Текст книги "Война в воздухе"

2

Берт смутно представлял себе, какого рода людей встретит в этой местности. Ясно только, что он был в Америке. Американцы, как он знал, были гражданами великой, могучей страны, отличались сухим сарказмом, не выходили за порог без кривых ножей и револьверов, гнусавили, как жители Норфолка, и вставляли причудливые словечки на манер деревенщины из Нью-Фореста в Гэмпшире. А еще все они были очень богаты, любили сидеть в креслах-качалках, класть ноги на стол и неутомимо жевать табак, смолу и прочую лабуду. Среди них встречались ковбои, краснокожие индейцы и потешные вежливые негры. Такие познания Берт почерпнул из романов, которые брал в местной библиотеке, а посему, увидев вооруженных людей, он ничуть не удивился.

Берт решил бросить разбитый самолет. Побродив некоторое время между деревьев, он вышел на дорогу, которая, на его английский взгляд, была удивительно широка, но толком не обустроена: от леса ее не отделяли ни живая изгородь, ни кювет, ни пешеходная полоса. Дорога уходила вдаль плавными изгибами, характерными для континентов с обилием пустого пространства. Впереди Берт увидел мужчину с ружьем под мышкой, на нем была мягкая черная шляпа, синяя рубаха и черные брюки, на круглом, полном лице красовалась невинная бородка клинышком. Мужчина покосился на Берта и, когда тот заговорил с ним, вздрогнул от неожиданности.

– Вы не могли бы сказать, куда я попал? – спросил Берт.

Мужчина смерил его взглядом, задержав его с мрачной подозрительностью на резиновых сапогах, и вдруг ответил на странном, неведомом наречии, которое было на самом деле чешским языком. Увидев озадаченное выражение на физиономии Берта, он остановился на полуслове и буркнул:

– Английский не говору.

– А-а, – протянул Берт, постоял в задумчивости и пошел прочь. – Спасибо! – бросил он напоследок.

Мужчина проводил его взглядом. Потом ему пришла в голову какая-то мысль, он вскинул руку, словно хотел остановить Берта, но вздохнул и уныло поплелся дальше.

Вскоре Берт вышел к большому бревенчатому дому, стоявшему между деревьев. Он показался Берту скучным деревянным ящиком – ни тебе плюща, ни зеленой изгороди, ни стены или забора, отделяющей участок от дороги. Берт остановился шагах в тридцати у подножия ведущих к дому ступеней. Кругом не было ни одной живой души. Он уже решил подойти и постучать в дверь, как вдруг из-за дома выскочила и уставилась на незнакомца большая черная собака. Пес был незнакомой породы, громадный, с тяжелой челюстью и утыканным шипами ошейником. Он не лаял и не приближался, просто сидел и молча топорщил шерсть на загривке, издавая звуки, похожие на отрывистый, гортанный кашель.

Берт, поколебавшись, двинулся дальше по дороге. Остановился в тридцати шагах и начал всматриваться в лес.

– Зря я оставил котенка.

Некоторое время его мучила острая боль утраты. Черная собака показалась между деревьев и еще раз деликатно кашлянула. Берт возобновил движение.

– Ничего, не пропадет. Поймает какую-нибудь добычу. Не пропадет, – без всякой уверенности повторил Берт.

Если бы не черная собака, он повернул бы обратно.

Когда дом и черный пес скрылись из виду, Берт зашел в лес с другой стороны дороги и через некоторое время появился, выстругивая перочинным ножом палку приличных размеров. Заметив у дороги подходящих размеров камень, он сунул его в карман. Ему попались навстречу три-четыре деревянных дома, таких же, как он только что видел. У каждого имелась грубо выкрашенная белой краской веранда (так он ее про себя называл), все дома располагались в одинаковом небрежном порядке. Еще дальше, за деревьями, Берт увидел свинарник и рывшую носом землю черную свинью с выводком шустрых, любознательных поросят. На ступенях одного из домов сидела женщина одичалого вида с черными глазами-маслинами и растрепанными волосами и качала на руках грудного ребенка, однако при виде Берта она поднялась, ушла в дом и задвинула засов. Около свинарника вертелся мальчишка, но он не понял призывных жестов Берта.

– Разве Америка такая бывает? – удивился Берт.

Дома стали попадаться чаще. Он разминулся с еще двумя совершенно дикими, немытыми мужчинами, не заговаривая с ними. Один был вооружен ружьем, второй – топором, оба презрительно посмотрели на его палку. Наконец Берт вышел на перекресток с идущей вдоль поперечной дороги монорельсовой линией. На углу стоял щит с надписью «Место ожидания поезда».

– Нормально! – воскликнул Берт. – Вот только как долго придется ждать?

Ему пришло в голову, что из-за войны движение поездов могли остановить. Увидев, что справа домов было больше, чем слева, он повернул направо. Проходя мимо старого негра, Берт сказал:

– Привет! Доброе утро!

– День добрый, сэр! – ответил старый негр необыкновенно густым голосом.

– Как называется это место?

– Тануда, сэр!

– Спасибочки!

– Это вам спасибо, сэр! – прогудел негр.

Берт подошел к домам такого же типа, сделанным из дерева и стоявшим отдельно без всякой ограды, украшенным рекламными эмалированными щитами с надписями на английском и на эсперанто. Затем он увидел, как ему показалось, бакалейную лавку. Ее дверь в отличие от других домов была гостеприимно распахнута, изнутри доносилась до боли знакомая мелодия.

– Ничего себе! Я целых три недели обходился без денег! – воскликнул Берт, роясь в карманах. – Да и остались ли они… Поди, Грабб все прикарманил. Ага!

Он извлек горсть монет и пересчитал их. Три пенни, одна монета в шесть пенсов и шиллинг.

– Должно хватить, – пробурчал Берт, позабыв об одном существенном отличии.

Когда он подошел к двери, ему навстречу вышел плотно сбитый, заросший седой щетиной мужчина в рубашке с засученными рукавами и смерил гостя с палкой подозрительным взглядом.

– Доброе утро! – поздоровался Берт. – Я могу купить чего-нибудь поесть и попить в этой лавке?

Слава богу, хозяин заведения ответил на четком американском варианте английского языка:

– Это не лавка, сэр. Это магазин.

– А-а! Я могу здесь поесть?

– Можете, – уверенно-бодрым тоном ответил американец и пропустил Берта внутрь.

По понятиям Бан-Хилла, лавка была довольно просторной, хорошо освещенной и незахламленной. По левую руку находился длинный прилавок с выдвижными ящиками и разными припасами за стойкой. Справа стояли несколько столов со стульями и две плевательницы. Проход под аркой вел в соседнее помещение. За одним из столов сидела небольшая группа мужчин. За стойкой, положив локти на прилавок, стояла женщина лет тридцати пяти. При мужчинах были ружья, из-за стойки тоже выглядывал ствол. Вся компания с ленивым, рассеянным видом слушала стоявший на ближнем столике дешевый граммофон. Из жестяной глотки лились слова песни, вызвавшие у Берта приступ острой тоски по дому. Сразу вспомнились солнечный пляж, группы детишек, красные велосипеды, Грабб и приближающийся воздушный шар.

«Динь-дилинь, динь-дилинь, шпильки нынче почем?»

Мужчина с толстой шеей в соломенной шляпе, что-то непрерывно жевавший, пальцем остановил пластинку, и все с утомленным видом повернулись к Берту.

– Мать, у нас найдется какая-нибудь еда для этого джентльмена или нет никакой? – спросил хозяин.

– А че он хочет? – не пошевелившись, спросила женщина за стойкой. – Все есть – от сухарей до обеда из трех блюд.

Она подавила зевок, словно не спала всю ночь.

– Я хотел бы пообедать, но денег у меня немного. Я не могу заплатить больше одного шиллинга, – сказал Берт.

– Больше чего? – резко переспросил хозяин.

– Больше одного шиллинга, – ответил Берт, осененный неприятной догадкой.

– Как это? – опешил хозяин, на мгновение забыв о вежливых манерах. – Какой еще, к черту, шиллинг?

– Он имеет в виду четвертак, – предположил с умным видом долговязый юнец в крагах для верховой езды.

Берт, преодолевая смущение, протянул на ладони монету:

– Вот он, шиллинг.

– Он назвал магазин лавкой, – объявил хозяин, – и хочет расплатиться за обед шиллингом. Позвольте вас спросить, сэр, из какой части Америки вы прибыли?

Берт убрал монету в карман.

– Из Ниагары.

– И давно вы покинули Ниагару?

– Около часа будет.

– Хорошо, – хозяин с недоуменной улыбкой повернулся к посетителям. – Хорошо.

На Берта обрушился град вопросов. Берт выбрал один-два, чтобы ответить:

– Видите ли, я прилетел с германским воздушным флотом. Меня случайно к ним занесло, и они взяли меня с собой.

– Из Англии?

– Да, я из Англии, но был проездом в Германии. Я был вместе с ними во время великой битвы с азиатами. Меня бросили на маленьком островке между водопадами.

– На Козьем острове?

– Я не знаю, как он называется. Я нашел там аэроплан, немного починил его и прилетел сюда.

Двое поднялись из-за стола, сверля его недоверчивым взглядом.

– И где этот аэроплан? За дверью стоит?

– В лесу. Примерно полмили отсюда.

– Исправный? – спросил мужчина с толстыми губами и шрамом.

– Я здорово шмякнулся.

Его обступили со всех сторон и загалдели наперебой. Мужчины требовали немедленно отвести их к аэроплану.

– Послушайте! Я вам его покажу, только я со вчерашнего дня ничего не ел, одной минералкой перебивался.

Тут в разговор вмешался сухопарый, похожий на солдата молодой человек с длинными худыми ногами, затянутыми в краги, и патронташем, до сих пор молчавший. В его голосе звучала начальственная твердость.

– Ладно! Покормите его за мой счет, мистер Логан. Я хочу услышать подробности этой истории. Аэроплан мы еще успеем посмотреть. Просто чудо, что этот джентльмен попал к нам. Я думаю, аэроплан, если только мы его найдем, надо реквизировать для нужд местной обороны.

3

Берту в который раз, как кошке, удалось приземлиться на ноги. Он сидел и ел холодное мясо с хорошим хлебом и горчицей, пил хорошее пиво и рассказывал в общих чертах незатейливую историю своих приключений, кое-что привирая и опуская некоторые подробности, что характерно для людей со складом его ума. Он рассказал, как он и его друг, «приличный человек», отдыхали на море, поправляя здоровье, как на воздушном шаре прилетел один «фрукт», как тот выпал из корзины, а Берт упал в нее, как его унесло во Франконию, где немцы приняли его за кого-то другого, взяли в плен и привезли с собой в Нью-Йорк, как они долетели до Лабрадора и вернулись обратно, как он очутился на Козьем острове и застрял там один-одинешенек. Берт не упомянул о гибели принца и о Баттеридже не столько из склонности к обману, сколько из-за неуверенности в своих способностях как рассказчика. Ему хотелось, чтобы история звучала просто, естественно и правдоподобно, хотелось показать себя заслуживающим доверия, логично рассуждающим англичанином, попавшим в незавидное положение, которому не колеблясь можно предоставить стол и кров. Однако, когда сбивчивое повествование Берта достигло Нью-Йорка и битвы над Ниагарой, посетители схватили лежавшие на столах газеты и начали сверять его показания с публикациями о трагических событиях. Он быстро понял, что его появление вновь оживило и воспламенило давно полыхавший спор на больную тему, начавший было затухать ввиду исчерпания горючего материала, от которого спорившие на время отвлеклись, чтобы послушать граммофон. Спор собравшейся здесь группы вооруженных людей шел вокруг главной для всего мира темы – войны и методах ведения боевых действий. Все вопросы о личных обстоятельствах и злоключениях Берта сразу же отошли на второй план, он стал не более чем полезным справочным источником. Повседневные заботы: продажа и покупка всего необходимого, полевые работы, уход за скотиной – продолжались в этих местах чисто по привычке, как в семье, глава которой лежит на операционном столе под ножом хирурга. Все прочие интересы подавляла мысль о громадных азиатских воздушных кораблях, бороздивших небо с неизвестными целями, о пилотах с мечами в кроваво-красных одеждах, что иногда спускались, чтобы забрать бензин и провиант или разведать обстановку. Посетители магазина, как и все люди мира, спрашивали: «Что нам делать? На что отважиться? Как остановить врага?» Берт почувствовал себя среди них винтиком, утратившим даже в собственных мыслях центральное, независимое положение.

Поев и попив досыта, вздохнув и потянувшись, он поблагодарил за прекрасное угощение, выкурил сигарету, которой его угостили, и, немного поплутав, привел их к месту падения аэроплана. Сухопарый молодой человек по имени Лорье оказался лидером группы и по своему положению, и по природным задаткам. Он наперечет знал имена, характеры и способности каждого члена группы и в мгновение ока организовал энергичную работу по извлечению из леса бесценной боевой машины. Аэроплан осторожно спустили на землю, срубив по ходу дела несколько деревьев, потом построили широкий навес из бревен и веток, чтобы скрыть ценную находку от случайного обнаружения азиатами. Еще до вечера из соседнего городка приехал инженер, занявшийся ремонтом. Остальные семнадцать человек бросили жребий, решая, кому первым подняться в воздух. Берт нашел котенка, отнес его в магазин Логанов и вручил миссис Логан с горячей просьбой позаботиться о малыше. Он с радостью отметил, что миссис Логан и котенок явно нашли друг в друге родственную душу.

Лорье был не просто умелым организатором, богатым владельцем недвижимости и работодателем, ибо, как Берт с почтением узнал, являлся президентом Консервной корпорации Тануды, но и умел увлечь за собой людей. Вечером в магазине собралась приличная толпа, разговоры шли о самолете и раздиравшей мир войне. Вскоре приехал на велосипеде и привез скверно отпечатанную газету в один лист какой-то человек. Газета подбросила дров в топку обсуждений. Новости были почти сплошь об Америке. Старомодными кабельными линиями уже несколько лет никто не пользовался, а новые станции Маркони вдоль берегов Атлантического океана, очевидно, оказались слишком лакомыми целями для вражеских атак.

Какие-никакие, а все-таки новости.

Берт сидел в уголке и слушал – к этому времени все давно поняли, что он ничего особенного из себя не представляет. В его потрясенном мозгу по ходу разговора возникали колоссальные, развернутые картины великих бед, борьбы народов, крушения целых стран, бескрайнего голода и разрушений. То и дело, несмотря на попытки их подавить, к этим картинам примешивались личные впечатления: разорванное в клочья тело принца, висящий вниз головой японский пилот, хромающий офицер с птичьим лицом и его отчаянная, безнадежная попытка спастись.

Люди говорили о пожарах и расправах, жестокостях и ответный мести, о том, как с безобидными местными азиатами расправлялись расисты, о сожженных и разрушенных городах, железнодорожных узлах и мостах, о потоках беженцев.

– Все их корабли сейчас в Тихом океане, – говорил один из посетителей. – С начала боев они высадили на западном побережье не меньше миллиона человек. Живыми ли, мертвыми ли, но азиаты не уйдут из Америки.

Постепенно в уме Берта неотвратимо нарастало понимание бесконечной трагедии человечества, крохотной частью которого был он сам, ужасающего всеобщего характера наступившей эпохи, конца безопасной, упорядоченной, привычной жизни. Весь мир охвачен войной, возврата к мирным временам нет и, вероятно, никогда не будет.

Раньше он считал то, что пережил, исключительными, решающими событиями, полагал, что осада Нью-Йорка и битва на Атлантике явились эпохальными вехами в долгой череде благополучных лет, а они оказались всего лишь предвестниками всемирного катаклизма. Разрушения, ненависть и бедствия росли с каждым днем. Пропасть между народами ширилась, здание человеческой цивилизации трескалось и обваливалось целыми секциями. На земле продолжали множиться армии и гибнуть люди, в воздухе, сея смерть и разрушения, дрались и гонялись друг за другом воздушные корабли.

Широко мыслящему и прозорливому читателю будет трудно понять, насколько невероятным крах научной цивилизации выглядел в глазах ее современников, лично переживших эту катастрофу. Прогресс победоносно шествовал по земле, и казалось, что его уже ничто не остановит. Непрерывное ускорение развития европейской цивилизации продолжалось триста лет. Городов становилось все больше, росла численность населения, накапливались ценности, появлялись новые страны, расцветали и распространялись человеческая мысль, литература, знания. То, что инструменты войны становились мощнее и многочисленнее, что численность армий и запасы взрывчатых веществ превосходили все остальное, выглядело естественной частью этого процесса.

Три столетия расширения, или диастолы, после чего наступило резкое, неожиданное сокращение – систола. Как будто кто-то сжал кулак. То, что наступила систола, никто сначала не понял. Все полагали, что это не более чем встряска, временная заминка, возвратное движение маховика, еще больше подчеркивающие скорость прогресса. Крах, хотя он происходил повсеместно, по-прежнему представлялся людям чем-то невероятным. В конце концов их или придавливало массой обломков, или у них под ногами разверзалась почва. Они умирали, по-прежнему не веря своим глазам.

Маленькая, оторванная от всех группа, собравшаяся в магазине, была ничтожна по сравнению с колоссальным размахом катастрофы. Дебаты перескакивали с одной узкой темы на другую. Членов группы больше всего заботило, как защититься от азиатов, совершавших налеты, отбиравших бензин и уничтожавших оружие и транспорт. В надежде на скорое восстановление транспортного сообщения в это время повсюду формировались отряды для круглосуточной защиты железных дорог. Сухопутная война еще не докатилась до здешних мест. Один из присутствующих – мужчина, говоривший ровным голосом, – демонстрировал недюжинные познания и смекалку. Он с уверенным видом рассуждал о недостатках немецких «воздушных змеев» и американских аэропланов, как и о преимуществах японских машин. Его восторженное описание самолета Баттериджа заставило Берта навострить уши.

– Я его видел! – вставил Берт и, кое-что вспомнив, замолчал.

Человек продолжал бубнить, не обращая на него внимания, о причудливой иронии судьбы, связанной со смертью Баттериджа. У Берта немного отлегло от сердца: встреча с Баттериджем больше ему не грозила. Оказалось, что изобретатель скоропостижно умер.

– И унес секрет с собой в могилу, сэр! Когда кинулись искать чертежи или части самолета, ничего не нашли. Он слишком хорошо их спрятал.

– Разве он сам не мог о них рассказать? – спросил человек в соломенной шляпе. – Так быстро помер?

– Свалился замертво, сэр. Кондрашка хватила от злости. Это случилось в местечке под названием Димчерч, в Англии.

– Точно, – подтвердил Лорье. – Помнится, я читал об этом в воскресном выпуске «Америкэн». Там еще писали, что его воздушный шар угнал немецкий шпион.

– Да, сэр, – продолжал мужчина монотонным голосом, – хуже этого апоплексического удара с миром ничего не могло случиться. Если бы не смерть мистера Баттериджа…

– Его секрет так никто и не узнал?

– Ни одна живая душа. Пропал без следа. Воздушный шар, по-видимому, утонул в море вместе с чертежами. Пошел на дно, и все бумаги вместе с ним.

Наступила тишина.

– Будь у нас такие самолеты, мы могли бы легко противостоять азиатам. Они намного быстрее и сшибали бы этих красных колибри пачками. Увы, секрет утерян, окончательно утерян, изобретение невозможно восстановить. Приходится сражаться тем, что есть под рукой, и вести неравный бой. Это нас, конечно, не остановит. Нет! Но если представить себе, что было бы…

Берта затрясло от возбуждения. Он хрипло прочистил горло.

– Дайте сказать! Слушайте, я…

Никто даже не повернулся в его сторону. Рассказчик невозмутимо перешел к новой теме.

– Позвольте… – Берт страшно разволновался и вскочил, делая скрюченными пальцами хватательные движения. – Дайте сказать! Мистер Лорье, послушайте, я хочу пояснить… Самолет Баттериджа…

Мистер Лорье, сидевший на приставном столике, величественным жестом остановил словесные излияния человека с ровным голосом.

– Вы что-то сказали?

Тут уж все заметили, что с Бертом творится что-то неладное: он то ли задыхался, то ли тронулся умом. А Берт, захлебываясь, тараторил:

– Смотрите сюда! Дайте сказать! Погодите, я сейчас…

Берт дрожащими пальцами схватился за пуговицы, рванул воротник, расстегнул жилет и рубашку, погрузил руку куда-то за пазуху, словно пытался извлечь наружу печень, потом вступил в борьбу с пуговицами на плече странной части гардероба, в которой присутствующие с легким шоком признали ужасно грязный нагрудник из дешевой фланели. Через секунду полураздетый Берт стоял у стола с пачкой бумаг в руках.

– Вот! – выдавил он, переводя дух. – Вот эти чертежи! Ну, вы поняли… самолета Баттериджа… который умер… Это я улетел на его воздушном шаре.

Несколько секунд стояла гробовая тишина. Люди переводили взгляд с чертежей на побледневшее лицо Берта и его сверкающие глаза и обратно на брошенные на стол бумаги. Никто не сдвинулся с места.

Первым пришел в себя человек с ровным голосом.

– Какова ирония судьбы! – произнес он удовлетворенно. – Настоящая ирония судьбы. Нашлись, когда нужный момент уже упущен.