Текст книги "Война в воздухе"

6

Его высочество граф фон Винтерфельд тоже плохо спал в эту ночь. Правда, граф был из тех людей, кто вообще мало спит и, чтобы скоротать время, разыгрывает в уме шахматные партии. В ту ночь ему предстояло решить особенно сложную задачу.

Граф явился к Берту, когда тот еще лежал в постели и, купаясь в лучах солнца, отраженных гладью Северного моря, поглощал принесенные солдатом булочки, запивая их кофе. Гость держал под мышкой портфель. В чистом утреннем свете граф со своими пепельно-седыми бакенбардами и очками в серебряной оправе выглядел эдаким добреньким старичком. Он говорил по-английски бегло, но с сильным немецким акцентом. Звук «в» превращался в «ф», а неудобное немецкому уху «ж» – в «ш». Имя Баттеридж он произносил как Путераш. Граф пробормотал невнятно-вежливое приветствие, извлек из-за двери складные стульчик и столик, сел на стул, поставив столик между собой и Бертом, сухо кашлянул и открыл портфель, затем положил локти на столик, прихватил нижнюю губу двумя пальцами и уставился на Берта прямым взглядом. Линзы очков делали его глаза неестественно огромными.

– Фы прилетели к нам, герр Путераш, не по сфоей фоле, – наконец сказал он.

– С чего вы взяли? – спросил Берт, едва оправившись от удивления.

– Я сушу по картам у фас ф портфеле. Они фсе на английском. И по фашему профианту. Фсе для пикника. У фас также запутались стропы. Фы их тянули, но ничего не фышло. Фы не умеете упрафлять шаром, фас принесла к нам чушая сила. Я праф?

Берт пораскинул мозгами.

– Где фаша леди?

– Какая леди?

– Фы отпрафились фместе с леди. Это очефидно. Фы летели на послеобеденный пикник, на экскурсию. Человек фашего темперамента не полетит один, без леди. Но когда фы спустились в Дорнхофе, ее с фами не было, только ее шуба! Это не мое дело. Но мне фсе рафно любопытно.

– Как вы догадались?

– Я сделал фыфод по фашим припасам. Я не могу сказать, мистер Путераш, что фы сделали с леди, а также почему фы надели сандалии или дешефую синюю одешду. В мои инструкции такие фопросы не фходят. Фозмошно, это простые причуды, до которых нам нет дела. Леди приходят и уходят – я тоше пофидал свет. Я знафал умных людей, которые носили сандалии и даше практикофали вегетарианстфо. Я знафал некурящих мушшин или, точнее сказать, химикоф. Фы наферняка фысадили леди где-то по дороге. Хорошо. Перейдем к делу. Фысшая сила, – тон говорящего стал торжественнее, а глаза за стеклами очков еще больше расширились, – напрафила фас и фаш секрет прямо к нам. Пусть так! Такофа судьба Германии и принца. Я понимаю, что фы фсегда носите свой секрет при себе. Фы боитесь шпионов и грабителей. И фаш секрет теперь фместе с фами у нас. Мистер Путераш, Германия купит его у фас.

– Точно?

– Точно.

Граф поднялся и посмотрел в свои записи. Берт с надеждой и ужасом следил за смуглым морщинистым лицом.

– Меня просили передать, что Германия, – продолжил секретарь, уткнувшись взглядом в разложенные на столике бумаги, – фсегда была готофа купить фаш секрет. Мы дейстфительно очень хотели его получить. И только опасение, что фы из патриотических побушдений фступили ф сгофор с британским военным федомстфом, побудило нас дейстфофать негласно и предлошить фознаграшдение за фаше чудесное изобретение через посредников. Теперь мы, как меня уполномочили заяфить, согласны заплатить запрошенные фами сто тысяч фунтоф.

– Мать честная!

– Что, пошалуйста?

– В голове стрельнуло, – Берт вскинул руку к забинтованному лбу.

– А-а! Что касается благородной, неспрафедлифо обишенной леди, которую фы отфашно спасли от британского лицемерия и черстфости, мне фелено передать, что фсе рыцари Германии на ее стороне.

– Леди? – растерянно проронил Берт, но тут вспомнил историю великой любви Баттериджа. Выходит, старикан тоже читал письма? Должно быть, принял его за отъявленного сердцееда. – А-а! С ней все в порядке. Я и не сомневался. Я…

Он вдруг замолчал. Взгляд секретаря буквально пронзал его насквозь. Прошла целая вечность, прежде чем граф опустил глаза.

– Леди нас не интересует. Это фаше личное дело. Я фыполнил сфои инструкции. Титул барона тоше мошно устроить. Фсе мошно устроить, герр Путераш.

Побарабанив пальцами по крышке стола, граф продолжал:

– Долшен сказать, сэр, что фы прибыли к нам в момент, когда Weltpolitik перешифает кризис. Я ничем не рискую, если открою сейчас перед фами наши планы. До того как фы покинете это судно, новость облетит фесь мир. Фойна, фозмошно, уже объявлена. Мы напрафляемся ф Америку. Наш флот обрушится на Соединенные Штаты, как гром с ясного неба. Эта страна софершенно не готофа к фойне – ни ф одной области. Они фсегда прикрыфались Атлантическим океаном. И фоенно-морским флотом. Мы наметили конкретную точку – наше командофание дершит ее ф секрете. Мы захфатим ее и устроим ф ней базу, сфоего рода Гибралтар на суше. Она станет… чем она станет? Орлиным гнездом. Там будут накапливаться и проходить ремонт наши диришабли, и оттуда они будут летать над фсей территорией Соединенных Штатов, нафодить ушас на города, задавят Фашингтон и будут забирать фсе необходимое, пока не примут наш ультиматум. Фы следите за моей мыслью?

– Продолжайте.

– Фсе это мы могли бы сделать, имея только Luftschiffe и Drachenflieger[20]20
  Воздушные корабли и воздушные змеи (нем.).


[Закрыть], однако пояфление фашей машины придает нашему проекту законченность. Она не только улучшит наш Drachenflieger, но и посфолит не опасаться Феликобритании. Без фас, сэр, Феликобритания, которую фы так любили и которая обошлась с фами так дурно, эта страна фарисееф и ползучих гадов не способна ничего сделать – ничего! Как фидите, я софершенно с фами открофенен. Мне поручено передать, что Германия фсе это оценифает по достоинстфу. Мы хотим, чтобы фы слушили нам. Мы намерены сделать фас главным иншенером нашего флота. Под фашим рукофодстфом зафоды фыпустят целый рой таких шершней. Мы хотим, чтобы фы упрафляли этой мощью и работали на нашей базе в Америке. Поэтому мы, не торгуясь, принимаем услофия, которые фы постафили несколько недель назад: сто тысяч фунтоф наличными, оклад в три тысячи фунтоф ф год и титул барона – фсе, как фы хотели. Так мне поручено передать.

Граф возобновил внимательное изучение физиономии Берта.

– Это, конечно, хорошо, – ответил Берт довольно уверенно и спокойно, хотя у него перехватило дух: похоже, наступил подходящий момент для объявления ночного плана.

Взгляд секретаря застыл на воротничке Берта и лишь на короткое мгновение скользнул по сандалиям, чтобы вернуться в ту же точку.

– Дайте мне немного подумать, – попросил Берт, изнемогая под пристальным взглядом. – Знаете что? – наконец воскликнул он, отбросив последние сомнения. – Секрет действительно у меня с собой.

– Да.

– Но я хочу, чтобы имя Баттериджа нигде не упоминалось. Я много об этом думал.

– Фы немного шепетильны, да?

– Именно. Вы купите или я передам вам секрет инкогнито, так сказать. Хорошо? – Голос Берта дрогнул под неотвратимым взглядом графа. – Я хочу провести сделку анонимно. Хорошо?

Все тот же тяжелый взгляд. Берт чувствовал себя пловцом, уносимым стремительным течением.

– Дело в том, что я решил взять себе фамилию Смоллуэйс. Мне больше не нужен титул барона. Я передумал. И я хочу получить деньги без лишнего шума. Сто тысяч должны быть переведены на банковские счета – тридцать тысяч в Лондон и в филиал банка графства Кент в Бан-Хилле после передачи чертежей, двадцать тысяч – в Банк Англии, остальное поровну – в какой-нибудь надежный французский банк и в Германский национальный банк. Хорошо? Сделайте это не откладывая. Только не указывайте в переводе, что деньги идут Баттериджу. Перечислите их на имя Альберта Питера Смоллуэйса. Таково мое первое условие.

– Продолшайте! – попросил секретарь.

– Второе – не требуйте от меня свидетельство о праве собственности. Что делают английские джентльмены, когда покупают или продают землю? Они не спрашивают о происхождении прав владения. Хорошо? Я передаю вам товар, и мы в расчете. Есть наглецы, что возьмутся утверждать, будто изобретение вовсе не мое. Оно мое, можете не волноваться, но я не хочу, чтобы кто-либо придирался. Я желаю заключить соглашение, где это будет оговорено черным по белому. Хорошо?

Последнее «хорошо?» утонуло в зловещей тишине.

С глубоким вздохом секретарь извлек зубочистку, отклонился назад и начал ковыряться в зубах, помогая себе этим занятием обдумывать предложение Берта.

– Как, гофорите, фаше имя? – спросил он наконец, отложив в сторону зубочистку. – Я долшен записать.

– Альберт Питер Смоллуэйс, – кротко произнес Берт.

Секретарь не без труда записал (звуки и алфавиты двух языков во многом не совпадали).

– А теперь, мистер Шмольвайс, – выпрямился граф, вновь протыкая собеседника взглядом, – расскашите, как фы зафладели фоздушным шаром мистера Путераша.

7

К тому времени, когда граф фон Винтерфельд покинул каюту, Берт Смоллуэйс без утайки открыл перед ним всю подноготную и чувствовал себя как выжатый лимон. Что называется, облегчил душу. Из него вытащили все подробности. Пришлось объяснять происхождение синего костюма, сандалий, дервишей пустыни, не упуская ни одной детали. На время секретарь позабыл о чертежах и увлекся расследованием. Он даже выстроил версию насчет личности прежних пассажиров воздушного шара:

– Я полагаю, что леди дейстфительно была. Фпрочем, это не наше дело. Фсе это забафно и очень интересно, но боюсь, принцу это не понрафится. Он фсегда дейстфует решительно, с чудесной смелостью. Как Наполеон. Ему сразу долошили о фашем прибытии в Дорнхоф, и он сказал: «Федите его сюда! Федите! Это моя звезда!» Его судьбоносная звезда – понимаете? Он будет расстроен. Принц приказал, чтобы фас прифели как герра Путераша, а фы им не оказались. Фы, конечно, пытались себя фыдать за него, но неудачно. Принц судит о людях прямо и спрафедлифо, и людям лучше поступать согласно его сушдениям, не расстраивая его. Особенно сейчас. Тем более сейчас.

Секретарь вновь погрузился в размышления, терзая пальцами нижнюю губу, потом почти доверительным тоном сказал:

– Очень нелофкое полошение. Я пытался фысказать сомнения, но он меня останофил. Не захотел даше слушать. Он нерфничает из-за большой фысоты. Не рофен час подумает, что звезда его обманула. Или что я его обманул.

Граф наморщил лоб и поджал губы.

– Чертежи-то у меня, – напомнил Берт.

– Да! Ферно! Да. Но принцу был интересен герр Путераш. Принц – романтик. Герр Путераш… э-э… больше подошел бы к случаю. Боюсь, фы не смошете управлять машинной секцией нашего фоздушного парка, как он хотел. Он был уферен, что… К тому ше – престиш. Путераш у нас – это фсемирный престиш. Ну что ш, посмотрим, что мошно сделать. Дафайте сюда чертеши.

Граф протянул руку. По спине Берта пробежала волна холода. Он и много лет спустя не мог сказать, заплакал ли в этот момент, однако голос определенно задрожал от подступивших слез.

– Что за дела! – воскликнул Берт. – Мне за них ничего не дадут?

Секретарь отечески посмотрел на самозванца:

– Но фы ничего не заслушили!

– Я мог бы их просто порвать.

– Они не фаши!

– Но сюда их привез не Баттеридж, а я!

– Фам не за что платить.

Берт был готов пойти на любой отчаянный шаг.

– Да ну! – воскликнул он, тиская пиджак. – Неужели?

– Спокойно! Послушайте, фам заплатят пятьсот фунтоф. Даю фам слофо. Большего я не могу обешшать. Назофите фаш банк. Запишите назфание. Я фас предупрешдаю: с принцем шутки плохи. Мне кашется, что ему не понрафилась фаша фнешность вчера фечером. Нет! Я не могу постафить себя на его место. Он хотел получить Путераша, а фы фсе испортили. Принц – я не софсем его понимаю – пребыфает ф странном настроении. Фолнуется из-за начала кампании и большой фысоты. Трудно угадать, как он поступит. Но если фсе закончится хорошо, я позабочусь, чтобы фы получили пятьсот фунтоф. Фас это устроит? Тогда отдайте мне чертеши.

– Старый попрошайка! – буркнул Берт, когда за графом закрылась дверь. – Ну и дела! Старый попрошайка, точно!

Он сел на стул и некоторое время едва слышно насвистывал.

– Вот бы он попрыгал, если бы я их порвал! А ведь мог бы.

Берт задумчиво потер переносицу.

– Сам себя выдал с потрохами. И дернул меня черт попросить об анонимности… Ну и дела! Поторопился, Берт, мальчик мой, поторопился, не утерпел. Сам бы себе по морде надавал. Но ведь я все равно не смог бы долго играть эту роль. Впрочем, и так неплохо. Пятьсот фунтов тоже не мелочь. Да и секрет, честно говоря, не мой. Практически подобрал на дороге. Пятьсот фунтов! Интересно, во сколько обойдется дорога домой из Америки?

8

В тот же день совершенно подавленный и растерянный Берт предстал перед кронпринцем Карлом Альбертом.

Беседа велась на немецком. Принц находился в своей личной каюте в носовом отделении воздушного корабля – изящных покоях с плетеной мебелью и занимающим всю стену длинным окном с фронтальным обзором. Он сидел за раскладным столиком, покрытым зеленым сукном, компанию принцу составляли фон Винтерфельд и два офицера. На столике в беспорядке лежали карты Америки, письма Баттериджа, портфель и несколько разрозненных листов бумаги. Берту не предложили сесть, и всю аудиенцию он простоял. Фон Винтерфельд изложил его историю, уши Берта время от времени улавливали такие слова, как «баллон» или «Путераш». Лицо принца сохраняло зловещую суровость, офицеры осторожно смотрели то на него, то на Берта. Во взглядах, которые они бросали на принца, сквозило нечто странное. Любопытство? Недоброе предчувствие? Хозяину каюты вдруг пришла в голову какая-то мысль, и вся компания углубилась в обсуждение чертежей. Принц неожиданно спросил Берта по-английски:

– Вы хотя бы видеть, как эта штука взлетать?

Берт вздрогнул.

– Я видел самолет с холма Бан-Хилл, ваше королевское высочество.

Фон Винтерфельд что-то объяснил.

– Как быстро он летать?

– Трудно сказать, ваше королевское высочество. Газеты, по крайней мере «Дейли курьер», сообщали о скорости восемьдесят миль в час.

Собравшиеся опять долго говорили по-немецки.

– Он может остановиться? В воздухе? Вот что мне интересно.

– Самолет способен зависать на месте, ваше королевское высочество. Как оса.

– Viel besser, nicht wahr?[21]21
  Намного лучше, не правда ли? (нем.)


[Закрыть] – бросил принц фон Винтерфельду и продолжил говорить по-немецки.

В конце концов обсуждение закончилось, и двое офицеров дружно посмотрели на Берта. Один из них позвонил в колокольчик, портфель передали адъютанту, и тот его унес.

После этого они занялись рассмотрением дела Берта, причем принц был явно не склонен к великодушию. Фон Винтерфельд возражал. Очевидно, они обсуждали что-то из области теологии, потому что несколько раз прозвучало слово «Gott»[22]22
  Бог (нем.).


[Закрыть]. Наконец собеседники пришли к какому-то соглашению, и фон Винтерфельду было поручено довести решение до Берта.

– Мистер Шмольвайс, фы проникли на этот корабль с помошшью подлой, продуманной лши.

– Вряд ли продуманной. Я…

Принц жестом велел ему замолчать.

– Фо фласти его фысочестфа поступить с фами как со шпионом.

– Э! Я приехал, чтобы продать…

– Ш-ш-ш! – зашипели офицеры.

– Но фам пофезло. Богу было угодно использофать фас, чтобы передать самолет Путераша в руки его фысочестфа, и фас пошшадили. Да, фы принесли нам удачу. Фы останетесь на этом корабле, пока мы не найдем фозмошность от фас избафиться. Фам фсе ясно?

– Мы возьмем его с собой, – сказал принц и, страшно сверкнув глазами, добавил: – Аls Ballast.

– Фы поедете с нами, – перевел фон Винтерфельд, – как балласт. Фы поняли?

Берт открыл было рот, чтобы спросить насчет пятисот фунтов, но проблеск ума заставил его вовремя замолчать. Он встретился глазами с секретарем, и ему показалось, что фон Винтерфельд едва заметно кивнул.

– Вон! – приказал принц, указав величественным жестом на дверь. Берт выскочил за порог как лист, гонимый бурей.

9

В промежутке между разговором с графом и пугающей аудиенцией у принца Берт, однако, успел исследовать «Фатерланд» от носа до хвоста. Это занятие увлекло его, несмотря на тягостную тревогу за свое будущее. Курт, как и большинство персонала на борту германского воздушного флота, до назначения на флагманский корабль не имел о воздухоплавании практически никакого понятия, поэтому его живо интересовало новейшее немецкое оружие, возникшее словно по волшебству. Он показывал новшества Берту с ребяческим задором и восхищением – так ребенок хвастается новой игрушкой.

– Давайте обойдем весь корабль, – с жаром предложил он.

Лейтенант особенно напирал на то, какое на борту все легкое, как умно использованы алюминиевые трубки, насколько удобны наполненные газом подушки. Перегородки представляли собой полости, накачанные водородом и обтянутые дерматином. Посуда и та была сделана из легкого фарфора, глазированного в вакууме, и почти ничего не весила. Там, где требовалась особая прочность, применялся новый сплав из Шарлоттенбурга, так называемая немецкая сталь – самый твердый и стойкий металл в мире.

Места было предостаточно. Пустое пространство внутри корабля в отличие от груза ничего не весило. Жилая часть дирижабля составляла двести пятьдесят футов в длину, каюты располагались в два этажа. Над ними находились удивительные маленькие башенки из белого металла с большими иллюминаторами и герметично закрывающимися двойными дверями, позволявшие обозревать изнутри огромные газовые отсеки. Эта картина произвела на Берта огромное впечатление. Раньше он представлял себе аэростат как один большой мешок, наполненный газом на всю длину, теперь же увидел «хребет» и большие «ребра». Курт, увлекавшийся биологией, сравнил их со спинномозговыми и лимфатическими каналами.

– А то! – поддержал Берт, хотя понятия не имел, о чем говорил провожатый.

Наверху, если что-то происходило посреди ночи, можно было включить маленькие электрические лампочки. Внутри газового баллона имелись даже лестничные трапы.

– Но ведь внутри газа нельзя ходить, – удивился Берт. – Там нечем дышать.

Лейтенант открыл шкафчик и показал костюм, похожий на водолазный, но сделанный из промасленного шелка, а его ранец со сжатым воздухом и шлем были изготовлены из сплава алюминия и какого-то легкого металла.

– По боковым сеткам можно добраться в любую часть баллона и заделать дырки от пуль или места утечки. Сетка обтягивает корпус и внутри, и снаружи. Вся ее внешняя часть представляет собой, так сказать, веревочную лестницу.

Между жилой частью дирижабля и кормой помещался склад боеприпасов. Там хранились бомбы различных типов, преимущественно в стеклянных корпусах. На борту немецких воздушных судов не было орудий, за исключением единственной маленькой зенитной пушки «пом-пом» (названной так англичанами во время Англо-бурской войны). Пушка находилась в носовой части галереи за щитом, ровно посредине имперского орла.

Со склада по центру корабля под газовыми отсеками в машинное отделение на корме вела галерея с парусиновым тентом, алюминиевыми вставками в полу и веревочными поручнями. Однако туда Берта не повели. С первой и до последней минуты на борту он не увидел двигатели даже краем глаза. Зато поднялся, сопротивляясь потоку воздуха из вентилятора, по трапу, заключенному в огнеупорную трубу, на маленькую обзорную галерею с телефонным аппаратом. Именно там находились легкая зенитная пушка из немецкой стали и запас снарядов к ней. Вся галерея была сделана из сплава алюминия и марганца, мощная грудь дирижабля утесом выступала выше и ниже площадки, на носу широко раскинул крылья черный орел, его лапы и концы крыльев уходили за край выпирающей оболочки. А далеко внизу под парящими орлами, примерно в четырех тысячах футов, проплывала – такая маленькая и беззащитная в лучах утреннего солнца – Англия.

Поняв, что они летят над Англией, Берт внезапно ощутил уколы патриотического раскаяния. Появилась новая мысль. В конце концов, у него была возможность разорвать и выбросить чертежи. Вряд ли бы немцы в таком случае что-то с ним сделали. А если бы и сделали, разве англичанину не пристало отдать жизнь за родину? До сих пор в голове Берта эту мысль вытесняла озабоченность собственным местом в мире цивилизованной конкуренции. Его охватило жестокое уныние. Почему он не подумал об этом раньше? Почему только теперь увидел свое положение в истинном свете? Выходит, он предатель?

…Интересно, как воздушный флот выглядит с земли? Наверняка огромен и все постройки смотрятся на его фоне как игрушечные.

Курт сообщил, что они летят где-то между Манчестером и Ливерпулем. Сверкающая полоса поперек курса не иначе как Манчестерский канал, а канава с корабликами далеко впереди – устье Мерси. Берт родился на юге и ни разу не бывал севернее графств Мидленда. Огромные электростанции, поглощающие собственные миазмы, вытеснили фабричные корпуса и архаичные, переставшие дымить заводские трубы. Старые железнодорожные виадуки, сети монорельсовых дорог, пакгаузы, огромные районы плохоньких домов, узкие, беспорядочно разбегающиеся улочки походили на потомство, рожденное от соития лондонских районов Камберуэлл и Розерхит. Тут и там, словно рыбы, угодившие в сеть, мелькали поля и огороды. Район населяли серенькие люди. Несомненно, даже здесь имелись музеи, ратуши и какие-нибудь соборы – умозрительные центры муниципальных и религиозных общин в море хаоса. Однако Берт их не видел, они совершенно не выделялись в беспорядочном нагромождении домов для рабочих, заводов, мастерских и убогих часовен и церквей. И по этому ландшафту промышленной цивилизации стаей хищных рыб теперь бежали тени германских воздушных кораблей.

Берт с Куртом разговорились о тактике воздушных сражений и спустились в нижнюю галерею, чтобы Берт мог посмотреть на «воздушных змеев», которые дирижабли правого крыла взяли ночью на буксир и тащили за собой. Каждый воздушный корабль буксировал три-четыре «змея». Эти машины действительно были похожи на больших коробчатых воздушных змеев продолговатой формы, парящих на невидимой привязи. У них были вытянутые квадратные носы и приплюснутые хвосты, а по бокам пропеллеры.

– Чтобы на таких летать, требуется большое мастерство. Очень большое!

– Еще бы!

Они помолчали.

– Ваш самолет на них не похож, мистер Баттеридж?

– По своему виду он скорее насекомое, чем птица. При этом гудит и не так сильно болтается в воздухе. А что эти штуки умеют делать?

Курт и сам не особо это знал и все еще пытался объяснить, когда Берта позвали на аудиенцию с кронпринцем.

После ее окончания личина Баттериджа была окончательно сорвана с Берта, как нательная рубаха, и все на борту узнали, что его настоящее имя Смоллуэйс. Солдаты перестали отдавать ему честь, а офицеры, за исключением Курта, вообще его не замечали. Берта изгнали из хорошей каюты и перевели со всеми пожитками к лейтенанту Курту, которому не повезло оказаться самым младшим среди коллег. Офицер с птичьей головой, все еще ругаясь сквозь зубы, вновь занял свою каюту, держа в охапке ремни для заточки бритвы, алюминиевые сапожные колодки, невесомые щетки для волос, ручные зеркальца и лосьоны. Англичанина поселили с Куртом, потому что в набитом под завязку корабле не нашлось другого места, где бы Берт мог преклонить свою забинтованную голову. На довольствие его определили вместе с рядовыми.

Курт вошел в каюту и, широко расставив ноги, некоторое время смотрел на скорчившегося от унижения Берта.

– Так как вас зовут на самом деле? – спросил лейтенант, которого не до конца посвятили в курс дела.

– Смоллуэйс.

– Вы мне с самого начала, когда я все еще принимал вас за Баттериджа, казались мошенником. Вам здорово повезло, что принц не впал в ярость: в гневе он вспыхивает как порох. Он бы выбросил вас за борт не моргнув и глазом, если бы решил, что так будет лучше. Но нет! Вместо этого они подсунули вас ко мне. Однако не забывайте, что это моя каюта!

– Не забуду.

Когда Курт вернулся проверить, как там новый сосед по каюте, он сразу увидел прилепленную к стене репродукцию со знаменитой картины Зигфрида Шмальца «Бог войны». Страшная фигура в шлеме викинга и алом плаще, шагающая с мечом в руке через развалины, удивительно напоминала принца Карла Альбрехта, кому художник и хотел потрафить.