Текст книги "Парадоксы и причуды. Публицистика и полемика"

Литература и искусство при нацистах

Там, где сжигают книги, впоследствии сжигают людей.

Генрих Гейне, «Альманзор»

Вынесенный в эпиграф афоризм, вложенный в уста героя трагедии Генриха Гейне «Альманзор», был написан почти за век до прихода нацистов к власти. Речь в этой трагедии шла о временах инквизиции в Испании, когда пылали костры во время «охоты на ведьм». Гейне и не снилось, что пройдет больше века, и в Германии запылают костры из книг евреев, марксистов и пацифистов. Он был подлинным немецким патриотом. Этнический еврей, Гейне не только мыслил и писал на немецком языке, но настолько чувствовал душу народа, что на его стихи были написаны многие песни, которые немцы поют по сей день. Однако с приходом нацистов к власти на его произведения был наложен запрет. Парадокс был в том, что книги можно сжечь и больше их не перепечатывать, но как запретить петь песни на стихи еврея-поэта? Нацисты, однако, нашли выход: объявили эти стихи «народными».

Еще пример на стыке литературы и музыки. Опера Рихарда Штрауса «Молчаливая женщина» вполне соответствовала музыкальному неоклассицизму, к которому тяготели нацисты. Опера эта понравилась Гитлеру, слывшему ценителем музыки. Но либретто к ней было написано евреем Стефаном Цвейгом, поэтому после первой же ее постановки в 1934 г. она была снята.

Гонения на поэтов и писателей, которых нацисты причислили к своим врагам, начались в марте 1933 г. В соответствии с «законом о реставрации служилого сословия», из литературы стали изгонять евреев и тех, чьи политические убеждения шли вразрез с идеологией нацистов. А 10 мая 1933 г. на Опернплац в Берлине запылали костры из книг, не соответствовавших идеологии нацизма. Перед этим массовое сожжение книг проходило и в других германских городах под девизом «акции против негерманского духа». Самое удивительное было в том, что инициаторами этой позорной для Германии акции стали студенты и преподаватели университетов. Сжигали книги Генриха Гейне, Зигмунда Фрейда, Лиона Фейхтвангера, Арнольда и Стефана Цвейгов, Альберта Эйнштейна, Эриха Мария Ремарка, Вальтера Ратенау, Джека Лондона, Герберта Уэлса, Томаса и Генриха Маннов, Эмиля Золя, Марселя Пруста и многих других. Министр просвещения Руст ввел этот процесс в «организованное русло»: им бы подписаны списки из 200 авторов и 125 названий запрещенных беллетристических и публицистических произведений. Занятно, что списки эти распространялись по служебным каналам, чтобы не пробуждать к ним «нездоровый» интерес немецкой публики. Вот как Геббельс напутствовал «поджигателей» книг:

«Немцы! Сограждане, мужчины и женщины! Век извращенного еврейского интеллектуализма пришел к своему бесславному концу, немецкий дух торжествует! Предавая огню эти зловредные измышления, вы совершаете правое дело! Это великое, славное и символическое событие! Прошлое сгорает в пламени, будущее рождается в наших сердцах».

Непревзойденный мастер «большой лжи» и выдающийся демагог, напрочь лишенный нравственного стыда, Геббельс так описал механизм пропагандистского воздействия на своих несчастных «сограждан» [Рисс, 2006]:

«Крестьянин и рабочий напоминают человека, сидящего много лет в глухом каземате. После бесконечной темноты его легко убедить в том, что керосиновая лампа – это солнце… Разум нации, который мог бы противостоять подобной системе, более не существует. Зато система владеет средствами подавления такого разума в зародыше. Вся страна охвачена сетью информаторов, которые восстанавливают детей против родителей…»

Если к этому добавить еще одно откровенное признание Геббельса в том, что окружающую его нацистскую элиту он вообще считает «сбродом», то нетрудно подойти к ответу на вопрос, являл ли собой немецкий народ времен Третьего рейха «культурную нацию»…

Существенно, что нацистская идеология не особенно влияла на вкусы самого Геббельса. Его любимой картиной был «Броненосец „Потемкин“», снятый в Советской России евреем Эйзенштейном. Любимым его режиссером был Фриц Ланг, непримиримый антинацист и вовсе не ариец. Он высоко ценил фильмы немецкого еврея Эрнста Любича, а на закрытых просмотрах часто смотрел картину «Золя» с актером еврейской национальности Полом Муни в главной роли.

В университетах, между тем, распространялись «тезисы», в которых протестовали против «еврейского духа» и требовали, чтобы университеты стали центрами немецкого национализма. Вот как в этих тезисах демонизировались евреи:

«Наш самый опасный враг – еврей. Еврей может думать только по-еврейски. Когда он пишет по-немецки, то он лжет».

О том, насколько опасным врагом для нацистов был Гейне, можно убедиться, читая выразительные строки из его предисловия к французскому изданию «Лютеции» (написано в 1855 г.):

«…Я говорю о партии так называемых националистов в Германии, об этих лжепатриотах, патриотизм которых состоит в отвращении ко всему иноземному и к соседним народам, и которые каждый день изрыгают свою желчь прежде всего на Францию.

…Я всегда боролся с ними, и теперь, когда меч падает из моих рук, рук умирающего, меня утешает сознание, что коммунизм, которому они первые попадутся на дороге, нанесет им последний удар; и, конечно, не ударом палицы уничтожит их этот гигант, – нет, он просто раздавит их ногой, как давят жабу. Это будет началом. Из ненависти к сторонникам национализма я мог бы влюбиться в коммунистов. Это, во всяком случае, не лицемеры…»

Отток из Академии искусств известных писателей, которых нацистская критика клеймила как «наемников евреев», сопровождался их заменой писателями и поэтами менее значительными. Тиражи книг и число газет резко сократились, зато число желающих стать членом нацистской партии увеличилось. По поводу этой моды на политику мрачно пошутил Геринг, сказав, что легче из хорошего художника сделать партайгеноссе, чем наоборот. Геббельс же вынужден был махнуть рукой на германскую прессу, считая ее безнадежной. Он признавался в том, что разговаривать с газетчиками стало совершенно невозможно. Парадокс, однако, заключался в том, что причиной тому были его собственные запреты и ограничения. Глупость германских журналистов приводила его подчас в ярость. Не в силах сдерживаться, он вопил [Рисс, 2006]:

«Если вы не в состоянии справиться с работой, так и скажите, и я найму парочку евреев из Лондона! Уж они-то знают, что и как делается».

Рядовые немцы, однако, утратили интерес к мировоззренческим вопросам и проявляли интерес к чтению книг на тему о германских древностях, крестьянской жизни и приключениям. Нацисты внимательно отслеживали состав пишущего сословия, всячески поощряя тех, кого считали «своими». Антисемиты при этом были «вне конкурса». Так, Адольфу Бартельсу, прославившемуся тем, что в своей «Истории немецкой литературы» он делил литературу на еврейскую и нееврейскую, был присвоен титул почетного члена партии, хотя его зоологический антисемитизм вовсе не сопровождался поддержкой им идеологии национал-социализма.

Поляризация читательских мнений далеко не всегда была однозначной. Примером может быть отношение к романам философа и мыслителя Эрнста Юнгера (один из его известных афоризмов: «Скука – это не что иное, как растворенная во времени боль»), которого, как ни парадоксально, любили и нацисты, и коммунисты. Он, в отличие от Ремарка, не только не был пацифистом, но создавал героический образ фронтовика, причем свободный от национализма. Примечательно, что этот талантливый писатель отказался от вступления в Академию поэзии и протестовал против перепечаток своих произведений в нацистской периодике. Это вызывало гнев Гиммлера и Геббельса, но, как ни парадоксально, от расправы его оградил сам Гитлер.

Принято считать, что в целом немецкая литература времен Третьего рейха характеризовалась провинциальностью и низкими художественными качествами. Вместе с тем, во времена нацистов пробивались ростки новой, не-нацистской, литературы, которые расцвели уже в послевоенное время.

За время существования Третьего рейха немецкая литература поставила своеобразный рекорд по числу самоубийств. Григорий Чхартишвили, занимавшийся феноменом самоубийств среди писателей, так характеризует это время [Чхартишвили, 2000]:

«…В немецком регионе ураган бушевал всего 12 лет – с 1933 года до 1945-го. Правда, буря была такой силы и интенсивности, что выкосила литературу чуть ли не под самый корень. Писатели погибали не на фронте, с оружием в руках, – они убивали себя сами. Жатва, собранная в те годы на ниве немецкой литературы суицидом, поистине беспрецедентна».

Существенно, что психологический груз нацистского кошмара оказался непосилен не только для писателей, но и для охранников концентрационных лагерей: среди них самоубийц оказалось в несколько раз больше, чем среди заключенных.

Музыка издавна считалась венцом искусств в немецкой культуре. Однако приход нацистов к власти привел, прежде всего, к запретам на исполнение произведений известных композиторов еврейского происхождения: Феликса Мендельсона (основателя первой немецкой консерватории), Джакомо Мейербера, Камиля Сен-Санса, Имре Кальмана, Жака Оффенбаха. Пострадал также венгр Франц Легар: его оперетту «Веселая вдова», любимую Гитлером, переработали в нацистском духе.

За время правления нацистов не было создано значительных музыкальных произведений, за исключением отдельных произведений Рихарда Штрауса. Отношение к немецкому неоклассицизму у нацистской верхушки было неоднозначным. К примеру, музыка Пауля Хиндемита вызывала восхищение Геббельса, но окружением Розенберга шельмовалась как «знамение развала и разложение». Были, однако, и исключения. Так, музыкант-авангардист Игорь Стравинский, не соответствовавший музыкальным установкам нацистов, свободно выступал с концертами, поскольку он не скрывал своих антисемитских и антикоммунистических взглядов.

Исполнительское искусство в нацистской Германии находилось на высоте. Нацисты на службу себе поставили произведения Ференца Листа и Бетховена. Так, сообщения с Восточного фронта сопровождались прелюдиями Листа «Русские фанфары» и «Победные фанфары». Гуманистическое содержание оперы «Фиделио» и симфоний Бетховена, противоречившее духу нацизма, игнорировалось. Более того, в Освенциме перед уничтожением людей эсесовцы заставляли детский хор петь «Оду радости» (с хором на текст Шиллера этой оды обычно исполнялась 9-я симфония Бетховена). Парадоксально, но факт: еще во времена Первой мировой войны предлагалось кантату «Ода к радости» сделать гимном союзников, поскольку она наиболее полно отражает гуманные и возвышенные цели Антанты; немцам же при этом предлагалось вообще запретить ее играть. Любитель 9-й симфонии Гитлер наверняка это знал и явно злоупотреблял наследием великого композитора. Попытка использовать с идеологической целью музыку Иоганна Себастьяна Баха не удалась из-за ее явной несовместимости с духом нацизма.

Не стеснялись нацисты заимствовать музыку у тех, кого они вообще считали своими заклятыми врагами – евреев и коммунистов. Пример тому – «Марш авиаторов», или «Авиамарш», хорошо знакомый советским людям (начинается он со слов «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»). Так вот, музыку к этому маршу написал в 1920 г. Юлий Абрамович Хайт, больше специализировавшийся в написании мелодий танго, а слова – Павел Давидович Герман. Через несколько лет этот марш заимствовали немецкие коммунисты в виде «Песни красного флота», а вскоре он зазвучал в Германии как нацистский марш, став «боевой песней» отрядов СА. Через несколько лет его исполняли в танцевальной обработке, но уже со ссылкой на авторство Хайта. Этот же марш звучал в документальном фильме о нацистском съезде «Триумф воли» Ленни Рифеншталь, приводившем в восторг немецких зрителей.

Рихард Вагнер стал символической фигурой Третьего рейха. В его музыке, которая усердно политизировалась нацистами, постоянно черпал вдохновение Гитлер, и не только он. «Тангейзер» Вагнера вдохновлял венского журналиста Теодора Герцля, основателя Всемирной сионистской организации; по его признанию, под эту музыку ему грезилась «земля обетованная, которая спасет и приютит евреев». Вагнер, однако, меньше всего думал о спасении евреев, сочиняя свою музыку. Более того, он слыл зоологическим антисемитом и настрочил за свою жизнь многотомное собрание сочинений, содержащее злобные антисемитские опусы. Это, однако, не мешало тому, чтобы среди дирижеров вагнеровских опер было много евреев. Они наверняка не считали его музыку столь политизированной.

Создание нацистами «чистого немецкого искусства» в противовес «дегенеративному» изобразительному искусству авангарда предполагало, что лейтмотивом искусства должны быть сила, здоровье, красота, воинственность и мужественность при условии искоренения проявлений декадентства.

Гитлер, придерживаясь консервативных взглядов на живопись, не вполне отвергал абстракционистскую живопись. Геббельс, наиболее образованный представитель нацистской верхушки, находился под сильным влиянием «стальной романтики» и испытывал большие симпатии к авангарду. Парадоксальность гонений на «передовое искусство» состояло в том, что Геббельс «крышевал» авангард, ориентированный на идеологию нацизма, получивший название «нордический экспрессионизм». Геббельсу активно противостоял Розенберг. Когда в марте 1934 г. в Берлине под патронажем Геббельса проходила выставка итальянской футуристической живописи, то Розенберг в партийной газете обвинил итальянских футуристов в «культурном большевизме». Итальянская же критика квалифицировала подобные нападки как «фальсификацию истории искусства».

Отдельные скандалы, обусловленные расхождением в трактовке сути авангарда, в целом не влияли на вполне узнаваемую политику нацистов, теперь уже в области изобразительного искусства. В мае 1935 г. они опубликовали «Закон о конфискации произведений дегенеративного искусства», по которому конфискации подлежали произведения евреев-художников и картины на еврейские темы, картины абстракционистов, экспрессионистов, пацифистов и марксистов. В результате из немецких музеев конфисковали 16 тысяч картин. Со временем настал черед для сжигания картин: в марте 1939 г. по приказу Геббельса сожгли 1004 картины маслом и 3824 акварели, рисунков и графики (Шагал, Нольде и другие), а в мае 1943 г. в Париже нацисты сожгли 500 картин современных художников (Пабло Пикассо, Макса Эрнста и другие).

В 1936 г. в Мюнхене открылись две выставки – «Большая немецкая художественная выставка» и выставка «вырожденческого искусства». Последняя собрала, однако, два миллиона посетителей – вдвое больше, чем первая. Низкий художественный уровень официального нацистского искусства явно уступал уровню «вырожденцев».

Нацистские новшества в области архитектуры, которую Гитлер считал самой важной сферой искусства, вводились при таком вот неприятии существующих прототипов (со слов одного из нацистских пропагандистов) [Пленков, 2011]:

«Материализм, меркантилизм, коррупция – вот корни современной архитектуры, означающей варварство, уничтожение и порабощение средних слоев, диктатуру финансового капитала».

Гитлер выражался более определенно:

«Было бы неверно, если бы мы начали со строительства рабочих кварталов и домов. Все это придет само собой. Это уже делали марксистские и буржуазные правительства.

Со времени средневековых соборов мы первые, кто вновь поставил перед художниками задачу реализации действительно дерзких и смелых проектов. Не приюты или жилые дома, но мощные и масштабные строения – наподобие строений Древнего Египта и Вавилона, – являются знамениями новой высокой культуры. Я хочу начать с этого».

Гитлер, лично курировавший разработки в области нацистской архитектуры, всерьез считал себя архитектором, хотя известен был неплохими рисунками и акварелями. Мания величия, которой он отличался, наложила отпечаток на сооружения в стиле неоклассицизма, которых он коснулся. Их претворяли в жизнь работавшие под его непосредственным началом профессиональные архитекторы Шпеер, Троост и другие.

Гитлер задумал перещеголять Париж и Вену, перестроив Берлин в столицу Третьего рейха под названием «Германиа». В центре новой столицы проектировали проложить проспект Победы протяженностью 5 км и шириной 1.2 км, в конце которого будет возвышаться Триумфальная арка высотой 120 м. В центре столицы намечалось построить гигантское купольное здание («храм всех богов») высотой 250 м вместимостью на 180 тысяч человек. Шпеер в своих воспоминаниях пишет, что его отец, также известный архитектор, пробормотал, ознакомившись с этим проектом и макетом реконструкции Берлина: «Безумие, да и только».

Сам Шпеер, человек безусловно творческий и изобретательный, успел претворить в жизнь ряд проектов, отличавшихся существенной новизной. Это он придумал использовать военные прожекторы для формирования из лучей света подобий колоссального размера соборов, способствовавших эстетизации нацистских сборищ. В сочетании с огромным сооружением для проведения съездов, построенным Шпеером в Нюрнберге, такие световые эффекты способствовали приведению отдельных людей в благоговейный трепет и вызывали столь важный для нацистов мобилизующий эффект. Кроме того, он в течение года перестроил имперскую канцелярию во вкусе Гитлера. Шпееровские проекты помпезных сооружений, продемонстрированные в 1939 г. в Кремле, понравились Сталину. Эти проекты были учтены при строительстве в Москве высотных зданий после войны, да и не только проекты: для цоколей строящихся высоток использовали глыбы гранита, взятые с развалин построенной Шпеером гитлеровской имперской канцелярии.

Параиноидальный архитектурный монументализм Гитлера не сказался, однако, существенно на строительстве зданий, далеких от нацистской идеологии. Далекие от идеологических установок немецкие архитекторы вполне прагматично использовали передовые архитектурные приемы, которые официально объявлялись как «архитектурный большевизм».

Спорт и физическая культура при нацистах

Нацистам в наследство от Веймарской республики досталась спортивно развитая страна, которую по праву называли «царством спорта». Нацистская верхушка в силу присущего ей вульгарного прагматизма, вообще презирающего знания как ценность, еще до прихода к власти расставила в области спорта и физической культуры свои акценты. Предельно ясно собственное видение в этом вопросе выразил Гитлер, посвятивший вопросам физического воспитания несколько десятков страниц своей пресловутой «библии нацизма» «Майн кампф»:

«Подлинно народное государство не должно ограничиваться механическим пичканием молодежи знаниями, а должно в первую очередь обратить внимание на воспитание здорового тела. Лишь во вторую очередь следует обращаться к духовному развитию детей… Лишь в последнюю очередь нужно думать о знаниях».

Альфред Боймлер, ведущий специалист по педагогике и физическому воспитанию в Третьем рейхе, предложил считать учителя физкультуры «политическим воспитателем нации». В 1934 г. для всех студентов ввели трехсеместровый обязательный курс физкультуры, а с 1937 г. – еженедельные пять уроков физкультуры в школах. В Германии при нацистах были построены сотни новых спортивных площадок, спортивных залов, плавательных бассейнов. Значительно выросло число общедоступных секций и кружков, в которых занимались все желающие. Руководство физкультурой и спортом при нацистах унифицировали, основательно увязав его с политикой. Спорт стал делиться на общегосударственный и партийный. Имперский спортивный руководитель Ганс фон Чаммер так видел свою задачу: «Я по своей должности и задачам – воспитатель. Я должен „аполитичных“ спортсменов делать убежденными национал-социалистами». Впрочем, компетенции этого функционера не распространялись на спорт в отдельных нацистских организациях и вермахте, а также в школах.

Парадоксально, но факт: во главе Германии, провозгласившей себя одной из самых спортивных стран мира, стоял Гитлер, абсолютно человек неспортивный. Он это понимал и винил своих родителей, которые вместо того, чтобы в детстве купить ему спортивные снаряды усадили его за пианино. У других руководителей Третьего рейха дело со спортом обстояло не намного лучше. Чего только стоил колченогий Геббельс, хромота которого воспринималась подчас как контрдовод против его «арийского» происхождения. Руководитель «Трудового фронта» Лей вообще был хроническим алкоголиком. Это, однако, не помешало инициировать ему первую общенациональную компанию по борьбе с пьянством. Он вообще слыл человеком весьма изобретательным, особенно в улаживании различных конфликтов. Известен занятный случай, когда он в 1940 г. погасил забастовку итальянских рабочих в одном из немецких городов, примирив всех посредством футбольного матча. К слову, этот крайне необидчивый нацист в ожидании суда над главными военными преступниками повесился на канализационной трубе, не совладав с прорезавшимся в нем чувством стыда (в этом он признался в предсмертной записке).

Еще до прихода нацистов к власти было принято решение о проведении в Германии в 1936 г. очередных Олимпийских игр. Геббельс, ставший основным их постановщиком, старался скрыть вопиющие противоречия, чтобы доказать, что гитлеровский режим вполне для всех приемлем. Нацисты понимали, что Олимпийские игры являются средством поднять престиж Германии за рубежом и всё делали для того, чтобы оказать хорошее впечатление на иностранцев. Для этого на несколько недель убрали таблички, запрещающие евреям входить в отели, кафе и на пляжи. Приостановили даже выпуск антисемитской газетенки Штрайхера «Дер штюрмер», которую, к слову, не выносил даже Геббельс из-за ее чересчур вульгарной демагогии.

Задумка Геббельса удалась. Иностранцы, восхищенные идеальным порядком на Олимпиаде (его обеспечивали эсэсовцы), стали вполне искренне сомневаться в достоверности сообщений о концентрационных лагерях и гестаповских застенках.

Парадоксальная ситуация, однако, сложилась с осуществлением на деле расовых бредней нацистов. Геббельс, курируя спорт со стороны возглавляемого им министерства пропаганды, придерживался девиза: «Побеждает не сильнейший, а немец». Если же побеждал кто-то другой, не немец, то он непременно должен был быть арийцем. Занятно, что к участию в берлинских Олимпийских играх стремились и чернокожие спортсмены США. Они собирались успехами на олимпийских стадионах продемонстрировать полноценность своей расы и в этом не ошиблись.

Звездой Олимпиады стал негр Джесси Оуэнс, завоевавший четыре золотые медали (три – в спринте и одну – в прыжках в длину). Он при этом удостоился таких оваций, каких не слышал раньше. Гитлера и Германию это явно повергло в уныние. Не меньшее разочарование немецким болельщикам доставило поражение боксера Макса Шмелинга, проигравшего бой не только не арийцу, а негру – Джо Луису. Эти боксеры незадолго перед этим встречались на нью-йоркском стадионе. В тот раз победил Шмелинг и после своей победы получил поздравительные телеграммы от Гитлера и Геббельса, а после возвращения в Берлин ему устроили триумфальную встречу.

Нацисты, включив для маскировки двух евреев в свою олимпийскую сборную, старались, тем не менее, этот факт обойти вниманием. И это вопреки тому, что серебряную медаль Германии в фехтовании на рапирах принесла Елена Майер. Она уже в 13 лет стала чемпионкой Германии, а в 1928 г. – олимпийской чемпионкой. В 1932 г. она уехала учиться в США, и приехать в Германию, чтобы поучаствовать в Олимпиаде, ее буквально упросили. После Олимпиады она вернулась в США, получила там гражданство и четыре раза становилась чемпионкой США. Можно себе представить, какая судьба ее ждала бы в нацистской Германии, останься она там. Пример тому – судьба германского футболиста Юлиуса Хирша, еврея по происхождению.

Левый крайний Юлиус Хирш отличился в марте 1912 г. в игре с Голландией, забив в ворота противника четыре гола, став сразу же любимцем нации. Немцы любили его, а он любил Германию и отдавал всего себя ей в каждой игре, и не только. В Первую мировую войну его беспримерное мужество на фронте было отмечено Железным крестом, а его брат Леопольд погиб в этой войне. Когда пришли нацисты, из футбола они потребовали удалить всех евреев. Хирш добровольно вышел из родного для него клуба «Карлсруэ». Вскоре ему запретили появляться на стадионе, поскольку он обязан был носить на одежде желтую шестиконечную звезду, с которой ни на какие массовые мероприятия не пускали. И лишь иногда украдкой, при помощи боготворившего Хирша некогда сторожа, он проникал на стадион, чтобы понаблюдать за игрой. Всего за год нацисты превратили кумира и героя нации в изгоя. Когда начался массовый исход евреев из страны, Хирш уезжать отказался. В феврале 1943 г. его вызвали в гестапо для последующей отправки его в лагерь Освенцим. Почтальон, бывший поклонник форварда, умолял Хирша бежать, предлагая свою помощь, но тот отказался и закончил свой жизненный путь в крематории Освенцима.

Олимпиада 1936 г. завершилась триумфом германского спорта: команда завоевала 33 золотые медали, 26 серебряных и 30 бронзовых. У США, занявших второе место, медалей было гораздо меньше: 24, 20 и 12, соответственно. Нацистская пропаганда использовала этот успех для укрепления своих позиций. Ленни Рифеншталь, создавшая талантливый четырехчасовой фильм об Олимпиаде («Олимпия»), в 1939 г. получила за и него диплом, однако в США к этому времени фильм квалифицировали как нацистскую пропаганду и запретили его прокат.