Текст книги "Суды и верховенство права. Взгляд из Нидерландов"

II. Судья как ремесленник: забастовки и листовой салат

Два примера:

В ходе забастовки, планируемой на комбинате по производству промышленных химикатов «АкзоНобель» недалеко от Роттердама, производство не может сокращаться более чем до 40 % из соображений безопасности и охраны окружающей среды. Такое решение вынес вчера Роттердамский окружной суд по итогам рассмотрения иска о судебном запрете, заявленного комбинатом «АкзоНобель» и двумя потребителями его продукции. Забастовка должна начаться в 6 ч утра в понедельник и продлиться неделю. «АкзоНобель» просил суд запретить проведение забастовки или ограничить ее пятью днями, но суд отказал истцу в этом требовании. Однако одно из требований компании все же было выполнено: объемы производства хлора не должны снижаться более чем до 40 %, поскольку дальнейшее снижение повышает риск возникновения серьезных проблем в производственном процессе.[130]130
  Reformatorisch Dagblad, 9 сентября 2014 г.; решение Роттердамского окружного суда от 5 сентября 2014 г.


[Закрыть]

Коммерческий овощевод был оправдан Гаагским апелляционным судом по делу об экономическом правонарушении. Он обвинялся в том, что в нарушение законодательства в поставляемом им на рынок зеленом салате был превышен допустимый уровень содержания нитратов. Однако речь шла о сорте салата, известного как «листовой».[131]131
  «Листовыми» называют сорта салата, листья которых не образуют кочанов. – Прим. перев.


[Закрыть] По мнению апелляционной инстанции, было неясно, относится ли соответствующее законодательство также и к листовому салату. В связи с неясностью нормы обвиняемый был оправдан. Верховный суд не согласился с этим решением, указав, что необходимо определить, является ли листовой салат подкатегорией обычного салата. Если это так, то законодателю достаточно было ограничиться основной категорией. Иногда законодатель вынужден мириться с определенной степенью неясности, чтобы деяния, подлежащие уголовной ответственности, не оказались за пределами сферы применения нормы. Такая неясность может оказаться неизбежной, поскольку не всегда бывает возможно определить, каким именно образом интересы, подлежащие защите, могут нарушаться в будущем, а там, где это возможно, определения могут становиться настолько детальными, что возникает риск утраты общего смысла, а это лишает ясности законодательство в целом. Кому должно быть известно, что повышенное содержание нитратов в листовом салате запрещено? Разумеется, не обычному покупателю – он не должен опасаться задержания, выходя из супермаркета с купленным салатом. Однако вполне резонно требовать от профессиональных коммерческих игроков, таких как наш овощевод, осведомленности о требованиях, предъявляемых к их продукции.[132]132
  Постановление Верховного суда Нидерландов от 31 октября 2000 г.


[Закрыть]

Набор инструментов, которыми пользуются судьи, – это закон. Значительная часть закона, применяемого судьями, воплощена в главном инструменте судьи – законодательстве. Поэтому первый шаг всегда заключается в изучении законодательства. Это кажется простым делом, но на поверку часто таковым не является. Законодательный акт, принятый Парламентом, может быть сложным документом сам по себе, а также ссылаться на более подробные нормы, закрепленные в подзаконных актах. Бывает очень непросто определить, какая именно норма относится к конкретному делу – как в описанном выше деле овощевода. Применимые по нему нормы были установлены законодательным актом Парламента, детализированы в постановлении правительства, касающемся непосредственно подготовки и обработки пищевых продуктов, и расписаны еще более подробно в приказе министра о допустимых уровнях содержания нитратов в овощах. Наконец, после издания приказа в него дважды вносились изменения.

Как мы знаем, суды обязаны принимать во внимание не только национальное законодательство, но и международные договоры (такие как Европейская Конвенция о защите прав человека). Конвенция содержит, например, положение о том, что каждый в случае спора о его гражданских правах или при предъявлении ему уголовного обвинения имеет право на справедливое судебное разбирательство. Положения законодательства иногда непоследовательны и могут противоречить одно другому. Судья может также столкнуться с новой ситуацией, не урегулированной законом. Это произошло при появлении факса, а позднее электронной почты. В таких случаях судам приходится восполнять пробелы в законодательстве и находить компромисс между противоречащими друг другу нормами. Бывает, что законодатель намеренно оставляет судам значительное пространство для маневра, как это было проиллюстрировано в Главе 5 на примере уголовной ответственности органов государственной власти.

В некоторых случаях ни закон, ни международные договоры не говорят по нужному вопросу вообще ничего, и суды оказываются лишенными привычного инструмента, предоставляемого обычно законодателем или международным сообществом. В ряде таких ситуаций законодатель даже прямо указывает, что тот или иной вопрос должен решаться исходя из принципа добросовестности и обычаев делового оборота. Это уже обсуждалось выше в Главе 3 (где шла речь о судебном нормотворчестве и открытых нормах). В таких случаях суд может обратиться к ранее вынесенным решениям по схожим делам. Либо он может применить к делу общие принципы права – например, принцип пропорциональности («из пушки не стреляют по воробьям»). Именно это произошло при рассмотрении дела о забастовке на химическом комбинате. Хотя право на забастовку в целом признается Европейской социальной хартией, подробно этот вопрос не регулирует ни Хартия, ни голландское законодательство. Поэтому в подобных случаях суды обращаются к прошлой практике других судов – включая Верховный.

Во всех этих ситуациях судьи должны действовать как искусные ремесленники. Им нужно добраться до самой сути фактических обстоятельств, представляемых сторонами в суде. Подобно плотникам, они делают измерения, пилят, прилаживают детали и закручивают шурупы. После этого им нужно выяснить, какая норма права применима к рассматриваемому делу. Это тоже требует ремесленных навыков. Судья должен знать, какие писаные нормы применимы, существуют ли прецеденты – в частности, высшего судебного органа страны и двух высших европейских судов – Европейского Суда по правам человека и Суда Европейского союза. Он должен быть знаком с общими принципами права, такими как пропорциональность (средства должны быть соразмерны целям) и субсидиарность (принцип минимального принуждения). Последний принцип применительно к нашему примеру означает, что забастовка должна быть крайним средством воздействия, и о ней должно быть объявлено заблаговременно. Принцип же пропорциональности означает, что суд должен сопоставить интересы одной стороны (забастовщиков) с интересами другой (компании). Интерес забастовщиков состоит в выполнении их требований о повышении заработной платы, в то время как интерес компании в данном случае состоит в предотвращении остановки производства хлора, которая также создает определенный риск для охраны здоровья населения. Основываясь как на писаных, так и на неписаных нормах, суд пытается вынести свое решение – оно находится в его руках. Иногда, если закон не указывает однозначно в том или ином направлении, суд может остановиться на компромиссе. Именно это произошло в деле о забастовке: рабочим было разрешено бастовать при условии, что производство хлора не упадет ниже 40 %, поскольку в этом случае остановка производства представляет опасность.

III. У судебной власти нет политической программы: Кеннеди и Обама

Я верю в президента, чьи религиозные убеждения – его личное дело. […] Какой бы вопрос ни был поставлен передо мной как президентом – контрацепция, разводы, азартные игры или любой другой – я буду принимать решение […] в соответствии с национальными интересами по велению своей совести, а не под воздействием внешних религиозных предписаний или догматов.[133]133
  Из речи, произнесенной сенатором Джоном Ф. Кеннеди перед Хьюстонской пасторской ассоциацией 12 сентября 1960 г.


[Закрыть]

Эти слова произнес Джон Кеннеди в 1960 г., когда он еще был сенатором. Президент Барак Обама, с другой стороны, однажды сказал, что «будучи прогрессистами, мы не можем полностью устраниться из сферы религиозного дискурса». Он продолжил: «Дискомфорт, испытываемый некоторыми прогрессистами от любого намека на религию, часто не позволяет нам эффективно рассматривать те или иные проблемы с моральной точки зрения». Более того, Обама считает, что если либералы способны предложить только политический дискурс, «очищенный […] от всякого религиозного содержания, мы отказываемся от образного ряда и терминологии, в которых миллионы американцев понимают как свою личную мораль, так и социальную справедливость».[134]134
  Вступительная речь на конференции сообщества «Призыв к обновлению» «Создание завета для новой Америки» в Вашингтоне, 2006.


[Закрыть]

Я сомневаюсь, что аргумент Кеннеди способен сохранить свою убедительность в глазах сегодняшних политиков. Как мы убедились, у президента Обамы совершенно иное отношение к этому вопросу, отводящее важную роль собственным взглядам и убеждениям политиков. Впрочем, во время предвыборной кампании в Сенат 2004 г. он, по собственному признанию, высказывался скорее в духе Кеннеди. Отвечая на критику, согласно которой он вел себя не по-христиански, он ответил, что «баллотируется на пост сенатора от штата Иллинойс, а не пастора штата Иллинойс».[135]135
  По словам самого Обамы в той же вступительной речи.


[Закрыть]

Эти высказывания Кеннеди и Обамы иллюстрируют противоположные взгляды на отношения между политикой и верой или этическими убеждениями. Они подкрепляют мой собственный взгляд на то, какую позицию должны занимать судьи, – это позиция, которой придерживался Кеннеди.

В отличие от политиков, у судей нет политической программы, которая бы определяла их предпочтения. Они должны постоянно быть начеку, ограждая себя от личных мнений, политических или идеологических пристрастий, заранее сформированных представлений или взглядов, которые кажутся самоочевидными. Судьи должны всегда помнить, что их назначали не для того, чтобы они распространяли свои собственные убеждения, постоянно седлали своего любимого конька или наводняли свои решения собственными философскими суждениями. Их наняли для того, чтобы они применяли право. А право – это не то, чем оно должно быть, по их мнению или, скажем, по велению их совести. Конечно, право может совпадать с личными убеждениями судей. Но когда в праве имеется хоть какая-то степень свободы, судьям необходимо проявлять крайнюю осторожность, чтобы не хвататься слишком быстро за то решение, которое диктуют им эти убеждения, не говоря об оказании им предпочтения перед требованиями законодательства, международных соглашений или общих принципов права. Или, как сказал когда-то член Верховного суда США Луис Брандейс, «нам следует постоянно быть начеку, чтобы не воздвигнуть свои предрассудки на место правовых принципов».[136]136
  Цит. по: Breyer S. Op. cit., 2006. P. 19.


[Закрыть] В этом я категорически не согласен с известным германским автором, судьей-конституционалистом Бернхардом Шлинком, который в ходе дебатов, состоявшихся в 2010 г. во Дворце мира в Гааге, предсказывал, что «верховные и конституционные суды будут становиться все сильнее, играть все более активную роль и все чаще и более решительно вмешиваться в политический процесс». Я противник этих взглядов и был бы очень не рад такому развитию событий.[137]137
  Schlink Bernhard, Corstens Geert. Objective law and subjective judges. Amsterdam: Cossee, 2011. P. 76.


[Закрыть]

Судьи пытаются понять и учесть новые, неожиданные аргументы, представляемые на их рассмотрение. Иначе говоря, каждый день они и стремятся, и вынуждены формировать свежее, непредвзятое мнение. Любой судья, который взялся бы утверждать, что исполняет свои обязанности на основе социал-демократических, либеральных или религиозных убеждений, просто не понимает сути своего положения и, более того, наносит ему ущерб. По этой причине я против идеи о назначении судей в соответствии с их политической принадлежностью. Будучи председателем Верховного суда, я, к счастью, ничего не знал о политических взглядах кандидатов, которых я представлял на рассмотрение Палаты представителей. Политик хочет чего-то добиться, помочь развитию общества. В определенном смысле – но только в определенном смысле – судья не хочет ничего. Он слушает, читает, прислушивается к аргументам, пытается понять, нет ли других имеющих отношение к делу аргументов. А затем выносит решение – учтя все представленные аргументы. Можно сказать, таким образом, что судьи остаются незапрограммированными.[138]138
  См. Gommer H. Onder de rechter (“Sub judice”), диссертация. Tilburg, Nijmegen: Wolf, 2008. P. 33, где автор говорит о «дезинтересе» (disinterest).


[Закрыть] Хотя, разумеется, перед тем как вынести решение, они имеют дело с политически чувствительными вопросами – такими как государственная безопасность, коронавирусный кризис, мультикультурное общество или финансовая система. И они всегда обязаны вынести решение – они не могут отказаться это делать.

Если судьи не имеют политической программы, означает ли это, что у них нет никаких целей? Разумеется, не означает. Их задача состоит в достижении справедливости в конкретных делах, оказывающихся на их рассмотрении. Именно для этого они стали судьями. Но эта задача – не программа, содержащая точные указания о том, как они должны отправлять правосудие на практике. Их главный инструмент, как я говорил выше, – это закон, воплощенный в законодательстве, международных соглашениях, прецедентном праве и неписаных нормах. Стоящая перед ними задача требует от них прежде и превыше всего точного соблюдения процессуальных норм. Это не просто формальная обязанность: она означает, что судьи должны учитывать все присутствующие в деле интересы. Хотелось бы повторить – и сделать это в самых простых выражениях, – что работа судьи заключается в отправлении правосудия по конкретным делам. Конечно, культурные рамки и общий социальный контекст играют определенную роль, сознательно или нет. Но судьи должны постоянно следить за тем, чтобы эта роль не становилась преобладающей. Как я уже говорил, их назначали не для того, чтобы они навязывали свои личные мнения.[139]139
  Некоторые из вышеприведенных пассажей заимствованы из приветственной речи, произнесенной мною в качестве председателя Верховного суда: Prudence et audace (Благоразумие и смелость) // Nederlands Juristenblad, 2008. P. 2526–2529.


[Закрыть] Как и другие государственные служащие – и это ясно из самого слова, – судьи служат обществу. Их главная задача должна состоять в том, чтобы обеспечить как можно более плавное течение мирной жизни общества – граждан, компаний и организаций, уважающих интересы друг друга. Роль, которую они должны играть в столь сложном мире, – это роль праведного судьи.

IV. Судьи слушают и решают: да будут выслушаны обе стороны

Как написал мне один человек, «слушать – значит ставить себя на место другого, устранив самого себя. Это значит быть открытым, быть готовым на уступки и уважать другого. Чужое мнение часто гораздо интереснее, чем твое собственное – с ним ты уже давно знаком». Многое здесь относится и к судьям. Конечно, при рассмотрении чисто коммерческого спора – например, о невыполнении обязательства по поставке партии овощей – это не имеет столь большого значения. Но даже в такой ситуации судья должен предпринять усилие для того, чтобы понять суть спора и установить фактические обстоятельства. А в делах более личного характера эти слова особенно верны. Судьи обязаны не только слушать, но слышать, не только читать, но и понимать – эти глаголы не синонимичны. Как хороший врач, беседующий с пациентом, судья должен уметь поставить себя на место другого, услышать его точку зрения и добраться до самой сути дела. В одной из повестей франко-бельгийского писателя детективного жанра Жоржа Сименона герой-преступник говорит, обращаясь к судье: «Мне так хочется, чтобы меня понял хоть кто-нибудь, хоть один человек! И я был бы счастлив, если бы таким человеком оказались вы».[140]140
  Сименон Ж. Письмо следователю. Пер. Ю. Корнеева. В оригинале речь идет о «следственном судье» (франц. juge d’instruction), выполняющем функции следователя. – Прим. перев.


[Закрыть]

Во многих случаях стороны лично присутствуют в суде и выслушиваются судьями. Бывает, что судопроизводство носит исключительно письменный характер. В третьих случаях устно выступают только представители сторон. Но во всех этих ситуациях судья должен как следует усвоить аргументы, представленные сторонами. И, как показывает опыт, судьи всегда должны избегать того, чтобы формировать свою позицию, выслушав только одну из сторон. Опытные судьи знают, что после выслушивания одной из сторон спора ее точка зрения может показаться вполне разумной, но выслушивание второй стороны может совершенно изменить это мнение. Даже в вопросах жизни и смерти. Предположим, прокурор обвиняет человека в убийстве и излагает фактические обстоятельства дела. Но после того, как суд выслушает подсудимого, даже если он признал свою вину, могут обнаружиться смягчающие обстоятельства. Это, конечно, случается и в других областях права – например, при принятии решения о проживании ребенка с отцом или с матерью, или при рассмотрении спора о невыполнении одной из сторон договорных обязательств. Как гласит латинская поговорка, audi et alteram partem – пусть будет выслушана и вторая сторона. Это древний фундаментальный принцип правосудия, сохраняющий важнейшее значение для любого судьи.

V. Судебная власть и медиасфера: «Твиттер» и твиты

Мир вокруг нас, который мы видим собственными глазами или через многофокусные объективы медиа, – удивительное место. Возможности, предоставляемые современными медиа, могут принести пользу праву и правоприменительной практике самыми разными способами. Узнавание нового, коммуникации, свобода информации, приобретение знаний, новые формы разрешения споров и медиации, профессиональное и личное общение – все это становится более простым и доступным, если вы способны не затеряться в мире новых технологий. Более того, возрастающее число «отправителей» в современных медиа предоставляют представителям судебной власти и юридических организаций больший контроль в том, как они могут донести информацию до своих «получателей». Теперь профессионалам в сфере права главное понять, что важно не то, каким образом медиа могут быть им полезны, а то, что они способны сказать общественности.[141]141
  Kor G. De togakamer (Комната для облачения в мантии). Amsterdam: Brave New Books. P. 15.


[Закрыть]

Можно, конечно, давать себе волю и возмущаться тем, что пишут в социальных сетях, – а можно ими воспользоваться. Верховный суд Нидерландов сделал свой выбор уже в 2010 г., когда я начал пользоваться «Твиттером». Я решил сообщать нашим фолловерам о публикациях важных постановлений – до этого перед их публикацией выпускались пресс-релизы. Сегодня, как только постановление провозглашается в открытом судебном заседании, оно появляется в интернете вместе с изложенным простым языком кратким содержанием или пресс-релизом. Судья, занимающийся пиар-сопровождением, отвечает на вопросы об этом постановлении. Иногда – в связи с особенно важными делами, такими как пожар в аэропорту Схипхол в октябре 2005 г., когда погибли 11 нерегулярных мигрантов, содержавшихся там под арестом, – Суд публикует видеоинтервью с этим судьей в интернете. В определенном смысле Суду удалось взять под контроль свое присутствие в соцсетях. Начиная с 2005 г. этому примеру стали следовать и другие суды. В то же время Верховный суд поддерживает честные и открытые отношения с медиа. Очевидно, что к постановлениям Суда прикован значительный общественный интерес. Это хороший знак. Люди хотят знать, чем занимаются первая и вторая (законодательная и исполнительная) ветви власти – и точно так же их интересует деятельность третьей, судебной, ветви. Важно, чтобы судьи не относились к журналистам как к врагам, а, наоборот, помогали им в сборе новостей и формулировании повестки. Журналистика играет крайне важную роль в демократическом обществе. С тех пор как мы поменяли свою систему пиар-сопровождения и начали предоставлять журналистам написанные понятным языком резюме наших решений, осталось в прошлом то чувство, когда ты открывал сегодняшнюю газету с замиранием сердца, не зная, насколько достоверно в ней рассказано о твоем вчерашнем решении.

Наконец, для судей крайне важно обосновывать свои решения четко выстроенными аргументами. Хотя в этом отношении произошли некоторые изменения, судебные решения до сих пор содержат длинные предложения, в которых бывает непросто разобраться. Это можно и нужно улучшить. Кроме того, наверное, стоило бы получше описывать в самом решении общий контекст дела, чем мы это делаем сейчас. К счастью, как я уже говорил чуть выше, вместе с самыми важными судебными решениями в Нидерландах в наши дни публикуются их краткие резюме, изложенные более простым языком. Важно, чтобы общественность понимала, что именно происходит при отправлении правосудия.

VI. И еще раз: судьи должны быть смелыми

Еще одна новость, на этот раз в местной газете:

Ауд-Альблас. – В среду, 26 февраля (2014), судья, рассматривающий уголовные дела единолично, оправдал 23-летнего мужчину из Ауд-Альбласа,[142]142
  Ауд-Альблас (Oud-Alblas) – деревня (население около 2 тыс. чел.) на юго-западе Нидерландов. – Прим. перев.


[Закрыть] обвиняемого в краже со взломом и хищении аудиоаппаратуры со склада. Суд счел его вину недоказанной. Трое сообвиняемых были осуждены в прошлом году; им было назначено наказание в виде общественных работ – по 80 ч двоим и 40 ч третьему. […] Судья, в частности, сказал: «Когда я сравниваю ваши показания в качестве обвиняемого с показаниями ваших сообвиняемых, возникающие у меня сомнения означают, что чаша весов склоняется в вашу сторону. Я не могу считать себя полностью убежденным, что версия обвинения соответствует действительности. Поэтому я выношу оправдательный приговор».

Вот как реагировали на эту новость читатели на сайте газеты:

Beer Glass: Как можно быть таким наивным? Неудивительно, что судам никто не доверяет.

Rumblestiltskin: Да там вообще все преступники.

Derek: Возмутительно мягкое наказание. Очередной пример поощрения преступности.

The Sandman: Ну да, потом им еще нальют кофе и обнимут. И, разумеется, выплатят компенсацию. Хоть КТО-НИБУДЬ еще верит в нашу правовую систему?

Tu: Почему никто не читает новость целиком? Там написано, что этот парень все отрицал, с самого начала. Поэтому не дал ни на кого показаний. Зато остальные показали против него – видимо, чтобы разделить ответственность. Лично я считаю, что те трое просто его подставили. И какое еще мягкое наказание? Оправдательный приговор – это не наказание, судья его оправдал, он невиновен. А насчет веры в правовую систему – да, я в нее верю, эти люди получили высшее образование, чтобы стать судьями и прокурорами, чего, судя по всему, не скажешь о большинстве посетителей этого сайта!

Poopie: Rumblestiltskin, ты в своем уме? Что значит «там»?

Такие реакции публики на судебные решения – не редкость. Иногда людям бывает сложно понять, почему суд кого-то оправдывает, как это проявилось здесь недовольством пользователей Beer Glass, Derek и The Sandman. Пользователь Tu обращает внимание на роль судьи, который четко разъяснил, почему он собирается оправдать подсудимого: потому что у судьи не было уверенности, что подсудимый совершил преступление. Судья применил правовую норму, согласно которой вина подсудимого во вменяемом ему правонарушении должна быть доказана, во-первых, законно, а во-вторых, убедительно. Только если эти условия были выполнены, суд может признать подсудимого виновным и назначить ему наказание. Иначе говоря, законодатель требует от судьи оправдать подсудимого, если есть сомнения относительно его вины, – ведь если у суда есть сомнения, нельзя говорить об убедительности.

Кроме недовольства оправдательными приговорами, причины которых непонятны публике, она часто критикует наказания: они воспринимаются как слишком мягкие, а суды – как слишком либеральные. В нашем примере эту позицию выражает пользователь Derek. Он, вероятно, имел в виду наказания, назначенные сообвиняемым. При назначении наказаний суд учитывает обстоятельства совершения преступления, а также личность и личные обстоятельства подсудимого.

Если, например, ранее не судимый преступник ограбил автозаправку, он может получить достаточно большой, но частично условный срок лишения свободы. Реальная часть срока при этом равна сроку, проведенному под стражей до суда. Предположим, этот срок равнялся шести месяцам. Осужденного освобождают из-под стражи в зале суда сразу после провозглашения приговора. Один из факторов при назначении такого наказания состоит в том, что суд стремится избежать слишком долгого нахождения не судимого ранее человека за решеткой – оно может привести к рецидивизму. Кроме того, обществу выгодно, чтобы наказание помогло осужденному исправиться. В дополнение к условному сроку лишения свободы суд может приговорить осужденного к значительному количеству часов общественных работ. Таким образом осужденный получает шанс исправиться, но знает, что если он совершит новое преступление в течение определенного срока, то неотбытая часть срока лишения свободы, назначенного по первому приговору, будет прибавлена к сроку, назначенному за второе преступление. Условное наказание может также сочетаться с дополнительными условиями, такими как обязательные встречи с сотрудником службы пробации или обязательные курсы лечения или обучения. Таким образом, наказания могут видоизменяться в зависимости от конкретного преступления и личности преступника. Именно это часто вызывает негативные реакции общественности. Они, среди прочего, связаны с тем, что в медиа описанный здесь комплекс мер характеризуется следующим образом: «Вооруженные грабители в очередной раз отделались общественными работами». Судьям часто задают вопросы об этом на вечеринках и приемах. Многие из них стараются пресекать подобные разговоры, объясняя, что, не зная обстоятельств дела и личности подсудимого, не могут высказать какое-либо мнение. А знать это может только судья, лично рассматривающий дело. Он изучает материалы, в большинстве случаев лично общается с подсудимым и иногда получает дополнительную информацию о его личных обстоятельствах из документов психиатрической экспертизы или отчетов службы пробации.

Исследование, проведенное профессором психологии Виллемом Вагенаром под руководством комитета, возглавлять который довелось мне, пришло к очень интересным заключениям. В рамках исследования обычные люди (не юристы) «участвовали» в обычном судопроизводстве по уголовным делам. Утром перед слушанием их знакомили с самыми важными материалами дела, после чего они присутствовали на самом слушании. Затем они обсуждали дело одновременно с судьями, но в другом помещении. В заключение исследователи сравнивали их мнения о назначении наказания с мнениями судей. Наказания, предлагавшиеся участниками, не были значительно более суровыми, чем назначаемые судьями, хотя профессионалы несколько чаще выносили оправдательные приговоры, будучи немного более осторожными, чем «судьи»-непрофессионалы. Из этого можно сделать вывод, что разница в мнениях относительно тяжести наказаний нивелируется, когда обычные люди получают доступ к той же информации, что и судьи.[143]143
  Wagenaar W. A. Strafrechtelijke oordelen van rechters en leken («Различия между судьями и непрофессионалами в назначении наказания») // Council for the Judiciary. Research Memoranda, no. 2, year 4, 2008.


[Закрыть] То есть никакого «разрыва» в назначении наказаний не наблюдалось. Конечно, это не означает, что его не существует в реальности. Не всем доступно то, что было доступно участникам исследования. Поэтому представление о том, что судьи назначают слишком мягкие наказания, никуда не денется, пока судьи будут принимать во внимание личность и личные обстоятельства подсудимых. А они обязаны продолжать это делать.

Любые нормы, ограничивающие возможности судей в том, что касается индивидуализации наказаний с учетом личности осужденного и обстоятельств преступления, будут иметь ряд негативных последствий. Было бы очень печально, если бы подобные меры, включая введение минимальных наказаний или запрета на назначение наказания в виде общественных работ, были предприняты на основании ошибочных представлений о практике судов – то есть в качестве решения несуществующей проблемы.