Текст книги "Путешественники, удивляющиеся цветам и звездам"

*

В течение года Пикассо жил этой мягкой живописью, голубой, как влажная и жалкая глубина пропасти.

Жалость придала Пикассо большее упорство. Поверхности поддерживают подвешенные, протягивающиеся от домов, направленные вверх косые перемычки. Так казненные ждут искупителя. Чудесно повисла веревка. Стекла пламенеют цветами в окнах.

В комнатах бедные художники-живописцы рисуют при свете лампы обнаженные торсы. Отсутствие обуви у женщин рядом с постелью символизирует любовную спешку.

*

Спокойствие следует за этим исступлением.

Арлекины живут под этой мишурой, когда живопись сосредоточивается, возбуждается или очищается цветом, чтобы показать силу и длительность страсти, когда линии ограничиваются данным в наклоне трикотажем, отрезаются или возобновляются.

Отцовство преображает арлекина в квадратной комнате, в то время как его жена обливается холодной водой и восхищает гибкостью и хрупкостью так же, как и ее муж-марионетка. Рядом сосед поддерживает дом на колесах. Прекрасные песни вплетаются здесь, и, проклиная день, куда-то идут солдаты.

Любовь хороша, когда ее наряжают, и привычка жить дома удваивает отеческое чувство. Ребенок пододвигается к отцу женщины, которую Пикассо видит славной и непорочной. Матери не ждут больше дитя, может быть, по причине некоторых воронов-болтунов и проклятых предзнаменований.

Рождество! Среди ручных обезьян, белых лошадей и собак, похожих на медведей, оно порождает будущих акробатов.

Сестры-подростки, выступая в качестве эквилибристок на огромных шутовских шарах, властвуют над этими сферами излучающего движение мира. Этих недозрелых подростков, озабоченных своей невинностью, животные обучают религиозным тайнам. Арлекины, сами ни мужчины, ни женщины, сопровождают славу жен, чем-то напоминая их.

Цвет пригашенных фресок, замкнутые линии. Но место ограничивалось жизнью, животные – людьми, и пол не играл никакой роли.

Гибридные животные обладали сознанием полубогов Египта; бессловесные арлекины изображались со щеками и лбами, увядшими от болезненных чувств.

Трудно отличить шарлатанов от комедиантов. Их зритель должен быть благочестив, так как они со сложной ловкостью справляют молчаливые обряды. Вот что отличает эту живопись от греческих гончаров, к которым она иногда приближается в рисунке. На разрисованной земле бородатые и болтливые пророки приносили в жертву безропотных и безжизненных животных. Здесь богочеловечность была безбородой, но распространялась в нервах тонких рук, в гранях лиц и в таинственных животных.

Вкус Пикассо к ускользавшим чертам изменялся, пронизывая созданные экземпляры почти уникальной сухой линеарной области, где не было искажения главных вопросов мира.

Это Малагони жалит нас внезапным холодом. Такие медитации обнажаются в молчании. Они приходят издалека, из богатства композиций и грубых декораций Испании 17 века. И вспоминавшие об их быстрой яркости, больше не имели ничего подобного.

Из этой требовательности следованию красоте все претворялось потом в искусство.

*

Итак, строго говоря, он изучает вселенную. Он живет в огромном свете глубин. И иногда не чуждается возможности рассказать о достоверной яркости объектов двухгрошовой песней подлинной ценности, кусочком навощенного холста, где грунтуется основа. Искусство живописи не добавляет никаких живописных элементов к истинности этих объектов.

Удивление безжалостно смеется в чистоте света, и справедливо, что цифры и буквы формируют обнаруживающиеся элементы живописи, новые в искусстве, с давних лет насыщавшие человеческую мысль.

*

Это не может являться ни перспективами, ни всеми тенденциями искусства, такого кропотливого и глубокого.

Реальный или воображаемый глазом объект, без сомнения, желает играть роль более и более важную. Это внутренний план картины, обозначение глубокого предела, так же, как обозначение внешнего предела.

*

Имитируя плоскости, чтобы представить объемы, Пикассо воплощает разные элементы, которые составляют объекты такого сложного, такого глубокого состава, что они не занимают точки рисунка объекта, благодаря работе зрителя, который своим усилием пытается распознать их одновременно в их расположении.

Это искусство более глубокое, чем высокое? Оно не проходит области наблюдения за природой и воздействует на нас так же просто, как на себя самое.

*

Есть поэты, которым муза диктует им их произведения. Есть художники, чью руку направляет неизвестное существо, которое использует их, словно инструмент. Для них степень усталости, поскольку они не работают над этим вопросом и могут больше создать сейчас же, в те же дни, в той же стране и в то же время года, – это не вопрос человека, но вопрос поэтического или художественного инструмента. Их доводы бессильны против них самих, они не сражаются с идеей, и их произведения не отражают следов борьбы. Они не божественны и могут идти сами по себе. Они как бы продолжают природу, и их произведения не лежат в области ума. Они могут быть волнующими, без очеловечивающих гармоний, которые они порождают, смягчая. Другие поэты, другие художники, наоборот, стремятся идти через природу, не находясь в непосредственной близости с ней, они вытягивают самих себя, и никакой демон, никакая муза их не вдохновляет. Они живут в одиночестве и не выражают ничего, кроме того, что они сами невнятно пытаются пролепетать, проговорить так скоро, что проходят иногда усилие за усилием, попытка за попыткой, чтобы сформулировать то, что они желали выразить. Люди творят образ Бога, они хранят его, чтобы однажды восхититься его образом. Но как это трудно, несовершенно, грубо!

*

Пикассо-художник относится к первым. Никогда не было такого фантастического зрелища, как метаморфоза, которой подверглись, став художниками, вторые.

*

Для Пикассо помысел о смерти сам создаёт форму, когда он смотрит на закругленные концы бровей своего лучшего друга, который в беспокойстве скачет на лошади. Один из этих друзей однажды привел его на границу мистических стран, где жители были разом так просты и причудливы, что мы можем легко повторить их черты.

Правда, отчасти анатомия, к примеру, больше не существует в искусстве, нужно заново изобрести и привести в исполнение свое собственное убийство с помощью науки и великого хирургического метода.

*

Грандиозная революция искусств совершилась почти в одиночестве; она в том, что мир – это новое творение.

Потрясающее пламя.

Новый человек, мир – это его новое произведение.

Бесчисленные элементы, грубые детали могут также нести грацию. Это новое рождение, дающее порядок вселенной для своей личной пользы, а также для облегчения взаимоотношений с себе подобными. Это исчисление грандиозной эпопеи, по заказу которой разражается драма. Мы можем оспорить систему, мысль, дату, сходство, но я не вижу, как мы можем опротестовать простое действие в числителе. С точки зрения изобразительности, мы в силах обнаружить, что нам под силу подойти к такой истине, но чтобы эта истина проявилась, она должна сделаться необходимой. И потом есть страны. Грот в лесу, где мы делаем пируэты, и прогулка на спине мула по краю ущелья, и прибытие в деревню, где все пахнет горячим маслом и прогорклым вином. Потом прогулка через кладбище и покупка венков (коронованных бессмертием), и неповторимая надпись Тысяча сожалений. Мы также говорим о канделябрах из глины, которые нужно осуществить на холсте, чтобы они казались похожими. Капелька воды, и знакомое возвращение в Гавр.

Что касается меня, я не боюсь искусства, я ничего не могу предсказать относительно содержания искусства живописи.

Мозаисты рисуют на мраморе и на цветном дереве. Мы упоминали об итальянских художниках, которые для рисования использовали фекалии; а во времена французской революции писали кровью. Мы можем рисовать тем, чем мы хотим: курительными трубками, почтовыми марками, открытками или играть канделябрами, кусочками навощенной бумаги, накладными воротниками, расписанной бумагой или газетами.

Для меня достаточно видеть работу, и нужно, чтобы мы видели работу, эта масса произведений обеспечивает художнику то, что мы можем назвать ценностью его искусства.

Изысканные контрасты, параллельные линии, мастерство выполнения, иногда тот же объект, иногда одна какая-то его деталь, иногда перечень деталей, скорее грубых, чем тонких. Мы не выбираем в современности то, что безо всяких дискуссий принимаем за моду.

Живопись – удивительное искусство, и свет ее беспределен.

Жорж Брак

Мирные проявления в изобразительном обобщении – это то, что негромко добавляет искусство Жоржа Брака.

*

Жорж Брак – первый из новых художников, который после своего эстетической перевоплощения вышел на контакт с публикой.

Эта важное событие произошло в Салоне независимых в 1908 году.

*

Историческая роль Салона независимых становится сегодня очень определенной. Искусство 19 века – искусство, провозглашающее еще целостность французского гения, продолжительная революция против академической рутины, благодаря которой протестующие противопоставили подлинным традициям, ускользающим от мэтров этого перерождающегося искусства, защищающих цитадель на улице Бонапарт.

Салон независимых, начиная с самого основания, играет первостепенную роль в развитии современного искусства, и постепенно раскрывает в нас тенденции и индивидуальные особенности, которые за двадцать пять лет до этого создавали тело и душу истории французской живописи, единственной, с которой считаются сегодня, которая стоит перед лицом вселенской логики великих традиций и по-прежнему провозглашает огромную интенсивность жизни.

Следует добавить, что гротеск не выступает в Салоне независимых в высших пропорциях по сравнению с тем, как он проявляется в так называемом официальном искусстве, в официальных салонах.

В остальном артистическая культура наших дней не поднимается выше социального воспитания. И это не меньшая заслуга искусства, провозглашенного в 1908 году в произведениях Жоржа Брака, который согласовывает свои действия с меняющимся обществом.

Этот факт, который не представлялся, начиная с прекрасного периода голландской живописи, образованной суммой революционных социальных элементов, сделавших Жоржа Брака оратором.

Эта живопись была передовой два или три года назад, и, когда Пикассо выставлял это, ему было необходимо молчание, и кто знает, насмешки, направленные в адрес Жоржа Брака, не имели ли назначения заставить повернуть Пикассо с трудного пути, когда сначала он все время шел один?

Но в 1909 году произошла революция, которая обновила изобразительное искусство, и удовольствие публики и критики нельзя было предотвратить.

Больше, может быть, чем новизне, проступающей в картинах Брака, мы удивляемся некоторым вещам молодых художников, минуя жеманство иллюстраторов, возвращаясь к чести порядка и ремесла, без которых невозможна область искусства.

*

Итак, Жорж Брак. Его роль героична. Его миролюбивое искусство восхитительно. Он стремится быть серьезным. Он выражает полную красоту нежности и перламутр радужной картины нашего мышления. Эта живопись ангелическая.

Она разъясняет людям и другим художникам эстетическое использование таких неизвестных форм, что только некоторые поэты подозревают о них. Эти святящиеся знаки сияют вокруг нас, но только некоторые художники высвобождают их изобразительный смысл. Работа идет по преимуществу в самой грубой практике, содержит смешанные эстетические элементы, при которых новое всегда соединено с чувством высшего начала, позволяющим человеку упорядочить хаос: и не нужно презирать то, что кажется новым или то, что заляпано, или то, что нам служит, поддельное дерево или искусственный мрамор в живописи зданий. Если само такое явление кажется тривиальным, нужно, когда действие реализуется человеком, чтобы он использовал эти тривиальности.

Я ненавижу художников, которые не были в ту эпоху тем, чем был язык народа; язык эпохи для Малербэ – хорошим языком его эпохи, профессией художника; живопись зданий должна быть для художника самой энергичным выражением материальной живописи.

*

Мы говорим: Жорж Брак – контролер. Он выверяет новости современного искусства и еще продолжает уточнять их.

Жан Метценже

Никакой современный художник не знал столько несправедливости, сколько испытал Жан Метценже, не поднимал более ожесточенных споров, чем этот утонченный художник, один из самых подлинных на сегодня. Он никогда не отказывался от того, чтобы принять урок событий. В страдательном путешествии, которое он совершает в творческих поисках, Жан Метценже останавливается во всех самых развитых городах, которые он встречает на своем пути.

Мы сталкиваемся с ним, в первую очередь, в элегантном и современном городе нео-импрессионизма, основателем и архитектором которого стал Жорж Сёра.

*

Мы еще не ценим великого живописца по его стоимости.

Его произведения в рисунке, в композиции, в скрытых световых контрастах, в стиле, может быть, намного выше большинства современных работ.

Ни один из художников не заставляет меня вспоминать Мольера, его «Мещанина во дворянстве», как Сёра, и это балет, полный грации, лиризма и прекрасных чувств. Такие работы, как Цирк и Бедлам, это также балеты, полные грации, лиризма и здравого смысла.

Художники-неоимпрессионисты, по словам Поля Синьяка, «начиная с 1886 года, развивают технику говорения частей, используя в качестве способа выражения оптическое смешение тонов и оттенков». Эта техника может быть уподоблена искусству византийской мозаики, и я знаю, что однажды в письме, адресованном Шарлю Морису, Синьяк сам настойчиво говорил о библиотеке Сиены.

Эта техника так светосильна, что наводит порядок среди новых импрессионистов, догадавшихся применить ее, как Делакруа, раскрывший эту технику во время выставки картин в Констабле.

Это Сёра в 1886 году выставил первую картину, под названием «Воскресенье в Гранд-Жатте». Это он использовал в создании картин самый широкий дополнительный контраст. Влияние Сёра сегодня чувствуется в Школе изящных искусств и оплодотворяет живопись.

*

Жан Метценже играет роль среди высококлассных и трудолюбивых дивизионистов. Однако окрашенные мелочи нео-импрессионизма не используются еще для отличия каких-то формальных элементов стиля эпохи, которая почти во всех художественных или промышленных проявлениях кажется бедной в глазах современников. Сёра с точностью гения отображает в своей эпохе какие-то картины, где твёрдость Стиля уподобляется отчётливости почти научной концепции (Бедлам, Цирк, которые выходят почти к «научному кубизму»). Он выровнял все в искусстве своего времени, чтобы зафиксировать жесты, которые характеризуют этот конец века, конец 19 века, когда все было угловатым, волнующим, ребячески заносчивым и сентиментально комичным.

Подобное прекрасное интеллектуальное зрелище вряд ли могло продлиться, и вера, что живописный Стиль очистил искусство 19 века, показала: нео-импрессионизм перестал играть свою особенную роль. Он не привнес других новинок, кроме дополняющего контраста и сообщения эстетической ценности нового, которые открыли предыдущие школы, начиная с конца 18 века. Слишком новые элементы привлекали молодых художников. Они не могли бездействовать в искусстве, бывшем последним и самым строгим выражением художественного периода, который становился точкой отсчета.

*

Эта дисциплина регламентировалась скучными правилами. Хищно вспыхивали большие красочные крики фовистов99
  Фови́зм (фр. Fauvisme, от фр. fauve – дикий) – направление во французской живописи конца XIX – начала XX века. Название закрепилось за группой художников, чьи полотна были представлены на осеннем салоне 1905 года


[Закрыть]. Они привлекали Жана Метценже, и он осваивал, безо всякого сомнения, символические значения цвета, форм, которые они представляли, и когда упомянутые варвары и дикари впадали в свои роскошные и бурные оргии, варвары отходили, фовисты пугались и переставали рычать, и не оставалось никого, кроме нескольких мирных бюрократов, напоминающих черта за чертой функционеров с улицы Бонапарт в Париже. И дикое королевство, чья цивилизация кажется такой новой, такой властной, такой сверкающей, принимает вдруг вид заброшенного городка.

*

Вот тогда Жан Метценже идет навстречу Пикассо, а Брак и формирует город кубистов. Там строгая дисциплина, но она не рискует еще стать системой, и свободы там больше, чем повсюду.

*

Часто общаясь с неоимпрессионистами, Жан Метценже следит за вкусом минуты, вкусом, который нельзя назвать посредственным.

Ничего не заканчивается в произведении, ничего нет больше, кроме плода строгой логики, и если он никогда не ошибается, то, что я не знаю и то, что мне важно немного знать, это не область случая. Его произведение будет немного большим документом, если мы захотим объяснить искусство нашей эпохи. Это благодаря картинам Метценже, мы можем сделать сопоставление между эстетической ценностью нашего искусства и тем, что не имеет такой ценности. Живопись Метценже содержит всегда свое собственное объяснение. Может быть, это благородная слабость, но это, конечно, высота осмысления, и я полагаю, уникальный случай в истории искусств.

Когда говорят о картинах Метценже, ощущается, что художник имеет скрытое желание принимать всерьез то, что серьезно, и, в соответствии с методом, который мне кажется блестящим, события поддерживают изобразительные элементы его искусства. Но если принимать их все, он не полагается на случай. Его произведение здорОво, более здорОво, вне всякого сомнения, чем произведения других современных художников. Он восхищает тех, кто любит знакомиться с причинами вещей, и эти причины удовлетворяют дух.

*

Произведения Метценже чисты по мысли. Его медитации принимают прекрасные формы, его утверждения стремятся приблизиться к возвышенному. Новое единство сплошь состоит из лучшего из всего, что мы знали до него.

Его искусство более и более абстрактно, но всегда приятно освещает и рассматривает решение самых сложных и самых непредвиденных в эстетике проблем.

Каждое из произведений таит в себе суждение об универсуме, и его создание в целом кажется ночным небосводом, когда небо чисто от всех облаков и трепещет восхитительным светом.

И нет ничего незавершенного в этих произведениях, где поэзия облагораживается мельчайшими деталями.

Альберт Глейзе

Произведения Альберта Глейзе властно гармоничны, и мы должны отделить от теоретического кубизма то, что реализовала научная живопись. Мне знакомы эти наброски. Мы чувствуем в его произведениях желание собрать свое искусство из его самых простых элементов. В этом начинании Альберт Глейзе оказался перед лицом процветавших школ: последних импрессионистов, символистов, некоторые из которых стали интимистами, нео-импрессионистов-дивизионистов и фовистов; немного приближен к этому Дуаньер Руссо, противостоя академизму и интеллектуализму официальных Салонов.

Еще тогда он понял работы Сезанна, который оказал влияние на произведения первых кубистов.

Стали развиваться названные гармонии, которым в последнее десятилетие среди изобразительных искусств оказывалось самое серьезное, самое подчеркнутое внимание.

Портреты Альберта Глейзе в достаточной мере показывают, что в новом искусстве, как и в искусстве большей части новых художников, индивидуализация объектов не просто работа зрителя.

Мы смотрим на картины Альберта Глейзе и большинства молодых художников как на робкое обобщение.

Однако в большей части новых картин индивидуальные характеры отмечены решительностью, даже дотошностью, которые не будут упущены теми, кто видел работы новых художников, смотрел на их картины, уделяя им хотя бы немного внимания.

Мягкое обобщение скорее посещало интеллектуальных живописцев декаданса. Какие индивидуальные характеры содержит живопись Анри Гру, который обобщает чувство декаданса, имитирующее Бодлера, в картинах Сулоага1010
  Сулоага Игнасио (1870—1945) – испанский художник, популярный в конце 19-начале 20 века.


[Закрыть], который обобщает традиционную Испанию последних романтиков? Истинное обобщение несет самую глубокую индивидуализацию, которая живет в свете, так что в картинах самих импрессионистов в духе Клода Моне, в духе Сёра (и даже на манер Пикассо) обобщается их искренность и виден отказ от точного указания характеров. Это не дерево, не дом, не личность, чей индивидуальный характер пытаются проследить импрессионисты.

Это импрессионистская живопись, которая, прежде, чем создать портрет, начинает говорить о том, что не делает его на области сходства.

Но обобщения эти одновременно еще более обширные и одновременно еще более ценные. Так что портрет – важная ветвь искусства новых художников. Художники всегда могут гарантировать сходство, и я никогда не видел их портретов, которые не были бы похожи.