Текст книги "Война в воздухе"

Глава V. Битва в Северной Атлантике

1

Кронпринц Карл Альберт произвел на Берта сильное впечатление. Берт никогда в жизни не встречал человека, наводящего такой ужас. Принц наполнял душу Смоллуэйса острым страхом и неприязнью. Берт долго сидел в каюте Курта в полном одиночестве, ничего не делая и не решаясь даже приоткрыть дверь, дабы не оказаться опять рядом со страшным принцем. Поэтому он, вероятно, последним на борту узнал о великой морской битве посреди Атлантического океана, о которой обрывками сообщалось на воздушный корабль по беспроволочному телеграфу.

Новостью с ним поделился Курт. Лейтенант вошел в каюту, делая вид, что не замечает Берта, тем не менее что-то бормоча себе под нос по-английски.

– Невероятно! – услышал Берт. – Эй! Слезьте с лежанки, – добавил Курт.

Лейтенант достал из шкафчика под сиденьем две книги и футляр с картами. Разложил карты на столике и принялся их задумчиво изучать. Некоторое время немецкая выдержка боролась с английской бесцеремонностью, природным добродушием и болтливостью и в конце концов проиграла схватку.

– Началось, Смоллуэйс.

– Что началось, сэр? – с униженной почтительностью спросил Берт.

– Битва! Сцепились американская североатлантическая эскадра и практически весь наш морской флот. Наш корабль «Железный крест» сильно пострадал и тонет. Их «Майлз Стэндиш», один из самых крупных броненосцев, пошел на дно со всем экипажем – очевидно, торпедирован. Этот корабль был крупнее «Карла Великого», но на пять-шесть лет старше его. О боги! Вот что я хотел бы лично видеть, Смоллуэйс! Честная схватка в синем море, судовые орудия и никаких дураков, всем полный вперед!

Курт расправил карты и, не сдерживая красноречия, прочитал Берту целую лекцию о положении на морском театре военных действий.

– Вот они где: тридцать градусов пятьдесят минут северной широты, тридцать градусов пятьдесят минут западной долготы. Нам туда в любом случае лететь еще целые сутки, причем обе эскадры на всех парах идут курсом зюйд-вест-тень-вест. А мы ничего не увидим – какое невезение! Даже краешком глаза не увидим!

2

На этот момент в Северной Атлантике сложилось странное положение. На море Соединенные Штаты обладали куда большей военной мощью, однако основная часть американского флота застряла на Тихом океане. Начала войны опасались больше всего со стороны Азии, ибо напряженность в отношениях между азиатами и белыми приняла угрожающий, насильственный характер, а японское правительство проявляло невиданное упрямство. Нападение немцев застало половину морских сил Америки около Манилы, а так называемый второй флот растянулся по Тихому океану от своей базы в Азии до Сан-Франциско. Когда произошло резкое обострение международного положения, североатлантическая эскадра США, единственное военно-морское соединение у Восточного побережья, возвращалась домой после дружественного визита во Францию и Испанию и остановилась для дозаправки в открытом море, так как большинство ее кораблей были оснащены паровыми машинами. Эскадра состояла из четырех линкоров и пяти броненосных крейсеров, мало чем уступавших линкорам. Ни один корабль не был новее 1913 года. Американцы действительно свыклись с мыслью о том, что Великобритания и без них способна обеспечить мир на Атлантике, поэтому даже в мыслях не готовились к отражению нападения на Восточное побережье. И все-таки задолго до объявления войны, по сути уже на Троицу, весь германский военно-морской флот в составе восемнадцати линкоров, флотилии танкеров-заправщиков и переоборудованных пассажирских лайнеров, везущих грузы для снабжения воздушного флота, проследовал через пролив Па-де-Кале и лихо взял курс на Нью-Йорк. Немецкие линкоры не только превосходили противника количеством два к одному, но и имели более мощную броню и более современную конструкцию. Семь из них приводились в действие силовой установкой детонационного типа из шарлоттенбургской стали; все линкоры были оснащены орудиями, сделанными из того же материала.

Флоты вступили в бой в среду еще до официального объявления войны. Американцы на современный манер растянули боевые порядки до тридцати миль, стараясь занять промежуток между немецкими кораблями и побережьем восточных штатов либо Панамы. Как бы ни была важна защита прибрежных городов и в особенности Нью-Йорка, оборона Панамского канала, чтобы через него из Тихого океана мог вернуться основной флот, была намного важнее.

– Можно не сомневаться, – сказал Курт, – он сейчас спешит на всех парах через Тихий океан, если только японцам не пришла в голову такая же мысль, что и немцам.

Разумеется, ни один нормальный человек не рассчитывал на победу американского североатлантического флота над немцами. С другой стороны, при определенном везении он мог сдержать продвижение немецкого флота и нанести ему существенный урон, ослабив тем самым удар по береговым укреплениям. Тем временем для защиты важных точек, таких как Нью-Йорк, Панамский канал, и других объектов американцы успели бы развернуть подводные лодки.

Такова была обстановка, сложившаяся на море. После Троицы население Америки ни о чем таком не подозревало и только в среду впервые услышало о воздухоплавательном парке в Дорнхофе и вероятном нападении не с моря, а с воздуха. Увы, большинство газет настолько дискредитировали себя, что подавляющее большинство жителей Нью-Йорка не поверили многочисленным сообщениям о воздушном флоте Германии, пока не увидели его приближение к городу невооруженным взглядом.

Курт скорее рассуждал вслух, чем рассказывал. Он стоял перед Бертом с картой в меркаторской проекции, покачиваясь вместе с корпусом корабля, и толковал о пушках, водоизмещениях, кораблях, годах постройки, мощности, скорости, стратегических точках и районах боевых действий. За столом с другими офицерами его мучила застенчивость, низводящая Курта до роли пассивного слушателя, но сейчас она улетучилась без следа.

Берт внимал, в основном помалкивая, и следил за движениями пальца лейтенанта по карте.

– Газеты давно об этом писали, – заметил Берт. – И гляди-ка, все так и вышло!

Курт наизусть знал технические характеристики «Майлза Стэндиша».

– Первый корабль на флоте по части артиллерии побил все рекорды. Интересно, удалось ли нашим превзойти американцев в точности огня? Или его как-то иначе потопили? Как жаль, что меня там не было! Интересно, какой из наших кораблей его уничтожил? Видать, снаряд попал прямо в машинное отделение: бой-то шел на параллельных курсах! Интересно, что сейчас делает «Барбаросса»? Это мой старый корабль. Не самый лучший, но тоже хорош. Я уверен, что и он сумел попасть разок-другой, если только Шнайдер еще в форме. Подумать только! Они молотят друг друга, ведут огонь из главных калибров, рвутся снаряды, взлетают на воздух арсеналы, ошметки брони летают по воздуху как солома на ветру – мы годами об этом мечтали! Думаю, мы прямиком двинем на Нью-Йорк. Моряки, похоже, и без нас справятся. С нашей стороны морское сражение не более чем маневр прикрытия. Все наши танкеры и транспорты идут курсом зюйд-вест-тень-вест в направлении Нью-Йорка, чтобы служить для нас плавучей базой снабжения. Вы все поняли? – Курт постучал пальцем по карте. – Мы сейчас здесь. Наши запасы везут вот сюда, а линкоры отгоняют американцев от наших транспортников.

Когда Берт спустился за вечерней пайкой в солдатскую столовую, лишь один-два человека ткнули в его сторону пальцем, остальные не обратили на него ни малейшего внимания. Все говорили наперебой о сражении на море, доказывали, возражали, и временами поднимался такой гвалт, что унтер-офицерам приходилось вмешиваться и затыкать рты. Зачитали новую сводку событий; Берт понял всего одно слово – «Барбаросса». Кое-кто посмотрел в его сторону, несколько раз прозвучало имя Бутерайш, однако Берта никто не пытался обидеть, и, когда подошла очередь, ему, как и всем остальным, выдали порцию супа с хлебом. Берт боялся, что ему откажут в еде. Случись это, он бы растерялся и не знал, как поступить.

После ужина Берт решил пойти на маленькую висячую галерею, охраняемую единственным часовым. Погода стояла все еще погожая, но уже поднимался ветер, и корпус воздушного корабля все сильнее раскачивало. Берт вцепился в поручни, у него закружилась голова. Земли нигде не было видно, внизу вздымались и опадали огромные валы. На широких синих волнах взлетала и опускалась потрепанная старая бригантина под английским флагом. Других кораблей нигде не было видно.

3

Ветер набрал ураганную силу, воздушный корабль дельфином метался в воздушных потоках. Курт сообщил, что несколько человек мучаются от морской болезни, однако Берт почему-то не страдал от качки, ему повезло родиться с крепким желудком настоящего моряка. Он хорошо спал, но рано утром его разбудил свет, когда Курт, несмотря на качку, начал рыться в поисках какого-то предмета. Лейтенант обнаружил искомое в шкафчике и теперь держал на ходившей ходуном ладони компас. Он поднес его к карте.

– Мы изменили курс, – объявил Курт. – Прем против ветра. Ничего не понимаю. Отвернули от Нью-Йорка на юг. Похоже, решили ввязаться…

Он некоторое время что-то бормотал себе под нос.

Наступил сырой, ветреный день. Иллюминатор покрывали снаружи капли влаги, полностью скрывая видимость, к тому же было очень холодно. Берт все утро провел, закутавшись в одеяло, на лежанке, пока звук горна не позвал его на завтрак. Покончив с едой, он направился в маленькую галерею, но ничего не увидел оттуда, кроме несущихся вперед клубящихся туч и смутных очертаний соседних кораблей. Серое море лишь изредка проглядывало в разрывах между тучами.

Чуть позже «Фатерланд» неожиданно начал подниматься и воспарил над облаками под высоким чистым небом на высоте, по словам Курта, почти тринадцать тысяч футов.

Берт сидел в каюте. Влага испарилась с внешней стороны стекол, и снаружи забрезжил солнечный свет. Выглянув в иллюминатор, Берт увидел знакомую, залитую солнцем облачную равнину, какую наблюдал из корзины воздушного шара. Корабли германского воздушного флота один за другим выныривали из белого тумана, словно рыбины, всплывающие с большой глубины. Постояв, Берт побежал на галерею, чтобы получше рассмотреть чудесную картину. Внизу громоздились тучи и бушевала буря, огромная масса кучевых облаков быстро смещалась на северо-восток, в то время как воздух над головой был чист, свеж и спокоен, за исключением редких порывов ледяного ветерка и одной-двух заблудившихся снежинок. «Тыр-тыр-тыр», – шумели в тишине моторы. Стадо поднимавшихся один за другим дирижаблей странным образом напоминало неведомых зловещих чудищ, проникших в незнакомый мир.

То ли новых сведений о морской битве не поступало, то ли принц был просто не в духе, но он покинул свою каюту только после полудня. Тут же волной хлынули сводки. Лейтенант не находил себе места от возбуждения.

– «Барбаросса» подбит и тонет! – вопил он. – Gott im Himmel! Der alte Barbarossa! Aber welch ein braver Krieger![23]23
  Силы небесные! Старина «Барбаросса»! Но как храбро он дрался! (нем.)


[Закрыть]

Курт мерил шагами качающийся пол каюты и на некоторое время целиком превратился в немца. Однако вскоре в нем вновь проснулся англичанин:

– Вы только представьте себе, Смоллуэйс! Мой старый корабль, который мы содержали в чистоте и порядке! Все разбито, кругом летают куски металла, а знакомые ребята – Gott! – тоже летят в разные стороны! Струи обжигающего пара, пламя, пушки бах-бах-бах! Когда стоишь рядом, грохот просто ужасный – как будто все рвется в клочья! Никакая вата в ушах не помогает! А я торчу здесь – так близко и так далеко! Der alte Barbarossa!

– А что с другими кораблями? – выдержав паузу, спросил Берт.

– Gott! Да! Мы потеряли «Карла Великого», наш самый крупный и самый лучший корабль. С ним столкнулся ночью английский лайнер, нечаянно угодивший в самое пекло боя. Они борются со штормом. Лайнер с разбитым носом еще на плаву, но постепенно уходит под воду. Такой битвы не видывал свет! Добрые корабли, смельчаки с обеих сторон… Шторм, ночь, рассвет, открытый океан, вперед на всех парах! Никакого коварства! Никаких подводных лодок, Только орудия и артиллерийский огонь! От половины наших кораблей больше нет известий, потому что у них снесены мачты. Тридцать градусов сорок минут северной широты, тридцать градусов сорок минут западной долготы – где это?

Курт снова развернул карту и уставился на нее невидящими глазами.

– Der alte Barbarossa! Постоянно о нем думаю: как в машинное отделение попадают снаряды, как пламя вырывается из топки, об ошпаренных, мертвых кочегарах и механиках. Я дурачился с ними, Смоллуэйс, знал их лично! Они дождались своего дня. Жаль только, что удача от нас отвернулась. Подбит и тонет! Конечно, в сражении везет не каждому. Бедный старина Шнайдер! Могу поспорить, что он им тоже всыпал по первое число!

Новости о ходе морского сражения просачивались все утро. Американцы потеряли еще один корабль, название которого не сообщалось; «Герман», прикрывавший «Барбароссу», получил повреждения. Курт бродил по дирижаблю, как зверь по вольеру, то поднимался в галерею под орлом, то спускался в висячую галерею, то рассматривал карты. Он заразил Смоллуэйса ощущением битвы, кипящей за линией горизонта. Но когда Берт сам спускался в галерею, мир выглядел пустынным и спокойным: над головой – чистое, синее, как чернила, небо, внизу – жиденькие, спокойные, освещенные солнцем перистые облака в мелкую складку, еще ниже – быстро бегущие клочья дождевых туч и никакого намека на морскую гладь. Шумели двигатели, за флагманом, как стая гусей за вожаком, мерно поднимаясь и опускаясь, спешили, вытянувшись клином, другие воздушные корабли. Не считая гула моторов, все происходило бесшумно, как в сновидении. А где-то далеко внизу, под дождем и ветром, грохотали орудия, рвались поражающие цель снаряды и, как водится на войне, рвали жилы и умирали люди.

4

К вечеру непогода прекратилась и в прорехах между облаками снова стал виден океан. Воздушный флот медленно опустился до средних высот, и ближе к заходу солнца они увидели далеко на востоке силуэт обездвиженного «Барбароссы». По коридору забегали люди, шум выманил Берта в галерею, где собралась почти дюжина офицеров, рассматривавших разбитый остов беспомощного «Барбароссы» в полевые бинокли. Рядом с ним дежурили два судна, одно – порожний танкер, о чем говорила маленькая осадка, второе – переделанный под военные нужды гражданский лайнер. Курт стоял в самом конце галереи, в стороне от коллег.

– Gott! – наконец вымолвил он, опустив бинокль. – Это как увидеть старого друга с отрезанным носом, ждущим, когда его прикончат. Эх, «Барбаросса»!

Повинуясь внезапному побуждению, он сунул бинокль Берту, смотревшему на море, прикрывая глаза ладонью, как козырьком. На поверхности воды он различал лишь три бурые черточки.

Берта поразило сильно увеличенное, туманное изображение – он ни разу до этого не пользовался биноклем. Линкор, безвольно качавшийся на волнах, был не просто потрепан, а полностью разбит. Удивительно, как он до сих пор не затонул. «Барбароссу» подвела его же мощная силовая установка. В ходе долгого ночного преследования он отбился от собратьев и вклинился между «Саскуэханной» и «Канзас-Сити». Американцы обнаружили немецкий корабль, отошли чуть-чуть назад, чтобы «Барбаросса» подставился под залп со всего борта, и подали сигнал «Теодору Рузвельту» и кораблю поменьше – «Монитору». Когда наступил рассвет, немецкий линкор обнаружил, что находится в центре всеобщего внимания. Бой продолжался всего пять минут, когда на востоке появился «Герман», вслед за ним с запада подоспел «Граф Бисмарк». Американцы были вынуждены отойти, но и пяти минут хватило, чтобы в клочки изорвать броню «Барбароссы». Они выместили на немецком корабле всю досаду за напряженный день и вынужденное отступление. Берту линкор напоминал застывшую в неподвижности фантазию взбесившегося резчика по металлу. Угадать назначение частей можно было только по их расположению.

– Gott! – пробормотал Курт, забирая у Берта бинокль. – Gott! Da waren Albrecht – der gute Albrecht und der alte Zimmermann – und von Rosen![24]24
  Боже! Там были Альбрехт, добряк Альбрехт, и старина Циммерман. И фон Розен! (нем.)


[Закрыть]

Лейтенант стоял в галерее и смотрел в бинокль еще долго после того, как сумерки и расстояние поглотили обломки «Барбароссы». В каюту он вернулся необычайно молчаливым и задумчивым.

– Наступили суровые времена, Смоллуэйс, – наконец заговорил Курт. – После таких вещей начинаешь смотреть на войну по-другому. Множество людей трудились, чтобы построить «Барбароссу», и на борту тоже служили люди – таких не каждый день встретишь. Альбрехт… там был человек по имени Альбрехт… он умел играть на цитре, импровизировать. Не могу его забыть… Мы с ним близко дружили, как умеют дружить только немцы.

На следующую ночь Берт проснулся от сквозняка, продувавшего темную каюту. Курт говорил сам с собой по-немецки. Его слабо различимый силуэт маячил на фоне иллюминатора; лейтенант отвинтил болты, открыл створку и выглядывал наружу. Ему на лицо падал холодный, чистый, бледный свет, отбрасывавший чернильные тени высоко над землей и нередко выступающий предвестником рассвета.

– Что это за шум? – спросил Берт.

– Тихо! Разве вы сами не слышите?

Тишину то и дело нарушал грохот орудий: один-два выстрела, потом перерыв, после чего быстро следовали три новых выстрела.

– Господи! – воскликнул Берт. – Пушки!

Он мгновенно подскочил к лейтенанту. Дирижабль был все еще очень высоко, море внизу скрывала тонкая пелерина облаков. Ветер улегся. Посмотрев в направлении, которое Курт указал пальцем, Берт смутно различил сквозь бесцветную дымку красное свечение, затем резкую алую вспышку и неподалеку от первой – вторую. Вспышки как будто происходили бесшумно, но через несколько секунд, когда уже надоедало ждать, слышались запоздалые удары. Бум! Бум!

По кораблю прокатился сигнал горна. Лейтенант резко выпрямился, что-то возбужденно произнес все еще на немецком и направился к двери.

– Да что случилось-то? – возопил Берт. – Что это было?

Курт на мгновение задержался на пороге – черный силуэт на светлом фоне.

– Никуда не уходите, Смоллуэйс. Сидите здесь, ничего не предпринимайте. Мы вступаем в битву, – объявил он и ушел.

Сердце Берта неистово заколотилось. Ему почудилось, что воздушный корабль завис над ведущими морской бой кораблями. Что сейчас предпримет дирижабль? Спикирует, как ястреб на цыплят?

– Господи помилуй! – в ужасе прошептал он.

Бум! Бум! Вдали мелькнули новые красные вспышки орудий, стрелявших по первым вспышкам. Он заметил разницу в поведении «Фатерланда» и не сразу понял, что двигатели сбросили обороты до едва слышного постукивания. Берт высунул голову из иллюминатора – она едва пролезла в отверстие. В темном небе другие воздушные суда тоже притормозили и почти не двигались.

Зазвучал новый сигнал горна, передаваемый с корабля на корабль. Погасли все огни. Воздушные суда превратились в темные туши, едва различимые на фоне темно-синего неба с редкими звездами. Дирижабль долго, почти бесконечно висел на месте, затем послышался звук закачиваемого в баллонет воздуха, и «Фатерланд» начал очень медленно спускаться к облачному покрову.

Как Берт ни крутил головой, он не мог различить, следуют ли за ними остальные корабли: их скрывал нависающий бок газового отсека. Это коварное бесшумное снижение захватывало воображение Берта на подсознательном уровне. На мгновение темнота сгустилась, исчезла последняя бледная звезда у горизонта, и он ощутил холодное дыхание облаков. Неожиданно вспышки внизу обрели четкую форму языков пламени. «Фатерланд» прекратил снижение и, словно наблюдая за происходящим, сам вроде бы никем не замеченный, завис под слоем ползущих облаков примерно в тысяче футов над местом схватки.

За ночь характер ожесточенного сражения и отступления изменился, оно вступило в новую фазу. Американцы умело подтянули фланги слишком длинной линии кораблей, выстроив их в кильватерную колонну намного южнее зоны, где веером вели беспорядочное преследование немецкие линкоры. Затем американцы, пользуясь предрассветной темнотой, взяли курс на север с намерением пройти сквозь боевые порядки немцев и атаковать флотилию транспортников с припасами для воздушного флота, державшую курс на Нью-Йорк. После первого боевого контакта двух эскадр многое изменилось. К этому времени американский адмирал О'Коннор располагал полной информацией о воздушных кораблях Германии и больше не оглядывался на Панамский канал, потому что туда, согласно полученному им донесению, со своей базы в Ки-Уэст пришла флотилия подводных лодок, а «Делавэр» и «Авраам Линкольн», два мощных современных корабля, уже находились у Рио-Гранде на тихоокеанской стороне канала. Однако в ходе маневра на «Саскуэханне» взорвался котел, и восход солнца застал этот корабль так близко от «Бремена» и «Веймара», что те немедленно открыли по нему огонь. Оставалось либо бросить «Саскуэханну», либо ввести в бой всю эскадру. О'Коннор выбрал второе. Бой отнюдь не выглядел безнадежным. Немцы, имея численное превосходство и более высокую огневую мощь, растянулись в линию длиной до сорока пяти миль, и семь американских кораблей вполне могли пощелкать их один за другим, прежде чем те соединились бы в группу.

День выдался пасмурный и туманный. «Бремен» и «Веймар» заметили, что имеют дело не с одной «Саскуэханной», только когда из-за нее на расстоянии одной мили вышла и обрушила на них огонь вся эскадра. Именно в этот момент в небе показался «Фатерланд». Красным свечением, которое Берт наблюдал сквозь облака, был пожар на борту злополучной «Саскуэханны». Военный корабль находился почти прямо под дирижаблем; пожар бушевал на носу и на корме, но линкор все еще вел огонь из двух орудий и медленно смещался к югу. «Бремен» и «Веймар», получившие несколько попаданий, удалялись от него курсом вест-тень-зюйд. Американская эскадра во главе с «Теодором Рузвельтом» преследовала их, поочередно обстреливая и пытаясь вклиниться между ними и современным «Князем Бисмарком», спешившим с запада.

Берту названия всех этих кораблей ничего не говорили, и он, не разобравшись в направлении движения соперников, долгое время принимал немцев за американцев и наоборот. Ему казалось, что колонна из шести броненосцев преследует три других, которым помогал обороняться еще один, и понял свою ошибку, лишь сообразив, что «Бремен» и «Веймар» обстреливают «Саскуэханну». На какое-то время он совсем растерялся. Грохот орудий действовал на нервы и больше не напоминал глухие толчки. От постоянного хрясь-хрясь-хрясь и бледных вспышек сердце Берта сжималось в ожидании мгновенного удара. К тому же он наблюдал за броненосцами не сбоку, как их рисуют на картинках, а сверху и в перспективе, из-за чего они выглядели короче, чем на самом деле.

На палубах почти никого не было, и только за стальными фальшбортами прятались кучки людей. С высоты птичьего полета первым делом бросались в глаза длинные, жадные стволы больших калибров, плюющие бесцветным пламенем, и работа бортовых скорострельных орудий. Американские корабли были оснащены паротурбинными силовыми установками и поэтому имели по две, а то и по четыре трубы каждый. Немецкие линкоры ниже сидели в воде, их двигатели внутреннего сгорания отчего-то издавали нехарактерный сбивчивый рев. Паровые машины делали американские корабли крупнее и несколько изящнее. Все эти укороченные углом зрения монстры, не прекращая пальбу, качались на больших пологих волнах в холодном, резком свете утра. Картина колебалась вместе с медленным волнообразным движением дирижабля вверх-вниз.

Поначалу над панорамой боя зависал один «Фатерланд». Воздушный корабль парил на большой высоте над «Теодором Рузвельтом», не отставая от идущего полным ходом броненосца. Их наверняка видели с палубы в промежутках между плывущими облаками. Все остальные корабли германского воздушного флота оставались на расстоянии шести-семи тысяч футов от поверхности моря, поддерживая связь с флагманом по беспроволочному телеграфу, не решаясь подставляться под артиллерийский огонь снизу.

Трудно сказать, в какой момент схватки незадачливые американцы заметили появление новых сил противника; мертвые об этом уже не расскажут. Остается только вообразить, что почувствовали измотанные боем моряки, случайно посмотрев вверх и обнаружив над головой бесшумный продолговатый силуэт размером больше любого линкора со свисающим с кормы гигантским немецким флагом. Вскоре небо прояснилось, и в синеве появились другие воздушные корабли, высокомерно демонстрирующие отсутствие пушек и брони, но настолько быстроходные, что эскадра не могла от них оторваться.

С самого начала и до конца по «Фатерланду» ни разу не выстрелили из орудий и лишь несколько раз пальнули из винтовок. Шальной пулей на борту убило одного человека. Флагман вступил в битву только в самом ее конце. Он парил над обреченной американской эскадрой, в то время как принц управлял движением других дирижаблей по беспроволочному телеграфу. «Фогельштерн» и «Пруссия», буксировавшие полдюжины «воздушных змеев» каждый, на полной скорости обогнали американскую эскадру и вынырнули из облаков в пяти милях впереди по курсу. «Теодор Рузвельт» немедленно дал залп крупным калибром из носового барбета, но снаряды разорвались далеко от «Фогельштерна», после чего на линкор бросилась в атаку дюжина одноместных «воздушных змеев».

Берт, чуть не вывихнув шею, сумел увидеть это первое в истории столкновение аэропланов и боевого корабля во всей красе. Немецкие «воздушные змеи» с широкими плоскими крыльями, квадратными, напоминающими коробки носами и колесными шасси, управляемые одним пилотом, мелькали в воздухе, как стая птиц. «Обалдеть!» – прошептал Берт. Один из аэропланов подозрительно задрал нос, свечкой взмыл в небо, с громким треском взорвался и, объятый пламенем, рухнул в море. Еще один накренился, задел носом воду и разлетелся на куски от удара о волны. По палубе «Теодора Рузвельта» бегали коротенькие человечки – сверху были видны одни головы и ноги, – готовясь открыть огонь по другим самолетам. Но тут передовой «змей» пронесся под брюхом дирижабля над палубой американского линкора, и – бабах! – сброшенная бомба точнехонько угодила в носовой барбет. В ответ послышался треск винтовочных выстрелов. Застрочили скорострельные американские пушки. В ответ прилетел снаряд с «Князя Бисмарка». Между дирижаблем и американским кораблем пронеслись второй и третий аэропланы, они тоже сбросили бомбы, за ними – четвертый. Пилота ранило пулей, самолет клюнул носом, врезался в промежуток между двумя укороченными трубами и взорвался, изрешетив обе. Берт на мгновение увидел, как из покореженного остова самолета выскочила маленькая черная фигурка, налетела на трубу и мешком упала, чтобы тут же исчезнуть в огненном облаке мощного взрыва.

Бам! Что-то рвануло в носовой части флагманского линкора, огромный кусок брони словно приподнялся сам собой и рухнул в море вместе с людьми, оставив зияющую дыру, в которую шустрый «воздушный змей» немедленно сбросил зажигательную бомбу. В нарастающем безжалостном свете дня Берт отчетливо увидел в пенном кильватере «Теодора Рузвельта» несколько барахтающихся, опаленных огнем микроскопических организмов. Кто они? Неужели люди? Искалеченные, тонущие, маленькие существа хватались пальцами прямо за сердце Берта.

– О господи! – вскричал он, чуть не рыдая. – О господи!

Посмотрев еще раз, он больше никого не увидел. Поглотившую утопающих воду, оставляя за собой расходящиеся в стороны ровные волны, рассекал черный корпус «Эндрю Джексона», слегка поврежденного последним выстрелом с «Бремена». На мгновение ослепленный ужасом, Берт перестал видеть картину боя.

Затем в трех милях со страшным нарастающим треском, как от серии разрывов меньшей мощности, взлетела на воздух и мгновенно исчезла в кипящем хаосе «Саскуэханна». Некоторое время ничего не было видно, кроме колыхания воды, потом бездна, издавая жуткие рыгающие звуки, стала выбрасывать на поверхность пар, воздух, топливо, обрывки холстины, деревянные обломки и мертвые тела.

Наступило ощутимое затишье. Берту пауза показалась очень длинной. Он стал искать взглядом «воздушных змеев». Обломки одного из аэропланов плавали по курсу «Монитора». Остальные, сбрасывая бомбы, устремились к хвосту американской колонны. Некоторые самолеты сидели на воде, хотя не имели видимых повреждений. Три-четыре все еще находились в воздухе, описывая широкий круг, чтобы вернуться к своему кораблю-матке. Американские броненосцы потеряли строй. Сильно пострадавший «Теодор Рузвельт» повернул на юго-восток. «Эндрю Джексон», потрепанный, но не утративший боеспособность, прикрывал флагмана от огня еще не тронутого схваткой могучего «Князя Бисмарка». На западе появились и вступили в бой «Герман» и «Германик».

Во время наступившего после гибели «Саскуэханны» затишья Берт услышал непримечательный звук, похожий на скрип открывающейся неплотно пригнанной двери с плохо смазанными петлями, – это ликовали моряки на палубе «Князя Бисмарка».

Пока молчали пушки, взошло солнце, темная вода приобрела ярко-голубой оттенок, потоки золотого солнечного света, словно улыбка посреди ненависти и ужаса, озарили окружающий мир. Облака как по волшебству исчезли, и взору открылась вся германская воздушная армада, готовая налететь на свою добычу.

Трах-бах! трах-бах! Снова заговорили пушки, однако корабельные орудия не предназначались для стрельбы по целям, висящим прямо над головой. В дирижабли разве что попадали отдельные шальные пули, выпущенные из винтовок. Строй кильватерной колонны нарушился, «Саскуэханна» ушла на дно, «Теодор Рузвельт» отбился от остальных; носовые орудия броненосца больше не работали, и он напоминал плавающую гору обломков. «Монитор» тоже сильно пострадал. Эти два корабля, как и «Бремен» с «Веймаром», полностью прекратили огонь. Все четверо с пока еще не спущенными флагами, заключив вынужденное перемирие, находились друг от друга на расстоянии выстрела. В юго-восточном направлении теперь следовали всего четыре американских корабля с «Эндрю Джексоном» во главе. «Князь Бисмарк», «Герман» и «Германик» шли, обгоняя их, параллельным курсом и вели непрерывный обстрел. «Фатерланд» медленно поднялся, готовясь к последнему акту драмы.

Затем, выстроившись в хвост друг другу, вереница из дюжины дирижаблей с неспешной скоростью снизилась и устремилась в погоню за американской эскадрой. Они держали высоту не меньше двух тысяч футов, пока немного не опередили последний броненосец, после чего быстро нырнули в град пуль и, слегка обогнав корабль, забросали бомбами плохо защищенные палубы, превратив их в полосы пламени и взрывов. Дирижабли пролетали один за другим над американской колонной, которая одновременно вела бой с «Князем Бисмарком», «Германом» и «Германиком», и каждый воздушный корабль вносил свою лепту в разгром и смятение. Американцы прекратили орудийный огонь, за исключением редких отчаянных выстрелов, однако по-прежнему шли вперед на всех парах – несдавшиеся, истекающие кровью, измочаленные, все еще злобно огрызающиеся, все еще плюющиеся пулями в дирижабли под ураганным обстрелом немецких броненосцев. Берт видел их теперь только от случая к случаю: обзор заслоняли корпуса участвующих в атаке воздушных кораблей.