Текст книги "Политические сочинения. Том II. Социальная статика"

На последующих страницах мы разовьем учение, которое может быть найдено вполне согласным с учреждениями, среди которых мы живем. Читатель должен приготовиться к тому, что подобное несогласие не только не противоречит их истинности, но делает эту истинность более вероятной.

Лемма вторая

§ 1. Как бы ни была велика неспособность несовершенного человека исполнять совершенный закон, но для него нет другого закона. Перед ним открыта только одна истинная дорога, и он или должен следовать по ней, или переносить последствия своего отступления. Условия существования не переменятся ради его испорченности, не смягчатся ввиду его слабости. Если им нарушены будут эти законы, то для него не сделано будет никакого исключения, и наказание, которое должно следовать, последует неизбежно. «Повинуйся или терпи» – вот вечно снова представляющийся человеку выбор; за отступлением непременно последует кара, тут не бывает помилования.

Между тем мы встречаем любимую поговорку известного рода народной философии, что «нет правила без исключения»; поговорка эта имеет такое же значение, как и все другие поговорки, употребляющиеся наряду с нею. Она окажется довольно справедливой, если ее применить к постановлениям государственной политики, к социальным учреждениям, к правилам карманной мудрости, к законам грамматики, искусств и этикета или к тем общеупотребительным афоризмам, которые в грубой форме выражают опыт ежедневной жизни; но она будет безусловно неверна, если ее применить к основным принципам вещей, общества и людей.

Законы природы, напротив, не имеют исключений. Кажущиеся исключения только кажутся таковыми и не существуют в действительности. Они показывают, что мы или не нашли истинного закона, или не сумели его вполне выразить. Притяжение земли определяется таким образом: «это есть стремление всех свободных тел к центру земли». Против этого делается победоносное возражение: «всех свободных тел, за исключением воздушного шара». Однако же оказывается, что воздушный шар вовсе не составляет исключения. Он поднимается вверх именно вследствие той же силы притяжения, вследствие которой падает камень. Мы не нашли исключения в законе, мы доказали только, что его определение не вполне ему соответствует. Против закона, что упражнение увеличивает силу, мы можем заметить, что если это правило вообще справедливо, то оно несправедливо по отношению к больным и увечным – для этих упражнение может быть гибельным; правило это применимо только к здоровым, и то в известных пределах. Совершенная правда. Но эти ограничения были бы излишни, если бы закон был вполне правильно выражен. Если бы было сказано, что упражнение увеличивает силу во всех тех случаях, когда восстановляющая деятельность способна возместить утраты, произведенные этим упражнением, тогда невозможно было бы отыскать никаких ограничений. Так называемые исключения находятся в нас самих, а не в природе вещей. Они показывают, что закон или ускользает от нашего понимания, или недоступен нашему умению его выразить.

При правильном понимании дела мы придем к убеждению, что прогресс от самого грубого невежества до самой высокой степени просвещения есть не что иное, как восхождение от ступени полного игнорирования законов природы до убеждения, что закон всеобщ и неизбежен. Распространяющийся круг сведений и постоянные индукции все более и более ограничивают старые идеи о специальной причинности. Каждое новое открытие в науке, каждое новое разъяснение аномалий утверждает людей в убеждении, что все явления происходят от общих единообразных сил. Наконец, путем постоянно повторяющихся наблюдений они начинают убеждаться, что действие этих сил не прекращается даже и во избежание самых ужасных переворотов. Они видят, что равновесие атмосферы восстанавливается, несмотря на то что вследствие бури целые флоты погружаются на дно морское. Они видят, что земля не ослабит свою притягательную силу, чтобы спасти деревню от лавины, которая ей угрожает. Они видят, что электричество следует по пути наименьшего сопротивления, несмотря на то что при этом разрушена будет церковь или взлетит на воздух судно. Они видят, что химическое сродство действует, не обращая внимания на то, что этим целый город обращен будет в груду пепла; оно подействует и тогда, когда от извержения огнедышащей горы половина страны будет засыпана и затоплена, и тогда, когда через это погибнут сотни тысяч людей вследствие эпидемии. Всякое приращение в наших знаниях показывает, что постоянство есть существенный признак законов природы. Эта неизменность делает возможным определение с совершенной точностью затмения, отстоящего от нас на целое столетие! По причине такой безусловной неизменности законов природы мы их и находим безусловно хорошими. Сделать мир обитаемым – вот великая задача. Сравнительно малое зло, которое происходит от неизменности действия этих законов, ничтожно, если его сопоставить с бесконечным обеспеченным им благом. Нам нет надобности рассуждать о том, возможно или невозможно было устранить это зло. Для нас довольно знать, что неизменность – это закон, и нам остается только предположить, что это наилучший из всех законов.

§ 2. Такой представляется нам физическая природа, такой же представится и нравственная. Между людьми начинает распространяться убеждение, которое до сих пор оказывалось еще мало установившимся и недостаточно разъясненным; начинают понимать, что и в нравственной жизни существует неразрывная связь между причиной и следствием, неизбежная судьба – «закон, который не изменяется». Сбитые с толку разнообразными и вечно новыми формами человеческой жизни люди, естественно, не могли понять неизменное свойство законов природы. Увеличивающаяся масса сведений постепенно распространяет убеждение, что все, что делается в нравственном мире, в основании своем столь же мало случайно, как и то, что мы видим в мире материальном. Все это идет известным неизбежным путем и под влиянием неизбежных сил. Во все времена эта истина или предчувствовалась, или понималась, и опыт все с большей и большей точностью обрисовывает ее перед нашими глазами. Даже и теперь всякий так или иначе свидетельствует о своем согласии с подобным утверждением. Всякая новая вера служит подтверждением этой истины. Разве нравственные кодексы мусульман, индуистов, буддистов не заключают в себе столько же признаний неизбежной связи между поведением и его результатами? Не говорит ли вам каждый из них: не делайте того или другого, потому что это произведет зло; вам следует делать то-то и то-то, потому что от этого произойдет добро? Признание этого начала очевидно, несмотря на то, что проповедники вышеупомянутых вероучений не сумели от результатов дойти до настоящего их источника и, таким образом, ввели ложь в свое учение нравственности; они ясно обнаружили убеждение, что в человеческих делах существует неизменный закон причинности, что закон этот люди должны изучать и с ним они должны сообразовываться. Самая высшая из известных религий, христианская – разве она не преподает нам то же учение? Разве христианство не учит нас, что известные поступки, наверное, приведут к известным результатам: злые дела поведут к наказанию, добрые – к награде, и что эти вещи неизбежно и неразрывно связаны? Веру в подобный неизбежный закон мы обнаруживаем в ежедневных наших разговорах, в наших правилах жизни, в наставлениях, которые мы даем, в воспитании наших детей, в советах нашим друзьям. Обсуждая вещи и людей, мы инстинктивно восходим к известным признанным нами принципам. Мы предсказываем, что то или другое правило будет иметь хорошие или дурные последствия, потому что мы в нем видим согласие или противоречие известным понятиям о законах жизни, которые нами составлены. Даже мелкий крючкотвор, несмотря на его поверхностный эмпиризм, несмотря на его проповеди презрения ко всем отвлеченным принципам, и тот имеет тайное сознание известных неизменных последствий, вытекающих из предыдущих происшествий; в сущности, он убежден в неизбежной силе той благодетельной необходимости, которая привязывает к каждому действию неизменно однообразный результат. Если бы это было не так, то в чем заключалась бы мысль предлагаемых им мер, его проектов законов? Он вовсе не считает их азартной игрой, которая может произвести и тот и другой результат. Если бы он был такого мнения, он бы легко соглашался со всяким планом. Ясно, что он понимает, что тут действуют постоянные причины, что из каждого обстоятельства и из каждого столкновения обстоятельств выходят неизбежные последствия, что одинаковые условия порождают всегда одинаковые результаты.

Итак, если все уверены в постоянстве подобных второстепенных законов, то они, безо всякого сомнения, должны быть тем более убеждены в неизменности законов основных, на которых зиждется человеческое существование и из которых должны исходить обыденные, необходимые для нас истины. Признавая ветви, мы не можем отвергать корень. Если таково существо вещей, то мы вынуждены признать эту «благодетельную необходимость». Мы не имеем другого выбора. Социальная жизнь или имеет законы, или не имеет их. Если она их не имеет, то не может быть ни порядка, ни определенности, ни системы в ее проявлениях. Если она их имеет, то, подобно другим законам вселенной, они должны быть вечно действующими, точными и неизменными, они не могут иметь исключений.

§ 3. Беспредельно важно для нас удостовериться, в чем законы эти заключаются, и, удостоверившись, повиноваться им безусловно! Если они существуют действительно, то успеха в нашей деятельности мы можем ожидать только тогда, когда им подчинимся. Равновесие может иметь место только в той степени, в которое наше поведение будет согласно с правилами нравственности. Мы можем выстроить наше социальное здание со всевозможным старанием и искусством, мы можем крепко связать его хитро придуманными законами, но если у него во взаимных отношениях нет честных намерений, если оно не построено на справедливых принципах, то оно развалится на части. Идти против законов этики – все равно что пытаться льдом зажечь огонь, пасти скот на камнях, повесить свою шляпу на паутину; ее законы столь же непоколебимы, как и законы природы, против которых мы бы погрешили в этих случаях.

«Однако же все-таки есть исключения, – замечаете вы. – Мы не всегда можем строго следовать отвлеченным принципам. Благоразумные соображения должны при этом также иметь свое значение. Необходимо несколько политиковать».

Когда вы защищаете то или другое исключение, ваши причины, без всякого сомнения, весьма благовидны. Но если в предыдущих рассуждениях есть сколько-нибудь правды, то ни одно нарушение закона не может быть сделано безнаказанно. Обманчивы все эти любимые правила, где мы посредством маленьких отступлений, политикуя, стараемся достигнуть известных желанных благ. Если бы кто-нибудь сказал вам, что он изобрел механическую комбинацию, которая удваивает силу, не уменьшая скорости, вы бы ему ответили, что этого не может быть, что это противно законам материи и что невозможность этого доказана. Такой же ответ получил бы от вас человек, который вздумал бы вас уверять, что он нашел квадратуру круга, что он знает рецепт философского камня, что он может продать вам детскую сорочку, которая не дозволит вам утонуть. Подобные предложения вполне схожи с вышеупомянутыми милыми правилами. Будьте уверены, что они заключают в себе такие же невозможности, как и предложенный вам образ действия, что они точно так же противоречат существенным законам жизни.

Для тех, кто мало верит неосязаемому, будет, конечно, трудно неуклонно следовать принципу, несмотря ни на какую угрожающую опасность, – отказаться от того, что им кажется лучшим, ради убеждения, что только то всего лучше, что до́лжно признать справедливым на основании отвлеченных выводов, сказать: «Я хочу повиноваться закону, несмотря на то что, по-видимому, он в этом случае не прав». Несмотря на это, таким образом следует поступать – это поведение, которое должно быть внушаемо всяким нравственным учением, единственное поведение, которым действительно можно удовлетвориться[18]18
  Кольридж ясно выражает такое убеждение. Он говорит: «Следующее существенно характеризует нравственную систему, которая постоянно проповедовалась «Дру́гом»: ясное предусмотрение последствий составляет исключительную принадлежность беспредельной мудрости; мудрости, единой со всемогущей волей, от которой зависят все последствия; что касается до человека, то он должен повиноваться простому и безусловному предписанию, повелевающему избегать всякого поступка, в котором бы заключалось противоречие с самим собой, или, другими словами, производить и поддерживать возможно бóльшую гармонию между различными побуждениями и способностями своей природы, включая сюда и действие благоразумия» («The Friend»).


[Закрыть].

§ 4. Если мы даже предположим, что известное отдельное действие, несогласное с нравственностью, не только не будет иметь дурных результатов, но даже породит хорошие, то мудрость этого действия все-таки не будет этим доказана. Следует еще обратить внимание на вероятные последствия дурного примера. Палей справедливо замечает, что «дурные последствия действия бывают двоякие: частные и общие», предполагая даже, что в частном случае сделано было добро, зато произведено несравненно большее зло, и открыта дорога к дальнейшему непослушанию. Подобная слабая вера не дает никакой безопасности. Одно нарушение закона оставляет за собой брешь для бесчисленных последующих преступлений. Если первый ложный шаг сделан был, по-видимому, безнаказанно, то неизбежно за ним последуют другие. Не следует верить школьному обещанию: «Я больше так не буду». Сделайте лазейку в принципе, допустив одно исключение, и под разными предлогами столько сквозь нее пройдет исключений, что они сделают самый принцип никуда не годным. Если мы внимательно проследим последствия таких действий, то окажется, что уклонения от нравственности в отдельных случаях под подобными предлогами превратились в источник всех зол, которые нас одолевают. Почти постоянно подобные причины приводятся в оправдание дурных поступков теми, которые их совершили. Сделавший безнравственное дело сознается, что его поступок не согласен с нравственными правилами, которых справедливость он сам признает; он сам разделяет убеждение, что эти нравственные правила в известной степени могут служить лучшим руководителем. Он, однако же, полагает, что его интересы побуждают его от времени до времени делать исключения. Все люди поступают таким образом, и вот результаты.

§ 5. Можем ли мы когда-нибудь быть уверенными, что отступление от нравственности в виде исключения принесет ожидаемое добро? Тот, кто таким образом временно отступает от руководителя, признанного им самим законным, тот не должен забывать, что он возвращается к утилитарной гипотезе, которой ложность выше была доказана. Он изъявляет этим претензию на совершенное знакомство с людьми, с обществом, с учреждениями, с обстоятельствами дела, со всеми сложными и вечно меняющимися явлениями человеческого существования; мало этого, он должен предполагать в себе силу души, которая на основании всех этих данных способна знать, что будет в будущем. Одним словом, он претендует на то всеведение, которое, как мы видели выше, необходимо для успешного применения подобной системы. Он не отступает перед такой громадной нескромностью. Посмотрите же, в какие он себя ставит условия. Он отступает от правила, им самим признаваемого вообще верным руководителем для человеческого поведения, и следует такому, которое очень трудно понять, которого направление неопределенно, которого последствия сомнительны.

Если нужны факты для объяснения нелепости подобного поведения, то их можно найти под руками сколько угодно. Уже выше (см. выше) были даны примеры постоянных ошибок, к которым приводят правила, созданные без помощи нравственных принципов. Теперь мы укажем на несколько фактов, специально относящихся до настоящего предмета, мы приведем случаи, где предполагались благодетельные последствия от образа действия, прямо противоположного подобным принципам; примеры, где людям казалось неудобным идти по пути, провозглашающему честность лучшей политикой, и где они избрали побочную дорожку несправедливости в надежде легче достичь таким образом своих целей.

Порабощение негров служит для этого хорошим примером. Малосовестливые жители колоний рассуждали об этом предмете таким образом, что нельзя было придумать более убедительного, чем их заключения. Тут была и богатая почва, и великолепный климат, и обширный рынок для продажи произведений. Если при этих условиях ввезти и обратить в рабство достаточное число рабочих, то как велики будут выгоды их владельцев! Какой огромный барыш должны будут дать эти работники, если они будут стоить дешево и будут принуждаемы к тяжелой и продолжительной работе! Это был неистощимый источник богатства! Прекрасно: плантаторы начали действовать так, как они думали. Хотя, по их мнению, такой прием и не отличался вполне справедливостью, но настолько, насколько возможно было усмотреть, это была, по-видимому, наилучшая политика. Несмотря на это, их золотые мечты далеко не осуществились. Относительная бедность – удел всех рабовладельческих стран на земле. Хотя Ямайка когда-то доставила нам несколько отъевшихся набобов, зато история Вест-Индии была историей бедности и сетований, несмотря на постоянную помощь и искусственные преимущества. Южные штаты Америки по благосостоянию своему стоят несравненно ниже своих северных соседей – один за другим они вынуждены оставлять рабство вследствие его разорительных результатов. Итак, дело никоим образом не оправдало возлагаемых на него надежд. Раб не принес своему господину ожидаемых больших барышей, несмотря на то что он в некоторых случаях работал шестнадцать часов в сутки, что для его содержания было достаточно в день пинты муки и соленой селедки, что он принуждался к работе розгами. Мало этого, оказалось, что при одинаковых условиях свободный труд гораздо дешевле. Независимо от этого разочарования явились результаты, которых никто не предвидел. Рабство повлекло за собой множество зол болезненного состояния общества; это было царство взаимной ненависти и взаимного страха; всеобщего растления и порочной лени; отчаянных мер и дурно возделанных земель; истощенных почв и заложенных имений; несостоятельностей и бедности. После всего этого ясно, что нравственный закон был бы наилучшим руководителем.

Филипп Валуа обязал служащих на монетном дворе присягой скрывать низкопробность монеты и всячески старался уверять купцов в полновесности золотых и серебряных его денег; при этом он, без сомнения, полагал, что такая мера, несмотря на свою безнравственность, должна принести ему большие выгоды. Таким же образом думали и другие короли, которые в доброе старое время делали то же самое. Они обманулись точно так же, как обманываются все последователи подобных правил. Правда, что их долги уменьшились соразмерно уменьшению цены ходячей монеты, но их доходы уменьшились в том же размере. Между тем, утратив репутацию честности, они впоследствии могли занимать деньги только за сравнительно высокие проценты и должны были платить за увеличившийся риск заимодавца. Они не только потеряли по отношению к своим заимодавцам настолько же, насколько выиграли по отношению к своим должникам, но они поставили себя на будущее время в весьма неблагоприятное положение. После столетнего опыта, купленного дорогой ценой, обычай этот был отвергнут с негодованием, и теперь подобные приемы изгнаны всюду и признаются самоубийственными – они действительно именно настолько самоубийственны, насколько самоубийственны все нарушения правил справедливости.

Вспомним также несчастную попытку нашу воспользоваться насчет наших американских колоний и гибельные результаты, к которым эта попытка привела. Наши правители полагали, что для метрополии будет весьма выгодно, если колонии будут вынуждены торговать при ее посредстве. Исходя из такого убеждения, они не только воспретили поселенцам этих колоний покупать известные произведения у кого-либо, помимо Англии, но они даже отвергали их право производить подобные вещи для себя самих! Как и всегда, подобный прием оказался более чем неудобным. Издержки, необходимые для того, чтобы не быть вынужденным закрыть эту национальную торговую лавочку, оказались столь значительными, что они превзошли доходы. Это были не только потерянные, но хуже, чем потерянные издержки; они показали, что торговля, доставленная стране таким искусственным образом, убыточна для обеих сторон. Затем последовало наказание, сопротивление поселенцев, война за независимость и сто с лишком миллионов, прибавленных к нашим национальным тягостям!

История нашей Ост-Индской компании[19]19
  Ост-Индская компания – акционерное общество, созданное 31 декабря 1600 г. указом Елизаветы I и получившие обширные привилегии для торговых операций в Индии. Фактически королевский указ предоставил компании монополию на торговлю в Индии.


[Закрыть] представляет поразительный образец того, каким образом вечные законы природы порождают несостоятельность всякой бесчестности! Эта олигархия, эгоистическая, безразличная в своих приемах, светски мудрая в своей политике и обладавшая неограниченной силой, из году в год неусыпно стремилась к своему возвеличению. Она покоряла одну провинцию за другой; она облагала данью одного государя за другим; она предъявляла непомерные требования к смежным владельцам и отказом пользовалась для открытия неприязненных действий; она сделалась единственным владельцем земли и в виде оброка требовала почти половину всех произведений; она вполне монополизировала торговлю; таким образом, она сделала из себя завоевателя, правителя, поземельного собственника и купца. После того как она соединила в своих руках столько способов извлекать для себя пользу, могла ли она ожидать для себя чего-либо, кроме благосостояния? Какие несказанные богатства должны были стекаться в ее руках в виде добычи от победоносных войн, в виде ренты от миллионов акров земли, в виде дани от зависимых государей, в виде барышей монопольной торговли! Сколько доходов! Какая переполненная богатствами казна! Увы! Компания теперь должна с лишком пятьдесят миллионов фунтов стерлингов.

Запретительные тарифы много раз доказали неполитичность несправедливости. Подобный пример мы уже находим несколько столетий тому назад в истории шерстяной промышленности, но выберем для доказательства более новое дело шелкового производства. Шелковая мануфактура была свободна от иностранного соперничества под защитой – ныне, к счастью, отвергнутой – протекционной системы для национальной промышленности. Искусственно были возвышены цены, и вся нация должна была их платить. Капиталисты, получив таким образом обширный рынок и большие барыши, считали благосостояние свое обеспеченным. Однако же и тут им суждено было разочароваться. Вместо торговли живой и постоянно развивающейся им выпала в удел вялая и ограниченная. Эта отрасль мануфактуры, которая должна была бы быть образцом промышленного величия, послужила примером жалкой бедности, обратившимся в поговорку. При таком грустном положении вещей предложение возвратиться к справедливости путем понижения пошлин должно было показаться совершенной нелепостью. В какой степени должны были быть непрактичными те люди, которые признавали монополию несправедливой и поэтому желали уже совершенно разорившихся производителей подвергнуть новым затруднениям иностранной конкуренции! Можно ли было найти более противоречия со здравым смыслом? Тут, безо всякого сомнения, отвлеченные принципы должны были уступить перед видами политики. Нисколько: даже в этом случае лучшее, что можно было сделать, – это следовать нравственному закону. Восставшие против него были наказаны тем, что собрали вокруг себя злополучие; подчинившиеся ему были отчасти вознаграждены увеличившимся благосостоянием. В течение четырнадцати лет после понижения пошлин торговля более чем удвоилась; в течение это времени она распространилась более, чем в течение целого предшествовавшего столетия. Те, которые за несколько времени перед тем были совершенно неспособны выносить французское соперничество на своих домашних рынках, не только стали конкурировать с ним в заграничной торговле, но большие запасы своих произведений посылали в саму Францию.

Это несколько образчиков, взятых из всемирного опыта. Если мы внимательно проследим результаты всех попыток следовать политике наперекор справедливости, то мы увидим, что они все приводили к подобному же концу. Люди, которые достаточно неблагоразумны, чтобы воображать, что они могут безнаказанно нарушать основные законы справедливости, должны видеть свою будущую участь в подобных злополучиях и неудачах. Основательное исследование покажет нам, что всякое малое зло и всякая великая катастрофа тем или другим путем, но всегда происходит из несправедливости. Денежные кризисы, обманутые надежды по делу южного океана, мании железных дорог, ирландские восстания, французские революции – все эти явления, со всеми сопровождавшими их бедствиями, ни более ни менее как скопившиеся результаты бесчестности. Тяжкий опыт научает слишком поздно каждого человека, что самое мудрое, что он может сделать, – это подчиниться нравственному закону как в национальных, так и в частных своих делах. Даже Наполеон кончил тем, что высказал убеждение, что «нет силы без справедливости», и это несмотря на его кажущийся успех, несмотря на его глубокомысленную государственную мудрость и несмотря на его дальновидную политику.

И все-таки люди всегда читали без пользы этот комментарий нравственного кодекса – его историю, если можно так выразиться. Рассматривая микроскопическими глазами знаки, которыми эта скрижаль написана, они оставляли без внимания великие изображенные в ней факты. Они болтают о государственных интригах, об осадах и сражениях, о придворных скандалах, о преступлениях высоких лиц, о раздорах партий, о рождениях, смертях и браках королей и тому подобном вздоре, и все это вместо того, чтобы собирать факты для разъяснения важнейшего из вопросов – вопроса о законах, которыми определяются народный успех и народные неудачи, равновесие и революции? Они изучают, анализируют и толкуют с видом знатока о мелочах, о ничтожных подробностях, о бесплодных и мишурных явлениях прошлой жизни, о вещах, имеющих только второстепенное значение для человеческого существования; и в то же время они слепы к тем грозным явлениям действительности, которыми каждый век переплетает ткань событий; они не видят этих страшных истин, которые грозно глядят на нас сквозь мрак прошедшего. Среди слоев, осажденных историей, они усердно выбирают ярко-цветные отрывки, хватаются за все светящееся и возбуждающее их любопытство. Как дети, они восхищаются своими блестящими приобретениями, и в то же время богатые источники мудрости, разветвившиеся среди этого ничтожества, остаются в совершенном пренебрежении. Жадно набираются докучливые массы ненужного сора, и в то же время огромное количество драгоценной руды оставляется без внимания, не видят того, что именно следовало бы эксплуатировать и из чего можно было бы извлечь золотые истины.

§ 6. К чему, однако же, это тщательное исследование – следует или не следует допускать исключения в признанных законах этики? Самый вопрос заключает в себе нелепость. Какую мысль выражает человек, если он говорит, что это справедливо в теории, что это верно в принципе, что это истинно в абстракте? Он выражает этим, что признает высказанную мысль согласной с законом природы, до познания которого он дошел тем или другим путем. Если он согласен, что известный поступок справедлив по теории, то ясно, что, по его мнению, это именно тот поступок, который следовало совершить при строгом исполнении обязанности. Если он утверждает, что поступок такой правилен по принципу, то он признает его в гармонии с предписанными нам правилами поведения. Если он называет известное поведение абстрактно истинным или справедливым, то он выражает этим убеждение, что оно ведет по пути к человеческому счастью. Уклонение в этом случае невозможно. Подобное выражение или должно иметь этот смысл, или оно не имеет никакого. Затем, когда он на практике предлагает не следовать правилу, он явно имеет надежду исправить ошибку этого руководителя! Итак, сказав сначала, что такова-то истинная дорога к счастью, он потом выражает мнение, что он знает более близкую. На молчаливое повеление природы «делай это» он отвечает, что, сообразив все обстоятельства, он полагает, что он может поступить лучше! Сомневаться в предупредительности и в действительности законов природы и предполагать с бесконечной самоуверенностью, что человеческое суждение может быть более безошибочным, – вот настоящая неверность, вот истинный атеизм. Когда человек «оставит свою неуместную претензию критиковать великий мир Божий с точки зрения своего кусочка мозга, когда он поймет, что существует действительно истинный закон, хотя закон этот и лежит пока за пределами, доступными его рассудку, что его существо прекрасно, что назначение человека в этом случае состоит только в том, чтобы сообразоваться с законом мира и следовать ему в благоразумном молчании, не оспаривая его, но повинуясь ему, как закону несомненному»[20]20
  Совет, который, между прочим, мог бы быть в настоящее время удобно удержан советчиком при себе. – Прим. амер. изд.


[Закрыть].

§ 7. Повторим результаты всего вышеизложенного. Мы сначала обратили внимание на то, что законы природы отличаются постоянством и всеобщностью, и есть полное основание предполагать то же самое относительно законов нравственных. Затем выведено было заключение, что если это так, то единственное для нас спасение заключается в полном повиновении им, даже несмотря на то, что нам через это, по-видимому, будет угрожать зло. Заключение это подтверждено соображениями, из которых видно, что всякое отступление от принципа с целью избегнуть известного зла будет заключать в себе возвращение к утилитарному учению, которого ошибочность уже доказана. Затем, оно еще подтверждено тем обстоятельством, что бесчисленные попытки упрямой светской мудрости облагодетельствовать путем отступления от нравственных правил все оказались неудачными. Наконец, в подтверждение обращается еще внимание на то, что мнение, будто бы мы можем сделать лучше, отступая от указанного нам пути, заключает в себе странное покушение на всеведение.

По мере того как читатель будет знакомиться с содержанием книги, он все яснее будет видеть причины, почему мы особенно настаивали на необходимости безусловного повиновения. В числе заключений, прямо выводимых из признанных принципов, он, по всей вероятности, встретит такие, которыми будет неприятно поражен. Некоторые из них покажутся ему странными, другие – неприменимыми. Могут встретиться один или два вывода, которые покажутся читателю совершенно несходными с его понятиями о долге. Несмотря на это, если он только признает их логически правильным выводом из основной истины, то ему останется одно – признать их правилами для своего поведения и следовать им без всякого исключения. Если вышеприведенные соображения имеют действительно некоторый вес, то высшая мудрость заключается в том, чтобы вполне и без страха подчиниться тому пути, которым ведет нравственное учение, признанное «отвлеченно справедливым», несмотря на то, что известное применение будет, по-видимому, непрактично, опасно и даже оскорбительно.