Текст книги "Война в воздухе"

6

Перемирие затрещало по швам и окончательно испустило дух после злостного нарушения его условий – подлого убийства (другой эпитет не приходит на ум) «Веттерхорна» над площадью Юнион-сквер, всего в миле от назидательно превращенной в развалины ратуши. Нападение произошло под вечер в промежуток между пятью и шестью часами. Погода к этому времени совершенно испортилась, и дирижабли были вынуждены поворачиваться носом к сильному ветру, чтобы их не сносило. С направления зюйд-тень-зюйд-ост один за другим налетали шквалы с градом и молниями. Чтобы как можно лучше укрыться от них, флот спустился к самым крышам, тем самым уменьшив радиус кругового обзора и подставив бока под винтовочные выстрелы.

В первую ночь на площади Юнион-сквер установили орудие. Его не успели поставить на лафет, не говоря уже о том, чтобы хоть раз из него выстрелить, и после капитуляции вместе с боекомплектом оттащили под аркаду высотного универмага Декстера. Здесь-то поздним утром его и обнаружили патриоты. Они принялись за работу и подняли орудие на верхние этажи. Скрытую огневую позицию устроили прямо в офисе; отряд, опустив жалюзи на окнах, сидел в засаде, словно увлеченные игрой дети, пока над новенькими шпилями «Тиффани» не появился нос незадачливого, с трудом противостоящего ветру «Веттерхорна». Маскировка была немедленно снята. Дозорный «Веттерхорна» скорее всего успел заметить, как из окон десятого этажа соседнего дома разом вылетают и сыплются вниз стекла и вспышку из притаившегося в глубине черного орудийного жерла.

Орудие сделало два выстрела, прежде чем рухнуло все здание универмага. Оба снаряда прошили корпус «Веттерхорна» насквозь от носа до кормы. Дирижабль был уничтожен. Он смялся, как жестяная банка от удара тяжелым сапогом, ткнулся носом в площадь, а туловище с треском рвущихся и гнущихся стоек и растяжек тяжело распласталось на крыше корпуса Таммани-Холл и поверх улиц, примыкающих ко Второй авеню. Газ смешался с окружающим воздухом, а воздух из разорванного баллонета хлынул в продырявленные газовые камеры, после чего раздался страшной силы взрыв.

«Фатерланд» в это время боролся с ветром южнее ратуши над руинами Бруклинского моста. Звук орудийных выстрелов и последующего крушения здания Декстера заставили Курта и Смоллуэйса подбежать к иллюминатору. Они успели увидеть вспышку, прилипли к стеклу, но тут их отшвырнула в глубь каюты взрывная волна. «Фатерланд» подскочил, словно поддетый ногой футбольный мяч, а когда оба снова посмотрели в иллюминатор, площадь Юнион-сквер выглядела далекой, маленькой разоренной поляной, на которой покуражился великан космических размеров. Здания восточнее площади, накрытые остатками пылающего каркаса и корчащегося в судорогах скелета воздушного корабля, горели в десятках мест. Все крыши и стены странным образом покосились и разваливались на глазах.

– Вот это да! – воскликнул Берт. – Что это было? Посмотрите на людей!

Курт не успел ничего ответить: в помещениях для личного состава раздались резкие звонки тревоги, и он убежал по вызову. Берт, помешкав, озабоченно вышел в коридор, поминутно оглядываясь на иллюминатор. Его немедленно сбил с ног принц, во весь опор бежавший в сторону хранилища боеприпасов.

Перед Бертом на мгновение мелькнула грозная фигура принца с белым от ярости, перекошенным от дикого гнева лицом и огромными кулачищами.

– Blut und Eisen! – вопил принц. – Оch! Blut und Eisen![25]25
  Ох! Кровь и железо (нем.).


[Закрыть]

«Ругается, должно быть», – подумал Берт.

Кто-то налетел на него (судя по манере падения, это был фон Винтерфельд), еще кто-то задержался, чтобы с ожесточением пнуть Берта побольнее. Молодой человек сел на полу, потирая свежую ссадину на щеке, и поправил повязку на голове.

– Черт бы побрал этого принца! – в сердцах выругался Берт. – Не принц, а дикая свинья.

Он немного пришел в себя, встал и направился к трапу, ведущему на маленькую галерею. За спиной послышался шум, возвещающий о возвращении принца со свитой. Берт вовремя, как заяц в нору, шмыгнул в свою каюту и успешно избежал нового столкновения с наводящим ужас горлопаном.

Прикрыв дверь, Берт дождался, когда в коридоре стихнет шум, подошел к иллюминатору и выглянул наружу. Пелена облаков отчасти скрывала улицы и площади, из-за качки картина ходила вверх-вниз. Внизу бегали отдельные фигурки, но в целом район, казалось, обезлюдел. Когда «Фатерланд» вновь опустился ниже, улицы как будто раздались вширь, стали отчетливее, маленькие точки снова превратились в людей. Вскоре дирижабль, качаясь, проплыл вдоль нижней части Бродвея. Точки на земле уже не бегали, а смотрели вверх. И вдруг бросились врассыпную.

Пролетающий мимо аэроплан сбросил какой-то маленький хрупкий предмет. Он упал на тротуар рядом с большой аркой прямо под дирижаблем. В нескольких шагах от места падения со всех ног улепетывала маленькая фигурка. Двое-трое мужчин и какая-то женщина бросились через проезжую часть на другую сторону. Фигурки были крошечные – одна голова да бешено работающие локти и колени. Было очень смешно наблюдать, как они перебирали ногами. Укороченный ракурс лишал людей достоинства. Человечек на мостовой смешно подпрыгнул, когда бомба упала прямо у него за спиной, – по-видимому, сильно испугался.

Во все стороны жахнуло ослепительное пламя, подпрыгнувший человечек в одно мгновение вспыхнул и исчез, растворился без следа. Люди, перебегавшие через дорогу, нелепо, неуклюже подскакивали, падали на землю и оставались лежать без движения, на них дымилась и горела разорванная одежда. Арка начала распадаться на куски, каменная кладка внизу здания обвалилась с грохотом, напоминающим звук ссыпаемого в подвал угля. До ушей Берта долетел слабый крик, на улицу выбежала толпа людей, один из них хромал и нелепо жестикулировал. Потом он остановился и поспешил обратно к зданию. Обвалившаяся кирпичная стена сбила его с ног, и скорчившаяся фигура застыла без движения там, где упала. На улицу из домов повалили клубы пыли и черного дыма, сквозь них пробивалось красное пламя.

Так началась кровавая расправа над Нью-Йорком. Среди больших городов века науки Нью-Йорк первым пострадал от чудовищной мощи и зловещих изъянов войны в воздухе. Он был разрушен, как и несметное количество поселений варваров в прошлом веке, потому что был слишком велик, чтобы его оккупировать, но при этом слишком горделив и непокорен, чтобы поднять руки и тем спасти себя от разрушения. В возникшем положении гибель Нью-Йорка стала неизбежной. Не мог же принц отступить и признать себя побежденным. С другой стороны, город невозможно было покорить, не разрушив его почти до основания. Катастрофа стала логическим следствием приложения науки к военному делу. Большие города были заведомо обречены. Но как бы ни бесила принца проблема выбора, он решил придерживаться умеренного подхода даже в бойне. Требовалось преподнести такой урок, который надолго бы запомнили, однако без лишних жертв и трат боекомплекта. В ту ночь принц распорядился разрушить только Бродвей. Под его руководством колонна прошла над всем Бродвеем, сбрасывая бомбы, с «Фатерландом» в авангарде. Таким образом Берт Смоллуэйс стал участником беспощадного побоища, имевшего мало аналогов в мировой истории, когда военные уничтожали дома и людей на земле без особого восторга, но и ничем не рискуя, за исключением шальной пули.

Берт стоял, вцепившись в раму иллюминатора, дирижабль швыряло из стороны в сторону, ветер гнал перед собой тонкую пелену дождя, в сумерках люди выбегали на улицу из домов, смотрели, как рушатся их жилища и вспыхивают пожары. Воздушные корабли разносили город в пух и прах – так капризный ребенок топчет домики, сооруженные из кубиков и карт. За эскадрой тянулся хвост из развалин, пожарищ и разбросанных повсюду мертвых тел. Тела мужчин, женщин и детей лежали вперемешку, как трупы каких-нибудь мавров, зулусов или китайцев. Центр Нью-Йорка быстро превратился в пылающую алым огнем топку, из которой невозможно было выскочить живым. Машины, поезда, паромы прекратили движение, не горел ни один уличный фонарь, обезумевшие от ужаса беглецы в полной темноте и неразберихе могли ориентироваться только по зареву пожаров. Взгляд Берта выхватывал лишь разрозненные эпизоды творящегося внизу кошмара. Он вдруг сделал невероятное открытие: если подобная катастрофа возможна в странном, гигантском, заокеанском Нью-Йорке, то, значит, возможна и в Лондоне, и в Бан-Хилле! Маленький остров за серебристым морем потерял свою неприкосновенность, и в мире не осталось ни одного места, где бы человек вроде Смоллуэйса мог бы гордо расправить плечи, голосовать в поддержку войны и за жесткую внешнюю политику и при этом не бояться ужасных последствий.

Глава VII. «Фатерланд» выведен из строя

1

Вслед за пожарами на острове Манхэттен произошел первый воздушный бой. Американцы поняли, что выжидание дорого им обойдется, и ударили всеми силами, надеясь спасти Нью-Йорк от помешанного на крови и железе принца, от огня и смерти.

Американские самолеты атаковали немцев с флангов под прикрытием сумерек, дождя и молний, используя штормовую погоду. Если бы не дозорный дирижабль у Трентона, две эскадрильи, прибывшие с аэродромов в Вашингтоне и Филадельфии, захватили бы противника врасплох.

Известие об атаке поступило, когда измотанные непогодой, уставшие от вакханалии разрушений немцы, наполовину опустошив хранилище боеприпасов, переключились на борьбу со штормом. Они оставили Нью-Йорк у себя в тылу на юго-востоке, превратив город в черное пятно, рассеченное красным шрамом пожарищ. Все дирижабли сильно болтало, порывы ветра с градом прижимали их к земле, из-за чего им приходилось заново с трудом набирать высоту. Наступил зверский холод. Принц хотел отдать приказ лететь на восток и выбросить медные цепи-громоотводы, но тут получил донесение об атаке аэропланов. Он построил все корабли в одну линию носом на юг, приказал пилотам «воздушных змеев» занять места в самолетах и приготовиться к отражению атаки и всем подняться выше дождя и темноты в морозную высь.

Новости о новой напасти не сразу дошли до Берта. В это время он был в столовой, где раздавали ужин. Берт опять надел пальто и рукавицы Баттериджа, закутавшись для верности в одеяло. Он откусывал большие куски от ломтя хлеба, макая его в суп. Широко расставив ноги, Берт привалился спиной к перегородке, чтобы не терять равновесие от качки. Окружавшие его солдаты выглядели уставшими и подавленными; некоторые разговаривали, но большинство набычилось и угрюмо молчало. Кое-кто страдал от морской болезни. Казалось, всем им было присуще типичное сознание отщепенцев, совершивших убийство не далее как вечером, и все они чувствовали враждебность земли и ярость народа под ними, которые были пострашнее морской бури.

В этом состоянии их и застало известие об атаке. Краснолицый кряжистый солдат с белесыми ресницами что-то крикнул по-немецки с порога, все как один встрепенулись. Берт уловил недоумение в голосах, но не смог разобрать ни слова. Вслед за объявлением на мгновение наступила полная тишина, после чего посыпались вопросы и предложения. Даже страдающие морской болезнью мгновенно порозовели и включились в разговор. Несколько минут в столовой царил бедлам, но вскоре, словно подтверждая новость, зазвенел сигнал сбора.

Берт оказался, как говорят в драматических пьесах, в гордом одиночестве.

– Что такое? – спросил он, хотя отчасти уже догадывался.

Задержавшись ровно настолько, чтобы проглотить суп, он выбежал в качающийся коридор и, цепко хватаясь за перекладины, спустился по лесенке в маленькую галерею. Непогода ударила в лицо, словно струя из брандспойта. Казалось, что дирижабль выполняет какие-то неведомые приемы воздушного джиу-джитсу. Берт плотнее закутался в одеяло, держась за поручни онемевшей рукой. Его швыряло туда-сюда в мокрых сумерках, за стеной дождя ничего не было видно. Над головой корпус дирижабля освещали теплые сигнальные огни, быстро занимали боевые посты члены судовой команды. Внезапно все огни разом погасли, и «Фатерланд», шатаясь и крутясь, начал с большим трудом набирать высоту.

Когда дирижабль сильно накренился, Берт увидел внизу горящие здания; картина напоминала колеблющийся веер с огненной кромкой. Сквозь струи дождя он смутно различал, что рядом грузно поднимается еще один корабль, то и дело, как дельфин, клюющий носом. Вскоре соседний дирижабль проглотили облака, потом он опять вынырнул – черный китообразный монстр в потоке стихии. Ветер приносил массу различных звуков: шлепков, свиста, глухих, отрывистых криков и шумов, трепал одежду, пытался сбить с толку. Временами разум цепенел, Берт терял зрение и слух и старался любой ценой не потерять еще и равновесие.

– Ух!

Что-то отделилось от бескрайней темноты над головой, наискось пролетело мимо и пропало в кутерьме внизу. Это был немецкий «воздушный змей». Он промелькнул так быстро, что Берт успел всего на мгновение увидеть темную фигуру припавшего к штурвалу пилота. Возможно, какой-нибудь маневр, хотя больше похоже на катастрофу.

– Ничего себе!

«Тат-тат-тат», – заговорила скорострельная пушка где-то впереди, и вдруг «Фатерланд» жутко тряхнуло. Берт и часовой изо всех сил вцепились в поручни. Бах! – грохнуло прямо у них над головами. Дирижабль еще раз сильно качнуло, клубящиеся тучи полыхнули ярким красным светом – отражением далеких невидимых вспышек где-то на другой стороне необъятной бездны. Перила вдруг очутились сверху, и вцепившийся в них Берт повис в воздухе.

На мгновение разум Берта целиком ушел в сжимающие поручни руки.

– Надо вернуться в каюту, – сказал он, когда дирижабль снова выровнялся и ноги нащупали пол.

Пока он осторожно пробирался к трапу, вся галерея встала на дыбы и ухнула вниз, как необъезженная лошадь.

– И-и-ха! – взвыл Берт.

Трах! Бах! Бах! Треск выстрелов и взрывов вдруг заглушил могучий, оглушительный раскат грома, сверкнула змеистая белая молния. Мир словно разломился надвое.

За мгновение до безумного грохота Вселенная застыла, лишившись теней, в слепящем резком свете. Именно в этот момент Берт увидел американский самолет. Из-за яркой вспышки он казался неподвижно зависшим в воздухе. Даже винт как будто не двигался, а люди в самолете напоминали манекены. Они были так близко, что Берт видел их вполне отчетливо. Хвост боевой машины опустился вниз, казалось, она вот-вот опрокинется. Это был один из аэропланов проекта Кольта – Коберна – Лэнгли с двойными скошенными крыльями и винтом на носу. Пилоты сидели в гондоле наподобие лодки, прикрытой со всех сторон сетью. К продолговатому легкому корпусу с обоих боков были прикреплены винтовки магазинного типа. Удивительнее и чудеснее всего был огонь, ползший вниз по левому верхнему крылу, оставлявший за собой красноватый дымный след. Однако еще поразительнее был даже не огонь, а заблудившаяся молния, словно единой нитью связавшая самолет с немецким дирижаблем в пятистах ярдах под ним. Корявые зигзаги молнии, похожие на ветки терновника, вырастали прямо из углов и выступающих частей огромных крыльев.

Все это Берт увидел как на картинке, слегка смазанной тонкой занавесью изорванного ветром тумана.

Гром последовал за молнией почти без задержки. Поэтому Берт так и не смог понять, оглох ли он до того, как ослепнуть, или наоборот.

Вспышка сменилась тьмой, непроницаемой тьмой, ударила взрывная волна, и откуда-то снизу, из бездны, послышался удаляющийся жалобный писк голосов.

2

После этих событий корабль начало сильно качать с боку на бок. Берт отчаянно пытался добраться до каюты. Он вымок до нитки, замерз и до смерти перепугался, вдобавок на него напал нешуточный приступ морской болезни. Ему казалось, что в коленях и руках больше не осталось никаких сил и что подошвы ног разъезжаются на металлическом полу, как на льду. Он не замечал, что пол галереи действительно покрылся тонким слоем льда.

Трудно сказать, сколько времени занял подъем из галереи по лесенке. Потом, в кошмарных снах, ему чудилось, что ужас продолжался несколько часов. Сверху, снизу, вокруг него разверзались чудовищные провалы, дико выл ветер, закручивая вихри из темных снежинок. Берта отделяли от стихии всего лишь тонкая металлическая решетка да поручни, которые, похоже, сильно обозлились и неистово пытались стряхнуть его в бушующее пространство.

Однажды мимо уха просвистела пуля, и облака со снежинками осветила вспышка, но он даже не обернулся, чтобы посмотреть, какой еще враг пронесся мимо в темной пустоте. «Надо выйти в коридор! Надо выйти в коридор! Надо выйти в коридор!» – сверлила мысль. Выдержит ли рука, не разожмется ли от бессилия? В лицо ударила пригоршня градин, у Берта перехватило дух, он чуть не потерял сознание. «Надо держаться!» И он пополз дальше.

Наконец, испытывая неимоверное облегчение, молодой человек ощутил, что находится в теплом коридоре. Коридор вел себя как стакан для игры в кости и явно вознамерился, встряхнув Берта пару раз, выбросить его вон. Он машинально вцепился в стену и дождался, когда пол снова займет горизонтальное положение, после этого стал делать короткие перебежки и снова цепляться за стену, как только нос дирижабля задирался кверху.

И вот он в каюте!

Берт захлопнул дверь и на минуту перестал связно мыслить, окончательно поддавшись ужасу морской болезни. Ему хотелось забраться в такое место, где можно прийти в себя, не цепляясь за что попало. Берт откинул сиденье лежанки, залез внутрь и безвольно растянулся на случайных вещах, стукаясь головой то об одну стенку, то о другую. Крышка со щелчком захлопнулась над головой. Его перестало волновать, что будет дальше, кто с кем ведет бой, чьи выстрелы и взрывы гремят вокруг, не волновало, убьет ли его пулей или разорвет на части – Берта душили бессильная, безадресная ярость и отчаяние. «Какая глупость! – пробурчал он, вложив в это слово все свое отношение к человеческой суете, авантюрам, войнам и череде событий, в чью ловушку он угодил. – Ух, какая глупость!» Берт включил в свое проклятие всю обитаемую Вселенную. Лучше уж сразу умереть, чем так жить.

Он не видел звездного неба, к которому «Фатерланд» наконец поднялся, преодолев кутерьму и неразбериху непогоды на нижних высотах, не видел дуэли дирижабля с двумя кружившими вокруг него американскими самолетами и того, как они прострелили кормовые газовые камеры корабля, не видел отражения нападения аэропланов с помощью разрывных пуль и последующего беспорядочного бегства.

Стремительная атака удивительных ночных птиц, их героический прорыв и самоубийственный подвиг прошли мимо его сознания. Самолеты протаранили «Фатерланд»; некоторое время дирижаблю грозила гибель, он быстро терял высоту: аэроплан, запутавшись поврежденным пропеллером в его обшивке, тянул монстра вниз. Пилоты попытались перелезть на борт корабля. Когда американский аэроплан наконец отцепился, а летчики были сброшены вниз или убиты, Берт в своем убежище всего лишь почувствовал, что «Фатерланд» сделал головокружительный скачок вверх.

А потом наступило бесконечное облегчение, невероятное блаженство. Болтанка, качка, борьба с ветром прекратились совершенно. «Фатерланд» больше не противился буре, разбитые, раскуроченные взрывом двигатели больше не стучали, дирижабль потерял управление, и гигантские обломки кораблекрушения в воздухе, растрепанные ураганом лохмотья плавно несло ветром, как обычный воздушный шар.

Берт лишь отметил про себя желанное окончание череды неприятных ощущений. Состояние корабля и результат сражения нисколько его не интересовали. Он еще долго лежал внутри диванчика, тревожась, что трепка, качка и тошнота вот-вот вернутся, и сам не заметил, как уснул.

3

Берт проснулся в укромном, но затхлом пространстве, ощущая жуткий холод, и долго не мог сообразить, где находится. Болела голова, не хватало воздуха. Ему снились сбивчивые сны об Эдне, дервишах пустыни и крайне рискованной езде на мотоцикле под самыми облаками в окружении взрывов петард и бенгальских огней, что вызывало страшное недовольство у некоего субъекта, в котором перемешались черты принца и мистера Баттериджа. Ни с того ни с сего они с Эдной начали жалобно хныкать. Он проснулся в спертом воздухе и темноте с мокрыми ресницами в уверенности, что никогда-никогда больше не увидит Эдну.

Берт не сомневался, что проснулся в спальне за велосипедной мастерской в Бан-Хилле, а картина гибели величественного, огромного и прекрасного города под бомбами ему привиделась.

– Грабб! – позвал он, желая рассказать сон другу.

В ответ – тишина. Звук собственного голоса, глухо отразившегося от стенок ящика, и нехватка воздуха направили мысли в другую сторону. Берт уперся руками и ногами в крышку, но наткнулся на непреодолимую преграду. Его положили в гроб! Похоронили заживо! Берт потерял голову от паники.

– Помогите! – заорал он. – Помогите! – И забарабанил изо всех сил ногами по крышке. – Выпустите меня! Освободите!

Берт несколько секунд бился в неописуемом ужасе. Наконец стенка воображаемого гроба поддалась, он выкатился на свет божий и сделал несколько кувырков по полу с мягким покрытием, как ему показалось, в обнимку с Куртом. Лейтенант от души награждал соседа по каюте пинками и ругательствами.

Берт сел. Повязка съехала с головы на один глаз, и он ее раздраженно сдернул. Курт тоже сидел на полу в ярде от него, как всегда розовощекий, закутанный в одеяло, с водолазным шлемом на колене. Лейтенант с мрачным видом потирал отросшую щетину на подбородке. Пол с красной обивкой имел сильный наклон, над ними находился проем, напоминавший вытянутый в длину люк погреба, в котором Берт с трудом признал дверь каюты, занявшую непривычное для нее горизонтальное положение. Вся каюта, как оказалась, лежала на боку.

– Какого черта, Смоллуэйс? – недовольно сказал Курт. – Я уж решил, что вы упали за борт вместе с остальными, а вы живой выскакиваете из дивана. Где вы пропадали?

– Мы все еще летим?

– Ага, кверху тормашками. Эта часть теперь верх, все остальное – низ.

– Был бой?

– Был.

– Кто победил?

– Я еще не читал газет, Смоллуэйс. Мы удалились до окончания боя. Нас подбили, и мы потеряли управление, а наши коллеги – так называемое прикрытие – были слишком заняты, чтобы прийти на выручку. Потом нас снесло ветром и до сих пор несет бог знает куда. Сдуло с места схватки на скорости восемьдесят миль в час или около того. Gott! Ну и ветрище! Ну и бой! И вот мы здесь.

– Где «здесь»?

– В воздухе, Смоллуэйс, в воздухе! Когда наконец приземлимся, не сможем вспомнить, для чего нам даны ноги.

– А внизу что?

– Канада, насколько я понимаю. На вид весьма унылая, безлюдная и неприветливая местность.

– Но почему мы летим кверху тормашками?

Этот вопрос Курт оставил без ответа.

– Напоследок я увидел какую-то летающую машину и яркую вспышку. Больше ничего не помню, – сказал Берт. – Черт! Натерпелся страху! Пушки стреляют! Взрывы грохочут! Тучи. Град. Тряска. Качка. Мне стало жутко страшно и тоскливо, да еще тошнило. Вы хоть знаете, чем закончился бой?

– Понятия не имею. Я и мой отряд надели водолазные костюмы, лазили по газовым камерам и заклеивали дыры кусками шелка. Кроме вспышек молний, ни черта не было видно. Ни один американский аэроплан я так и не увидел. Следил только за новыми дырками от пуль и посылал людей их заделывать. У нас даже пожар на борту начался – правда, не очень сильный. Мы порядком намокли, поэтому огонь быстро угас. А потом одна из этих адских штуковин свалилась нам на голову и протаранила нас. Неужели вы ничего не почувствовали?

– Я все чувствовал, но какого-то конкретного удара не заметил.

– Они, видать, были в полном отчаянии, если только это не случайно вышло. Вспороли нам корму, как ножом. Выпотрошили задние газовые камеры, что твою селедку. Двигатели вместе с командой обслуживания – всмятку. Почти все моторы отвалились и улетели вниз вместе с их аэропланом. Иначе мы точно шлепнулись бы на землю. Часть моторов еще болтается… Из-за этого нос задрался вверх, с тех пор мы и летим в таком положении. Одиннадцать человек сорвались в разных точках, бедняга Винтерфельд провалился через дверь каюты принца прямо в штурманскую рубку и сломал себе лодыжку. Вдобавок электрооборудование то ли разбило, то ли сорвало ветром – никто толком не знает. Таково наше нынешнее положение, Смоллуэйс. Мы целиком во власти стихии и несемся по воздуху как обычный аэростат прямиком на север – возможно, даже на Северный полюс. Нам неизвестно, какие у американцев есть аэропланы и на что они способны. Вполне вероятно, что мы все их сбили. Один протаранил нас, в другой ударила молния, наши люди видели, как третий просто перевернулся – словно решил показать фокус. В любом случае все они пропали ни за понюшку табаку. Правда, мы потеряли большинство наших «воздушных змеев». Улетели в темноту да так и не вернулись. Неустойчивые машины. Вот и все. Мы не знаем, кто победил, а кто проиграл. Не знаем, вступила ли с нами в войну Британская империя или все еще поддерживает мир. А следовательно, не можем позволить себе спуститься. Неизвестно, с чем мы столкнемся и что будем делать. Станет ли Нью-Йорк для нас тем же, чем Москва для Наполеона, пока неясно. Покуражились мы на славу, перебили кучу народа! Война! Какое благородное понятие! Сегодня утром меня от нее тошнит. Мне больше нравится сидеть на горизонтальном полу, а не на скользких перегородках. Я цивилизованный человек. Не могу забыть старину Альбрехта и «Барбароссу». Как мне не хватает горячей ванны, ласковых слов и домашнего уюта! Когда я гляжу на вас, мне сразу хочется принять ванну. Gott! – Курт подавил отчаянный зевок. – Ну и вид у вас, неотесанный кокни-головастик.

– А пожрать найдется? – спросил Берт.

– Бог его знает!

Курт некоторое время задумчиво смотрел на Берта.

– Насколько я могу судить, Смоллуэйс, – сказал он наконец, – принц скорее всего пожелает выбросить вас за борт, как только о вас вспомнит. И непременно выбросит, если вы попадетесь ему на глаза. Вы ведь не забыли, что вас оставили на борту в качестве балласта? Нам вскоре придется сильно облегчать вес корабля. Если я не ошибаюсь, принц вот-вот проснется и, полный энергии, возьмется за дело. Вы мне нравитесь. Во мне отзывается английская кровь. Вы забавный человечек. Мне не хотелось бы увидеть, как вас сбросят вниз. Так что начинайте приносить пользу, Смоллуэйс. Зачислю-ка я вас в свой отряд. Вам придется вкалывать, проявлять адскую сообразительность и все такое. И еще уйму времени висеть вниз головой. Тем не менее лучшего шанса вам никто не предложит. Боюсь, пассажиров на последнем этапе пути у нас не будет совсем. Чтобы нам прежде времени не опуститься на землю и не попасть в плен, придется сбрасывать балласт. Сдаваться в плен принц не хочет, он будет сопротивляться до последнего.