Текст книги "Эпоха мертворожденных"

Ее можно было не любить, ее можно было ненавидеть, ее можно было добить – легко! только вот презреть – обойти вниманием – Катьку в эти минуты было нельзя.

– Ну, девочка… перестань, перестань… – двуспальной периной сграбастав за крошечные плечики, я притянул ее к себе. Она прижалась и, расслабившись, снова, сотрясаясь всем своим почти детским телом, зарыдала.

– Ничего не бойся. Я отправлю тебя отсюда подальше. Все образуется. Ты девка сильная, пробивная, и все у тебя будет нормально. Главное – не ссать! Хорошо? – Она быстро закивала головой… – Ну, и славно. Иди, отмывай тушь. Закройся в своем кабинете и не бзди.

На третьи сутки непрерывной работы я выполз во двор администрации. Сладковатый запах мертвечины в коридорах и кабинетах вызывал позывы времен юношеских практик потребления непереносимых доз портвейна. Трупы раздуло, а убирать их, кажется, никто не собирался. Зато работоспособность управлений, отделов и служб Правительства Республики внушала определенный оптимизм.

Не слишком обращая внимание на грозные взгляды паренька-омоновца, подошел поближе.

Властители судеб, хозяева области, цвет касты Неприкасаемых, последний раз в своей жизни надулись изо всех сил. Брючные ремни, воротники коллекционных сорочек и пиджаков от известных домов врезались в распухшие тела. Лощеные, ухоженные лучшими косметологами лица посинели. Открытые, никогда не лгущие глаза задуло круговертью пыли и мелкого мусора. В раззявленные рты намело окурков и всякого сора. Меж сияющей металлокерамикой мостов и зубных протезов вибрировали отливающие горящей медью живые клубки мух.

Скольких вы сломали, переехали, ограбили и обманули? Куда край опустили? Для чего было все? Нацареванное – где? К чему вы пришли? Вот к этому?! Говорят, ничего на этом свете не возвращается. В таком случае Скудельников – посланник Рока. Здесь и сейчас вернулось. Отлилось каждому по полной…

– Деркулов!

Повернулся. Задумавшись, не услышал, как они вышли из здания. В нескольких метрах за спиной стоял Кравец. Возле него Председатель Военного Совета Республики. Чуть поодаль столпилось несколько человек аппарата и совсем не многочисленная, если сравнивать с прошлым, охрана.

Скудельников внешне откровенно не производил особого впечатления. Среднего роста, обычного телосложения, ну, может, слегка худощав для своих пятидесяти. Короткая, аккуратная стрижка светлых седеющих волос. Рядовые, достаточно правильные черты вполне интеллигентного лица. Ну, может быть, только глаза: приглушенные, неопределенно-серые, немного более внимательные, чем у других. Дабы точнее определить – захватывающий, считывающий, прилипающий к тебе взгляд.

Подошел…

– Кирилл Деркулов. Наш…

Он не дал Стасу закончить:

– Знаю! – Сделал шаг навстречу и крепко пожал мне руку.

– Здравия желаю, Петр Петрович.

– Вот, Кравец, учитесь! – И, широко улыбнувшись, продолжил: – Я знаком с вами, Деркулов, – читал ваше досье. Вы мне нравитесь. Надеюсь только, что вы не станете, при случае, просить с ним ознакомиться?

– Петр Петрович! Не все журналисты дебилы…

Понравилось всем… Но Скудельников хотел добить начатую тему.

– В вашем Curriculum vitae[50]50
  Curriculum vitae (лат.) – описание жизни.


[Закрыть] есть один интересный момент. По заключению психолога у вас завышенный порог такого параметра, как «восприятие справедливости». Намного больше обычного. Вы, проще говоря, очень чутки ко всяческому проявлению несправедливости в любой форме… – Я пожал плечами, мол: «вам – виднее». Он, не останавливаясь, продолжал: – И как, по-вашему, это… – он, резко выбросив левую руку, указал на ряд вздувшихся тел, – справедливо?

– Думаю, да. Пока! Посмотрим, что новый ветер принесет… Несправедливо только, что такое – исключение, а не правило. И то, что они третий день тут лежат, тоже не есть хорошо, для всех нас. Во-первых, воняет, а главное, очень плохая карма.

Бывший полковник СБУ сделав шаг, вновь улыбнулся, в упор посмотрел мне в глаза и, наклонившись, негромко сказал почти на ухо:

– Нет. Это хорошая карма! Самый качественный и продвинутый пиар. Поверьте мне, как доктор – доктору! – Выпрямился, еще раз, чуть прищурившись, просиял и закончил: – Вы же художник, Деркулов! Отойдите от технологий и шаблонов!

Надо признать, Скудельников не соврал. Дисциплина, работоспособность и ответственность возросли на порядок: и у нас, и в целом, в обществе. Перестройка большинства структур прошла за считаные дни, в то время как в обычные, даже сверхблагополучные времена такие масштабные изменения заняли бы месяцы, если не годы.

Пропаганда в одночасье, выскочив из удушающего прессинга надменных и все на свете знающих властителей, вздохнула и включилась на всю мощь (никогда не забуду обычное приветствие одного из бонз в преддверии серьезных проектов: «Ну, что, сборище интеллектуальных импотентов, думать – будем?»).

Наши издания поменялись полностью. СМИ из «не наших», вместо тупого давления и мелких гадостей прошлого, ощутимо прочувствовали тяжкую длань нового Командующего и в одночасье закрылись. Как, не стесняясь, открыто заявил Петр Петрович: «Либо либеральная демократия, либо сражаемся».

Идиотские монологи «ни о чем», льющие воду с полос, а зачастую – и с целых разворотов, сменились динамичной мозаикой новостей, аналитики и спецрепортажей. «Расчлененка» прочно заняла чуть ли не двадцать процентов всего контента.

Отправленная мною командовать «репортажами с мест» Катя Хонич свою работу – заставить, сбивая ноги, лезть спецкоров в любую преисподнюю – знала от и до. Да и в ее изящной головке картины чувственных генитальных ласк как-то умудрялись вполне мирно сосуществовать рядом с документальными кадрами вывернутых промежностей с оторванными яйцами – фото– и видеоматериал шел такой, что закачаешься. Соответственно и результаты не заставили себя ждать: ярость благородная вскипала правильными волнами.

Самые глубокие изменения коснулись основы основ – мессаджей. Для начала мы сменили риторику «виляющих жопами педерастов» на суровую «речь солдата»: без подготовки перешли с «отсосем и вашим, и нашим» на «последний рубеж крестового похода на Русь». Но этого было мало…

ЦУР уже открыл ящик Пандоры и выпустил демонов ада на свободу. Свидомые, не изобретая велосипеда, – уроки большевиков не прошли даром – прямым текстом сказали толпе: «Можно»! Разумеется: «Пануемо, хлопци!» совсем не: «Грабь награбленное» и «Мир хижинам, война дворцам», но результаты очень похожи. У нас не было времени заморачиваться, и мы ответили просто: «Они ответят за все!» Тоже мало не показалось.

Выдержав еще неделю этой свистопляски и почти заработав хроническое плоскожопие, я, бросив все, заодно насмотревшись по дороге на последствия собственной пропаганды, отвез семью к родителям жены в Богучар и, не возвращаясь в отдел, рванул в боевые.

Тем временем Командующий, как и многие неглупые люди, не чуравшиеся классики, шел торным путем «кнута и пряника». И достиг большего, чем можно было предугадать. Пачка решительных и жестоких расстрелов на месте – по горячему – за пару недель свели на нет чудовищный цинизм распределений и все безумие выдач гуманитарки. Так же без судебных тяжб и проволочек стали разбираться с просто опухшими от вседозволенности и безнаказанности чинушами – небоевыми ментами, таможенниками, прочей армией разрешителей и распорядителей благ. Вопросы с мародерством и грабежами беженцев, с уличной преступностью и спекуляцией реестровыми продуктами решались совсем быстро. Тела «решенных» не убирались по два-три дня.

И тут произошло нечто: несокрушимый базис, на котором последние десятилетия зиждился режим, универсальное мерило всего на свете, та великая ценность, ради которой продавались души, становились раком и на колени – Их Величество Деньги, – вдруг потеряли весь блеск. Они отошли на какой-то задний план. Многие, например наше управление, вообще не за «мани» работали; паек получали да и ладно: «Тут история вершится, а вы с каким-то баблом!»

Народ облегченно вздохнул и хором пропел искреннюю аллилуйю «сильной руке».

Но это, разумеется, не главное. Самым большим достижением Скудельникова была его команда. Он неведомым образом неизвестно где откопал и непонятно как зажег плеяду ярчайших военных талантов.

В первую очередь – мозг всей армии – начальник штаба Александр Павлович Опанасенко. Мне кажется, что такой головы не было не только у ЦУРа, но и во всех штабах Сил Оперативного Развертывания Евросоюза. Пятидесятилетний полковник в свое зеленое время – по окончании Киевского ВОКУ – долго стоял на распутье между карьерами общевойсковика и шахматиста. Выбрал армию. Но не повезло. Период самого расцвета любого армейца пришелся у него на смутные времена распада Союза, парада независимостей и проклятых войн «своих против своих». Здесь же воссиял. При обороне Северодонецка Шурпалыч плел такие кружева из взаимосвязанных очагов обороны, управляемых минных засад, заслонных и резервных групп, надежно спрятанной и внезапно появляющейся техники и артиллерии, что в них забуксовала самая сильная группировка, когда-либо ранее выставлявшаяся в этой войне.

Умный, терпеливый, немногословный, готовый умереть за одного солдата, за один взвод, группу, он влюбил в себя всю армию и служил ей верой и правдой. Она же, армия, готова была лечь хоть под Северодонецком, хоть под Луганском и пойти за Опанасенко и на Киев, и на Варшаву, и куда угодно, да хоть на Вашингтон! Пофиг тот океан, только прикажи!

В довесок к Опанасенко Петр Петрович нашел и за каких-то полгода буквально вырастил трех комбригов.

Упертый матерщинник и до безумия свирепый в бою танкист Буслаев был готов любые железобетонные руины, в которые на карте ткнул карандашом начштаба, превратить в дом Павлова. Демоном ночи мотаясь на своей изувеченной КШМке по горящим развалинам, он в конечном счете сдал в щебень – до фундаментов и подвалов – стертый ковровыми ударами конгломерат Лисичанск – Северодонецк – Рубежное. Но по приказу! Только вот после этой вполне заслуженной победы у строевых частей ЦУРа напрочь отпало желание воевать всерьез. И теперь при любой возможности они поступали исходя из постулата: «Европи трэба пэрэмога? Ото хай воны й воюють».

Можно быть безжалостным к противнику. Можно быть жестоким к солдату и, пополняя вмиг редеющие ряды беженцами и добровольцами, класть людей эшелонами, до мокрых штанов распинаясь на каждом углу о священных жертвах и последней капле крови. Только так настоящий авторитет не завоевывается. Иваныч везде, где было нужно, стоял насмерть. Только от любителей кидаться во все стороны громкими словами его отличало то, что он сам «стоял». И не сбоку, а в самой гуще, там, где в бетоне арматура горела бенгальскими огоньками. Соответственно и цена его приказа была несоизмеримо выше любого патетического словоблудия. Мы ему верили, и под его слово любой был готов стоять до последнего, так, как сам «Команданте» стоял.

Слава Буслаева так далеко шагнула за пределы Луганщины, что в зоне действий его бригады стали появляться группы из других республик Конфедерации. По слухам, он пригрел легендарного дончака Гирмана, так и не нашедшего общий язык со своим командованием. Говорили и о других известных полевиках, которым вдруг стало удобней сражаться у нас, а не в родных Республиках.

Грамотный, расчетливый, чем-то неуловимо похожий на Командующего и тоже комитетчик Каргалин разбирался с югом области. Войны там пока не было, но шла активная подготовка, выстраивались оперативные связи с братьями по оружию – дончанами, и, конечно же, центральный нерв Восточной Малороссии – граница с РФ. Что и как делал Владимир Геннадиевич, мало кому известно, но факт остается фактом: если в середине лета член Военсовета собственной персоной и по великому блату достал для друга одну (!) крупнокалиберную винтовку (их на весь фронт всего штуки три было, да и то две – у охраны Бессмертных), то сейчас, в декабре, только у меня, обычного полевого командира, их было пять. То же и с остальным вооружением и прочим многообразным обеспечением: от еды до лекарств, от амуниции до боеприпасов, от транспорта до ГСМ, от эвакуации родных до отправки тяжелораненых.

Его, по большому счету, вообще не было видно. Но тыл – это фундамент любой, пусть даже не особо регулярной, трижды сепаратистской и поголовно педералистической армии. И то, что он у нас прикрыт, мы не просто чувствовали – знали доподлинно. С чем и шли в любую заваруху.

Север Луганщины держал Ярик. Когда-то с треском изгнанный из системы, бывший командир пачки милицейских спецподразделений, продвинутый рукопашник и отчаянный боец, Ярослав Алексеевич Узварко умудрялся успешно работать в проукраинских сельских районах. Поддерживал порядок, обеспечивал поставки продовольствия, сдерживал и громил различные группы разведки, агитаторов и пропагандистов, диверсантов и провокаторов, бандитов и дезертиров, бродячих отморозков и прочего прифронтового люда. Как показатель гибкости, ему удавалось удерживать достаточно высокий уровень лояльности к Конфедерации со стороны чисто украинского сельского населения.

За ним тоже шли. Не потому, что крут, не потому, что бесстрашен, не потому, что наш, луганский, а потому, что Мужик.

И еще был Стас. Рожденный с золотой ложкой во рту, выпестованец наследственной губернской элиты; человек, проживший пять лет в студенческой общаге только потому, что любил баб больше уюта; проработавший полтора десятка лет в университете только потому, что ценил науку больше денег; всем довольный и самодостаточный плейбой – стал вторым человеком в Республике. Помимо разросшегося до неприличия управления пропаганды Кравец возглавил нечто соответствующее министерству иностранных дел и практически лично осуществлял все международные контакты. Учитывая специфику восприятия Республики в мире, понятно, что «работал» он, в основном, с Москвой.

Какой бы от неба бубновой целкой он ни был, а вот же, приходится признать, что даже я, личный друг – по жизни, однокашник – с первых дней, военная оторва – с начисто сорванной еще в Афгане каской, ставлю его при всем том на самую верхнюю планку. Командир без дураков!

Теперь, через полгода безраздельной власти, этой команде предстояло сдать очередной, наверное, свой самый важный жизненный экзамен, настоящую государственную проверку – отстоять Луганск.

* * *

Из бункера вышла группа и сразу направилась к нам. Опытный Жихарь мгновенно испарился, мы с Богданычем вытянулись по струнке (ну, насколько это возможно с нашими-то габаритами!) и замерли двумя мясницкими колодами.

Петр Петрович вначале тепло поздоровался за руку с Колодием, потом развернулся ко мне:

– Здорово, Дракулов-Акула-Деркулов!

– Здравия желаю, товарищ Главнокомандующий! Про графа – ни слова, Петр Петрович. А за Акулу я потом на банкете в честь Победы вашему секретарю Совета – лично по печени настучу! – Кравец, стоя за нами, откровенно веселился. Во-первых, он считал шутку с придуманным для меня позывным – удачной, а во-вторых, разговор обещал быть очень непростым. Лучше начинать смеяться со старта, дабы плакать потом неприлично было. С Дракулой же случилась совсем другая, весьма мерзкая история, после которой я прославился на весь мир и стал, пожалуй, одной из самых одиозных фигур среди боевиков Республики… Если не самой обосранной.

– Печень на День Победы мы и так убьем. Не вопрос! Дело за малым – дату назначить.

Перешучиваясь, направились в подвал. Перездоровавшись с начштаба и комбригом, встали перед расстеленной на столе картой. Начал, и очень серьезно, Скудельников.

– Времени нет, долго говорить не буду – не на митинге. Общая ситуация понятна. Нюансы проясните в самостоятельном порядке. Задача номер один – остановить бронегруппу. Не дать развернуться у пригородов. Подойти – не дать! Задача номер два – нанести такой урон, чтобы, как минимум, отбить охоту штурмовать город. Как максимум, заставить убраться восвояси. Доктрину «чем больше их гробов, тем короче война» никто не отменял. «Пленных не брать» тоже. Вы знаете, какие после Северодонецка шли дебаты в ЕС… Поэтому! Нами разработана операция… Часть деталей вам расскажет Александр Павлович, часть до поры останется для вас неизвестной. Поскольку наиболее болезненные вопросы коснутся Деркулова, я специально пригласил на это совещание Секретаря Военсовета Станислава Кравеца. Вы долгие годы дружили семьями, жили в одной комнате кампуса, вместе работали в самые трудные дни. Уверен, его слово для вас, Кирилл Аркадьевич, будет равноценным залогом.

Такая забота приятна, слов нет, если не предполагать, что за нее потом попросят. В любом случае красивый ход – своеобразная консолидирующая замануха. В духе Стаса! Моя независимость, как полевика, достаточно условна, и я по-любому соглашусь, какую задачу мне бы ни поставили… Ясное дело, выторгую все, что смогу, но скрепя сердце соглашусь.

Скудельников продолжал:

– Если каждый из нас выполнит все, что предписано планом, если мы будем точны, исполнительны и мужественны, то сражение под Сутоганом навеки войдет в историю, а противник надолго потеряет аппетит. Только мы твердо должны помнить, что на самом деле исход битвы решится не здесь, а во Врубовке и в Родаково. С Врубовкой, надеюсь, Буслаев разберется как положено… – сделав паузу, Петр Петрович прямо посмотрел на нас с Богданычем, и я увидел, насколько измученны его глаза… Он собрался и жестко закончил: – Родаково будет ваше. Мужики, сделайте их!

Глава III. Родаково

После быстрого отбытия Главнокомандующего мы, оставшись впятером, приступили непосредственно к плану. Расставили стулья, достали блокноты. Начштаба, увидев мою скорченную при заходе на посадку мину, внимательно посмотрел поверх очков и поинтересовался:

– Что с вами, Деркулов?

– Отвратительное питание, хроническая усталость, мало баб, водки, сна. Сауна, опять же… – Он терпеливо ждал. Сухой, хладнокровный, прямой и неподвижный, как противотанковая пушка. Красные белки и желтые пятна на лице, третья, если не четвертая бессонная ночь; вот и поторгуйся с ним… – Извините, Александр Павлович! Фурункулез. Весь зад в чирьях – и смех, и грех. Ни попариться, ни до врача доехать – только вчера из болот вылезли.

– Я знаю… – он перевел усталую двустволку на комполка: – Михаил Богданович, у вас там банька, кажется, организована?

Колода сразу заерзал:

– Та яка там лазня, Олэксандрэ Павловычу! Тики назва. Пьятьом хлопцям нидэ повэрнутысь. – Весь нахохлился, насупился. Такой виноватый, такой несчастный. Ну, не знал бы жабу, поверил! Вот уж артист.

– Отлично. В десять получасовых смен и помоются. Запишите. В полку есть военврач?

– Е… фелшэр.

– Очень хорошо. Обеспечьте личному составу отряда осмотр после помывки. Далее – записывайте, Колодий, – к 15–00 должен быть готов макет вот этого участка… – Опанасенко обвел на карте кусок Родаковского подъема. – От ориентира «мост реки Белая» включительно до «Сухая балка» включительно – по вертикали и от сих до сих – в ширину. Вопросы?

– Зробымо…

– Итак… Рассказываю общий план операции, потом проработаем детали…

Оказалось, штабу группировки известна точная дата начала наступления – утро 22 декабря. Наши европейские друзья решили сводной бронегруппой подразделений СОРа, частей ЦУРа, добровольческих формирований – эсэсовских[51]51
  «Эсэсовские» (жарг.) – презрительное наименование, произошедшее от аббревиатуры самоназвания «Сiчовi Стрiльцi» добровольческих полков (куренiв) Республики Галичина, поддерживающей ЦУР по всему спектру вопросов.


[Закрыть] «курэнив» Галичины и отрядов прибалтийских легионеров – одновременно с фланговым обхватом ударить в лобовую: выдвинуться из Алчевска и по магистрали Е40 пройти до Луганска основными силами. Отдельно, перевалив одной усиленной пехотой бронегруппой через Родаковский бугор, опять же степными просторами подойти к Луганску по Бахмутской трассе и встать у стен колыбели города Каменного Брода.

Моторизированная огневая мощь, которой они располагали, безраздельное господство в воздухе и в информационном обеспечении против тех жалких крох тяжелой техники, которой у нас и раньше было негусто, а уж после Северодонецка осталось и вовсе – только повод дать, позволяла противнику, не особо напрягаясь, действовать просто и комфортно.

Для фронтального удара сводные силы выбрали самую короткую, широкую и качественную дорогу. Остановить их здесь могли только законченные обдолбайцы из потомственных камикадзе, и то ненадолго. Да никто раньше и не собирался – единственной нашей тактикой, приносившей хоть какие-то плоды, была разветвленная очаговая оборона с построением многоярусной системы огня в населенных пунктах. В чистом поле нас даже не «рвали» – лениво, словно сусликов, давили гусеницами танков.

С обходным путем намечались определенные трудности. Восточная Малороссия страна горная. Понятно, Донецкий Кряж не Гималайские ледники, но разделявшее две главные транспортные артерии плоское плато на этом отрезке можно было пересечь лишь в трех точках: непосредственно у Алчевска, потом – через поселок Родаково и у самого города – в дорожной смычке у станции Сабовка. В первом случае пришлось бы ломиться тридцать километров по убитым шоссе сквозь несколько поселков и городишко Зимогорье. Оно и по названию видно, что населенный пункт пусть и маленький, но характер степных горцев наш противник уже прочувствовал. В последнем случае весь охват терял смысл – в Сабовке смыкались обе трассы, а расчет строился на том, чтобы заставить нас обороняться на два фронта. Да и в лабиринтах железнодорожных развязок, мостов и закрученной петлей дороги можно было нахвататься от гранатометчиков по самое «не хочу». Оставалось – Родаково.

Вот тут стратегический гений командования и нашел свою изюминку. Замысел отличался запредельной логикой и откровенным коварством. Бронегруппу без боя пропускали ровно на половину всего пути к Луганску. При подходе в растянутый на пять километров вдоль трассы поселок Белое фашиков издали обстреливали секреты и пехом уходили назад в жилые массивы. Через километр напротив шахты имени XIX партсъезда и цыганской слободы, носившей собственное неофициальное название «поселок Сутоган», под прямым углом начинался поворот налево в Родаково.

Пока часть брони с пехотой втягивалась на дорогу перед подъемом, основная группа без боя шла до конечных поселковых окраин, где упиралась в оборону. Решено было поставить смешанное минное поле, подрывом уронить путепровод и, используя зигзагообразные повороты трассы, посадку с правой стороны дороги, жилые дома и маневрирующую внутри поселка бронетехнику, тормознуть группировку.

В это же время мне отводилась задача, используя сложный рельеф подъема, остановить обходную бронегруппу на Родаковском бугре. Колодий, в свою очередь, на середине плато удерживал подходы к моим позициям, а также непосредственно железнодорожную станцию и пгт. Родаково от прорыва при возможном маневре через преддверие Зимогорья – поселок и станцию Лотиково.

Вначале у меня глаза на лоб полезли. Опанасенко, видя, что я напрягся, спросил:

– Судя по всему, у Деркулова появились вопросы?

– Это мягко сказано, товарищ полковник. Ну, я – по порядку… Хорошо, допустим, все идет по плану. Мои полсотни гавриков спокойно жгут примерно восемьдесят, судя по протяженности зоны ответственности, единиц бронетехники суперэлитных, как вы их там называете, частей…

– Бронекавалерийских… Знаете, что это такое?

– Да. Гибрид танковой и разведывательной бригады.

– Это по классике в армии США. В СОР немного другая структура. Распечатки для вас готовы. Возьмете – изучите за завтра. Продолжайте…

– Продолжаю… И попутно расстреливаем какой-то из добровольческих пехотных батальонов. Лично мне, конечно, все равно, что гуцулы, что лабусы. По-любому неленивые насчет повоевать ребята. Главное – отстреливаем. Вы же тем временем останавливаете остальную толпу. Правильно?

– Так точно… – Кажется, он даже немного приподнял вверх уголки губ, хотя нашему начштаба это не свойственно. Зато Стас ублаженным котом развалился на табурете, словно у него под столом Катька изо всех сил трудится. Не иначе, в рукавах отцы-командиры пачку тузов заготовили.

– И что дальше?

Опанасенко вдруг широко улыбнулся (первый раз в жизни увидел, клянусь!) и, повернувшись к сидящему рядом Стасу, сказал:

– Что дальше, Станислав Эдуардович?

– Да как обычно, Кирьян. Садимся всем Военсоветом в седла, шашки наголо – и мать их так и разэдак!

Буслаев, подперев голову рукой, хитро щурясь, поглядывал на меня с нескрываемым любопытством – что же я дальше делать-то буду? Явно мы с Колодием тут, что два тупоголовых школяра-неумехи, ни о чем не в курсе.

– Хорошо, понял. Нет вопросов! Возьмем мою задачу… Вот я ставлю себя на место СОРовского Шурпалыча. Что имеем? Есть два очага обороны и идеально подходящая для засады дорога. Как действуем? Первое: подойдя к мосту, расстреливаю на хрен весь бугор вместе со складками местности с обеих сторон дорожного полотна. Второе. Высаживаю на вершине плато пару десантно-штурмовых групп и оставляю им для прикрытия вертолетное звено. Третье. Высылаю наверх усиленный дозор. Разворачиваю его на вершине. Следом – поднимаю бронегруппу. При первом же выстреле еще раз засеиваю все рвы, кусты и канавы из САУшек[52]52
  САУ – самоходная артиллерийская установка.


[Закрыть] и автоматических минометов. Так же поступлю и с обороной в Белом. Пару БШУ – для разминки, далее САУ и танки – прямой наводкой – стирают в пыль и минное поле, и баррикаду, и весь жилой сектор вместе с бронетехникой и защитниками…

Опанасенко устал слушать и поднял обе руки вверх:

– Все, сдаюсь, сдаюсь. Наголову разгромил. Молодец! Теперь серьезно. Давайте, Кирилл Аркадьевич, я расскажу, как дело будет?!

Пришлось молча развести руками, мол, подчиняюсь…

Оказалось, что не все так просто. Противник традиционно шагу не ступал без детальной и тщательной разведки. Причем, как правило, разведки комплексной – от фотоснимков со спутников до видео в режиме реального времени с беспилотников. Теперь его главное оружие должно ударить в хозяина. Они, естественно, детально знали все нюансы нашей подготовки на двух рубежах обороны – на задних окраинах поселка Белое и в центре станции Родаково. Только вот преисполненные военного могущества СОРовцы не обращали особого внимания на муравьев, копошившихся в поселках Родаково и Белое, а ведь именно нам – блеклой пехоте – отводилась главная скрипка в этой разработанной Шурпалычем хоральной симфонии ре минор.

Непонятно, какой политический фактор они задействовали и на что рассчитывали, но здесь присутствовал цельный министр иностранных дел, и роль Стаса состояла в гарантиях. Он дал жесткие вводные: у противника в час «икс» для начала отрубалась связь на всех частотах: от УКВ до GPS – тотально. Спрашивается, что толку тогда от всей, трижды могучей, артиллерии СОРа! Далее, было гарантировано, что ни одного самолета крупнее БПЛА и ни одного вертолета с момента отсчета не взлетит.

Поверить не могу! Не будет штурмовиков и вертолетов? Я в шоке! Да СОРовцы тогда – без связи, огневого сопровождения и воздушной поддержки – шагу не ступят! Ну, ладно, посмотрим, спорить все равно бесполезно…

И в довесок мне не пришлось ничего выторговывать – сами дали столько, что еле увез. И это только часть обещанного!

– Ваша задача, Деркулов. Первое, завтра до 18–00 вы совместно с Буслаевым и Колодием, используя спутниковые снимки, личную рекогносцировку и изготовленный штабом полка макет местности, разрабатываете: карту минных полей, точки закладки фугасов, диспозицию групп, расчетов и схему построения огня. Второе. Также к 18–00 вы должны принять и распределить пополнение. Кроме того, вам отдельно будут приданы три группы. Вам знакома фамилия Гирман?

Чуть не поперхнулся… Боря Гирман! Борис Яковлевич Гирман! Живая легенда Республики Донбасс, неуловимый полевик, командир засадной гранатометной группы, человек, сжегший столько вражеской техники, что во времена оные – ходить бы ему трижды Героем.

– Да…

– Он со своей группой входит в ваше подчинение. Кроме того, сегодня вместе с вами назад в расположение уйдет группа технической разведки и корректировщики. Ваша задача – обеспечить их всем необходимым, а они в свою очередь обеспечат вас связью. Сразу ставлю вам условие: люди из служб прямого подчинения Главнокомандующего – никаких лишних вопросов. Далее. Вам будет придана минометная батарея капитана Штейнберга. Вы, кажется, знакомы. И, наконец, в-третьих, завтра в ночь к вам прибудет отдельный инженерно-саперный батальон, который за ночь поставит минные поля. Вопросы?

Тут, конечно, спрашивать и спрашивать. Да вот только по опыту знаю – отдохну, когда в бой вступим. До этого штабисты загонят вусмерть. Успеют, не напрягаясь, за трое суток подготовки в том числе и на вопросы ответить. Так хотя бы сегодня отоспаться. Ход мыслей Богданыча полностью соответствовал общей колее. Встали.

Опанасенко, видя, что́ у меня на уме, напоследок сказал:

– Деркулов! Не забивайте голову вопросами, а просто качественно готовьтесь к операции. У нас нет ресурса для ведения боевых действий уровня двадцать первого века. Поэтому мы вернем нашего высокотехнологичного противника в условия, привычные для вас, – во времена войны в Афганистане. Поставим их перед реалиями восьмидесятых. А там вы знаете: у кого нервы крепче да готовности идти до конца – больше.

– Попробуем, Александр Павлович. Пока мы не на характер мерились, а по пословице: «У кого больше, тот и пан»!

– Вот мы и поменяем правила игры: отступать нам больше некуда, а с характером у нас никогда проблем не было. Посмотрим, на что они готовы.

– Хорошо, товарищ полковник… Попробуем наших западных друзей на железистость очка: когда жим-жим – песочек не сыплется?

Кравец расхохотался. Шурпалыч сдержанно улыбнулся. Буслаев сиял и откровенно гордился своими подчиненными.

Попрощались, вышли.

На улице меня окликнула Хонич. Подошла, сухо вручила тяжелый полиэтиленовый пакет и ледяным тоном сообщила:

– Станислав Эдуардович распорядился передать.

Нет, ну какова сука?! Ты же, когда все рухнуло, мне в жилетку плакалась – сдалась, что называется, с потрохами. Тебя спасли, спрятали на все время раздачи слонов. Я не забыл своего данного в присутствии зареванного унитаза обещания – отправил лично на следующий же день. Со дня разговора в туалете ты ни разу меня вживую не видела, считай, полгода. Сто раз обоих могли грохнуть под любым обстрелом или бомбежкой. Я уже не твой начальник и вообще ушел в совершенно другой, параллельный тебе мир. Нет же! Опять наша гордая девочка взлетела и снова взялась за старое. Ничего человеческого! Сухая, бездушная функция продвижения к вершинам власти. Тварь…

– Спасибо.

– Не за что.

Вот уж точно…

Пакет очень кстати. Надо Жихарева порадовать – алаверды, однако, Богданыча еще разок угостить – от него помимо баньки вскорости много чего потребуется. Да и обещал же своим командирам гостинцев. Вот не с пустыми руками и вернусь. Заодно будет чем пилюлю подсластить. Шутка ли, пусть с двумя кузовами гранатометов, взрывчатки и мин да с разными подкреплениями, но остановить в чистом поле чуть ли не бронетанковый батальон да пехоты сотен несколько! Волей-неволей, а призадумаешься.