Текст книги "Абвер – «щит и меч» III Рейха"

В течение 1943 г. централизованный комплекс отделов и подразделений абвера, располагавшихся в зданиях ОКВ, разрушился. На Тирпицуфер, 80, и в обоих соседних зданиях уже давно не хватало места для слишком разросшегося аппарата абвера. И часть управления была переведена в резервную «Заградзону Майбах-II» в районе Цоссена, где еще в мирное время были оборудованы бункеры для ОКВ на случай вынужденного перебазирования. Это местечко близ Берлина было известно еще и под наименованием «Цеппелин». Несколько групп абвера-III перебрались на Принц-Генрихштрассе в берлинском районе Тиргартена. После того как старое здание на Тирпицуфер было разбомблено, значительная часть управления вместе с шефом тоже оказалась в Цоссене. Основные подразделения абвера-III, временно дислоцированные в полицейской школе «Айхе» близ Потсдама, и группа абвер-I «Ви» (экономика) переехали на запасные квартиры у Бург-Лауэнштайна в Тюрингии.

Несмотря на тревожные события, связанные с арестом Донаньи и Мюллера и снятием с поста генерала Остера, Канарис продолжал свои поиски мира, какими бы безнадежными они ему ни казались, со свойственной ему последовательностью. И, как оказалось, он не был одинок в этих попытках. Вопреки всей их «верности» своему фюреру Шелленберг и несколько позже сам Кальтенбруннер тоже пошли по этому пути[284]284
  Кальтенбруннер с помощью Хагена (действовавшего под псевдонимом «Доктор Вилли Хёттль») установил связь с Алленом Даллесом в Швейцарии. См.: Crankshaw В.: Die Gestapo, Brl. 1959, S. 222.


[Закрыть].

Поздней осенью 1943 г. Канарис вместе с германским послом в Анкаре фон Папеном и бароном фон Леснером обратились к военно-морскому атташе США в Стамбуле Джорджу Эрлу. В своих воспоминаниях фон Папен отмечает, что Эрл передал одобренное Канарисом предложение президенту Рузвельту. Согласно этому предложению, оппозиция в случае совершения государственного переворота должна была обратиться к западным союзникам с предложением о капитуляции. Единственным условием оппозиции было недопущение прорыва Советов в Центральную Европу объединенными усилиями немцев, британцев и американцев. Следовало добиться быстрого прекращения кровопролития на Западе и рассчитанным ударом оттеснить коммунизм от Центральной Европы. Ответ Рузвельта пришел после долгого молчания. В нем говорилось: «Все подобные просьбы о мирных переговорах следует направлять союзному главнокомандующему генералу Эйзенхауэру»[285]285
  Wedemayer A. Der verwaltete Krieg, Gueterslohl 1959, S. 470; Papen P. von Der Wahrheit eine Gasse, Muenchen 1952, S. 594f.


[Закрыть].

Джордж Эрл уже после войны в одном интервью откровенно заявил, что, если бы предложение фон Папена было принято, война, по-видимому, закончилась бы уже в 1943 г. «По всей вероятности, это спасло бы бесчисленное количество жизней и, что важнее всего, одна опасная идеология не была бы заменена такой же другой. Советские орды были бы остановлены у польской границы. И вся карта Европы выглядела бы не так, если бы территориальная целостность основных стран была бы сохранена на базе нормальных (западных) экономических, как и традиционных исторических условий»[286]286
  Цит. по: Wedemayer, а. а. O. S. 471.


[Закрыть].

Хотя персона Канариса не была упомянута в этой интимной беседе, однако будущий историк, а тогда начальник ВО абвера в Стамбуле полковник Леверкюн, которого фон Папен тоже пригласил на беседу, вызвал подозрения у гестапо. Да и в целом в РСХА усиливалось недоверие к абверу тем более, что некоторые события и признаки свидетельствовали о том, что, несмотря на уход Остера в отставку, в Абвере все еще велась скрытая борьба против СД и гестапо. В январе 1944 г. был арестован по доносу бывший генеральный консул в Нью-Йорке Отто-Карл Кип из круга людей, группировавшихся вокруг вдовы бывшего германского посла в США Зольфа. Одновременно гестапо получило сигнал, что члены «кружка» фрау Зольф были проинформированы о прослушивании их телефонных разговоров. Этими информаторами, как стало известно, были государственный военный советник граф Гельмут фон Мольтке, сотрудник управления «Абвер/Аусланд», и капитан Гере из отдела абвер-II. Но и тут ответственные лица в РСХА не начали фронтальную атаку на Канариса и абвер. Лишь несколько недель спустя, в феврале 1944 г., произошел некий вовсе не примечательный случай, но именно он и дал повод к решительной атаке.

Упомянутый выше Леверкюн добился, чтобы к его ВО в Стамбуле прикомандировали сына его друга и коллеги Вермерена, который тогда был солдатом. Через некоторое время выяснилось, что молодой Вермерен вращается в обществе англичан. Но прежде чем Леверкюн попытался отправить его в Германию, Вермерен исчез вместе со своей гостившей в Стамбуле женой, родственницей фон Папена графиней фон Плеттенберг. Они улетели на английском самолете в Каир[287]287
  Это сообщил автору Ханс Хусль, бывший тогда руководителем вспомогательной ВО в Свиленграде, 2 июля 1965 г.


[Закрыть]. Там эта пара объявила, что по соображениям религиозного характера она отказывается от службы гитлеровскому режиму. Примерно в то же время секретарша уполномоченного СД в Анкаре Мойзиша некая Ниле Капп перебежала к американцам.

Разумеется, это был тот самый случай, который доставил РСХА наибольшие неприятности, поскольку речь шла о сотруднице СД. Гиммлер нарочно раздул дело Вермерена и использовал его для расправы с начальником ненавистного ему абвера. При этом следует заметить, что подобные происшествия, свойственные любой войне, а тем более носящей откровенно идеологический характер, просто неизбежны. Не было никакой причины поднимать большой шум. Но Гитлер в припадке необычного бешенства набросился вначале на Леверкюна как начальника сбежавшего солдата, а затем и на адмирала Канариса. Доктор Геббельс придал этому случаю значение, «решающее исход войны», а Шелленберг, чуя поживу, назвал Вермерена «важным сотрудником германской тайной военной службы». Короче говоря, РСХА получило возможность добиться реализации своего давнего плана – разгрома абвера. Гиммлер направился к Гитлеру и поведал ему, что «профессиональные и кадровые просчеты в управлении «Абвер/Аусланд» стали при Канарисе совершенно нетерпимыми». Вслед за этим фельдмаршал Кейтель издал от имени фюрера приказ, по которому адмирал Канарис немедленно освобождался от своей должности, а его преемником назначался полковник Хансен. По указанию Гитлера адмирал был подвергнут домашнему аресту в крепости Лауэнштайн. Так была сломлена последняя преграда на пути к полному уничтожению абвера. Теперь РСХА могло свободно взять на себя выполнение его задач.

Еще весной 1944 г. Гитлер поручил начальнику ОКВ и рейхсфюреру СС принять меры для перевода абвера в тайную службу РСХА, чтобы создать наконец единую разведывательную систему. Приказ был оформлен официально несколько позже специальным указом. Его подготовил Кальтенбруннер, а визировали Кейтель и Йодль. Если верить материалам СД, он звучал примерно так: «1. Приказываю создать единую германскую разведывательную службу. 2. Руководство тайной службой поручаю рейхсфюреру СС. Он вместе с начальником ОКБ должен договориться о том, на каких условиях военная разведка передается в тайную разведывательную службу». Председателем на переговорах ОКВ и РСХА Кейтель назначил начальника центрального управления вермахта генерал-лейтенанта Винтера.

Абвер-I и абвер-II были сведены вместе в отдел МИЛ и включены в состав VI управления РСХА. Этот отдел МИЛ со всеми его группами и референтурами не зависел от соответствующей политической структуры VI управления. Лишь при самом Шелленберге существовала координирующая группа. Начальником МИЛ стал полковник Хансен. Разведцентры абвера внутри страны были реорганизованы и сведены в группы I и II, но сохранили прежние районы и сферы деятельности. Они стали называться «командными районами сбора донесений». Разведцентры в оккупированных областях свертывались ввиду предстоящей эвакуации. Их районами теперь оказывались фронтовые районы. Но фронтовым разведкомандам удалось сохранить за собой решение задач войсковой контрразведки (бывшая функция абвера-III) лишь после долгих и трудных переговоров с вермахтом. В конечном счете ФРК были выведены из подчинения РСХА и переданы группам армий. Начальником отдела фронтовой разведки и войсковой контрразведки в ОКХ стал полковник Бунтрок, а в ОКВ – полковник Зюскинд.

За остатки органов абвера-III и особенно абвера-III F (контршпионаж) спорили два соперника в РСХА – начальники IV и VI управлений, т. е. Мюллер и Шелленберг. Последний обосновывал свои претензии тем, что абвер-III F занимается внешней контрразведкой. Мюллер же ссылался на то, что у него уже есть свой аналог – группа IV-E (контршпионаж и исполнение приговора), но рассчитывал главным образом на передачу ему внешних опорных пунктов абвера-III F и его значительных валютных средств. В итоге Мюллер получил все группы абвера-III F, но от III F ему достались только тыловые органы внутренней слежки и ближней тайной связи. Шелленберг же забрал себе всю дальнюю связь (кроме фронтовых районов).

Жестокая борьба разгорелась и за бывшую группу «Аусланд» («Заграница») в ОКВ. В результате искусных переговоров ее шефа вице-адмирала Бюркнера ее удалось отстоять и передать штабу оперативного руководства войной. Та же судьба постигла и дивизию особого назначения «Бранденбург», которую с весны 1943 г. стали использовать на фронте как рядовое соединение.

Официальная передача абвера в РСХА состоялась в начале мая 1944 г. на специальном заседании военной верхушки в одном дворце близ Зальцбурга. Заседанием руководил лично Гиммлер. Наряду с фельдмаршалом Кейтелем присутствовали почти все высшие офицеры СС. Гиммлер выступил с речью, в которой подчеркнул «выдающиеся заслуги военной разведки»[288]288
  Этот сбор почти всех высших офицеров СС в Зальцбурге был упущен участниками Сопротивления, т. к. при соответствующей подготовке было бы не слишком трудно одним ударом ликвидировать всю верхушку СС. Разумеется, военных предпосылок для этого не было.


[Закрыть].

Отныне германские вооруженные силы оказались единственными в мире, у кого больше не было своей разведывательной службы. Целенаправленными интригами Гиммлеру и его присным удалось наконец разрушить абвер и присвоить себе его остатки. Однако этот «успех» принес «победителям» лишь недолгую отсрочку конца, дав им всего лишь менее года, чтобы насладиться вожделенной властью. Между тем борьба РСХА против группы «Аусланд» («Заграница») в штабе оперативного руководства войной продолжалась с прежним ожесточением. СД отказала ей в праве объективно информировать командование вермахта о внешнеполитической обстановке и общественном мнении в зарубежных странах. Ей перекрыли прием всяких внешнеполитических новостей от бывших подразделений абвера и выписку иностранной прессы. В РСХА царило убеждение, что объективные новости из-за рубежа только усиливают пораженчество в кругах политически не подготовленного офицерства, особенно в высших эшелонах. И теперь ОКВ и ОКХ дозволено было получать только такие сведения из-за границы, которые перед тем обрабатывались в РСХА и дополнялись «инъекциями мужества». Запрещалось включать в ежедневные сводки какие-либо критические замечания о германском руководстве. Для контроля за этим в группу вводился офицер СД из VI управления РСХА. Только при поддержке Геринга и Деница удалось тогда спасти группу «Аусланд» от прямого вмешательства Гиммлера. После событий 20 июля 1944 г., которые явились для РСХА полной неожиданностью, в течение нескольких месяцев ему были переподчинены и все ФРК. У штаба оперативного руководства войной остались, помимо группы «Аусланд», только войсковая контрразведка с подразделениями бывшего абвера-III, а в штабах у командующих группами армий и командующих войсками на оккупированных территориях – только офицеры войсковой разведки и контрразведки. Все остальные подразделения управления «Абвер/Аусланд» были переподчинены РСХА. Чисто административное управление «Зет» было распущено, а частично распределено между отдельными «преемниками».

С передачей управления в РСХА адмирал Канарис оказался без дел. В его советах никто более не нуждался. Новый шеф разведслужбы Шелленберг, по слухам, имел продолжительный разговор с Канарисом весной 1944 г. в крепости Лауэнштайн. О его содержании ничего не известно. Однако в конце июля адмирал выехал из крепости на своей машине и со своим шофером Людеке. Он возвратился в Берлин и там будто бы принял 1 июля от адмирала Грооса руководство «Особым штабом по вопросам ведения экономической войны» при ОКВ. Это назначение звучало высокопарно, но в условиях ставшей уже почти непробиваемой блокады Германии практическое значение этого штаба было не более чем в нарочитом представлении несуществующих возможностей. То, что ему все же доверили хоть какое-то руководство, следовало отнести за счет его популярности у союзников Германии и дружественных стран, а также уважения у противника. А может быть, тогда у режима еще не было достаточных улик, чтобы начать следствие и с помощью судебного процесса как-то нейтрализовать неизбежную в этом случае потерю престижа в глазах своих союзников и общественности[289]289
  Согласно предписанию Гитлера от 10.6.1944 г. Канарис был освобожден от активной военной службы, а 1.7.1944 г. по распоряжению управления кадров главного командования ВМС за № 1445 снова зачислен на действительную службу в должности адмирала для особых поручений.


[Закрыть].

О строительстве новой тайной разведслужбы с широкими связями в мире под руководством РСХА на этой стадии войны уже не могло быть и речи, тем более что не хватало подготовленных кадров, и достаточных средств для этого тоже не было, не говоря уже о времени. Ввиду катастрофической обстановки на Востоке и на Западе Шелленбергу и его сотрудникам ничего не оставалось, как искать способы спасти себя с помощью еще сохранившихся контактов с заграницей в водовороте событий, неминуемо ведущих к катастрофе. Именно теперь Канарис мог бы стать тем человеком, который благодаря своим связям и знаниям смог бы войти в контакт с ответственными лицами в западных странах и даже в последний момент найти какой-то выход из самого худшего. Но его отодвинули в сторону и разрушили то, что он создал.

Часто утверждают, будто Шелленберг вовсе не стремился к большой власти, когда прибирал к рукам военную разведку. Вероятно, к этой инициативе его подтолкнуло обретенное на практике убеждение в том, что параллелизм в работе двух тайных служб чреват серьезными недостатками. Без всякого сомнения, политическая составляющая в руководстве войной в нынешнюю эпоху совершенно неотделима от военной, как и военная разведка нерасторжима с политической, тем более что все большее значение приобретает военно-техническая и экономическая разведка. Однако идеальным сведение всех тайных служб в единую централизованную может стать лишь при условии, что главенствующую роль в ней будет играть военная тайная служба. Если же тон будет задавать политическое руководство, то вся тайная служба окажется в крайне ненадежном фарватере, безопасность которого определяют неконтролируемые политические и даже партийно-политические факторы. И эксперимент РСХА с принятием на себя задач военной разведки как раз и доказал, что за этим следует полное фиаско. Партийная идеология не может быть достаточным ориентиром для деятельности, которая требует, чтобы руководителями были исключительно дисциплинированные и квалифицированные люди, лишенные каких-либо предубеждений.

Само собой разумеется, соединение разных ветвей тайных служб в некоем централизованном аппарате под руководством военных таит в себе известные недостатки. И вообще чрезмерная концентрация власти в одних руках может стать очень опасным фактором, особенно в условиях демократии. Все зависит от того, возможно ли и в какой мере добиться позитивного сотрудничества тайной службы и правительства. При этом последнее должно проявлять постоянную готовность к принятию рекомендаций и аналитических выводов разведки, а тайная служба должна стремиться сохранить лояльность и, служа ему, как обязывает ее название, уметь встраиваться в его деятельность, не переходя границ дозволенного.

Глава 16
Арест и смерть адмирала

Летом 1944 г. Канарис уже не поддерживал связь с участниками Сопротивления. Для этого было несколько причин: во-первых, хотя как патриот Канарис и желал свержения тирана, но он в то же время боялся и поражения Германии; во-вторых, он отвергал покушение как метод, исходя из религиозных соображений; и, наконец, его новое служебное положение не позволяло ему сделать что-либо существенное для оппозиции. Это было тем более трудно, что за ним неусыпно следило гестапо. А ко всему прочему, сам Канарис был искренне убежден в том, что немецкий народ сам совершил оплошность, взяв на себя огромную вину, и что Гитлеру придется испытать гнев божий до последнего горького конца.

О намерениях полковника фон Штауффенберга, связанных с покушением на Гитлера, Канарис узнал в первой половине июля от подполковников Фрайтаг-Лорингхофена и Шрадера. О конкретных планах он ничего не ведал, но в целом был весьма скептически настроен в отношении успеха заговорщиков.

Весь день 20 июля (это был четверг) Канарис провел у себя дома на Шлахтензее. Вероятно, туда и позвонил ему полковник Штауффенберг, сообщив, что фюрер мертв, что взрыв бомбы оборвал его жизнь. Канарис в ответ спросил: «Мертв? Бог мой! Кто же это сделал, русские?» Вряд ли можно предположить, что Штауффенберг нашел время в бурной атмосфере событий, чтобы сообщить бывшему шефу абвера о случившемся. Как бы то ни было, но к 17.00 адмирал уже знал, что покушение не удалось. После этого он поехал к себе на службу в Потсдам-Айхе. Он пробыл там и два последующих дня, чтобы быть в курсе происходящего и следить за реакцией гестапо. Через день, 22 июля, он случайно встретил одного из своих бывших подчиненных в абвере, который кое-что знал о роли Канариса в Сопротивлении. Адмирал поприветствовал его, но, не желая вступать в разговор, заметил: «Да, милый мой, так дела, конечно, не делаются. Позвони мне, однако, в ближайшее время». Но до этого дело не дошло.

В воскресенье, 23 июля, Вильгельм Канарис был арестован в своем доме самим Шелленбергом «по прямому указанию начальника гестапо Мюллера», оправдался он. Нарушить приказ, как объяснил Шелленберг, он не мог. Адмирала взяли под стражу и отвезли в школу пограничной полиции в Фюрстенберге «до выяснения обстоятельств». Вскоре после покушения гестапо, проводя обыск, нашло в кабинете бывшего начальника абвера в Потсдаме-Айхе папку номер VI его дневника. Эта рукопись охватывала период с марта 1943 по июнь 1944 года. Поскольку первые подозрения против Канариса возникли у гестапо еще весной 1943 г. в связи с арестом фон Донаньи, адмирал с той поры стал очень осторожен. Отпечатанные его секретаршей на машинке материалы этой папки содержали так мало компрометирующих данных, что их было недостаточно, чтобы изобличить адмирала в государственной измене. Гестапо усиленно продолжало искать папки I–V, в которых, как полагали, должны были содержаться записи 1938–1942 гг., а может быть, и более ранние. Но Канарис передал их на хранение подполковнику Шрадеру. Канарис открыто заявил об этом на допросе. Ему не нужно было опасаться за судьбу Шрадера: тот уже покончил жизнь самоубийством.

Вместе с Канарисом на Принц-Альбрехтштрассе сидело множество участников оппозиции. Среди них были Гёрделер, генералы Гальдер, Томас, Остер, бывший министр Попитц, главный судья Зак и доктор Мюллер, а также Лидиг, Штрюнк, Гере, Небе и пастор Бонхёффер. С Канарисом обращались с особенной жестокостью. Он был в наручниках и в течение долгого времени получал лишь треть нормального рациона заключенных.

Расследование дела о попытке государственного переворота Гитлер сразу после покушения поручил лично рейхсфюреру СС Гиммлеру, а исполнение приговора – высшему суду по политическим преступлениям (Фольксгерихтсхоф).[290]290
  Сразу несколько неточностей. Расследовал дело о заговоре 20 июля не лично Гиммлер, а целая зондеркомиссия. Фольксгерихтсхоф не исполнял приговор, а выносил. И назывался он Народный трибунал. (Прим. ред.)


[Закрыть] Для ведения дознания в РСХА была создана особая комиссия в составе нескольких групп следователей из IV управления (гестапо). Одну из них возглавлял правительственный уполномоченный в РСХА Вальтер Хуппенкотен. Он вначале расследовал дела графов фон Штауффенберга, фон Шверина и фон дер Шуленбурга, затем – генерал-лейтенанта Пфульштайна, последнего командира дивизии «Бранденбург» и подполковника Хайнца. Далее последовали дела Остера и Донаньи и, наконец, – дознание по делу Канариса. На допросах обвиняемых, кроме Хуппенкотена, присутствовали также штандартенфюрер СС Патцингер и комиссары криминальной полиции Зондерэггер, Ланге и Шрай. Хуппенкотен в основном опирался на материалы из архивов управления «Абвер/Аусланд» за период с конца 1942 до конца 1943 г. Эти материалы позволили установить, что в абвере уже несколько лет существовала группа Сопротивления, имевшая связи с другими группами. Одним из связных был служивший в абвере до февраля 1944 г. капитан Гере, арестованный за несколько месяцев до этого по подозрению в государственной измене. Однако вскоре он бежал из-под ареста и скрылся в берлинском подполье. Но в августе 1944 г. он был снова пойман.

В связи с обнаружением на складе учебного лагеря «Майбах-II» в Цоссене запасов взрывчатки гестапо в конце августа предприняло тщательный обыск всех сейфов бывшего управления. При этом оно, конечно, наткнулось на обширные материалы из офиса Канариса, которые в 1942 г. по соображениям безопасности были помещены в сейф Прусского государственного банка. В связи с усилением угрозы в конце 1943 г. подполковник Хайнц переложил эти документы, бегло их просмотрев, в недоступный бункер «Цеппелин» на запасных квартирах ОКХ. Здесь, в особой заградзоне «Майбах-II», располагались во время войны управление общих дел ОКХ и несколько подразделений абвера. Подполковник Шрадер должен был еще раз их просмотреть и в случае серьезной опасности уничтожить[291]291
  Эти заявления основаны на высказываниях Хуппенкотена в той мере, в какой суд присяжных 1 й инстанции в Мюнхене ориентировался на них в ходе процесса, который велся против Хуппенкотена, – на показаниях свидетелей – государственного министра в отставке Йозефа Мюллера, генерал-полковника в отставке Гальдера, пастора Бетге, старшего имперского военного адвоката Крэлля, подполковника в отставке Хайнца и др. По приговору суда 1 й инстанции Хуппенкотен получил 16.2.1953 г. наказание в виде 3,5 года тюрьмы. Однако федеральный суд по апелляции приговорил его за участие в пятикратном убийстве людей к 6 годам лишения свободы.


[Закрыть].

Среди найденных в Цоссене материалов оказались записи, касавшиеся подготовки государственного переворота в 1938 г., установления контактов с Ватиканом с целью подготовки мирных переговоров с Англией, далее – обобщенный обзор обстановки после польской кампании, сделанный генерал-полковником Беком, рукопись карандашом о проведении переворота, написанная рукой Остера, дневник на 20 страницах, который Канарис вел в 1939 г. и где были записи о поездках на фронт с целью склонить командующих к участию в перевороте и, наконец, корреспонденция об усилиях пастора Бонхёффера, устанавливавшего связи для подготовки мирных переговоров после устранения Гитлера. Однако среди всех этих материалов не было пяти папок с дневниками Канариса.

Просмотр и оценка материалов впервые позволили увидеть связь между событиями 20 июля и давно действовавшим Сопротивлением. Подробно изучив документы, Хуппенкотен подготовил свое заключение на 160 страницах с приложением фотокопий некоторых материалов. Копии этого заключения получили Гиммлер, Кальтенбруннер и Мюллер. Разумеется, все это держалось в полном секрете. Гитлер оставил принятие всех решений строго за собой и приказал провести самое тщательное расследование всех обстоятельств и связей, чтобы точно установить виновность арестованных. О ходе расследования ему должны были докладывать постоянно[292]292
  Высказывания Хуппенкотена.


[Закрыть].

В последующие месяцы расследование велось под личным наблюдением Хуппенкотена. Выяснилось, что круг причастных к заговору значительно шире, чем предполагалось. Бывший шеф абвера в ходе допросов, чувствуя свое духовное и душевное превосходство, вернул себе прежнюю твердость духа и поэтому мог легче переносить физические и моральные неудобства тюрьмы. К своему удивлению, он в дальнейшем, видя примитивность мышления гестаповской следственной машины, убедился в том, что до сих пор сильно преувеличивал интеллектуальные способности и деловые качества своих противников. Все РСХА уже давно бюрократизировалось сверх всяких мер и было наводнено многочисленными выдвинувшимися благодаря режиму «полицейскими фюрерами», являвшимися кем угодно, но не профессионалами. Начался 1945 г., а расследование под руководством Хуппенкотена все более затягивалось, чему немало способствовало ухудшение обстановки на фронтах. А это, в свою очередь, затрудняло поиск улик не только за рубежом, но и на постоянно сокращавшейся территории, подвластной рейху.

Так проходили недели и месяцы в страшных и мрачных подвалах здания на Принц-Альбрехтштрассе. Канарис сидел в камере № 16, фон Пфульштайн – в камере № 13. Доктор Йозеф Мюллер, один из немногих оставшихся в живых, рассказывал, что имел с Канарисом короткий разговор о ходе учиненного РСХА «расследования». Это случилось, как рассказывал автору сам доктор Мюллер, «между 2 февраля, когда во время налета вражеской авиации были серьезно повреждены бункер и часть тюрьмы, и нашим переездом 7 февраля 1945 г. В общем разговор должен был происходить 5 или 6 февраля, когда один из надзирателей потребовал, чтобы мы с Канарисом и Гере вымели коридор, замусоренный в результате бомбежки. Когда мы прибирались, надзиратель сказал, обращаясь к Канарису: «Эй, ты, матросик! Ты, наверно, никогда не думал, что тебя однажды заставят драить коридор?»[293]293
  Сообщение доктора Йозефа Мюллера автору. Есть магнитофонная запись этих признаний.


[Закрыть].

За время долгого ареста в душе Канариса окончательно утвердились все те страхи, жуткие опасения и кошмарные представления о крахе этой системы, достойной только проклятий. Он всегда предчувствовал, что Гитлер приведет рейх к полному уничтожению, к погружению в ад. Так почему же этот умный человек не обеспечил себе своевременного побега за рубеж, где у него было столько надежных связей? Ответ лежит на поверхности. Вспомним об Ульрихе фон Хасселе, который сразу после неудачного покушения отправился в свою берлинскую квартиру и спокойно дожидался сыщиков гестапо, сидя гордо за своим письменным столом. В жизни, нацеленной на исполнение какого-то обета, есть такие моменты, и именно они в конечном счете определяют цену жертвы.

7 февраля 1945 г. арестованные, обвинявшиеся в причастности к событиям 20 июля, были вывезены из Берлина. По неизвестной причине, они были сведены в две группы, одну из которых, включавшую Канариса, Остера и Штрюнка, доставили в концентрационный лагерь Флоссенбург, а вторую, в которой были доктор Йозеф Мюллер, Лидиг и другие, сначала отвезли в Бухенвальд. Этот перевод заключенных диктовало близящееся к катастрофе положение на фронтах, и, конечно, никаких надежд арестованным это не давало.

Концентрационный лагерь Флоссенбург располагался в мрачной, покрытой густыми лесами гористой местности неподалеку от Вайдена в Верхнепфальцском лесу. Почти весь год напролет здесь дуют резкие холодные ветры, бушуют бури. Это место и сегодня вызывает неприятную дрожь при воспоминании о тех актах тирании, что были совершены здесь. Когда Канариса привезли сюда и поместили в камеру № 22 в этом «бункере», кирпичном одноэтажном строении, надзиратель сообщил арестованному, сидевшему в камере № 21, что привезли «какую-то высокую птицу», причем сказал он это с презрением. А в этой камере сидел бывший шеф датской разведки полковник Ханс Матисен Лундинг. Он, конечно, хорошо знал, кто такой Канарис, хотя никогда с ним не встречался. Но когда он еще был на свободе, то из надежных источников узнал, что Канарис старался обеспечить защиту датскому генеральному штабу от происков гестапо. Лундинг все же видел Канариса однажды в фойе отеля «Англетер» в Копенгагене и узнал его по белым волосам и большим голубым глазам, когда в один из следующих дней увидел его в коридоре бункера. Дверь камеры № 21 перекосилась от времени, отчего образовалась узкая щель, позволявшая заглядывать в коридор, прижимаясь к ней вплотную. Лундинг смог убедиться, что Канарис был не в арестантской одежде, а в сером гражданском костюме, в котором и оставался до последнего допроса. Но он был постоянно в наручниках и с кандалами на ногах днем и ночью даже в своей камере. Полковнику было хорошо слышно, как побрякивают, волочась за ним, его цепи, когда сосед начинал ходить по камере взад и вперед. Оковы с него снимали только, когда вели на допрос или на время непродолжительных прогулок во дворе. К сожалению, соседи смогли только один раз поговорить с глазу на глаз в течение двух минут в подъезде бункера, когда Лундинг возвращался с прогулки во дворе, а Канарис ждал допроса в коридоре. Надзирателя в этот момент куда-то отозвали, и узники смогли переброситься парой слов. Зато в своих камерах они пользовались для общения обычным тюремным перестуком[294]294
  Письмо полковника Лундинга автору от 15.9.1965 г. Что касается системы перестука, которой пользовались Канарис и Лундинг, то она строится на разделении алфавита на 5 групп по 5 букв в каждой (буква «йот» исключается). При «разговоре» сначала отбивается порядковый номер группы, а затем порядковый номер буквы в ней.


[Закрыть].

Примерно 7 или 8 апреля в лагерь Флоссенбург в сопровождении своих подручных прибыл Хуппенкотен, чтобы выполнить личное поручение Кальтенбруннера. В это время Германия уже почти вся стала фронтовым районом. Красная Армия стояла на Одере, западные союзники глубоко вклинились на западе и уже продвигались по территории Германии. Подготовка обвинения и слушание дел узников Флоссенбурга (сюда незадолго до этого привезли также Йозефа Мюллера и Зака), проводившиеся высшим имперским военным судом, оказались более невозможными: находившийся в начале 1945 г. в Торгау имперский суд вынужден был эвакуироваться из-за наступления русских. Поэтому был создан наспех полевой суд СС, хотя обвиняемые не были официально исключены или уволены из вооруженных сил (вермахта) и, следовательно, не были подсудны судебным инстанциям СС. Также и содержание в концентрационном лагере не могло быть оправдано юрисдикцией органов СС и полиции, так как она распространялась только на сотрудников СС и полиции[295]295
  Согласно итогам экспертизы, проведенной доктором Крэллем, Гитлер мог как высший судья вермахта, на основе предоставленной ему рейхстагом прерогативы 26.4.1942 г. отступать от существующих положений закона о военных преступлениях как в отношении судебных инстанций СС, так и полиции. Мюнхенский суд присяжных в деле Хуппенкотена признал правомочность состоявшегося в Флоссенбурге полевого суда СС.


[Закрыть]. Состав полевого суда СС в Флоссенбурге был набран из сотрудников главного суда СС в Прине близ Мюнхена. Председательствовал на этом суде доктор Отто Торбек, в качестве обвинителя выступил сам Хуппенкотен. Заседателем взяли коменданта лагеря Кёгля. Имя второго заседателя осталось неизвестным: Хуппенкотен отказался назвать его даже на судебном процессе, состоявшемся над ним после войны (1956) по обвинению в незаконном убийстве Канариса и др. Скорее всего этим вторым заседателем был комиссар полиции Ставицки. Секретаря не было вообще, как и защитников. Все свелось к обязательному правовому предписанию.

Многочасовые заседания начались 8 апреля около 16.00, в Белое Воскресенье, через неделю после Пасхи. Сначала было заслушано дело Остера, а вслед за ним – Канариса. Разбирательство по делу Канариса приняло очень бурный характер после выступления Хуппенкотена, который заявил, что Канарис и Остер сами обвиняли друг друга в измене и что бывший шеф абвера якобы доказывал, будто он только для виду участвовал в подготовке к государственному перевороту. Разумеется, бывший шеф абвера уже в силу своей натуры не мог признать себя виновным. Но очень может быть, что он действительно пытался до конца изображать свое «участие» в заговоре как «игру разведки», но делал это отнюдь не потому, что всерьез верил, будто ему удастся запутать суд, а всего лишь из-за того, что хотел и надеялся выиграть время, пока войска западных союзников не подойдут к концентрационному лагерю Флоссенбург.

Приговор, вынесенный в ночь на 9 апреля всем обвиняемым, гласил – смертная казнь через повешение. Приговор опирался на обвинительное заключение, содержавшее 160 страниц (по сути, это было «представление фюрера», которое обычно писалось на так называемой «машинке фюрера» с чрезмерно крупными буквами). Доказательный материал был взят из того, что было найдено в Цоссене. До сих пор не установлено, спрятал ли подполковник Шрадер в сейфе государственного банка Пруссии вместе с материалами Остера также и первые пять папок дневников Канариса, а затем оттуда перевез их в запасной лагерь у Цоссена, и каким образом они попали туда. Но, как мы говорили, среди найденных в Цоссене 22 сентября 1944 г. материалов этих дневников не было. Тем не менее в начале апреля квартировавший в Цоссене генерал Буле обнаружил в одном из сейфов эти пять папок и еще шесть тетрадей с «имперскими докладами» и передал их командиру охранного полка фюрера штандартенфюреру СС Раттенхуберу[296]296
  Ritter G. Carl Goerdeler und die deutsche Widerstandsbewegung, Stuttgart 1954, S. 546 Anm. 22. Непосредственным поводом для казни всех еще остававшихся в живых во Флоссенбурге заговорщиков (группы Канариса и Бонхёффера) был по заявлению Зондерэггера на процессе Хуппенкотена найденный в начале апреля 1945 г. полный дневник Канариса, вызвавший у Гитлера бешеный приступ гнева. Дневники были микрофильмированы в имперском уголовном управлении. Пленки лежали в двух кассетах, из которых в суматохе последних дней войны и падения Берлина проявлена была только одна. Затем весь материал по приказу Кальтенбруннера перевезен Хуппенкотеном во дворец Миттерзилль в Австрии и там сожжен. Ничего из написанного Канарисом не могло появиться на свет.


[Закрыть]. После возвращения Раттенхубера из русского плена в Мюнхен он отыскал доктора Йозефа Мюллера, которого знал раньше, и сообщил ему, что Кальтенбруннер тогда по приказу Гитлера организовал немедленное уничтожение заговорщиков»[297]297
  Заявление доктора Мюллера автору.


[Закрыть].