Текст книги "Пионеры Вселенной"

2

Лиза почти вбежала под арку ворот: лицо ее горело, глаза светились таинственным блеском.

– Все ли благополучно? – с тревогой спросил Стрешнев.

– Да, да, пойдем скорее, – еле переводя дыхание, сказала Лиза и, схватив его за руку, повлекла на улицу. Найдя извозчика, они стали кружить по городу. Казалось, Лиза успокоилась, но отвечала на вопросы Стрешнева сбивчиво, порывисто дыша ему в ухо:

– Все хорошо, Сережа, хоро-шо! Он знал… Был тронут… Признателен… Очень славный. Удивительный… Глаза глубокие, словно ему известно такое, что недоступно другим людям. Очень скромен, но во взгляде решимость… Я почувствовала – он в любую минуту может пожертвовать собой…

– Вот видишь! Я же говорил, что он замечательный человек. Ты еще полюбишь его.

– Мне хорошо, что я сделала это, Сережа… Я как-то иначе чувствую себя… счастливо, возвышенно…

Ночью Лиза долго не могла уснуть и все думала, думала, вспоминая во всех подробностях свой поход к Кибальчичу. Ей было и страшно и радостно.

Она вспоминала глубокие, задумчивые и ласковые глаза Кибальчича. «Какой милый, какой необыкновенный и удивительный человек».

Что было в нем необыкновенного – она бы не смогла объяснить… Это «необыкновенное» и «удивительное» в мужчине женщина скорее может почувствовать и угадать, чем понять…

Вторник 19 февраля был объявлен праздником. С утра на всех домах были вывешены флаги с царскими вензелями. По улицам, наводненным народом, с лихими криками кучеров, помчались богатые каретные возки, направляясь к Зимнему. Народ повалил на набережную к Адмиралтейству и на Дворцовую площадь. На разводной площадке Зимнего, обращенной к Адмиралтейству, были выстроены музыканты и певчие и сводные роты частей Петербургского гарнизона. Генералы и офицеры стояли в первых линиях, ближе к балкону, увитому цветами и лентами, украшенному флагом с вензелями и царской короной. Тут же на возвышении, устланном коврами, стояли придворные, сановники и министры.

За войсками, замершими по команде «смирно», застыли три линии охраны из солдат, конной полиции и жандармерии. А за ними, разлившись темной массой, заполнив все пространство между величественными домами, – стотысячная толпа.

Все ждали царя, приподнимаясь на цыпочки, прислушивались.

В парадном мундире, окруженный семьей и свитой, он появился на балконе. Загремело «ура», грянула музыка, на другом берегу Невы загрохотал артиллерийский салют.

Торжество, начавшееся в 10 часов утра, продолжалось весь день и закончилось ночью грандиозным фейерверком. Лиза и Сергей Стрешнев тоже ходили смотреть на иллюминацию. Пышность, с какой было отпраздновано 25-летие царствования Александра II, вселяла надежду, что утром будет объявлено о большой амнистии политическим. Но утренние газеты сообщали лишь о пожаловании царем графских титулов, о раздаче звезд, лент и других регалий…

Днем, когда Стрешнев вышел из гимназии, к нему подошел незнакомый человек в пенсне.

– Я от товарища Семена. Зайдите в подъезд рядом с кухмистерской Шутова и ждите там.

– Хорошо! – ответил Сергей и пошел к кухмистерской. Незнакомец направился в другую сторону и, обогнув квартал, вошел в указанный подъезд, где уже ждал Стрешнев.

– В субботу, в шесть вечера, вам нужно быть в прачечной на Шестой линии Васильевского острова. Там соберутся рабочие завода «Братья Нобель».

– А что я должен делать?

Незнакомец, распахнув пальто, осторожно достал вчетверо сложенную бумажку.

– Вот возьмите и спрячьте подальше. Это только что вышедший листок «Народной воли», прочтете его и скажете речь. В воскресенье зайдите к товарищу Семену.

Он пожал Стрешневу руку и вышел. Сергей взглянул на часы и поспешил в училище к Лизе. Домой пошли вместе.

Минут через двадцать они вышли на одну из главных улиц. Вдали у дома с гранитными колоннами стояли часовые, прохаживались двое городовых.

– Посмотри, Лизок, там полиция, – шепнул Стрешнев, – а на нашей стороне, кажется, шпик, а у меня листовка.

– Зайдем в подъезд, я ее спрячу, у меня искать не будут.

– Пожалуй, – согласился Сергей. Они вошли в подъезд, и он передал листовку Лизе, которая и спрятала ее за подкладку муфты.

– А может, вернемся и обойдем опасное место?

– Нет, пойдем прямо, иначе нас могут заподозрить.

Они вышли из подъезда и пошли. В это время из переулка выехал красивый возок, запряженный парой вороных. Его сопровождали верховые казаки.

– Должно быть, важная птица! – шепнул Стрешнев.

Возок остановился у дома с гранитными колоннами, и из него вышел генерал в шинели с меховым воротником и направился к дому.

Человек в темном коротком пальто тотчас бросился к нему и, выхватив револьвер, выстрелил.

Генерал, обернувшись, ударил нападавшего по голове. Тот упал и выронил револьвер.

Часовые, городовые, кучер и дежуривший на другой стороне шпик бросились на стрелявшего.

– Сережа, это он, он! – прошептала Лиза, вся дрожа.

– Кто он.

– Да твой друг Кибальчич, я сразу узнала его.

– Не может быть! – побледнев, сказал Стрешнев.

– Он, он, я видела! – И Лиза устремилась к возку, где городовые держали молодого смуглого человека с черной бородкой.

– Лиза, ты с ума сошла! – крикнул Стрешнев и схватил ее за руку.

– Свезти его в часть! – крикнул генерал и пошел в дом. Террориста втолкнули в возок. Туда же влезли городовые и шпик. И лошади помчались мимо.

– Теперь идем, улица свободна, – сказал Стрешнев и, взяв Лизу под руку, спокойно прошел мимо часовых и столпившихся зевак.

Но и дома Лиза не могла успокоиться. И сколько Стрешнев не убеждал, что Кибальчич не будет стрелять в генерала, она плакала и твердила:

– Он это, Сережа. Он!

Вечером приехал отец Лизы и, за ужином, таинственным шепотом сказал:

– Злоумышленники опять бесчинствуют. Сегодня совершено покушение на графа Михаила Тариеловича Лорис-Меликова.

– Как? Где? – воскликнула Лиза.

– Днем, около его дома. Террорист выстрелил, но пуля пробила лишь шинель и разорвала на спине мундир. Граф не пострадал, а злоумышленник схвачен.

– Кто же он? – побледнев, спросила Лиза.

– Личность пока не установлена, но, говорят, государь приказал судить военным судом. Участь преступника будет решена завтра.

– Завтра? – переспросила Лиза упавшим голосом и тут же ушла в свою комнату.

– Лизок, успокойся, – бросился за ней Стрешнев. – Ты ошибаешься в своих предположениях.

– Нет, Сережа, нет. Я же узнала его. Я же видела своими глазами.

Глава четвертая

1

Было около одиннадцати, а Кибальчич еще не появлялся.

Это тревожило. Исаев и Якимова не могли работать спокойно: при каждом звуке с улицы вздрагивали, прислушивались.

– Я боюсь, не случилось ли беды с Николаем, – отодвигая с плиты медную кастрюлю, сказала Якимова. – Как ты думаешь, Гриша, не мог он участвовать во вчерашнем покушении?

– Что ты, Аннушка, – встряхнул пышной шевелюрой Исаев, – он же не имел права.

– Но ведь бывают же случайности, Гриша… Ты знаешь его характер… И потом… Николай никогда не опаздывает.

– Это меня и пугает. Без серьезной причины он бы не заставил нас волноваться. Но что же могло стрястись?

– Гриша, газеты, наверное, уже вышли. Сходи! Ведь мы ничего толком не знаем о вчерашнем выстреле.

– Да ведь я уже два раза бегал. Сказали: раньше двенадцати не выйдут.

– А может, и вышли? Пойдем я тебя провожу, – сказала Якимова, ласково взглянув на Исаева серыми красивыми глазами, и подала ему полотенце.

Исаев вытер руки и, пропуская Якимову вперед, вышел из мастерской через шкаф, запер его и ключ положил в карман.

В столовой Якимова на мгновение задержалась – посмотрела в щелочки занавесок на улицу и во двор.

– Кажется, все тихо, а на душе неспокойно… Тыне думаешь, Гриша, что Николай сам мог стрелять в Лориса?

– Что? – удивленно обернулся Исаев.

– Он как-то говорил, что ему бы хотелось от затворничества перейти к активной борьбе.

– Это понятно, Аннушка. Мы все рвемся на подвиг. И порой случай может решить все… Если б я встретился один на один с царем, я не стал бы раздумывать…

– Но ведь тут же не царь, а лишь его сатрап?

– Вот это и успокаивает меня… Однако пойду узнаю.

Исаев оделся, нахлобучил шапку, достал из кармана перчатки.

Вдруг звякнул колокольчик и потом, тише, еще два раза…

– Кто-то из наших, но не он, – прошептала Якимова и, подойдя к двери, приоткрыла ее.

В щелочку просунулась газета.

Якимова, недоумевая, взглянула на Исаева. Тот выхватил револьвер.

Якимова схватила газету и метнулась в сторону. Дверь распахнулась, и на пороге выросла властная фигура Желябова.

Исаев смущенно опустил револьвер, Якимова отступила, давая дорогу.

Желябов шагнул вперед, быстрым взглядом окинул переднюю, за его спиной появился Кибальчич.

– У вас все благополучно? – шепотом спросил Желябов.

– Все хорошо… а что?

– Мы больше получаса бродили вокруг, городовой о чем-то совещался с дворниками.

– У них один разговор, – усмехнулся Исаев, – как бы тяпнуть по шкалику. Раздевайтесь.

– Хорошо бы так, – сказал Желябов, проходя в столовую. – А вдруг выслеживают? Вчерашний выстрел подлил масла в огонь. Вот газету захватил. Стрелявший уже осужден к повешению – завтра казнь!

– Завтра? – охнула Якимова. – Да кто же он?

– Юноша, исключенный из Луцкой гимназии, по фамилии Млодецкий. Хотя мы и не знаем его, – это настоящий герой! Он оправдал свою фамилию. Я взял бы его на самое ответственное дело.

– Совсем мальчик, – вздохнула Якимова. – Неужели не помилуют?

– Судил военный суд. Хотят устрашить нас, – нахмурился Желябов. – На эту казнь мы должны ответить новыми действиями. Я с этим и пришел, друзья. Давайте сядем.

Все уселись в столовой. Желябов энергичным кивком откинул назад длинные темно-русые волосы, положил на стол большие сильные руки, спокойным взглядом окинул собравшихся.

– Так вот какое положение, друзья. Сатрапы звереют и пытаются нас запугать. В ответ на завтрашнюю казнь распорядительная комиссия решила ускорить работы по подготовке покушения в Одессе. До десятого марта должен быть приготовлен динамит, запалы и все устройство для взрыва. В Одессе уже на днях начнутся приготовления к подкопу. Руководить работами по взрыву поручено Исаеву. Помогать будут Якимова и Фигнер. Общее руководство возложено на члена Исполнительного комитета Софью Перовскую, которая уже выехала в Одессу.

Николай Кибальчич останется в Петербурге, чтоб сосредоточиться на изобретении метательных снарядов. В случае неудачи в Одессе новое и, надеюсь, последнее покушение на тирана будет устроено в Петербурге. Вот и все, друзья. Есть ли вопросы? Возражения? Нет? Тогда прошу рассказать о ваших успехах.

– Может, пройдем в мастерскую? – спросил Исаев.

– Да, конечно. Я хочу посмотреть.

Желябов встал и пошел вслед за Исаевым и Якимовой.

Миновав темноту шкафа, Желябов шагнул в динамитную мастерскую и на миг остановился: на него пахнуло дурманящим едким запахом.

– Да тут задохнуться можно. Что же вы не открываете форточки?

– Открываем по ночам, чтоб не привлечь внимания, – сказал Исаев, – а запах ничего – мы привыкли.

Желябов посмотрел на окна, занавешенные тюлем; на столы, заставленные банками, склянками, колбами; на плиту с большими кастрюлями, на табуретки у плиты, где стояли медные тазы и чугуны.

– Однако у вас тут настоящая лаборатория.

Желябов прошел к плите и заглянул в один из чугунов:

– Это что за масло?

Кибальчич взял со стола ложечку с длинной ручкой, зачерпнул капельку густой желтоватой жидкости и вышел на середину комнаты:

– Смотри, Андрей Иванович!

Желябов уставился на ложку, которую Кибальчич держал в вытянутой руке.

– Ну?

Ложка слегка наклонилась, и из нее скользнула на пол желтоватая капля. Мелькнула вспышка, и щелкнуло, словно выстрелили из маленького револьвера.

– Здорово! – воскликнул Желябов. – Что же это за масло?

– Нитроглицерин!

– ~ Н-да. Штука серьезная… А вон там, в тазу, что за черное тесто?

– Так это же динамит!

– Вот как! Я не узнал. Раньше он был совсем другого цвета.

– Делали из инфузорной земли, а теперь из угля.

– Сколько его?

– Пожалуй, с пуд будет.

– Хорошо! Славно! Ну, а если вся эта штука шарахнет?

– От комнаты да и от нас останутся только воспоминания, – с усмешкой сказал Исаев.

Желябов прошелся по комнате.

– Значит, живем на вулкане?

– Над самым кратером! – подтвердил Исаев.

– Отважно, но не особенно разумно… Вдруг оплошность, недосмотр, ошибка. Ведь тогда – катастрофа! Вы думали об этом? Ведь только сейчас я видел, что за адские смеси тут хранятся. А?

– Каждый член партии ставит свою жизнь на карту, – спокойно возразил Исаев.

– Но здесь поставлены на карту орудия и средства нашей борьбы, – повысил голос Желябов. – Кто-нибудь из членов Исполнительного комитета знает, как приготовлять динамит?

– Знал Ширяев, но он в крепости…

– Вот видите… Да… Дела… Ну-ка рассказывайте, из чего вы сделали эту самую штуку.

– Нитроглицерин приготовляется довольно просто, – очень спокойно заговорил Кибальчич. – В смесь азотной и серной кислоты добавляется обыкновенный глицерин и перемешивается воздушной струей.

– Так, а потом?

– Из этой смеси нитроглицерин выделяется путем промывки в воде, обрабатывается содой и фильтруется через войлок.

– Как дважды два! – усмехнулся Желябов. – А пропорции?

Кибальчич достал блокнот с карандашом, написал составы и формулы.

– Спасибо, я запомню, – Желябов спрятал бумажку в карман. – А динамит?

– Уголь, нитроглицерин и азотнокислый аммоний. Или пироксилин растворяем в нитроглицерине. У нас разработан очень простой метод.

– Это надо бы знать и другим товарищам, но увы! – вздохнул Желябов и остановил взгляд на студенистой массе в другом тазу: – А это что?

– Гремучий студень!

– Да у вас тут черт ногу сломит, – улыбнулся Желябов. – Ладно, на сегодня хватит. Запомню пока самое главное. Ну, друзья, за дело! Не буду вам мешать, да и некогда. Завтра казнь Млодецкого. Нужны листовки… Кто проводит меня?

– Я провожу, – сказала Якимова.

– Хорошо. Прощайте! Будьте осторожны!

Желябов пожал руки друзьям:

– Пошли, Аннушка!

В передней, прощаясь, он задержал руку Якимовой в своей.

Серые глаза Аннушки засветились. Она всегда была спокойна, сдержанна. Но когда приходил Желябов, глаза ее вспыхивали, на щеках появлялся румянец. Желябов это видел и старался не оскорбить ее чувства.

– Аннушка! Попробуйте поменьше загружать Николая. Он должен думать над изобретением. Это очень важно. Может быть, этому изобретению и суждено решить участь тирана. Ну, прощай!

Аннушка проводила его теплым и ласковым взглядом.

2

Поимка террориста у дома Лориса-Меликова потрясла Лизу. Она никак не могла освободиться от мысли, что схватили Кибальчича. Ночью Лизу преследовали кошмары. Снилось, что ее тоже схватили, одели в полосатое, остригли, заковали в кандалы.

Утром она встала с головной болью, но поспешила в училище, надеясь забыться за работой. Однако занятия не отвлекали. Все время думалось о Кибальчиче. Она сбивалась, говорила невпопад…

На большой перемене ей удалось заглянуть в газету. Оказалось, стрелял и был схвачен некто Млодецкий. «Что же происходит со мной? Как же я могла ошибиться? Неужели они так похожи с Кибальчичем, что невозможно различить?»

Лиза несколько раз, словно не веря собственным глазам, перечитала сообщение в газете и понемногу пришла в себя. Но, придя домой, опять стала думать: «А что если Кибальчич не пожелал открыть своего имени и назвался Млодецким? А ведь это красиво – умереть на эшафоте и даже не назвать себя!»

Лиза поверила своей догадке. Кибальчич предстал перед ней в облике героя и мученика. Ей стало нестерпимо жалко Кибальчича. Лиза уткнулась в подушку дивана и заплакала горько, как по убитому.

Ее вывел из оцепенения звонок в передней. Пришел Сергей Стрешнев. Лиза отерла слезы и вышла ему навстречу.

– Ты плакала, Лизок? С Николаем ничего не случилось.

– Как? Ты видел его?

– Нет, он же переехал… Но я видел одного верного человека, который хорошо знает того, кто стрелял. Этого юного героя – Млодецкого. Да, да. Никаких сомнений в верности сообщения быть не может.

– Правда, Сережа? – Лиза вспыхнула и благодарно пожала руку Стрешнева. – Эта ужасная сцена покушения потрясла меня. Ведь когда знаешь человека – все воспринимается острей.

– Да, да, Лизок, я понимаю. Но Млодецкий совсем юноша. Мне его тоже жаль. О, как они бесчеловечны… Ведь завтра казнь.

Стрешнев ушел после чая, в десятом часу. Лиза тут же легла в постель и уснула…

После занятий Лиза пришла домой раскрасневшаяся от мороза, поела и прилегла отдохнуть в своей комнате.

Было тихо, лишь слышалось, как в столовой однотонно тикали большие часы. Вдруг кто-то пришел и громко заговорил на кухне. Лиза прислушалась и узнала высокий певучий голос кухарки Насти и густой низкий альт ее подруги, толстухи Марьи – судомойки из соседней кухмистерской.

– Была я, Настенька, на Семеновском-то плацу, ездила на конке. Голгота! Страсти господни! Изревелась вся, идучи обратно.

– Неужели видела, как вешали несчастного?

– Ох, и не спрашивай, Настенька! Ироды! Кровопийцы проклятые… Палач-то Фролка в красной рубахе вышел…

– Ну, а он-то, жалостливый, как же?

– Думала, сникнет малый, в ногах валяться начнет. А он шапку стряхнул и орлом глянул на народ. Говорить начал было, да разве дадут барабаны…

– А из себя-то каков? – всхлипывая, спросила Настя.

– Пригожий такой. Роста не шибко большого, худенький. Чернявый. Волосы длинные, так и развевались на ветру.

«Боже, неужели он?» Лиза быстро оделась, выбежала на улицу и пошла, сама не зная куда…

Мысли мешались с видениями, сердце то сжималось от страха, то начинало стремительно биться. Миновав несколько переулков, Лиза неожиданно оказалась на Екатерининском канале и, опустив голову, пошла вдоль чугунной ограды.

Напротив Михайловского сада кто-то встал перед нею:

– Лиза!

Она испуганно подняла глаза и увидела Кибальчича.

– Как? Это вы? Не может быть…

– Да, это я. Здравствуйте, Лиза. Рад видеть вас… Но вы… вы встревожены… Что-нибудь случилось?

– Ох! – Лиза вздохнула. У нее закружилась голова. Еще бы мгновение и… но Кибальчич быстро подхватил ее.

– Лиза, что с вами? Вы больны?

– Нет, нет, ничего… Спасибо… Что-то вдруг закружилась голова.

– Я провожу вас. Вам куда?

– Никуда. Я так… гуляю… Нет, нет, не могу поверить, что это вы… Ведь я все эти дни думала, считала… даже страшно…

– Что, что вы думали, Лиза?

– Думала, что стреляли вы… Мне показалось… ведь я видела все.

– Тише, пожалуйста. Здесь ездит царь и повсюду шпионы.

– Ах, да… извините… Я такая неловкая… Лучше пойдемте. Мне теперь хорошо…

– А куда?

– Мне все равно. Куда угодно.

– Тогда повернем обратно. Мне нужно в ту сторону. Разрешите вас взять под руку. Так будет лучше и меньше подозрений.

– Да, да, пожалуйста.

Кибальчич взял Лизу под руку, и они направились в сторону Каменного моста. Этот мост Кибальчичу нужно было осмотреть особенно тщательно. Вчера Желябов под большим секретом сообщил ему, что здесь намечено новое покушение на царя. Эта тайна была известна лишь трем членам распорядительной комиссии. Кибальчич должен был определить, возможен ли взрыв моста из-под воды, и рассчитать, сколько потребуется динамита.

Встреча с Лизой обрадовала и взволновала Кибальчича, но он ни на минуту не забывал о важном задании.

Разговаривая с Лизой, Кибальчич внимательно осматривал мост, определял толщину арки и расстояние до воды. Из поля его зрения не ускальзывали ни городовые, стоявшие на своих постах, ни шпики, прогуливавшиеся по обеим сторонам канала.

Опираясь на руку Кибальчича, Лиза постепенно успокоилась. Тревога в ее душе сменилась радостью.

Лиза не замечала, что мысли Кибальчича сосредоточены на другом. Да это и нельзя было заметить. Кибальчич был внимателен, чуток, а между тем его мозг словно фотографировал устои и арку моста.

«Влюбленная парочка», не вызвав пи малейшего подозрения охраны, прошла на мост, постояла, облокотясь на перила, полюбовалась видом города и канала и потом благополучно затерялась в тихих переулках.

– Слава богу, мы миновали опасное место, – сказал Кибальчич, – извините, что мне пришлось взять вас под руку, Лиза.

– Ну что вы, что вы… Я так рада… что встретила вас… что все хорошо. Я думала, мне показалось тогда…

– А мне, Лиза, так жаль этого юношу, что я бы согласился оказаться на его месте…

– Нет, не говорите, все это ужасно. – Лиза зябко поежилась.

– Вам холодно? Ветер пронизывающий. Вы где живете?

– Да уж близко. Направо за углом третий дом.

– Я вас провожу.

Они свернули за угол и остановились у серого дома со львами у подъезда.

– Вот здесь на третьем этаже, шестая квартира, – указала Лиза. – Может, зайдете, Николай?

– Благодарю вас, сейчас не могу. Может быть, после с Сергеем… Он бывает у вас?

– Почти каждый день. Он был бы рад увидеть вас… Что ему передать?

– Если все будет хорошо – на пасхе зайду… как-нибудь вечером…

Лиза подала руку:

– Очень жаль, так быстро… прощайте. Я так рада, что вы… что мы встретились.

– Спасибо, я тоже… Я тоже вспоминал о вас. Вы смелая и очень славная барышня.

Кибальчич взглянул с благодарностью в блестящие от радостных слез глаза Лизы.