Текст книги "Путешественники, удивляющиеся цветам и звездам"

Прогулка с тенью

Это было незадолго перед полуднем. Я увидел одну тень. К моему изумлению, она не зависела от тела и двигалась свободно, совсем одна. Она ложилась на землю, проходила по тротуару, собиралась вдруг в две складки, иногда возле стены держалась все время справа, как будто чтобы бросить вызов кому-то, солнцу, может быть; она, чей взгляд не смущало никакое тело.

Я решил следовать за ней в тот момент, когда она исчезла на повороте совсем пустынной улицы; мне показалось, что она отправилась туда не без колебаний.

Но нужно ли ее описывать или сразу сказать о ее формах? Известно, что тени меняются, истончаются или увеличиваются в размерах или, наоборот, сжимаются до того, что принимают вид табакерки. Для того, кто заинтересовался бы этой одинокой тенью, о которой я говорю, появление ее имело бы самое нормальное объяснение, эта тень имела что-то от симпатичного молодого человека, с поднимавшимися кончиками усов и чистым профилем.

На краю маленькой улицы, привлекшей наше внимание, показалась молодая девушка. И когда тень прошла возле нее, та примостилась напротив девушки, как будто чтобы поцеловать в лоб. Молодая девушка затрепетала и сразу повернулась, но тень прошла, удаляясь, и, ползя по ухабистому тротуару, заскользила в переулок.

Молодая девушка, чье лицо было печальным и спокойным, как лицо того, кто кого-то потерял на войне, удержала в себе крик, и мне показалось, что в ее лице смешались радость и сожаление.

Потом ее лицо выразило смирение, ее глаза пылко следили за ползшей голубой тенью.

– Знаете ли вы, однако, – спросил я молодую девушку, – знаете ли вы эту голубую тень, эту одинокую голубую тень?

– Вы тоже видели ее! – воскликнула девушка. – Вы видели, как передо мной или, скорее, перед нами обоими предстало это живое и тонкое пятно, эта нематериальная рептилия, чьи контуры напоминают человеческие. Мне показалось, я узнала ее. Я не верила сначала, но я узнала. Я узнала направлением взгляда контуры его лица, маленькие тонкие усики.

Я узнала. Он не изменился со своего последнего отпуска. Мы были женихом и невестой и должны были пожениться в ближайшую увольнительную. Но взрыв снаряда ударил ему в самое сердце. Он был убит; однако вы его видели, его тень не умерла. Она воскресла более ощутимо и более сверхъестественно, чем воспоминание.

Молодая девушка удалилась, и в ее пламенеющем взоре я почувствовал всю пылкость ее сердца.

Простившись, я пошел в сторону тени. Она шла, тесно прижавшись к земле, для которой она и двигалась. Вновь я заметил ее у церкви маленького города; я снова встретил ее на главной улице, где она проскользнула мимо прохожих, не обращавших внимания на появление ее голубоватых очертаний, каждое мгновение менявшихся.

Тень бродила по городу. Она останавливалась у магазинов и, казалось, испытывала чрезвычайное удовольствие от этой прогулки в знакомых для нее местах. Иногда она исчезала, можно сказать, посреди другой тени какого-то прохожего, и мне показалось, что между ними нет никакой разницы.

В городском саду, куда я проследовал, она устремилась к кустам роз, в этот сезон насыщенным цветами. Можно сказать, что она дышала невыразимым ароматом, и слезы, казалось, покрывали ее с головы до ног. Но это не были эмоции, которые можно было назвать печалью тени. Мне хотелось утешить ее, послать ей мирный поцелуй, подобный тому, каким обменивались первые христиане. Но тайна тени подхватила меня, и у меня не было ни мгновения, чтобы смешать мою собственную тень с этой непоследовательной видимостью.

Я отступил также из страха быть затоптанным. Я боялся причинить ей боль. Я почувствовал огромную жалось к ее беспомощности. Но вдруг внезапно, по какой-то необъяснимому совпадению, мне показалось, тень дала мне почувствовать, что она счастлива, и ее слезы были только слезами счастья, оттого что бессмертная жизнь позволяла воскреснуть исчезнувшему телу и соединиться со всем, что было для него милым. Счастье этой тени было в ее пребывании в дорогих ей местах.

Я не заблуждался в этом вопросе, и чувствительная радость охватила меня. Я стоял с улыбкой, наблюдая радость тени посреди цветущих роз и зеленеющего газона.

Когда я увидел, как тень удаляется от цветущего городского сада, я отправился за ней на кладбище, и она подвела меня к гробнице, где значилась надпись и где она не желала оставаться.

Тень понемногу становился все более трудно различимой. Посреди сумрака я, наконец, потерял ее следы. Но я понял, сколь тщетна смерть, что она понемногу приглушает силу своего воздействия. Те, кто умирают, не исчезают.

Одинокая и сохранная тень, шедшая по улицам маленького города, была не менее реальна, чем внутренняя тень, контуры которой мы можем отслеживать, проецируя на память; это была голубоватая тонкость венчающегося воспоминания.

Оранжад

В большой сутолоке Парижа мало размышляли о деле Джеймса Кемберлена, которое наделало много шума от Австралии до Англии. Только упоминалось, что арестованный за убийство Джеймс Кемберлен был судим, осужден и казнен.

Я был в Мельбурне, когда происходили эти события, и немного знал доктора. Имея возможность встречаться с ним неоднократно, я мог оценить редкие качества его натуры, целиком поглощенной наукой.

Его репутация как врача не имела равной во всей Австралии. Его клиентура была также обширна.

Это был человек около сорока лет, недюжинной силы. Одинокий, он вел жизнь безукоризненную, в целом признавали, что он не имел недостатков.

В остальном отмечали одну особенность, которая рисует его лучше, чем все, что можно представить: он так ужасно боялся смерти, что, когда его звали к больному, которого он считал умирающим, он отказывался лечить и просил, чтобы позвали кого-то из его коллег. Но такие случаи, как можно было заметить, были чрезвычайно редки. И беремся утверждать, что только два раза в своей долгой медицинской карьере он удалился без попытки вылечить больного, который к нему обратился. Шли разговоры, что Джеймс Кемберлен вылечивал всех больных, которых он лечил, дав им совет, назначив лекарство, и все бывали уверены в исцелении.

Когда газеты объявили о его аресте за убийство, все закричали об ошибке, поскольку жизнь Джеймса Кемберлена казалась безупречной. Но вдруг обстоятельства убедили всех. Невозможно не поразиться такой особенной разновидностью преступления у врача.

Детали этой истории заслуживают, чтобы о них рассказали. Дело делу рознь, но здесь картина была самая странная, показывая, как профессиональные навыки могут вдруг испортить дух благородный и честный, характер того, кто посвятил себя борьбе продолжению жизни себе подобных.

Никто не беспокоился о том, что дело подобного рода никогда не имело у нас места. Знатокам все было слишком ясно, и научная страсть базировалась всегда на чувстве человечности. Чтобы случившееся имело место, нужна была новая страна, где врач, когда он искусен и знающ, пользуется таким престижем, чтобы мог посчитать себя выше закона, учителем жизни, который спорит со смертью.

Вот факты.

Человек по имени Ли Ливс, пастух, пасший стада баранов, пришел с огромной суммой золота, которую ему удалось собрать за долгие незасушливые годы. Он почувствовал, что за эти годы подорвал здоровье, и никто не мог назвать ему причину его болезни.

Тотчас в Мельбурне он нашел разных врачей, которые констатировали, что он обратился к ним слишком поздно, ничего нельзя предпринять, и ему посоветовали написать завещание.

Ли Ливс пошел прямиком в бар, где планировал истратить свое золото и потом покончить самоубийством.

Но он имел вид настолько расстроенный, что симпатизировавшая ему барменша, рыжеволосая ирландка, которой он объяснил свое плачевное положение, посоветовала ему без промедления проконсультироваться с доктором Джемсом Кемберленом, его хвалили так, что Ли Ливс, набравшись смелости, решил не кончать с собой, как он собирался, и, оставив свой стакан с алкоголем, он позвонил в дверь известного врача.

Пастух вошел, представился, рассказал историю своей болезни. Доктор его обследовал и холодно заключил, что ничем не может ему помочь.

Ли Ливс настаивал.

– Я вас прошу, доктор, не сдавайтесь, потому что ваш отказ равносилен смертному приговору.

Джеймс Кемберлен посмотрел на него, почувствовав огромную жалость к этому человеку, знавшему о своей гибели.

«Зачем отчаиваться? – подумал доктор. – Пусть он умрет с хотя бы с мыслью, что он спасен».

– Хорошо, – сказал доктор, – пейте оранжад, пейте столько, сколько вы хотите.

Ли Ливс ушел, успокоенный, а доктор Кемберлен, считая, что больной долго не протянет, скоро забыл об этом неприятном визите.

Однако больной принимал оранжад. Он пил его и утром, и вечером. Он пил оранжад целыми днями и так, что стал здоров и потолстел.

И прежде чем отправиться в дикие края сторожить баранов, он посчитал, что должен засвидетельствовать почтение своему спасителю.

Он отправился, взяв богатые подарки. Доктор Кемберлен с трудом его узнал. Он не мог поверить в такое чудесное выздоровление.

Ну, теперь-то невозможно сомневаться в пользе оранжада, который он прописал больному, и полный безмерного любопытства о причинах этого выздоровления, он попросил Ли Ливса зайти в его кабинет, где в порыве какого-то профессионального безумия взял револьвер, прострелив мозг, сделал его вскрытие и стал искать причину болезни; больной от нее исцелился без содействия врача, которую все его коллеги в принципе не могли открыть.

Но раз вернувшись к причине, он испугался своего преступления и покинул город, блуждая в течение нескольких дней в пригороде, а полиция, еще не зная о его исчезновении, обнаружила труп, нашла странного преступника в бестеневом лесу, таком же, как и все другие подобные леса Австралии, когда он приготовлялся покончить с собой.

Короче говоря, Джеймс Кемберлен тщетно пытался убедить судей, что действовал в момент заблуждения. Он был осужден и должен был заплатить жизнью за странное преступление, которое он совершил в исступлении, по причине совсем не криминальной, а исключительно научной.

Эстетическая хирургия

Во время моего последнего путешествия по Аляске чудесным образом я встретился с членами Лиги за евгенику55
  Евгеника – учение о путях улучшения наследственных ген человека. От древнегреческого слова «благородный, хорошего рода». Учение зародилось в Англии, где лидером был двоюродный брат Чарльза Дарвина, Франсис Гальтон.. В России в 1920 году было создано Российское евгеническое общество. В послевоенный период евгеника попала в ряд нацистских преступлений. В настоящее время развивается генотерапия, которая призвана уменьшить количество наследственных заболеваний.


[Закрыть], президентом которой была чрезвычайно красивая молодая женщина, мисс Оле, которая мне тотчас сказала:

– Не верите, что наша Лига ограничивается улучшением человеческой расы? Мы хотим в равной степени развить индивидуум после рождения и дать ему, как бы это сказать, пожизненные физические совершенства. Вот почему мы стремимся дать широкое развитие новой медицинской науке, которую именуют «эстетической хирургией». Прогресс, за которым мы тщательно следим, уже значителен. С решительностью и смелостью, которая активизирует юное поколение, которое вы будете обучать, наши хирурги дадут новый толчок и цель деятельности, которая не кажется вашим практическим врачам предусмотренной возможностью. Это замечательно! Приходите завтра утром, в девять часов, я вам покажу наше хозяйство, сущность нашей работы, и вы сможете удостовериться в удовлетворительных результатах, которых мы добились.

Очаровательная мисс Оле сделала мне легкий знак головой. Встреча была завершена. Мисс Оле подпрыгивала, сама легкая, как стрекоза, когда в роскошном здании со всех сторон раздавались телефонные звонки.

Назавтра я был точен. Мисс Оле проводила меня тотчас в то место, которое она называла своей лабораторией, где развила передо мной мысли об улучшении человеческой породы; после чего ввела меня в комнату, в которой я увидел прекрасного молодого человека.

– Я вам представлю мосье Амблерода из Лозанны, который потерял руку в результате несчастного случая на железной дороге; наши хирурги вернули ему конечность, которая у него отсутствовала. Это рука обезьяны, немного измененная внешне по части очищения кожи, которую мы использовали и, по мере заживления, закрыли полосками кожи, взятыми на теле самого пациента.

– Мы двигаемся медленно, так как нужны большие предосторожности, чтобы хорошо выполнить эту операцию, которую нельзя сравнить ни с какими другими, она поддержит смелость, заслуживает похвалы и в полной мере удалась. Хотите? Повернитесь, мосье Амблерод!

Молодой человек повернулся, и я увидел, что прямо над его левым ухом был глаз, который смотрел на меня. Сзади другой взгляд тоже внимательно изучал меня, наконец, третий или сразу пятый глаз открылся над правым ухом. Я был ошеломлен.

– Мосье Амблерод, – сказала мне мисс Оле, – по роду своей деятельности, приглядывает за большим заводом. Его нормальные глаза нам казались недостаточными, для того чтобы выполнять задачи, когда нужно видеть все стороны разом. Вот почему наши хирурги, чья сноровистость поразительна, приделали ему три новых глаза. Перед вами трансформация Аргуса; радость мосье не знает равных, так как надзор за предприятием всеми пятью глазами резко увеличил размеры его зарплаты.

Я не знал, что ответить, так был поражен; но мы вышли, чтобы перейти в следующий, ждавший нас зал, и мисс Оле сообщила мне:

– Я вам представлю мосье Смартеста, полицейского, отличившегося в Давсон-Сити. Он женился, и, будучи в сильном гневе, мадам Смартест так страшно расквасила ему нос, что отсекла его. Ему установили острый нос, еще более красивый, чем первый, вырезанный у кролика, и на пробу, с его согласия, дали ему и новый рот, оборудованный всеми органами. Я не буду вам рассказывать о деталях этой бережной работы. М. Смартест может теперь говорить двумя ртами разом.

Мосье Смартест повернулся, и я увидел, что на хорошенько выбритом затылке прорисован рот. Он очень хотел, из уважения к мисс Оле, одновременно прочитать нам два стихотворения, и его естественный рот провозгласил вначале первую песню «Потерянного рая», тогда как новый выражался по-французски и с легким акцентом продекламировал прекрасную историю Терамена66
  Терамен – наставник Ипполита в драме Расина «Федра».


[Закрыть].

Признаюсь, я не мог промолвить ни слова.

– Вы представляете, – произнесла мисс Оле, – как важен второй рот для полицейского; мосье Смартест, в ходе митингов на свежем воздухе, может теперь говорить ясно, не просто слушателем перед собой, но также для тех, кто находится сзади. Я не настаиваю на этом преимуществе нового приобретения.

– Вы реализуете античные мифы, – сказал я мисс Оле, после того как освободился от мосье Смартеста: Аргус, известный…

– И вот Бриарей77
  Бриарей – в греческой мифологии чудовищное существо с пятьюдесятью головами и сотней рук.


[Закрыть], – вновь начала прекрасная президент Лиги Евгенизма, приглашая меня в комнату, где я увидел человека, наделенного четырьмя руками.

– Мосье Хичкок, городовой, – добавила она, – он пришел сюда добровольно, и мы ему дали ему возможность присоединить несколько рук, что делает его более страшным для всякого сброда. Как видите, мы исполнили его желание; он обладал небольшой силой, и вот теперь четыре руки, одна на животе, другая между лопаток, и теперь он один, без чужой помощи, может отвести к себе в участок четырех бродяг.

Я путался в поздравлениях, потом мисс Оле попрощалась со мной, сказав, что должна ассистировать на новой и чрезвычайно деликатной операции. Это был знаменитый ученый, который, для лучшего проникновения в природу попросил, чтобы ему трансплантировали глаза на края пальцев, крохотные глаза, глаза колибри, по типу того что можно ощущать пальцы, не уменьшая осязания.

Я покинул лабораторию и на полях тетради отразил забавные случаи, которые мне пришлось увидеть. Нет сомнения, что наш век обеспечивает эстетическую хирургию возможностью применить самые непредвиденные и самые прибыльные для человеческого вида теории.

Военный поезд

Мне пришлось получить следующее письмо с датой 1 июля 1918 года:

«Дорогой Мэтр,

Зная о вопросе, который будет интересовать вас странностью жизни и нравов, считаем, вам будет небезразлично узнать, какой избыток научного прогресса может нести простой поезд железной дороги.

Заметьте, потому что, в соответствие с обеспеченным классом, по крайней мере, как мелкие буржуа наших краев, по причине реальной, а не кажущейся болезни, не имея честь служить в армии, я занял во время войны завидное место в торговле продуктами. Торговля, как торговля, вы знаете, все шло хорошо, и даже лучше, чем у многих других, я заработал то, что желал, по крайней мере, больше, чем я осмеливался надеяться. Но для контраста между моей прежней участью и моей нынешней ситуацией вам может показаться поразительным, если я вам назову приблизительные цифры моей прибыли. Это десять тысяч франков в день, безделица, если иметь в виду «новых богачей», которые в этот час – мои товарищи по несчастью.

В прошлом году, посчитав, что мои усилия и моя прибыль дали мне право на отпуск, я хотел сесть в поезд, чтобы уехать на дачу. Соблюдая формальности, их навсегда заведенный порядок, я погрузился в поезд с женой и моими четырьмя детьми. Если бы мы этого не сделали, у нас не было бы наших мучений.

Поезд набирал ход. Все было хорошо, но после того как мы проехали Ларош, начальник поезда зашел в наше купе. Я вытащил мои билеты. Но этот чиновник улыбнулся, сказав:

– Оставьте!

Потом он достал большую бобину типа электрического шнура и добавил:

– Я пришел просто для одного опыта.

И он продолжил такими словами:

– Механик, который возглавляет этот поезд, не то, что вы, праздные люди, можете подумать. Это талантливый ученый, у которого есть идея использовать в качестве движущей силы человеческое тепло. В Париже он за золото купил механика компании, и механик уступил ему место. Поскольку он меня заинтересовал, он по-царски вознаградил меня за небольшую услугу, которую я ему оказал, и те обязательства, которые гарантированы были честным договором, показались мне настолько привлекательными, что я предался ему душой и телом. Мне ничего не оставалось, кроме как испросить согласия пассажиров. Я уверен, что вы не уроните чести вашей, принимая участие в столь новом опыте, который пойдет на пользу всему человечеству. Тепло, та энергия, которую без конца выделяет ваше тело, пропадает зря. Ученый механик, который ведет поезд, претендует на то, чтобы ее использовать. В течение долгой остановки в Лароше он присоединил к локомотиву маленькое устройство, с которым вы быстро соедините себя посредством проводов, вы можете просто обмотать провода вокруг шеи. И без того чтобы это принесло вам малейшие неудобства, не больше, чем маленькая золотая цепочка, которую вы носите на шее, вы примете участие в движении поезда.

«Идея показалась нам очень полезной и забавной. Мы уверовали, что увидим зарю нового для человечества прогресса; мы посадили на шею роковые петли, которые приковали нас в дальнейшей нашей судьбе.

Поезд продолжал свой путь, и мы думали, что странный и оригинальный ученый, который нас использует, ведет поезд в пункт назначения. Насколько я помню, это было 26 августа 1917 года, я думал вернуться в Париж в конце сентября. Но я был далек от правильного расчета, так как, начиная с этой даты, ученый-незнакомец решил довести свой опыт до чрезвычайного предела, не заботясь о нашем достоинстве и не думая возвращать нам свободу. Более того, мы были предупреждены, что, если один из нас сделает попытку отрезать провод, который нас держит, поезд взорвется весь, целиком.

Далеко отведя нас от пункта назначения, неизвестный механик больше не останавливал хода локомотива.

Его сотрудники из остатков средств кормят нас консервами, которых имеется, как оказалось, несколько полных вагонов, и стол, признаюсь, устраивает меня лишь наполовину.

В остальном с нами хорошо обходятся. Инженеру не остается ничего желать, и, не снимая нашего рабского хомута, мы имеем развлечение каждое утро совершать туалет дождевой водой, аккуратно собираемой посредством конденсаторов.

Продолжается ли война в течение этого времени? Мы ничего не знаем. Наш поезд иногда встречается с поездами солдат. Мы предполагаем, что точка в войне не поставлена. По пейзажам, виднеющимся через портьеру, нам кажется, что мы уже проехали несколько стран Европы: Францию, Швейцарию, Италию, Испанию; так велика осторожность и ловкость нашего макиавеллиевского механика, что представители власти не пытались ни на одно мгновение чинить препятствия движению нашего поезда.

Короче, нам кажется, что мы живем в траншее с часовым механизмом. Вот почему мы окрестили свой поезд, наше неспокойное жилище, военным поездом.

Несколько дней назад я спросил начальника поезда, который пришел руководить нашим завтраком, когда настанет конец нашим мучениям. Он ответил мне, что провизии хватит еще больше, чем на два года.