Текст книги "Война в воздухе"

4

Вся компания, несомненно, захотела бы снова выслушать историю Берта, но тут проявил свои начальственные качества Лорье.

– Неправда, сэр, – сказал он и спрыгнул со стола.

Он одним размашистым жестом сгреб чертежи, не позволив рассказчику оставить на них грязные отпечатки своих пальцев, и отдал их обратно Берту.

– Положите их туда, где они лежали. Нам предстоит дальняя дорога.

Берт взял чертежи.

– Куда? – удивился мужчина в шляпе.

– Куда же еще, сэр? Мы передадим чертежи президенту США. Я не согласен, что время упущено.

– А этот президент где? – тихо спросил Берт в наступившем безмолвии.

– Логан, – Лорье пропустил вопрос Берта мимо ушей, – вы должны нам помочь.

Прошло всего несколько минут, как Берт и Лорье вместе с хозяином уже осматривали стоявшие в подсобке магазина велосипеды. Ни один из них не понравился Берту. У всех были деревянные ободы, плохо переносившие английский климат, отчего Берт их терпеть не мог. Однако Лорье решительно отмел его замечания, препятствовавшие немедленному отправлению.

– Где все-таки президент? – повторил Берт, стоя рядом с Логаном, который накачивал спущенную шину.

Лорье посмотрел на него сверху вниз:

– Говорят, что где-то в районе Олбани, у гор Беркшир-Хилс. Он как можно чаще меняет местоположение и управляет обороной по телеграфу и телефону. Азиатский воздушный флот повсюду его ищет. Как только они приходят к выводу, что обнаружили ставку, немедленно начинают бомбить это место. Президенту это, конечно, мешает, но пока что азиаты даже близко не смогли обнаружить его укрытие. В настоящее время азиатский флот рыщет над территорией восточных штатов, выслеживая и уничтожая газовые заводы и все, что может быть использовано для строительства дирижаблей и переброски войск. Мы оказываем очень мало сопротивления. Благодаря этим машинам… наша поездка, сэр, будет признана самой великой в мировой истории!

Лорье почти принял величественную позу.

– То есть до ночи мы туда не доберемся? – уточнил Берт.

– Нет, сэр! Нам придется провести в пути несколько дней.

– А как насчет попутных машин или поезда?

– Нет, сэр! Поезда не ходят через Тануду уже три дня. Ждать нет смысла, надо отправляться как можно скорее.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас.

– Но как же… Сегодня вечером мы все равно много не проедем.

– Будем ехать, пока не устанем, и только тогда ляжем спать. Хоть немного выиграем время, ведь нам нужно ехать на восток.

– Да, но… – начал было Берт, вспомнив рассвет на Козьем острове, а потом, заметив, что уголки чертежей торчат из-под жилета, занялся тщательной упаковкой бумаг в нагрудник.

5

Неделя оказалась наполненной самыми разнообразными ощущениями. Среди них особенно выделялась жуткая боль в ногах. Почти все время они ехали – спина Лорье неизменно маячила впереди – по местности, напоминавшей Англию, только просторнее. Холмы здесь были выше, долины шире, поля крупнее, дороги не такие узкие, живые изгороди попадались редко, а дома были сплошь деревянные, с широченными крытыми верандами. Лорье расспрашивал встречных, выбирал, куда свернуть, сомневался, принимал решения. Президент то будто бы находился в пределах телефонного звонка, то что-то опять случалось и он пропадал в неизвестном направлении. В итоге приходилось продолжать путь, а значит, постоянно крутить педали. На велосипеде Берта спустила шина – никаких остановок! Седло натерло зад – по мнению Лорье, мелочь. Когда над головой пролетали азиатские воздушные корабли, велосипедисты прятались и пережидали опасность. Однажды за ними погнался красный японский аэроплан, он был так близко, что на фоне неба четко выделялась голова пилота. Самолет преследовал их около мили. Велосипедистам попадались районы, объятые паникой, другие были полностью разрушены. В одних местах люди дрались из-за куска хлеба, в других текла почти ничем не нарушаемая, рутинная сельская жизнь. Они провели сутки в брошенном жителями, разрушенном Олбани. Азиаты перерезали здесь все провода и дотла сожгли транспортный узел. Путники покатили дальше на восток. В пути их подстерегали сотни мелких происшествий, и все это время Берт тащился сзади, за спиной неутомимого Лорье.

Увиденное приковывало внимание Берта, озадачивало его, но они проезжали мимо, и вопросы, так и не получив ответа, постепенно улетучивались из головы.

Справа на холме пылал большой дом, пожар никто не тушил. Подъехали к узкоколейке с мостом; на рельсах стоял, опустив тормозные колодки, монорельсовый поезд – последний роскошный трансконтинентальный экспресс. Пассажиры играли в карты, спали или закусывали всухомятку на поросшем травой косогоре по соседству. Поезд стоял здесь седьмые сутки.

В другом месте на деревьях болтались трупы десяти повешенных смуглолицых мужчин. Берт так и не понял, что произошло.

В приветливом поселке, где они остановились починить шину на велосипеде Берта и нашли пиво с галетами, к ним подошел невероятно грязный босоногий мальчишка.

– У нас косоглазого в лесу повесили! – радостно объявил он.

– Китайца? – уточнил Лорье.

– Ну да. Наши застукали его, когда он грабил склады на железке.

– А-а!

– Не стали тратить патроны. Повесили и прицепили груз к ногам. Они всех китаез вешают, кого только поймают, – всех подчистую. Им ни одному нельзя верить.

Ни Берт, ни Лорье ничего на это не ответили, и юнец, заправски поплевывая сквозь зубы, вскоре заметил на дороге двух приятелей и вразвалочку удалился, ухая на ходу, как филин.

В тот же день за околицей Олбани они чуть не переехали наполовину разложившийся труп застреленного человека, валявшийся посреди дороги. Как видно, мертвец лежал там уже несколько дней.

Немного проехав по дороге от Олбани, путники наткнулись на автомобиль с лопнувшей шиной. Рядом с местом водителя с совершенно безучастным видом сидела молодая женщина. Пожилой мужчина лежал под машиной, пытаясь совершить невозможное – как-то устранить поломку. За машиной, прислонившись к ней спиной и наблюдая за лесом, с винтовкой на коленях сидел молодой человек.

Завидев велосипедистов, старик вылез из-под машины и обратился к ним, не поднимаясь с четверенек. Авария произошла прошлой ночью. Старик сообщил, что не понял причины, но пытается ее найти. Ни он сам, ни его зять не сильны в механике. Их уверяли, что у этого автомобиля очень простая конструкция. Застревать в таком месте опасно. На них напали бродяги, пришлось отстреливаться. Ясно, что у путников можно было разжиться кое-какой провизией. Старик представился, назвав широко известное в мире финансов имя. Не согласятся ли Лорье с Бертом ему помочь? Он высказал просьбу сначала с надеждой, потом с отчаянием и, наконец, со слезами и дрожью ужаса.

– Нет! – непреклонно ответил Лорье. – Нам надо спешить! Мы должны спасти кое-что поважнее одной женщины – мы должны спасти Америку!

Молодая дама даже не пошевелилась.

А однажды им попался навстречу поющий сумасшедший.

В конце концов они отыскали президента в маленьком салуне на окраине местечка под названием Пинкервиль-на-Гудзоне и передали ему чертежи самолета Баттериджа.

Глава XI. Великий крах

1

В горниле войны коробилась, рвалась, распадалась на клочки и таяла вся ткань цивилизации.

Этапы стремительного всеобщего краха финансовой и научной цивилизации, процветавшей на заре ХХ века, следовали с такой быстротой, что при взгляде из будущего на эту страницу истории возникает впечатление, что они как будто накладывались один на другой. Вначале наблюдатель видит мир, находящийся на пике изобилия и процветания. Обитателям этого мира он вдобавок казался совершенно безопасным. Когда по прошествии времени вдумчивый наблюдатель обозревает историю мысли этого периода, читает сохранившиеся остатки литературного наследия, знакомится с куцыми обрывками политических речей, слышит голоса тех единиц, чьи высказывания судьба отделила от миллиардов высказываний прочих людей, чтобы донести их до наших современников, в этой паутине мудрости и заблуждений, несомненно, более всего поражает иллюзорная уверенность в собственной безопасности. Обитателям нынешнего мира, основанного на порядке, науке и надежных гарантиях, общественный строй, которым довольствовались люди в начале ХХ века, представляется чем-то невероятно шатким и до одури рискованным. На наш взгляд, все институты и отношения этого мира были порождением слепого случая и привычки, погони за удачей, законы принимались под конкретную ситуацию без учета будущих нужд, обычаи были противоречивы, а образование – бесцельно и неэффективно. Экономика, основанная на эксплуатации, выглядит для развитого, хорошо информированного ума как отчаянная, разрушительная борьба всех против каждого. Кредитно-денежная система, опирающаяся на обманчивую веру в ценность золота, не может не быть фантастически неустойчивой. К тому же люди этой эпохи жили в городах, возникших без всякого плана и, как правило, жутко перенаселенных. Железнодорожные пути, дороги и население расползались по планете в нелепом беспорядке, порожденном десятками тысяч не связанных друг с другом решений. Причем люди уверенно считали, что эта система надежна и гарантирует прогресс, они отвечали скептикам, отталкиваясь от опыта последних трехсот лет спорадических улучшений: «До сих пор-то все шло хорошо. Мы и это переживем!»

Эта слепая уверенность, однако, становится понятнее, если сравнить состояние человечества в начале ХХ века с любым другим историческим периодом. Она основывалась не столько на рациональных выводах, сколько на эмоциях – неизбежном следствии удачного стечения обстоятельств. По сравнению с прошлыми временами дела действительно шли превосходно. Не будет преувеличением сказать, что целые народы впервые в истории перестали голодать, статистика продолжительности жизни того времени свидетельствует о беспримерном улучшении санитарных норм. Стремительно развивались науки и искусства, что делало жизнь намного приятнее. Невероятно возрос уровень образованности среднего человека: на заре ХХ века в Западной Европе и Америке практически не осталось людей, которые не умели бы читать и писать. Такой массы читающего населения история еще не знала. Сложилась разветвленная система социального обеспечения. Обычный человек мог без опаски объехать три четверти обитаемого мира и совершить кругосветное путешествие по цене, не превышавшей годовой доход опытного ремесленника. По сравнению с уровнем комфорта и удобств простого человека того времени жизнь граждан Римской империи при Антонинах выглядит ограниченной и провинциальной. Вдобавок каждый год и каждый месяц появлялись все новые достижения: новые страны, новые рудники, новые научные открытия, новые машины. Воистину можно было подумать, что три сотни лет мир развивался на благо человека!

Однако люди уже тогда говорили, что нравственность не поспевает за материальным прогрессом, хотя немногие прислушивались к замечаниям, понимание которых заложило основу нынешней стабильности. Жизнеутверждающие, конструктивные силы действительно какое-то время успешно сдерживали свойственные человечеству негативные явления: невежество, предрассудки, слепые страсти и разрушительный эгоизм.

Случайно возникшее равновесие было не так надежно и отличалось намного большей сложностью и потребностью в тонком регулировании, чем предполагали жившие в то время люди, и все же факт остается фактом: оно реально существовало. Человечество не поняло, что эпоха относительного благополучия предоставила им небывалый, но ограниченный по времени шанс. Они полностью приняли прогресс, однако не связывали с ним никаких моральных обязательств. Им было невдомек, что прогресс можно как сохранить, так и потерять и что время для его сохранения уже истекло. Люди энергично занимались своими делами, относясь к угрозам с необъяснимой беспечностью. Никто не брал в голову истинную опасность, грозившую человечеству. Армии и флоты росли как на дрожжах, принимая все более зловещие размеры. Стоимость некоторых броненосцев превышала годовой бюджет страны на высшее образование. Накапливались запасы бомб и механических средств разрушения. Никто не боролся с национальной рознью и предрассудками. По мере сближения рас и народов, презиравших и не понимавших друг друга, непрерывно росла межнациональная вражда. Люди допустили, чтобы в их среде зародилась злобная, продажная, нечистоплотная пресса, неспособная творить добро, но очень сильная по части зла. Государства практически утратили контроль над газетными писаками, они бездумно оставили этих поджигателей на пороге порохового погреба, для подрыва которого хватало одной искры. История полна примеров рухнувших цивилизаций, и угроза нового краха была более чем явной. Сегодня трудно себе представить, как ее могли не замечать.

Способно ли было человечество предотвратить войну в воздухе?

Это праздный вопрос, не менее праздный, чем вопрос, можно ли было предотвратить превращение Ассирии и Вавилона в безлюдные пустыни или медленный, постепенный, ступенчатый развал общества, поставивший точку в существовании Римской империи. Люди не смогли этого сделать, потому что у них не нашлось достаточной силы воли, чтобы остановить распад. Попытка вообразить, чего могло бы достичь человечество, имей оно такую волю, настолько же увлекательна, насколько бесполезна. Увы, на этот раз европеизированный мир постигло не постепенное разложение, ибо прежние цивилизации рушились после длительного периода загнивания, – европеизированную цивилизацию взорвали одним махом. По истечении всего пяти лет она полностью рассыпалась и погибла. До самого кануна воздушной войны повсеместно продолжался непрерывный прогресс, весь мир мнил себя в безопасности, существовали гигантские регионы высокоорганизованной промышленности с оседлым населением, колоссальными темпами росли города-великаны, моря и океаны кишели кораблями, земля была опутана сетью железных и шоссейных дорог. И тут вдруг на сцене появился германский воздушный флот, и для всех нас наступило начало конца.

2

Здесь уже говорилось о налете германского воздушного флота на Нью-Йорк и неизбежно последовавшей за ним дикой вакханалии никчемных разрушений. Второй флот закачивал газ в дирижабли, когда свой ход сделали Англия, Франция, Испания и Италия. Ни одна из этих стран не готовилась к войне в воздухе с таким размахом, как немцы, но у каждой нашлись свои секреты и каждая в определенной степени приняла собственные меры. Общий страх перед задиристыми немцами, воинственный дух которых олицетворяла личность кронпринца Карла Альберта, и тайное предчувствие нападения толкали эти страны к сотрудничеству. Сотрудничество позволило быстро наладить взаимодействие. Второй по величине воздушной державой Европы в это время была Франция. Англичане, переживая за судьбу своей империи в Азии и понимая, какой сокрушительный эффект воздушные корабли производят на боевой дух полуграмотного местного населения, разместили воздухоплавательные парки в северной части Индии, где они не могли существенно повлиять на ход конфликта в Европе. Но и в самой Англии еще оставались девять или десять крупных дирижаблей, двадцать-тридцать аэростатов поменьше и разнообразные экспериментальные самолеты. Пока воздушный флот принца парил над Англией, а Берт с высоты птичьего полета смотрел на Манчестер, происходил обмен дипломатическими депешами, вскоре закончившийся совместной атакой на Германию. Над Бернским Оберландом собралась пестрая ватага управляемых аэростатов всех мастей и размеров, они сбили и сожгли двадцать пять швейцарских воздушных судов, неожиданно навязавших этому отряду битву над Альпами, усеяв альпийские ледники и долины причудливыми обломками, разделились на две флотилии и отправились кошмарить Берлин и уничтожать парк во Франконии, помешав закончить накачку газом второго германского флота.

Прежде чем нападавших удалось отогнать, они нанесли большой ущерб Берлину и Франконии с помощью современных бомб. Двенадцать полностью накачанных и пять частично наполненных газом дирижаблей с неполными экипажами из Франконии при поддержке эскадрильи «воздушных змеев» из Гамбурга разбили и обратили в бегство флотилию нападавших, разблокировав Берлин. Немцы напрягли все силы, чтобы добиться численного преимущества в воздухе, и к тому времени, когда из Бирмы и Армении пришли первые сообщения о новом факторе войны – передовых отрядах воздушной армады азиатов, – сами вовсю бомбили Лондон и Париж.

Мировая финансовая система затрещала по швам. После разгрома американского военно-морского флота в Северной Атлантике, страшного боя, прекратившего существование германских морских сил в Северном море, сожжения и разорения зданий в четырех главных городах мира общей стоимостью в несколько миллиардов фунтов на человечество впервые, словно удар по голове, обрушилось понимание бессмысленной расточительности войны. Бешеный ураган продаж окончательно подорвал доверие к ценным бумагам. Всех охватило поветрие, не раз проявлявшееся во время периодов паники в прежние времена, – стремление скупить и припрятать побольше золота. Однако теперь оно распространялось как степной пожар и охватило весь мир. В воздухе продолжались война и разрушения, а на земле хрупкая система финансов и стяжательства, в которую слепо верила масса людей, получила куда более смертоносный удар, от которого не могла оправиться. Пока воздушные корабли вели сражения в небе, внизу полностью исчезли запасы золота. Мир охватила эпидемия безудержной спекуляции и всеобщего недоверия. Спустя несколько недель деньги, за исключением потерявших стоимость бумажных ассигнаций, рассосались по сейфам, нычкам, тайникам в стенах домов – десяткам миллионов укромных мест. Деньги попросту исчезли, после чего прекратились торговля и производство. Мир экономики зашатался и рухнул замертво. Явление напоминало внезапный приступ болезни, как если бы в крови живого существа вдруг испарилась вся вода. Наступило внезапное всеобщее свертывание крови.

Когда кредитная система, живой оплот научной цивилизации, задрожала и обрушилась на головы миллионов, которых связывала экономическими отношениями, пока ошеломленные, беспомощные люди наблюдали гибель этого чуда современности, небо заполонили, расползаясь на восток, к Америке, и на запад, к Европе, безжалостные полчища азиатских воздушных кораблей. Новая страница истории обернулась затяжным крещендо воздушных сражений. Основная часть англо-индийского флота погибла в погребальном пламени битвы над Бирмой. Немцев рассеяли в ходе великого сражения над Карпатами. Огромный индийский полуостров от края до края захлестнули восстания и гражданская война, от Гоби до Марокко развевались штандарты джихада. Несколько недель казалось, что Восточноазиатская конфедерация захватит весь мир, но тут созданная на скорую руку современная цивилизация Китая тоже не выдержала испытания на разрыв. Многочисленное миролюбивое население Китая в первые годы ХХ века европеизировали, что вызвало большое недовольство и сопротивление. Китайцев муштровали и приучали к дисциплине японские и европейские инструкторы, заставляя привыкать к соблюдению санитарных норм, полицейским проверкам, военной службе и эксплуатации, что шло вразрез с традиционным укладом жизни. Под гнетом войны терпение китайцев лопнуло, по всему Китаю прокатилась волна беспорядочных мятежей, а гибель центрального правительства в Пекине под ударами горстки уцелевших английских и немецких дирижаблей сделало восстание и вовсе необратимым. В Йокогаме тоже начали возводить баррикады, подняли черный флаг и объявили социалистическую революцию. Эти события окончательно ввергли мир в хаос.

Последовал полный и всеобщий крах человеческого общества, что и следовало ожидать от мировой войны. Во всех густонаселенных частях планеты большие массы людей лишились работы, денег и пропитания. Уже через три недели войны в рабочих кварталах любой страны мира дал о себе знать голод. Через месяц в мире не осталось ни одного города, где вместо обычных законов и мер поддержания общественного порядка не ввели бы какие-нибудь особые положения и не боролись с насилием, расстрелами и военными расправами. Тем не менее голод по-прежнему свирепствовал в самых бедных кварталах, в густонаселенных районах, а иногда даже в среде богатых.

3

Начальная стадия войны и общественного краха переросла в то, что историки потом назвали «стадией чрезвычайных комитетов». За ней последовал период отчаянного сопротивления развалу. Повсюду продолжалась борьба за сохранение порядка и за продолжение войны. В то же время в характере войны произошел перелом, вызванный тем, что на смену огромным, заправленным газом дирижаблям в качестве боевых инструментов пришли самолеты. Как только большой воздушный флот выполнил свою задачу, азиаты решили устроить вблизи от уязвимых точек на территории стран, с которыми они воевали, укрепленные базы, откуда можно было бы совершать авианалеты. Поначалу они творили что хотели, но потом, как свидетельствует история, появился самолет Баттериджа, сделавший конфликт менее односторонним и более непредсказуемым. Маленькие самолеты, непригодные для крупных кампаний или решительного наступления, идеально подходили для партизанских наскоков благодаря простоте и дешевизне изготовления, эксплуатации и маскировке. Чертежи были наскоро скопированы, отпечатаны в Пинкервилле и разосланы по всей территории США. Несколько копий отправили в Европу, где их размножили. Производить и применять самолеты призывали каждого человека, каждый городок, каждый приход. Очень скоро их начали строить не только государственные организации и местные власти, но и банды разбойников, комитеты повстанцев и всякого рода частные лица. Удивительное разрушительное воздействие машины Баттериджа на общество заключалось в невероятной простоте ее конструкции: самолет был не сложнее мотоцикла. Его появление сократило размах начальных этапов войны; обширное противостояние народов, империй и рас превратилось в кипящее месиво разрозненных конфликтов. Мир быстро переходил от единства и простоты, невиданных даже во времена Римской империи, к социальной раздробленности, напоминающей правление средневековых баронов-разбойников. Но на этот раз вместо медленного сползания под уклон происходило стремительное падение с обрыва в пропасть. Повсюду находились люди, которые это видели и отчаянно цеплялись за край обрыва, чтобы не упасть.

Наступил четвертый этап. Вслед за разрухой по пятам за голодом явился еще один старый враг человечества – чума, багровая смерть. Но и война не прекращалась. Флаги пока еще никто не отменял. В воздух поднимались новые воздушные флоты, создавались летательные аппараты новых типов, в небесах кипели бои, отбрасывая вниз на землю черную тень, скрывающую от историков подробности.

Задача этой книги не состоит в том, чтобы дорассказать историю человечества до конца и объяснить, почему представители власти оказались бессильны встретиться и договориться о прекращении войны в воздухе и продолжали ее, пока все государства мира не превратились в груду мелких осколков подобно фарфоровому сервизу, по которому непрерывно били кувалдой. С каждой неделей этих ужасных лет исторические сведения все больше мельчали и противоречили друг другу, появлялось все больше путаных, сомнительных теорий. Цивилизация пала не без героических усилий по ее сохранению. Из пламени ожесточенного общественного конфликта вышли патриотические ассоциации, дружины местных жителей, городские мэрии, монархии, временные комитеты, пытавшиеся навести порядок внизу и очистить небо над головой. Тщась выполнить эту неподъемную задачу, они уходили в небытие. Наконец исчерпание технических ресурсов цивилизации полностью очистило небо от воздушных кораблей, но на земле уже правили бал анархия, голод и чума. От великих народов и империй остались одни названия. Уцелевшие жители с пожелтевшими, впалыми щеками влачили существование среди руин и незахороненных трупов, охваченные смертельной апатией. Где-то на клочках разоренной территории хозяйничали разбойники, где-то – народные дружины или отряды повстанцев; формировались и распадались причудливые федерации и сообщества, в светлых от голода глазах полыхал рожденный отчаянием религиозный фанатизм. Распад был всеобщим. Порядок и благополучие земной жизни лопнули, как мыльный пузырь. За пять коротких лет мир и жизненное пространство человека съежились сильнее, чем в период между правлением Антонинов и Европой IX века.