Текст книги "Абвер – «щит и меч» III Рейха"

Когда Канарис узнал об этом плане, он назвал все это чистым безумием. Никогда еще в истории тайных служб подобные задания не выполнялись успешно группами в составе более двух человек. Но оспорить приказ фюрера он не смог и только распорядился, чтобы людей подготовили как можно тщательнее. Акция получила кодовое наименование «Пасториус». Обучение отобранных участников состоялось в диверсионной школе в Квенцзее близ Бранденбурга и в специальном заведении на Ранкенштрассе в Берлине, скрытом под видом редакции журнала «Кавказ». Штаб ОКМ согласился перебросить группу на подводных лодках на Североамериканское побережье.

В «Журнале боевых действий» абвера-II в записи от 29 мая 1942 г. значится: «Две группы участников операции «Пасториус» вышли на подводных лодках 26 и 28 мая соответственно из Франции. Группа насчитывает 8 человек»[118]118
  Kriegstagebuch von Abwehr II, S. 201. Копия и фотокопия находятся в Институте современной истории в Мюнхене. Речь здесь идет о том, как генерал Лахузен примерно 12 ноября 1953 г. заявил институту, что в его распоряжении имеются некоторые «выдержки, скопированные по моему поручению из оригинала «Журнала боевых действий» абвера-II моим адъютантом майором Вольфгангом Абсхагеном. Цель этих выписок из «Журнала…», ведшихся вплоть до моего ухода из ОКВ (август 1943), заключалась в том, чтобы иметь законченный обзор чисто разведывательно-диверсионной деятельности моего ведомства, ибо в оригинале было много нарушавших целостность административных и личных записей. Находящиеся в вашем институте частичные материалы содержат многие, но не все мероприятия, которые планировались или проводились отделом абвер-II с 12.8.1939 по 12.4.1941 г. Выборочные выписки, продолженные до августа 1943 г., в этих бумагах отсутствуют».
  О том, как эти выписки оказались в 1945 г. в Нюрнберге, Лахузен рассказал в своем упомянутом выше письме: «Перед отправкой моей полковой команды на Восточный фронт я, как помнится, передал где-то осенью 1943 г. эти выписки из «Журнала…» вместе с так называемой «раритетной папкой» (с выдержками из документов, собранных Остером и Донаньи, а также с выписками из дневников Канариса) своему другу полковнику графу Маронья-Редвицу, в то время начальнику разведцентра абвера в Вене с просьбой надежно сохранять их». Далее Лахузен описывает свои отношения с Маронья-Редвицем и продолжает: «После того как в 1945 г. я попал в плен, я узнал через Си-ай-си (Объединенный разведывательный центр), что офицеры разведцентра в Вене навели американцев на то место, где были спрятаны эти бумаги (предположительно это случилось в русском секторе Вены, где они хранились в сейфе человека, связанного с австрийским движением Сопротивления, но не полного арийца, по профессии адвоката). Как мне позднее рассказали американские офицеры, изъятие этих документов произошло без ведома Советов. В ходе бесконечных допросов в Нюрнберге и позже (1946) в следственном отделе американской тайной службы в Бад-Ненндорфе мне все же показывали фотокопии этих выписок из «Журнала…» и из «раритетной папки» (Institut f. Zeitg. Muenchen, Archiv Nr. 154/51). – B своей книге «Тайное задание – Ирландия» Энно Штефан утверждает, что в «Журнале боевых действий» абвера-II просматривается тенденция «докладывать высшему военному руководству то, что создавало бы благоприятное впечатление о деятельности и успехах абвера-II». См.: Enno Stephen Geheimauftrag Irland, Oldenburg 1961. Он основывает свое заявление на высказывании некоего зондерфюрера Халлера, который был временно прикомандирован к абверу-II. При внимательном чтении убеждаешься, что наряду с многими успехами приводятся и неудачи планированных или уже начатых операций абвера-II.


[Закрыть]. Одна часть группы в составе четырех человек была высажена близ Ист-Гемптон на Лонг-Айленде в штате Нью-Йорк. Другая – также из четырех участников – сошла на берег во Флориде. Через 14 дней все участники были арестованы в Нью-Йорке и частично в Чикаго. Они стали жертвами предательства одного из них, некоего Джорджа Дэша, который сразу после высадки оповестил ФБР о немецких диверсантах. Шестеро из них были приговорены судом к смертной казни, а двое, в том числе и Дэш, – к пожизненному заключению. После войны Дэша помиловали. В Берлине эта развязка вызвала шок и переполох, и 29 июня Канарису приказали немедленно прибыть в ставку фюрера в Восточной Пруссии для личного доклада Гитлеру.

Как рассказывает шеф абвера-II Лахузен, «Канарис взял меня с собой как ответственного за диверсионную деятельность абвера. Мы были предельно напряжены в ожидании того, как воспримет фюрер наши оправдания, что, мол, предприятие затеяла ставка, а велось оно партийными органами. Мы прибыли в «Вольфшанце» («Волчье логово») утром 30 июня, но прождали несколько часов, так как Гитлер был занят на разборе обстановки, который продолжался до 16.00. Мы ходили перед бункером взад и вперед, когда вдруг фюрер вышел в сопровождении Йодля и Риббентропа. Канарис сразу подошел к нему. Лицо у Гитлера стало белым от гнева. «Я требую от вас объяснений, – сказал он. – Для чего, собственно, у меня есть тайная служба, если происходят такие беспримерные катастрофы? Год назад у нас уже было подобное свинство! Можете вы мне объяснить, как это становится возможным?» Голос Гитлера звучал все громче. Наконец он, задыхаясь, выкрикнул: «Вы за все это в ответе! Должны были все тщательно продумать! И узнать людей! Тогда бы не было предательства!» Тут он остановился передохнуть, и Канарис воспользовался моментом и решительно ему возразил. «Мой фюрер, – сказал он тихо, но твердо, – все участники операции были подобраны партией и представлены мне как убежденные национал-социалисты. А организатор акции – кавалер «Ордена крови».[119]119
  «Орден крови» – высшая партийная награда НСДАП в виде крупной серебряной медали на изумрудной ленте. Учреждена в честь т. н. «Пивного путча» нацистов 9 ноября 1923 г. (Прим. ред.)


[Закрыть] Гитлер несколько мгновений молчал. Было видно, что в нем идет внутренняя борьба. Он понял, что выдвинут контраргумент, который он не сможет опровергнуть. «Ах так, – промолвил он. – И что же станется с бедными парнями, которые полностью поверили нам и пошли на это дело? Их, конечно, повесят или расстреляют. Да… Если ваша работа выглядит так…» Тут его голос задрожал и снова раздраженно возвысился: «Если у вас такая работа, то к ней надо привлекать преступников или жидов…» И, повернувшись к Канарису спиной, он, не попрощавшись, ушел в бункер в сопровождении Кейтеля, Риббентропа и Йодля»[120]120
  Kriegstagebuch Abvehr II, а. а. O. S. 202.


[Закрыть].

Это всего лишь один пример из очень многих. Точно так же несладкой делала жизнь абверу служба безопасности и в оккупированных областях на Востоке. Так, представителей прибалтийских народов, добровольно являвшихся в органы абвера и вербуемых ими, следовало немедленно передавать в СД. Абвер был, конечно, заинтересован в протоколах их допросов. Но очень часто на запрос о них он получал ответ, что, к сожалению, «агент по ошибке был расстрелян», а материалы «уничтожены за ненадобностью» или «отправлены в Берлин». Одним из самых наглядных примеров того, к каким гротескным результатам приводила такая партийно-политическая «установка», был случай на вспомогательном пункте абвера в Минске. Его задачей было обнаружение источников и путей снабжения партизан населением Белоруссии. Благодаря великолепной работе одного разведчика, внедрившегося к партизанам, абверу удалось арестовать руководительницу партизанского опорного пункта в Минске. Это была дочь университетского профессора, который был настроен пронемецки и антикоммунистически. Гаулейтер[121]121
  Вильгельм Кубе к этому времени уже давно не был гаулейтером. В данный момент он являлся генеральным комиссаром Белоруссии рейхскомиссариата «Остланд», в который также входили Латвия, Литва и Эстония. Убит партизанами в Минске. (Прим. ред.)


[Закрыть] Кубе представил его однажды даже самому министру Розенбергу. После ареста дочери отец, разумеется, поднял шум. Кубе, не желая осрамиться, приказал арестовать агента. Когда же референт абвера в Минске поднял вопрос о нем перед Кубе, тот заявил, что абвер «подрывает работу по укреплению взаимопонимания с населением» и пообещал отдать абверовца под суд. Минские абверовцы доложили обо всем основной инстанции в Риге. И лишь с большим трудом начальнику последней капитану I ранга Либеншицу удалось вызволить своего агента из рук СД[122]122
  Об этом рассказал автору капитан I ранга в отставке Либеншютц.


[Закрыть].

К началу 1942 г. Гейдрих окончательно пришел к мысли отделаться от Канариса и абвера как можно скорее. Ради этого следовало пересмотреть компетенции абвера и СД, т. е. изменить «десять заповедей». По проекту Шелленберга задачи абвера существенно ограничивались в пользу СД.

Сначала посмотрим, что пишет в своих мемуарах сам Шелленберг об этих «заповедях», подлинный текст которых пока еще не найден. В качестве ближайшей цели Шелленберг предлагал: 1) провести кадровые и организационные изменения; 2) начать обучение людей из всех слоев общества и из всех областей рейха; 3) перестроить «секторы охвата» и вывести функцию оценки данных в генеральный штаб; 4) систематически развивать специальную подготовку; 5) разработать общие и особые принципы работы по сбору и оценке разведданных по секторам; учредить пункты (отделы связи) во всех министерствах; 6) создать внутренний (узкий) «рабочий круг» из им лично подобранных и преданных сотрудников; 7) составить новую картотеку; 8) внедрять новейшие образцы разведывательной техники; 9) сформировать группу инспекторов и контролеров с правом прямого доклада шефу; 10) создать «единую германскую тайную службу как интегрирующую составную часть нашего высшего руководства»[123]123
  Sсhellenberg, а. а. О. S. 138ff.


[Закрыть].

В ходе долгих и трудных переговоров, на которых Канариса сопровождал шеф абвера-III полковник Бентивеньи, а Гейдриха – начальник IV отдела РСХА (гестапо) обергруппенфюрер СС Мюллер[124]124
  Мюллер был не обергруппенфюрером, а группенфюрером СС и генерал-лейтенантом полиции. (Прим. ред.)


[Закрыть] и два высших офицера СД, Канарис по многим пунктам охотно уступал Гейдриху, а затем ответил своим контрпроектом, в котором свои уступки по ряду важных вопросов свел почти на нет. Гейдрих прореагировал на это очень резко. А шеф абвера позвонил Кейтелю, и только после его вмешательства переговоры возобновились. В результате тут же появилось письменно зафиксированное «единение» взглядов на спорные пункты.

Это соглашение было подписано в мае 1942 г. во время совместного пребывания всех начальников отделов как военной разведки, так и гестапо, СД и криминальной полиции в Градшине в Праге. Соглашение легализировало ведение тайной разведки СД за рубежом также и в военном секторе, что объективно означало ослабление позиций абвера. Последствия пражского соглашения сказались не только в сфере военной разведки, но также – и притом очень скоро – в другой области. До лета 1942 г. гестапо ничего не ведало ни о каких группах сопротивления или кругах заговорщиков в вооруженных силах, прежде всего потому, что «10 заповедей» от 1936 г. устанавливали четкое разграничение полномочий, в результате чего расследование дел государственно-политического характера в рамках вермахта было в исключительной компетенции абвера, но не гестапо. Теперь же, согласно пражской договоренности, не только СД, но и гестапо получало право вести дела и розыск также в отношении офицеров вермахта.

Однако 29 мая, спустя несколько недель после совещания в Праге, Рейнхард Гейдрих пал жертвой покушения.[125]125
  Гейдрих был смертельно ранен в Праге чешским боевиком 27 мая 1942 г. Скончался он 4 июня. (Прим. ред.)


[Закрыть] Вряд ли можно сомневаться в том, чем закончилась бы эта борьба между ним и Канарисом, если бы шеф СД не погиб при взрыве бомбы, устроенном двумя чешскими вольными стрелками. И как бы то ни было, начальник абвера защищал дело, проигранное с самого начала.

В конце мая 1942 г. адмирал Канарис проинспектировал центр абвера в Копенгагене. В узком кругу надежных офицеров он поделился своими серьезными тревогами за будущее абвера. Он был крайне удручен, так как боялся, что Кальтенбруннер или Шелленберг, став преемниками Гейдриха, наделают еще больше бед. Между тем странно выглядит заявление одного свидетеля, присутствовавшего на «государственных похоронах» Гейдриха, утверждавшего, что, «когда гроб опускали в могилу, Канарис плакал и глуховатым голосом якобы произнес: «Это был большой человек, и мне кажется, я потерял друга»[126]126
  Boveri M.: Der Verrat im XX Jahrhundert, II Teil, S. 46; Abshagen, a. a. O. S. 149.


[Закрыть]. Правда, стоявший рядом с ним адмирал Патциг решительно оспаривает это, заявляя, что ничего подобного он не видел и не слышал[127]127
  Заявление адмирала Патцига автору.


[Закрыть]. Зато вполне правдоподобно звучит заявление одного ближайшего сотрудника Гиммлера, стоявшего с детьми Гейдриха. Гиммлер будто бы сказал: «Вероятно, я выгляжу комично, держа за руки этих двух полукровок»[128]128
  Из сообщения полковника в отставке Лутце автору.


[Закрыть].

В январе 1942 г.[129]129
  Серьезная ошибка: Кальтенбруннер был назначен не в январе 1942 г., а в январе 1943 г. (Прим. ред.)


[Закрыть] Гиммлер вызвал высшего руководителя СС и полиции (ХССПФ) в Вене Кальтенбруннера в Берлин и поручил ему возглавить РСХА. С тех пор оба начальника отделов РСХА – Мюллер и Шелленберг – открыто двинулись к своей цели – уничтожению абвера.

Глава 9
Канарис и политика

Тот, кто хотел бы рассказать об отношении шефа абвера к политике, должен начать издалека. В годы Первой мировой войны он был далек от политики, так как и кайзеровский флот, и кайзеровская армия в принципе были отстранены от борьбы политических мнений.

Когда же возвратившийся в 1918 г. в Берлин капитан-лейтенант решил заняться политической деятельностью, то это было вызвано любовью к униженной и внутренне истерзанной родине. А когда он окунулся в бурный поток революционных событий, ему пришлось разделить судьбу многих офицеров армии и флота, которые встали на сторону молодой республики, хотя и без энтузиазма, а потому часто оказывались не в ладах с совестью. В частности, Канарис решительно отвергал все, что пахло марксизмом и коммунизмом, ибо с этой стороны, считал он, Германии угрожает наибольшая опасность. Поэтому он решил наконец встать на сторону министра рейхсвера социал-демократа Носке, который в послевоенные месяцы все более становился центром притяжения офицеров и политиков, обеспокоенных судьбой рейха. Правительство могло поначалу опираться только на несколько регулярных войсковых соединений, таких, как гвардейская пехотно-кавалерийская дивизия, которая с середины января 1919 г. расположила свой штаб в отеле «Эден» в Берлине. Канарис стал офицером связи этой дивизии с министерством рейхсвера. При его непосредственном участии здесь вскоре возникли добровольные отряды гражданской самообороны, начальником которых был капитан-лейтенант Пфлюк-Хартунг.

Первое боевое крещение люди из отрядов гражданской самообороны вместе с офицерами гвардейской пехотно-кавалерийской дивизии получили в январе 1919 г., когда началось восстание «спартаковцев» под руководством Карла Либкнехта и Розы Люксембург. Однако свергнуть правительство им не удалось. В кровопролитных боях лучше вооруженные «фрайкоровцы» и добровольческие отряды вскоре восстановили порядок. Вечером 15 января 1919 г. Карл Либкнехт вместе с Розой Люксембург были арестованы в своей частной квартире в Вильмерсдорфе на Маннхаймерштрассе. При перевозке задержанных конвоир разбил Либкнехту голову прикладом, а затем при подъезде к следственной тюрьме Моабит он был «застрелен при попытке к бегству». Розу Люксембург застрелил из пистолета сопровождавший офицер. Это случилось в ночь на 16 января.

Неверно делают те, кто связывает этот трагический эпизод с Канарисом. Он в это время даже не был в Берлине: в конце декабря 1918 г. он получил приказ прозондировать внутриполитическое положение на юге Германии и там создать организацию гражданской самообороны по берлинскому образцу.

Когда в мае 1919 г. начался судебный процесс по обвинению офицеров в убийстве Либкнехта и Люксембург, Канарис выступал на нем в качестве заседателя. Это судебное разбирательство было вызвано неспокойной обстановкой в стране и требованиями левых радикалов. Между тем в Мюнхене в результате коммунистического восстания была провозглашена Советская республика. Она продержалась всего около четырех недель и была разгромлена в ожесточенных уличных боях. Убийства заложников, совершенные большевистскими радикалами, ясно указывали на одичание политической морали и на очевидный фанатизм масс.

Четверо офицеров, признанных участниками расправы над Либкнехтом и Люксембург, были оправданы. Насколько это было справедливо или нет, сегодня уже вряд ли можно установить доподлинно. Обвиняемый по делу об убийстве Люксембург обер-лейтенант Фогель был осужден только за нарушение устава караульной службы и превышение власти, но не за убийство. Несколько дней спустя ему удалось бежать из тюрьмы. Подробности побега до сих пор не выяснены. Тем не менее газета «Фрайхайт» обвинила Канариса в том, что он участвовал в этом деле, и против него военный суд возбудил уголовное дело. Он был взят под стражу. Но за него поручились, и он был выпущен на свободу с условием не покидать помещение берлинского штаба морской бригады. После тщательного разбирательства выяснилось, что Канариса вообще не было в Берлине во время побега Фогеля. Следственные органы признали обвинения необоснованными и закрыли дело[130]130
  Документы, не отраженные в актах расследования по делу Канариса, в: Dokumentenzentrale der Militaergeschichtlichen Forschungsamtes, Freiburg, II M 65/2.


[Закрыть].

В марте 1920 г. внутреннее напряжение в стране вновь достигло апогея. В начале марта командир двух военно-морских бригад генерал фон Люттвитц был снят со своего поста, и был издан приказ распустить обе бригады. Тогда капитан II ранга Эрхардт предпринял марш-бросок со своими войсками из Дёберитца на Берлин и занял здания министерств. Возникло новое правительство во главе с генеральным директором ландшафтных парков Каппом и генералом фон Люттвитцем. Канарис с несколькими одинаково настроенными товарищами без колебаний приняли сторону Каппа – Люттвитца. Возможно, если бы Носке оставался в Берлине и обратился бы к войскам, решение было бы другим. Но правительство убежало сначала в Дрезден, а затем в Штутгарт. В результате в рейхсвере началась сумятица, стали формироваться жестко противостоящие друг другу группировки. Дело грозило кровавой бедой, и тогда правительство Носке объявило генеральную забастовку. В течение двух суток это положило конец мечте об обновлении отечества. Капп покинул Берлин.

В последующие годы Канарис полностью посвятил себя служебным обязанностям. Руководство флота искало тогда средства и пути обхода условий Версальского договора. Главное заключалось в том, чтобы не отставать от технического развития и продвигать за рубежом запланированные на долгий срок секретные мероприятия в области вооружений. Для таких заданий Канарис был самым подходящим человеком. Здесь он мог применить свои знания языков и большой опыт в обращении с важными людьми в промышленности и хозяйстве как в своей стране, так и за рубежом.

Однако политика вновь напомнила Канарису о себе. 23 января 1926 г. он по поручению министра рейхсвера должен был давать показания в комитете рейхстага как эксперт по делу о мятеже на флоте в 1917 г. Он обратил свою критику не столько против осужденных тогда матросов и кочегаров, сколько против тех политиков, которые инспирировали это восстание. Это вызвало большой шум в прессе, но виновные в мятеже политики уже сидели в рейхстаге и пользовались иммунитетом. В другой раз Канариса пытались обвинить в соучастии в покушении на генерал-полковника фон Зекта. Однако министр рейхсвера, назначив дополнительное расследование, пришел к выводу о полной невиновности Канариса[131]131
  Там же.


[Закрыть].

Тот отчасти горький опыт, который Канарис приобрел в политике в годы после Первой мировой войны и революции в Германии, был для него весьма полезной наукой. Он взял оттуда привычку к скрытности, маскировке, компромиссам и поиску решений, когда перед ним возникали задачи, переходившие в сферу политики, как, например, когда нужно было вести дела и переговоры с предпринимателями и прочими деловыми людьми в интересах своих ведомств. Порученные задания он выполнял добросовестно и большей частью успешно. Осторожность и наблюдательность заставляли его рассматривать вещи с разных сторон, причем не только через немецкие очки. В то же время он развил в себе умение общаться с людьми самого разного толка как на родине, так и за рубежом, доводя свой врожденный к этому талант до настоящего искусства.

Поэтому вполне понятно, что министр рейхсвера фон Бломберг в конце 1934 г. остановил свой выбор на капитане I ранга Канарисе как будущем шефе военной разведки. Вопреки всем распространенным потом слухам новый начальник абвера не имел до той поры никакого отношения ни к разведслужбе ВМФ, ни к военному шпионажу. Вместе с тем Канарис с большим вниманием следил за развитием политических процессов в стране и был суровым критиком тех явлений, которые считал ненужными или дурно проводимыми. Тайная разведывательная деятельность ему нравилась, но, когда он пришел в нее, он словно окунулся в кипящий котел политических интриг и жесткой борьбы политических интересов. Но он их не испугался, потому что верил, что сумеет преодолеть те трудности, которые при его предшественнике Патциге создавали абверу гестапо и СД. В том, что это было заблуждением, мы убедились в предыдущей главе.

Хотя, как мы видели, абверу в соответствии с соглашением о «десяти заповедях» было запрещено собирать политическую информацию, Канарис не мог наглухо зашорить себя от всякой политики. В интересах рейха и своей службы он стремился получать точную и наиболее полную информацию о политических моментах и их подоплеке. Это достигалось разными путями. Так, центральный аппарат абвера имел всегда непрямой контакт с МИДом через группу «Абвер/Аусланд» в ОКВ, которую с 1938 г. возглавлял вице-адмирал Бюркнер. Во время войны там находился в качестве офицера связи специальный представитель МИДа и офицер резерва. В войнах таких масштабов, как Вторая мировая, всегда возникает много внешнеполитических вопросов второстепенного значения, которые должны решаться на среднем уровне руководства, не обременяя без нужды высокие инстанции. На этой основе группа/управление «Абвер/Аусланд» решала до 90 % всех таких дел. И можно только сожалеть, что существовавшие превосходные отношения отдельных германских военных атташе с высокопоставленными лицами в нейтральных государствах никогда не использовались для того, чтобы когда-то хотя бы попытаться начать разговор с противной стороной[132]132
  Vizeadmiral a. D. Buerkner: Bemerkungen auf dem Gebiet des Feindnachrichtendienstes (unveroeff. Manuskript), S. 14.


[Закрыть].

Однако Канарис постоянно добивался того, чтобы все поступавшие в абвер важные внешнеполитические сведения попадали через связников, так сказать, «по-черному», в руки нужных сотрудников МИДа и, наоборот, – из МИДа в абвер. Одним из самых надежных доверенных лиц Канариса в МИДе был статс-секретарь Эрнст фон Вайцзеккер. Через государственного советника Гельмута Вольтата адмирал получал ценные сведения также из министерства экономики. Той же цели служили его частые зарубежные поездки, во время которых он благодаря знанию многих иностранных языков и дипломатическим способностям узнавал много ценных сведений и к тому же искусно протягивал новые нити связей. Круг его знакомств и доверенных лиц охватывал все мыслимые оттенки человеческих особей и характеров. К ним принадлежал и почти легендарный «барон Ино» (он же «барон Ролланд»), исключительно сноровистый левантинец, у которого повсюду были очень влиятельные друзья и который постоянно информировал абвер. Однако при всем этом строго выдерживался принцип, чтобы эти круги не вступали в контакт с аппаратом абвера и тем более не становились агентами германской тайной службы.

Канарис выбрал для себя при этом позицию пристального наблюдателя и делового критика, призванного разъяснять руководству вермахта истинное положение вещей и предупреждать его о возможных последствиях неверных решений. Тем самым он, конечно, везде был «не к добру», особенно там, где он был «стоп-сигналом» для идущих по пути безоглядности. Были и такие военачальники, которых откровенно злила лучшая осведомленность абвера и его шефа, поскольку они не могли опровергнуть его аргументы. Канарис был, пожалуй, единственным из всех крупных военных, который ездил повсюду – по всем странам Европы, Южной Америки, Ближнего и Среднего Востока. И, как говорит про него Абсхаген, «он принадлежал к числу самых информированных людей в Германии в том, что касалось политической обстановки за рубежом»[133]133
  Abshagen, a. a. O. S. 142.


[Закрыть].

Глава тайной службы обязан быть постоянно в курсе всех внешнеполитических событий; при этом сведения к нему должны поступать из первых рук, а не из приукрашенных донесений других ведомств, чтобы он мог быстро составить ясную картину происходящего. В противном случае он не будет соответствовать занимаемой должности. Отсюда перед ним возникает отчасти безнадежная, а иногда и просто запретная, но с точки зрения разведки необходимая задача давать неприкрашенную политическую информацию своему руководству. В том, что абвер и его шеф находились в этом плане в крайне стесненном положении, виноваты были Гейдрих и СД, а также не в последнюю очередь сам Гитлер, который никак не хотел понимать, что начальник секретной военной службы является одной из важнейших военных персон, тем более – во время войны.

Однако во внутриполитические дела Канарис почти никогда не вмешивался. Если ему попадались сведения о каких-то политических планах диктатора, он старался удержать себя и абвер в тени возникавших вспышек сопротивления. Однако начиная с 1935 г. большая политика в рейхе, в том числе и военная, делалась без привлечения абвера, что, без сомнения, было серьезной ошибкой режима.

Информацию о положении на театрах военных действий абвер получал, естественно, от разведотделов штабов армий и групп армий. И здесь в частных беседах с местными абверовцами выяснялось многое о планируемых или уже осуществляемых режимом беззакониях, в частности о так называемой «национальной политике» в рамках «Генерального плана «Восток». Например, стало известно, что за определением «восточные недочеловеки» стоял сам Гитлер, преследовавший цель урегулировать численность и силу всех славянских народов. По мнению Канариса (и оно совпадало с мнением знатоков России), войну с Советским Союзом нельзя было выиграть без политики, основанной на освобождении населяющих его народов от большевизма, и без аграрной политики, в основе которой лежит крестьянское частное владение землей.

Именно в таком духе еще до начала похода на Россию высказал свое мнение Канарису офицер абвера обер-лейтенант профессор Оберлендер (тогда – политсоветник батальона «Нахтигаль»). После этого ему было поручено изложить эти взгляды в совершенно секретной памятной записке, использовав опыт польской кампании. В ней были показаны факты истребления и угнетения польского народа в духе политики Гитлера, в результате чего между населением и оккупационными властями сложились исключительно напряженные отношения. Если подобные методы при нашем военном успехе, продолжал Оберлендер, будут применены в России, мы встретим там жестокую партизанскую войну, которая традиционно является русским способом ведения боевых действий. Эту памятную записку Оберлендера Канарис передал непосредственно Гитлеру, но подобные взгляды и представления на него не действовали.

Ввиду такой невразумительности диктатора совершенно непонятен тот факт, что еще в ходе польской кампании ОКВ начало формировать батальоны украинских добровольцев под командованием немецких офицеров. Использование украинских или кавказских добровольцев было бы оправдано лишь в том случае, если бы у высшего германского руководства было честное намерение дать родине этих людей политическую независимость и в ходе войны продемонстрировать их народам примеры человечного отношения и примерного управления. Позицию Гитлера и его «восточных экспертов» вроде Розенберга, Коха и др. хорошо показывает то, что 26 июня 1941 г. ОКВ вновь в резкой форме указало абверу, что он должен выполнять только военные задачи и держаться в стороне от всяких политических интриг и вопросов. Это касалось и заявлений от украинских националистов (ОУН) и даже наших украинских агентов о зачислении их в формирования вермахта. Абверу же следовало делать все, чтобы помешать этим людям извлечь из своей военной службы какие-либо политические выгоды. При таких обстоятельствах не было ничего удивительного в том, что состоявший из украинцев батальон «Нахтигаль» просуществовал всего три месяца. Разочарование поведением и отношением немцев было столь велико, что из немногочисленных остатков батальона удалось потом сформировать только одно небольшое полицейское подразделение.

Политсоветник батальона «Нахтигаль» Оберлендер позже принял уже в звании капитана командование сформированным в Штранс-Нойхаммере батальоном «Бергманн» («Горец»). В нем были собраны представители кавказских национальностей, преимущественно грузины из разных областей. Что же касается северокавказцев, то их отношение к советскому режиму было хорошо известно. Советы рассматривались как угнетатели, и уже несколько раз – в 1921, 1928, 1931 и 1938 гг. – горцы поднимали восстания. Население кавказских окраин встречало немецкие войска, вступавшие в их села и города, как освободителей. Однако в какой мере части (их иногда называли «легионами») кавказских добровольцев могли успешно использоваться, полностью зависело от отношения оккупантов. Капитан Оберлендер в своих неоднократных памятных записках Канарису указывал на тяжелые последствия ужасных массовых убийств и колониальных методов эксплуатации населения в управляемых рейхскомиссарами оккупированных областях.

Так, в записке от 11 февраля 1943 г., озаглавленной «Двадцать тезисов об обстановке», сказано: «Политически опасно и практически неоправданно считать славян неполноценными в расовом отношении илотами, а Восток – колонией… На земле Европы уже не может быть места для колоний и колониальных методов эксплуатации»[134]134
  Raschhofer H. Der Fall Oberlaender. Eine vergleichende Rechtsanalyse der Verfahren in Pankow und Bonn, Tuebingen 1962.


[Закрыть]. В другой записке от 22 июня 1943 г. Оберлендер отмечал: «Если своевременно и однозначно в восточной политике не произойдет требуемого поворота, то советские лозунги о «второй отечественной войне», о «советском многонациональном государстве» и «объединении славян», которые пока еще звучат слабо, станут для нас завтра горькой действительностью. Насколько серьезно следует воспринимать эту реальность, явствует из следующего высказывания одного высокопоставленного коммуниста: «Мы обращались с русским народом поистине плохо, так плохо, что для еще худшего понадобилось бы просто искусство. Вот немцы как раз и проявили это искусство. Но народ выбирает из двух тиранов того, который говорит на его языке… Поэтому мы выиграем эту войну». Мы переживаем последний исторический момент, позволяющий использовать тот шанс, который дал нам большевизм своей политикой уничтожения людей и отрицания человеческих ценностей, и сделать народы Восточной Европы нашими союзниками. Решается вопрос, либо мы с помощью оружия и соответствующей политики разгромим большевизм, либо истечем кровью в битве со славянами за «малую Европу» против всей Восточной Европы»[135]135
  Buendnis oder Aufbeutung? Denkschrift vom 22.6.1943, Fotokopie.


[Закрыть].

Почти в то же время, когда Оберлендер писал свой последний меморандум, т. е. 21 июня 1943 г., рейхсминистр Розенберг, инспектировавший оккупированные восточные области, выступил перед высшими офицерами группы армий «Юг» с докладом о целях Германии на Востоке. Согласно записи, сделанной по памяти начальником отделения абвера при штабе группы армий, Розенберг сказал так: «Цель этой войны – не восстановление единой и неделимой России, а полное раздробление советского пространства по национально-хозяйственным единицам… В настоящий момент лучше всего не давать никаких, даже незначительных, политических обещаний»[136]136
  КTB von Abwehr II, S. 256f.


[Закрыть]. Эта запись в «Журнале боевых действий» абвера-II почти в тот же день была подкреплена решением Гитлера от 18 июня 1943 г., согласно которому пропаганда в пользу армии генерала Власова разрешалась, но без принятия каких-либо обязательств перед ним.

Помимо записок Оберлендера, к шефу абвера стекались и многочисленные донесения об обстановке от хорошо информированных ВО, что еще больше увеличивало его пессимизм относительно политической ситуации на Востоке. Осенью 1943 г. руководитель ВО в Стокгольме полковник Ганс Вагнер, сознавая, что война подошла к решающему повороту, по собственной инициативе попытался взять на себя роль посредника в переговорах о мире между Германией и Россией. Он был хорошо знаком с одним евреем, имевшим политические связи с А. Коллонтай, советским послом в Стокгольме. В конце июня 1943 г. Вагнер узнал, что Кремль готов вести переговоры в том случае, если ни Гитлер, ни Риббентроп более не станут определять германскую внешнюю политику. Вряд ли можно было тут чего-то добиться, но вскоре этот еврей сообщил полковнику, что Сталин, отказываясь от упомянутых условий, может направить представителя Наркоминдела в столицу Швеции для переговоров с уполномоченными германского МИДа. Полковник Вагнер информировал об этом посланника Грундхерра в германском МИДе в обход служебного пути. Грундхерр считал, что найденный Вагнером контакт – это, вероятно, последняя возможность для Германии закончить войну на более или менее приемлемых условиях. Когда Гитлер узнал об этом и о том, что доверенным лицом был еврей, он буквально взорвался от ярости, вызвал к себе тут же Канариса и, как рассказывал адъютант шефа ОКВ подполковник фон Фрайенд, задал ему серьезную взбучку[137]137
  Заявление под присягой полковника в отставке Ганса Вагнера от 2.9.1946; к тому же заявление под присягой подполковника в отставке Джона фон Фрайенда от 2.9.1946; оба заявления удостоверены.


[Закрыть].

Остается неизвестным, были ли эти шаги к миру слишком запоздавшими. Во всяком случае, офицеры абвера, особенно в руководящих инстанциях, оценивали тогда военно-политическое положение гораздо точнее, чем руководитель государства и «полководец» Гитлер.

Оглядывая даже бегло весь комплекс политических вопросов, которыми приходилось заниматься абверу и Канарису, можно лишь сожалеть о том, что потерян или же до сих пор не найден личный дневник адмирала. Это был бесценный документ, который позволил бы осветить не только все еще спорный вопрос о сопротивлении в Германии, но и очень многогранную деятельность Канариса. Ведь он с предельной точностью заносил в него со времени кризиса верховного командования 1938 г. все, что казалось ему важным; причем делал он это не от первого лица и не сопровождал факты своими субъективными оценками. Эти записки предназначались для того лишь, чтобы когда нибудь стать отчетом перед германским народом и обвинением Гитлеру и его режиму. При случае к этим заметкам присовокупляли свои записи и руководители отделов – Пикенброк, Остер, Лахузен и Хансен. Дополнительные замечания на полях делал ближайший соратник Остера Ханс фон Донаньи[138]138
  По данным Лахузена, доктора Гроссе и полковника в отставке Гарте.


[Закрыть]. Иногда Канарис позволял некоторым из ближайших сотрудников делать для себя выписки. Несколько таких выписок сохранилось у генерала Лахузена, и они были представлены Нюрнбергскому военному суду. Этим и объясняется часто высказываемое утверждение о существовании какого то второго текста дневника. Это неверно[139]139
  Сообщение бывшей секретарши адмирала г-жи Веры Шварте доктору Крауснику, директору Мюнхенского института современной истории от 24.11.1964 г.


[Закрыть]. Канарис вел его в одном экземпляре и писал всегда от руки. Очень редко, когда времени стало не хватать, он диктовал текст своей секретарше на машинку, которая печатала без копирки. Короче, личный дневник шефа абвера содержал много подробностей о деятельности военной разведки, смысл которых был подчас непонятен тогдашним сотрудникам абвера; но сегодня они могли бы многое рассказать о том, что делалось скрытно для поддержки внутреннего сопротивления режиму.