось в общем владении других? Когда в подобном случае обработка приобретенного предмета перестанет «исключать общее право других людей»? Предположим, что достаточно удободосягаемых предметов, но они не все одинакового достоинства – какими правилами должен руководствоваться человек при выборе? Из такого разбора предположенное право, кажется, выйдет в таком искаженном виде, что оно с точки зрения этики будет уже вовсе никуда не годно.

Таким образом, как уже было указано выше, в обстановке дикой жизни начала отвлеченной нравственности неприменимы, потому что в условиях дообщественного существования нет возможности точно измерять правильность или неправильность известных действий размером свободы, требуемой каждой из заинтересованных сторон. Мы, следовательно, не должны ожидать, что возможно найти достаточное основание для права собственности в условиях, представляющихся при таком состоянии.

§ 2. При системе поземельных отношений, которая разъяснена была в предыдущей главе и относительно которой было доказано, что она одна согласна с равными правами всех людей на пользование землей, все эти затруднения исчезают. Право собственности в этих условиях приобретает для себя законное основание. Мы видели, что отдельное лицо может взять у общества для пользования известный клочок земли, не нарушая этим права равной свободы, если оно согласится платить обществу за это определенную долю добытых произведений. Мы нашли, что человек, поступая таким образом, делает то, на что всякий другой имеет равную с ним свободу; что всякий имеет такую же возможность, как и он, сделаться арендатором и что рента, которую он платит, достается одинаково всем. Получив таким образом от своих ближних известное пространство земли на определенное время, для известных целей и на точно обозначенных условиях, человек получает вместе с тем на время исключительное пользование этой землей на основании определенно выраженного согласия со стороны собственников. Понятно, что он после этого может, не нарушая прав других людей, присвоить себе такую же часть произведений арендованного участка, которая останется за уплатой ренты в пользу человечества. Теперь он, говоря словами Локка, присоединил свой труд к известным произведениям земли; его право на них в этом случае действительно, потому что он получил согласие общества прежде, чем он начал прилагать свой труд. Он исполнил условие, которое ему постановило общество; давая свое согласие, он заплатил ренту; общество должно исполнить свою часть обязательства, должно признать его право на то, что осталось за уплатой ренты. «Так как вы платите нам определенную часть произведений, какие можно получить с этого участка земли через обработку, то мы предоставляем вам исключительное пользование остальными произведениями». Вот слова контракта, и в силу этого контракта арендатор может по справедливости обратить в свою собственность оставшуюся часть; он может требовать этого, нисколько не нарушая права равной свободы; следовательно, он имеет право на такое требование.

Можно усомниться в том, что таков именно логический вывод из нашего основного начала – из начала, в силу которого каждый может делать все, что он хочет, лишь бы он не нарушал равной свободы другого человека. Такое сомнение, однако же, возможно устранить, сравнив относительные степени свободы, которыми в этом случае пользуются фермер и члены общества, заключающие с ним договор. В предыдущей главе было объяснено, что если общество вполне лишает кого-либо из своих членов права на пользование землей, то оно предоставляет ему менее свободы, чем оно имеет само; оно нарушает закон равной свободы и совершает несправедливость. Если, наоборот, отдельное лицо присваивает себе известную часть земли, на которую, как объяснено было выше, все другие люди имеют столько же права, сколько и оно, то оно в этом случае нарушает закон, завладевая большей свободой, чем имеют остальные. Если же лицо владеет землей в качестве арендатора от общества, то удерживается равновесие между двумя крайностями, и требования обеих сторон улажены. Один предоставляет преимущество, а другой платит за это преимущество. Факт взаимного согласия доказывает, что между преимуществом и платой есть равенство. И давший, и взявший сделали в дозволенных пределах то, что они хотели; один исполнил свое желание, предоставляя известную часть земли за определенную сумму, другой добровольно согласился на эту плату. До тех пор, пока этот контракт исполняется в точности, закон равной свободы будет соблюден надлежащим образом. Если же одно из предписанных условий не исполнено, закон будет неизбежно нарушен; договаривающиеся стороны будут поставлены в одно из вышеобъясненных положений. Если арендатор откажется платить ренту, то он через это самое покупается на исключительное пользование доходом от занятой им земли, он фактически обращает себя в единственного собственника ее произведений; он нарушает закон и присваивает себе большую долю свободы, чем та, которой пользуется остальное человечество. Если, с другой стороны, общество возьмет у арендатора ту часть произведений, полученных при обработке фермы, которая останется у него за уплатой ренты, то оно на деле вполне отказывает ему в праве пользоваться землей, ибо пользование землей состоит в пользовании ее произведениями. Поступая таким образом, общество берет себе большую долю свободы, чем оно дает арендатору. Понятно, что излишек произведений по справедливости должен остаться за арендатором; общество не может захватить их, не врываясь в пределы его свободы; он же может овладеть ими, не касаясь свободы общества. Согласно закону, он может делать все, что хочет, не нарушая равной свободы другого; итак, он может овладеть этим излишком произведений и обратить его в свою собственность.

§ 3. Учение, что все люди имеют одинаковое право на пользование землей, кроме той социальной организации, которая на основании вышеизложенного послужила источником для права собственности, допускает, по-видимому, еще один род общественного устройства. При этом устройстве общество удерживает землю в своих руках, вместо того чтобы предоставлять ее отдельным своим членам; оно обрабатывает ее сообща и разделяет собранные произведения. Это то, что обыкновенно называют социализмом или коммунизмом.

Как ни благовидно такое устройство, но оно не способно к осуществлению, вполне сообразному с нравственным законом. Можно представить себе две формы подобного устройства. Из них одна неудовлетворительна с нравственной точки зрения, а другая – неисполнима, хотя вполне правильна в теории.

Если каждому человеку будет предоставлена равная доля из произведений земли, не обращая внимания на количество и качество труда, посредством которого он способствовал их приобретению, то этим самым будет нарушена справедливость. Наш основной принцип не требует, чтобы все имели равную долю в предметах, которые служат для удовлетворения наших потребностей; он требует только, чтобы все имели равную свободу при добывании этих предметов, чтобы каждый имел перед собой равные шансы для своей деятельности. Дать каждому человеку случай приобрести предметы своих желаний или дать ему эти предметы, не обращая внимания на сделанные им при их приобретении усилия, – это большая разница. Мы видели, что первое – это основной закон Божеского провидения; второе мешает правильной связи между желанием и его удовлетворением и показывает этим, что оно не соответствует намерениям Творца. Кроме того, оно неизбежно нарушает начало равной свободы. Если мы утверждаем, что каждый должен иметь полную свободу, ограниченную только равной свободой всех, то мы утверждаем, что в этих пределах каждый имеет право делать все, что ему предписывают его желания. Следовательно, всякий имеет право на все то удовлетворение и на все те источники удовлетворения, до которых он может достигнуть в этих пределах; он может удовлетворить себя и присвоить себе источники удовлетворения, какие он может добыть, не врываясь в сферу деятельности своих соседей. Итак, если в числе нескольких усилий, имевших равное поле деятельности, одно приобретает более удовлетворения и источников для удовлетворения, чем другие, потому что оно обнаружило более силы, ловкости или прилежания, то, на основании нравственного закона, оно приобретает исключительное право на весь созданный им излишек удовлетворения и источников удовлетворения. Если при созидании этого излишка человеком не было ни в каком отношении нарушено право других людей на равную свободу, то никто не может отнять этого излишка, не обнаруживая при этом претензии на бо́льшую свободу действий, чем та, которая предоставлена его производителю, и не нарушая этим нравственного закона. Из этого следует, что равное распределение между всеми произведений земли несогласно с чистой справедливостью.

Если затем наделять каждого произведениями в тех размерах, в которых он способствовал их созиданию, то это будет согласно с законами справедливости, но зато вовсе не исполнимо. Если бы все люди обрабатывали землю, то, может быть, нашлись бы способы для приблизительного определения их прав; но совершенно невозможно определить, как велик относительный размер участия различных родов работников, занятых интеллектуальным и материальным трудом, при созидании всей массы предметов, необходимых для жизни. Для подобного распределения мы не имеем никакого другого закона, кроме закона спроса и предложения, а этот-то закон именно и отвергается таким устройством[34]34
  Эти заключения вовсе не направлены против системы товарищества для производства и жизни – их-то повсеместное распространение, по всей вероятности, и предвещается появлением социализма.


[Закрыть].

§ 4. Гибельный для коммунистической теории аргумент заключается в том явлении, что потребность собственности составляет один из существенных элементов нашей природы. Мы уже несколько раз упоминали о признанной истине, что страсть к приобретению – это инстинктивное стремление, совершенно отличное от желаний, которых удовлетворение обеспечивается собственностью; такому стремлению человек часто следует в ущерб упомянутым желаниям. Если наклонность к личному приобретению составляет действительно одно из условий человеческого устройства, то общество, которое установлено на таких началах, что не дает этой наклонности удовлетворения, не может быть признано правильной общественной формой. Социалисты утверждают, что частное присвоение имущества заключает в себе злоупотребление этой наклонности; по их мнению, правильное ее отправление побуждает нас экономизировать для пользы всего общества. Пытаясь таким образом выйти из одного затруднения, они запутываются в другом. Они упускают из виду, что каково бы ни было этимологическое значение слов «употребление» и «злоупотребление» способностью, во всяком случае разница между тем и другим может заключаться только «в степени»; у них же разница выходит «в роде». Жадность есть злоупотребление стремления к пище; робость – это злоупотребление чувства умеренности, порождающего благоразумие; раболепие – это злоупотребление чувства, порождающего уважение; упрямство – злоупотребление твердости воли. Во всех этих случаях мы видим, что злоупотребление отличается от правильного проявления только количеством, а не качеством. То же можно сказать и об инстинкте накопления. Может быть, совершенно справедливо, что стремлениям этого инстинкта следовали и следуют до сих пор до пределов крайней нелепости; но справедливо также, что изменение в общественных отношениях не изменит ни его природы, ни его назначения. Насколько бы ни были уменьшаемы его размеры, он все-таки останется инстинктом личного приобретения. Отсюда следует, что всегда должно существовать такое учреждение, которое давало бы ему возможность проявляться, а следовательно, и частная собственность должна быть сохранена. Должно существовать право частной собственности, ибо под именем «правда» мы разумеем отношение, указанное Божеским повелением и гармонирующее с человеческим устройством.

§ 5. Прудон и его партия ставят себя в положение еще более неловкое. Они утверждают, что «всякая собственность есть кража». Если это так, если никто не может по справедливости быть исключительным владельцем какой-либо вещи и, как мы выражаемся, приобрести на нее право, то между прочими последствиями из такого положения будет и то, что он не имеет права на вещи, которые им потребляются в пищу. Если пища не принадлежит человеку прежде, чем он станет ее есть, то каким же образом она вообще может сделаться его принадлежностью? Повторяем вопросы Локка: «Когда начнет она превращаться в его собственность: когда он ее переваривает? Или когда он ее ест? Или когда он ее варит? Или когда он приносит ее к себе домой?» Если ни одно предварительное действие не может обратить ее в его собственность, то это не может быть сделано и превращением, она не будет его собственностью и тогда, когда будет обращена в его ткани. Проводя эту идею последовательно далее, мы приходим к любопытному заключению. Кожа, кости, мускулы и т. д. – все, из чего состоит человек, создано из питательных веществ, не принадлежащих ему; поэтому человек не имеет права собственности на свое тело и на свою кровь – не имеет никакого основательного права на самого себя, он столь же мало имеет справедливых притязаний на свои члены, как и на члены другого человека. Он имеет столько же права на тело своего соседа, сколько и на свое собственное! Если бы мы были устроены так же, как сложные полипы, где несколько индивидуумов прирастают к одному общему для них живому туловищу, то подобная теория была бы основательна. Но так как применение коммунизма нельзя довести до этих размеров, то лучше оставаться при старом учении.

§ 6. Дальнейшие доказательства будут, кажется, излишними. Мы видели, что право собственности можно вывести из закона равной свободы, что оно имеет основание в устройстве человека, и что его отрицание приводит к абсурду. Едва ли была бы надобность доказывать, что отнятие чужой собственности есть нарушение закона равной свободы и потому заключает в себе несправедливость, если бы нам не пришлось впоследствии часто ссылаться на этот предмет. Если А присваивает себе что-нибудь принадлежащее Б, то одно из двух должно случиться: или Б делает то же самое с А, или он не делает этого. Если у А нет собственности или если собственность эта недоступна для Б, то ясно, что Б не будет иметь возможности воспользоваться равной свободой по отношению к А и потребовать от него вещь равной ценности – А, следовательно, захватил большую долю свободы, чем он предоставил Б, и нарушил закон. Если собственность А будет доступна для Б, и А дозволит Б пользоваться равной свободой и вознаградить себя, то не будет нарушения закона; на деле из этого выйдет обмен. Подобная сделка может, однако же, иметь место только в теоретических соображениях, потому что А не может иметь никакого повода присвоить себе собственность Б с намерением предоставить ему право взять у себя равноценное; если А действительно имеет такое намерение, то гораздо проще будет ему приступить к обмену с общего согласия, обыкновенным порядком. Единственный случай, который может побуждать к такому образу действий, – это тот, когда А берет у Б вещь, с которой Б не желает расстаться, т. е. если А не может дать Б ничего такого, что бы Б считал равноценным. Размер удовлетворения, которое Б получает от своих вещей, составляет для него меру их ценности. Итак, если А не может дать Б вещь, которая бы доставляла ему равное удовлетворение, или, другими словами, если он не может дать ему того, что он считает равноценным, то А взял у Б то, что доставляет ему, А, удовлетворение, но не возвратил ничего такого, что бы доставляло равное удовлетворение Б; следовательно, он нарушил закон и присвоил себе больший размер свободы. Таким путем мы выводим из закона о равной свободе логическое заключение, что ни один человек не может по праву захватить чужую собственность против воли владельца.