Текст книги "Путешественники, удивляющиеся цветам и звездам"

*

В канун Рождества 1812 года ветер свистел весь день, но спал к закату солнца. Накатывавшая парчовая пена иногда обесцвечивала чистоту неба. Понемногу атмосфера темнела. Звезды показались на небосклоне. Потом наступила ночь: ночь спокойная и звездная. Но грубые моряки La Belle-Malouine тосковали, однако, по холодным западным рождественским ночам, по своим семьям и далекой родине. Они пели в духе старой Франции, старинные рождественские или морские песни, в то время как на мосту, с биноклем в руках капитан Морд слушал, замечтавшись, забыв вычерпать табак из своей открытой табакерки.

Голос закричал: «Фрегат под ветром!»

*

Капитан закрыл свою табакерку, проворно убрал ее в карман и стал осматривать горизонт в бинокль. Потом он разразился смехом. Впереди шел большой корабль. Натренированные глаза моряков могли различить в звездной ночи флаги англичан, плывшие на мачте.

– Это Юнона, – сказал капитан Морд в ту же секунду. – Она возвращается из Мартиника, который у нас украли эти варвары милорды. Поднимите английские флаги. Приготовьтесь к сигналу начать сражение. Пушки и ядра будут готовы. Пусть все возьмут зажженные огни. Мы предложим милордам прекрасную ель Рождества, по обычаю их страны.

*

И капитан Морд взял свою шпагу и свои пистолеты на абордаж.

*

La Belle-Malouine приготовился к сражению. Моряки украсили бизань-мачту чудесной рождественской елью с мерцающими многоцветными огнями. Вдруг капитан Морд стал петь вместе со своими матросами песню по-французски, которую они сочинили на мотив популярной английской морской песни. Эту песню они использовали, чтобы изменить национальность, когда преследовали торговые корабли милордов. На этот раз ее снова собирались применить против морского королевства англичан:

 
Милорды, милорды, милорды,
Сразу вы будете мертвы.
Нептун, сам Морд
Трезубец несет.
 

После этого куплета на Юноне поднялось ура.

– Они восхищаются нашей рождественской елью, – сказал Морд, – думают, что мы взяли ее для милордов.

– Да, – ответил второй, – они думают, что мы празднуем Рождество.

*

Юнона приблизилась. На ней показались люди, опиравшиеся на бастионы. Они сделали доброжелательные жесты, адресованные La Belle-Malouine.

– Второй куплет, – сказал Морд, – поют все:

 
Милорды, милорды, милорды,
Сразу вы будете мертвы.
Пока Морд де Корсар
Не любит англичан.
 

– Ура! Ура! – кричали на Юноне, поражаясь английским куплетам той же самой песни.

Но как невозможно было различить смысл английских слов матросам La Belle-Malouine, так на Юноне не понимали смысла французских.

*

В тот самый момент капитан Морд приказал открыть огонь. Заговорили пушки с La Belle-Malouine, и залпы картечи, которая смела палубу Юноны, очень удивили экипаж, который думал, что перед ним маленький английский корабль, торжественно отмечающий Рождество. Милорды изумленно вскрикивали, и эти крики смешивались с возгласами раненых. Но дым скрывал от моряков La Belle-Malouine смятение, которое царствовало на борту фрегата.

– Снимите английские флаги и вывесите французские.

– Который? – спросил голос.

– Оба, – ответил Морд.

*

Английские флаги жалобно спустились, и два французских, белое и триколорное сразу, ясно освещенные, начали развеваться на бизань-мачте, преображенной рождественской елью.

Новый залп довершил панику на Юноне, чья грот-мачта испытала на себе давление тяжелых двенадцати человек. Потом корабли соприкоснулись, и La Belle-Malouine прилипла к фрегату.

Малуинцы, вооруженные тесаками, прыгнули на Юнону. Она была в плохом состоянии. Многочисленные трупы усеяли палубу. Вдруг выстрел из пистолета капитана Морда наповал убил командора, который сделал все возможное, чтобы дать знать своему упавшему духом экипажу о столь незапланированной атаке. Почти все англичане были убиты. Английский дух французских слов капитана Морда, проклинавшего своих врагов, возвышался над криками выживших англичан:

 
Милорды, милорды, милорды,
Сразу вы будете мёртвы.
Франция, на абордаж!
Всегда победит матрос наш.
 

*

После того как зажгли фитили, которые через час должны были заменить порошковыми огнями, предназначенными для прыжка на растерянный и потонувший в крови фрегат, французы оставили его. Они ударили по цепям, связывавшим два судна, и удалились.

Через час обломки Юноны с большим шумом взорвались, создав огромный сноп пламени.

Рев сигнала сообщил о прибытии танкера. Лодочник приказал спустить в воду весла. Пришло время моряку закончить его историю.

*

Капитан Морд потирал руки. Он повернулся к своему помощнику. Тот любезно предложил капитану поесть.

– Это наша четвертая стычка, мосье, – сказал он, – и на четыре военных корабля у милордов теперь меньше: Прозерпина, Феб, Амфитрион, в эту ночь добавилась и Юнона. Он помолчал, а потом добавил:

– Мне бы хотелось ближайшей ночью успеть добраться до Гваделупы.

*

Морд осмотрел горизонт и спокойное море, на котором не было никакого намека на дыхание ветра, и, верный своему пристрастию к цитатам, продекламировал стих из Ифигении:

 
Я не спрашиваю у богов о ветре, который меня гонит…
 

– Но вы очень плохо представляете богинь, – ответил в ту же секунду тот, кто имел смелость…

*

Понемногу поднялся ветер. Он погасил маяки на бизань-мачте, и пока La belle Malouine направлялась в Гваделупу, матросы долго пели в ночи:

 
Будем петь все Рождество!
Иисус родился в Сан-Мало,
Ну а вечером – корсар
Не обидит англичан.
 

Звучали и многие другие песни Рождества, пока на мачте реяли два французских флага: белое и трехцветное.

*

Теперь моряк был уже в лодке. В заданном квадрате она наконец достигла танкера. Спустившись на танкер, моряк скинул на борт свой плащ, потом живо вскарабкался по лестнице, и, когда кормчий из Руана спустился, я увидел в ясной ночи маленьких сыновей Жана-Луи Морда, пожимавших руку английскому капитану.

Робинзон на вокзале Сэн-Лазар

Обычно думают, что англичане – самые флегматичные люди в мире11
  Рассказ Аполлинера впервые был опубликован 1 октября 1911 года в «Фантазио». Его первоначальное название «Робинзон на вокзале Сен-Лазар как пострадавшая „Джоконда“» объясняется тем, что «Джоконда» Леонардо да Винчи, самая известная картина Лувра, была украдена 21—22 августа 1911 года, в ее похищении подозревали Аполлинера и Пикассо, не виновных в краже. Джоконда вернулась в Лувр 4 января 1914 года. Три года ждала картина своего возвращения. Три года ждал и Робинзон этого рассказа. В 1916 году рассказ получил новое название «Робинзон на вокзале Сен-Лазар», поскольку тема «Джоконды» уже потеряла свою актуальность.


[Закрыть]. Это ошибка, история достоверно следующая: никто не говорит, что она экстраординарная, но в достаточной мере свидетельствует о том, что некоторые французы и даже парижане возвращаются в места самые холодные.

1-го января 1907 года, в десять часов утра, мосье Людовик Пандевин, богатый торговец из Сентьера, живший в дорогом особняке, расположенном на улице Буа де Болонь, взял фиакр на площади Этуаль.

– На вокзал Сэн-Лазар, на главную линию, – сказал он кучеру, – и немного быстрее, я должен успеть на поезд в Гавр.

Мосье Пандевин ехал в Нью-Йорк по делам и не взял с собой ничего, кроме небольшого багажа. Время поджимало, и фиакр пришел на вокзал за несколько минут перед часом отправления, указанным в расписании.

Мосье Пандевин протянул кучеру билет на тысячу франков, но у извозчика не оказалось мелких денег.

– Подождите меня, – сказал торговец, – дайте мне ваш номер, я с вами расплачусь.

Он оставил багаж в карете и достал свой билет. Но увидев, что настало время отправления поезда по расписанию, мосье Пандевин подумал: «Этому кучеру мой чемодан и бумаги не так уж интересны. Он подождет, найдет мой адрес на чемодане и попытается расплатиться со мной».

И мосье сел на поезд, который ехал с двухчасовым опозданием, так как прекрасное презрение к расписанию более уважаемо. В Гавре он сел на корабль до Америки и больше не думал о кучере.

*

Терпеливо ожидая клиента, через двадцать минут ожидания кучер сказал себе:

– Это больше не по курсу. Время – деньги.

Потом он сдался, чтобы ждать философски.

В полдень он позавтракал у разносчика, потом спустился пообедать, боясь, как бы не украли багаж, находившийся в кофре, под сиденьем. Вечером он поужинал так же, как и позавтракал, накормив своего коня и продолжая ждать последнего поезда до самой полуночи.

Потом он встряхнул вожжами своего Кокотта и выехал со двора Гавра, не показывая настроения и нетерпения.

Он остановился у склада «Север-Юг», который поднялся в эту эпоху перед вокзалом Сэн-Лазар, спустился со своего места, открыл дверь особенной деревянной конструкции, которой восхищались парижане в течение долгих лет и многочисленные реплики об этом еще украшали некоторые привилегированные места столицы. Взяв своего коня за поводья, кучер, о котором я говорю и кого будущие поколения справедливо узнают под именем Эварист Рудиол, владелец мерина и кареты №20364, рассматривал весь склад, пространство которого в целом создавало жилище, достаточно комфортабельное, расположенное в самом центре Парижа. Там была солома, которую он мог постелить своему коню, и кучер распряг его и сам удобно уснул в карете, хорошо укрывшись одеялами, хотя ночь, несмотря на сезон, не была слишком холодной.

В пять часов он был уже на ногах, стучал подошвами башмаков, размахивал руками горизонтально и вертикально, чтобы согреться, запряг коня и оставил экипаж внутри складского двора, так как фиакр не мог въехать на вокзальную территорию Гавра, если не было пассажира.

Кучер Эварист Рудиол попытался разместить карету в вокзале, в том месте, где его покинул клиент. В семь часов он пошел купить кофе в бистро, найденном на вокзальной площади Гавра; он написал своей жене телеграмму, которую попробовал отправить с почты с посыльным мальчиком, и возобновил свое наблюдение.

Около полудня мадам Рудиол принесла своему мужу скромные пожитки в виде соломы, сена и овса для коня, который казался очень счастливым в новой для себя обстановке. Правда, описанное место привлекло удивленных прохожих. Они никогда не видели никакого кучера на складском дворе. Полиция, однако, нашла, что все это очень натурально, и, без сомнения, было решено, с одной стороны, ввести туда гвардейца для предотвращения саботажа, а с другой – вся эта работа была столь же неуместна, сколь и необычна.

*

Упоительная жизнь началась для человека и его коня, набиравшего избыточный вес, так как весь день Рудиол только курил трубку, наблюдая за приездом пассажиров.

Тогда у них были прекрасные дни; мадам Рудиол приходила поддержать компанию мужа, которого она покинула лишь к середине осени, когда выпал снег…

*

Прошли годы, и ничто не прерывало мирную жизнь, которую вели человек и его конь, странный Робинзон самого оживленного в Париже квартала.

Время от времени, что дать немного упражнений Кокотту, кучер просил какого-нибудь прохожего сесть в карету, для того чтобы можно было проникнуть во двор вокзала Гавра. Там мерин немного бежал рысью, но недолго, чтобы Рудиол не потерял из виду выход на вокзал. И перед сном своим крупным прилежным почерком кучер писал несколько цифр в грязной и гнутой старой тетради.

*

1-го января 1910 года, Рудиол, встав в четыре часа утра, почистив свою лошадь, запряг ее и около восьми часов и, увидев, что погода хорошая, подумал о необходимости успеха в делах. Он посадил в карету разносчика и въехал с ним на вокзальную площадь Гавра, где путем нескольких маневров ему удалось разместиться у выхода на главную линию вокзала.

В девять часов показался человек, он как будто кого-то искал. Но кучер узнал своего клиента.

– Вуаля, буржуа! – закричал он, спрыгнув вниз со своего сиденья.

– Это вы? – сказал мосье Пандевин. – Подождите.

Он вытащил свой кошелек, достал откуда банкноту.

– Все правильно, – сказал мосье Пандевин, – 20364. Сколько я вам должен?

– Пятьдесят шесть тысяч, триста двадцать два франка, – ответил кучер, – и двадцать пять сантимов за вещи.

Мосье Пандевин принялся проверять счет: три года и месяц, два франка в час – тариф дня, и два франка пятьдесят в час – тариф ночи, измененный повседневной общей суммой, в соответствии с зимним или летним расписанием, не забыть присоединить один день високосного 1908 года.

– Это так, – согласился мосье Пандевин. – Вот что я вам должен.

И он протянул кучеру 56 322, 50 франков, так как посчитал 25 сантимов чаевых. Рудиол спрятал все это в своем большом портмоне.

– Теперь ко мне! – сказал мосье Пандевин, после того как дал свой адрес и поднялся в карету.

И когда они приехали к пункту назначения, он заплатил кучеру один франк семьдесят пять сантимов по счету.

Кулинарный кубизм

Теперь много говорят о новой школе кухни.

Мы имели ее задолго до кулинарного кубизма.

На самом деле, в Париже уже продают кубический бульон и трехмиллиграммовое параллелепипедное масло. В Чили торгуют бифштексами, слепленными на десять человек, в виде мелких кубиков по восемь миллиграммов. Что наиболее примечательно, так это то, что кубики, предназначенные для лукового супа и картофеля, продают в департаменте Пуй де Дом с трехграммовыми и четырехграммовыми шариками, из которых готовят капустный суп. Порошок, из которого его стряпают, растворяется в воде и, вместе с отличными ломтиками копченого лосося, имеет большую популярность в Норвегии.

Нет сомнения, что огромный успех будет сопутствовать тому, кто изобретет кубики, предназначенные облегчить кухню газет и журналов.

Богатая меценатка, мадам баронесса Б. пообещала навечно 100000 франков тому, кто сделает выжимку из ежемесячных статей знаменитых авторов, которых постоянно не хватает.

*

Сколько новых кухонных школ, о которых я здесь говорю, они не кубистичны, но, без сомнения, старое кулинарное искусство стало тем, чем кубизм является для живописи старых мастеров.

*

Эти новые тенденции показались в мае 1912 года на встрече, которая состоялась у меня с двумя молодыми брессанскими поварами: мосье Жаклин Граван и мосье Луи Пижна. Я вам не сообщу точных деталей этой встречи, о которой мне достаточно сказать, что друг Меритарт, великий изобретательный кулинар, недавно умерший, был на ней, и этот разговор определил двум юным брессанским кулинарам путь к новому искусству.

*

Принято именовать гастро-астрономической кухню в память об астрономе Лаланде, который известен своими эссе едока. Все знают, что он с удовольствием ел пауков и гусениц, которых всегда носил с собой в бонбоньерке.

*

Гастро-астрономическая кухня – это искусство, а совсем не наука. В момент, когда наука пытается изменить пищу с помощью электрического тока, посредством кухонного искусства культурные умы пытаются сохранить вкус жизни и натуральный вкус.

Эта гастро-астрономическая кухня создана не с целью усмирить голод. Напротив, чтобы вкусить новые блюда, предпочтительнее вообще не иметь аппетита; нам не пришлось изумляться, когда первый гастро-астрономический обед, который имел место в Дон ле Суньере в нынешнем сентябре, не имел аперитива, и детали поданных блюд вызвали бы у вас мысль о том, что, возможно, это новая кухня. Без сомнения, это искусство не породит многочисленных приверженцев и не сильно повредит съестным запасам.

*

Нам подали сначала закуски, среди которых я отметил свежие фиалки, лишенные стеблей, приправленные лимонным соком. Нам досталась рыба, восхитительное блюдо, составленное из речного налима, приготовленного в отваре из листьев эвкалипта. Деликатес этой мякоти не оставляет ничего, кроме удовольствия, это отличный предлог, чтобы поговорить о Флобере, который в «Саламбо» показывает налимов в роли как важной, так и печальной.

Это был очень скромный ужин, а не банкет. Кроме того, мы не курили, чтобы удивляться виду филе средней прожарки, чья новизна состояла в том, что блюдо не было приправлено ни солью, ни перцем, но нюхательным табаком.

Мы поразились сначала, так как приправа проявила необыкновенную кулинарную смелость, и нам показалось, что уже превышен предел, который устанавливают обычно для гастрономии.

В любом случае, пикантность того, что связывается с мясом, делает вкус всего на свете, и представленный старый магистрат объявил, что Брийе-Саварен22
  Брийя-Саварен Антельм (1755—1826) – знаменитый гурман и гастроном, автор книги «Физиология вкуса» (1825).


[Закрыть] в целом приветствует совершенство того, что мы называем филе faux-filet lattaignant в память забытого автора:

 
У меня есть отличный табак
В моей табакерке33
  Автор песенки – поэт Габриэль-Шарль де Латенян (1697—1779).


[Закрыть].
 

Потом явился шедевр. Он был сформирован из перепела, тщательно обрамленного отваром из сока солодки, подготовленного накануне. Палки солодки были нежно погружены на огне в куриный бульон. Несравненное мастерство этого приготовления никого не оставило безразличным, и мы явили единодушие, хваля умного повара, который имел такое новое воображение и создал такую восхитительную цепь питательных веществ.

Салат, который последовал далее, был приправлен маслом грецкого ореха и марочной водкой. Попробуйте, и вы мне скажете о впечатлениях.

Нам предложили сыр реблошон44
  Французский мягкий сыр из непастеризованного коровьего молока французской области Савойя, у подножья Альп.


[Закрыть], изысканный савойский сыр, который приправляют мускатным орехом, а на десерт подали сезонные фрукты.

Там держали единственное вино д, арбуа, и все возвращались потом удовлетворенные, посмаковав новые гастрономические радости, очень смелые, но отличные овощи, потому что наши дворцы всегда более изумляют самым приятным в свете.

*

Эти кулинарные исследования, мне кажется, отмечены интересом. Я сообщил их публике, отмечая в начале 1911 года в «Le Passant de Bruxelles», а затем писал об этом в «Fantasio», чей директор, мосье Форж, имел стремление дать в течение января 1913 года банкет гастро-астрономической кухни, который должен был воссоединить молодую артистическую и литературную элиту, но отъезд за границу поваров Жоахима Граванта и Луи Пижна не позволил развернуться этому прекрасному проекту.

Просто позднее выступили повара-футуристы, которые весело вышли на тропу своих предшественников.

Мой дорогой Людовик

Мой дорогой Людовик изобрел искусство осязания, касания и прикосновения. Идея пришла к нему пятнадцать лет назад, и с тех пор он не перестает изучать области, в которые проник первоначально.

На заре нового искусства я имел честь быть приглашенным к нему на вечера по четвергам. Он жил в то время на улице Принцесс, в старом, плохо сохранившемся доме, где скверно пахло и были просторные комнаты.

Гостей созывали на полдевятого, и в девять никто из двенадцати друзей, к которым он имел доверие, не пренебрегал приглашением. Тактильное искусство нам нравилось, конечно. Менее, однако, чем аппетитная нагота законной жены нашего дорогого Людовика; так как, чтобы разбудить в нас чувство красоты, он ставил всю обнаженную законную свою половину на стол, за которым хозяин наливал нам свежего галльского вина, купленного у ближайшего виноторговца. Жена моего дорогого Людовика была великой красоты и щедрого благородства. Никто из нас не осмеливался коснуться ее обнаженного тела, сделав созерцание целью опыта осязательного лирического контакта, но мы промывали себе глаза, так что наша правая или левая рука, в соответствии со случаем, а иногда и обе, испытывали неистовствующие художественные чувства, для которых нас и приглашали.

Я не могу вам описать всех деталей этих прикосновений, щекотки, ударов всех сортов и разной силы, которые мой дорогой Людовик производил для нашего опыта; наши глаза останавливались на теле пухлой и грациозной женщины, у нас хватало терпения это длить.

Однако я планирую вам рассказать, что правила и техника этого искусства во всем своем развитии основываются на разных способах, которыми, в соответствии с их природой, объекты производят чувство касания. Сухость, влажность, мокрость, все ступени холода или жара, клейкость, плотность, чувствительность, пухлость, крепость, эластичность, маслянистость, шелковистость, бархатистость, шершавость, зернистость и так далее; в браке неожиданным образом приближены к формированию богатого материала для изучения, в котором мой дорогой Людовик черпал замысловатые приемы и несравненное искусство прикосновения. Безгласная музыка раздражала наши нервы, тем не менее наши очарованные глаза не покидали области изысканного тела, которого, как ничего подобного в мире, мы не осмеливались коснуться, несшего плоды аппетитнее, уверен, всех Танталовых яблонь.

Мой дорогой Людовик учил, что все разновидности прикосновений одновременно обладают ощущением пустоты, так как, добавлял он, «уже долгое время пустоту больше не игнорируют: природа в ужасе от пустоты, и то, что мы принимаем за пустоту, есть твердое тело».

Но мы не погружались бы в эти детали, если бы раз в неделю оставались, чтобы упражнять наши пальцы фантазией, которая иногда доходила до беспощадной бессознательности.

Банкротство лишило Людовика маленького дохода, которым он жил. Уверенный в будущности своего искусства, он занимал свое время разработкой «круга касаний», работой, которую он вел уже в течение шести месяцев.

Затем, устав от всего этого, он написал директору компании П. Л. М.:

«Мосье, я изобретатель искусства касаний. Очень хочу совершить маленькое путешествие, но у меня нет денег, я адресуюсь к вам в надежде, что вы захотите снабдить меня маленькой командировкой, которая будет мне полезной».

Ответ не заставил себя ждать. Письмо содержало билет до Женевы и обратно, он сразу отправился в дорогу, оставив жену одну в Париже.

Не имея удачи как путешественник, так как дождь барабанил в течение всего путешествия, он вернулся в Париж, где мысленно вообразил геологический роман, в котором гора Монблан, которую он не имел шанса увидеть, падала в озеро Лиман так удачно, что больше не оставалось ни горы, ни озера, но абсолютно сплошь равнина, которая могла использоваться как огромное опытное поле для искусства осязания и касания, которое мы будем практиковать там пешком, исполняя, можно сказать, обнаженными ногами, тактильную симфонию, которую чудесно сложил мой дорогой Людовик.

В течение его отсутствия жене Людовика, скучавшей в одиночестве, пришло в голову написать великой американский танцовщице, которая была на пике моды в большом театре:

 
«Мадам,
Я жена изобретателя искусства касаний, который совершает небольшое приятное путешествие. В отсутствие моего мужа мне не хватает развлечений, и я бы очень хотела вам поаплодировать».
 

Ответ содержал билет на два лица в партере на премьеру, и мой дорогой Людовик, между тем, вернувшийся, увидел танцовщицу в компании своей жены. Он получил возможность констатировать, что тактильное искусство очень набирает силу в музыке и хореографии.

Четверговые вечера продолжились. Но по мере того как шли годы, приглашенных было уже меньше числом, потому что, без сомнения, жена моего дорогого Людовика потолстела, и ее тело стало менее приятно разглядывать.

Однако еще и теперь, несмотря на войну, свежая матрона очень хорошо жила на «субсидии», так как после мобилизации ее мужу поручено было искать в Беллегарде неблагонадежных пассажиров. Это служба, где как раз нужно осязать.