Текст книги "Степные разбойники"

ГЛАВА XXIII. Апачи и команчи

На рассвете в направлении селения команчей выступил отряд из сорока всадников. Во главе этого отряда были дон Мигель Сарате, генерал Ибаньес и Сын Крови. Проводником им служил Единорог. Среди этих всадников находилась и Эллен. За ней строго следили. Гарри, честный охотник-канадец, не пожелал оставить ее, он ехал рядом с ней. Эллен, несмотря на все оказанные ей попечения, а может быть, благодаря этим заботам, скоро догадалась, что окружавшие ее люди смотрят не нее скорее как на пленницу, а не на друга, поэтому, выезжая из теокали, она умоляющим взглядом просила Гарри оставаться возле нее. Охотник понял этот взгляд и, несмотря на призывы Сына Крови ехать во главе отряда, упрямо настоял на том, чтобы ехать рядом с Эллен.

По какому-то странному совпадению случилось так, что мстители, ведомые Единорогом, покинули теокали с намерением дойти до селения команчей и там узнать что-либо о своих друзьях, а те в это самое время, спасшись чудесным образом, покидали остров, на котором они так храбро защищались, и, смело пройдя через лагерь апачей, направлялись к тому же селению, но только другой дорогой.

Прохождение большого отряда по прерии совершается обыкновенно менее быстро, чем отряда, состоящего всего из нескольких человек.

Это объясняется очень просто. Два-три человека, идя вместе, могут в чаще леса пройти везде, следуя по тропинкам. протоптанным дикими зверями, но сорок человек не могут без большого затруднения проходить по таким дебрям, а потому наши герои шли очень медленно. Солнце быстро клонилось к горизонту, тени деревьев становились все длиннее, ночной ветер пробегал временами по деревьям девственного леса, который тянулся насколько глаз мог видеть по обеим сторонам тропинки и по берегу реки. Аллигаторы, покинув берег, где они грелись на солнце, тяжело и медленно ползли к глубокой Рио-Хиле.

Лошади и всадники, изнемогая от долгого и утомительного пути, двигались вперед с большим трудом, как вдруг Единорог, опередивший отряд на сотню ярдов, круто повернул лошадь и поскакал к своим товарищам. Те остановились и стали ждать его приближения.

– Что там такое? – спросил Сын Крови, когда вождь подъехал к нему. – Брат мой увидел что-нибудь, что причинило ему беспокойство?

– Да, – коротко ответил индеец.

– Я жду, чтобы брат мой объяснился.

– В прерии не все спокойно, – сказал индеец торжественным тоном. – Ястребы и белоголовые орлы описывают большие круги, лани и бизоны бегают в страхе, а антилопы несутся со всей быстротой своих ног по направлению к северу .

Сын Крови нахмурил брови и несколько минут оставался безмолвным. Мексиканцы с беспокойством смотрели на говорившего. Наконец Сын Крови поднял голову.

– Что заключаете вы из этих знаков? – спросил он предводителя команчей.

– Вот что: апачи снуют по прерии, они многочисленны, потому что покой прерии нарушен на большом пространстве.

– Почему вы думаете, что это апачи, а не кто-нибудь другой? – спросил Сын Крови. – Разве гамбусинос не могут точно так же, как и индейцы, вызвать в прерии замеченное вами волнение?

Воин отрицательно покачал головой.

– Это апачи, – сказал он решительно, – теперь не время для больших охот, люди не тревожат животных в это время года, и те это прекрасно знают и, избегая их, не обращаются в отчаянное бегство, уверенные в том, что их не будут преследовать. Гамбусинос ездят или поодиночке, или по два – по три человека, стараясь не спугнуть дичь. Но апачи – бессмысленные собаки, они, как волки, на которых они похожи, рыщут по прерии многочисленными стаями. Они, вместо того, чтобы идти походным шагом, как другие воины, носятся по прерии как ураган, сокрушая, сжигая и уничтожая все на своем пути.

– Это правда, – пробормотал Сын Крови, – ваша прозорливость не обманула вас. Это наверняка апачи.

– Это так! А что теперь намерен делать брат мой? Глаза Сына Крови сверкнули мрачным огнем.

– Мы будет с ними сражаться, – сказал он. Индеец незаметно шевельнул головой.

– Нет, – сказал он, – это не годится. Мы не должны сражаться в это время.

– Так объясните же нам наконец вашу мысль, caspita! – с нетерпением воскликнул Сын Крови.

Индеец улыбнулся.

– Брат мой горяч, – сказал он. Сын Крови, устыдившись своей вспышки, снова овладел собой.

– Простите меня, вождь, – сказал он. – Я был не прав. – И говоря это, он протянул индейцу руку, которую тот крепко пожал.

– Брат мой мудр, – сказал он, – я знаю, что он не желал оскорбить друга.

– Говорите, вождь, время дорого. Объясните ваш план.

– Позади этого холма находится селение Единорога, – сказал вождь. – Воины останутся здесь, пока он съездит туда, чтобы узнать, что там происходит.

– Хорошо. Брат мой может ехать. Мы подождем. В прерии длинные разговоры не в обычае. Минуты там слишком дороги, чтобы их терять на напрасную трату слов. Индеец пришпорил лошадь и ускакал. Вскоре он скрылся из глаз своих товарищей.

– Какого вы мнения о том, что говорил вождь? – спросил генерал.

– Это очень серьезно, – отвечал Сын Крови. – Индейцы необыкновенно чутки к тому, что происходит в прерии. Ими в этом случае руководит инстинкт, никогда их не подводивший. Этот индеец один из самых умных среди всех, кто мне знаком. Я знаю только двоих людей, способных сравниться с ним. Один из них – этот ужасный разбойник Красный Кедр, другой – Валентин, которого сами индейцы назвали Искателем Следов.

– Так ваше мнение, стало быть… – сказал дон Мигель.

– Ждать результата попытки Единорога… До его селения отсюда не более часа езды.

– Но, в таком случае, зачем же нам останавливаться?

– Индеец никогда не возвращается домой, не убедившись предварительно, что там все благополучно. Кто может предугадать, что случилось в его отсутствие.

– Это справедливо. Тогда подождем, – сказал асиендадо с тяжелым вздохом.

– Будем ждать, – пробормотал генерал.

Прошел целый час. Охотники сидели неподвижно как статуи на своих лошадях, держа ружья наготове.

Тем временем солнце уже погрузилось в волны огненных паров, с неба быстро спускались тени и расстилались по прерии, как плотный саван. В небесной синеве одна за другой загорались звезды.

Единорог все еще не возвращался.

Охотники не обменялись друг с другом ни словом. Каждый из них, убежденный в глубине души в том, что положение их стало очень серьезным, предавался глубоким размышлениям.

Вдруг Сын Крови, взгляд которого не отрываясь смотрел в ту сторону, куда ушел команч, слегка вздрогнул и шепнул на ухо дону Мигелю:

– Вот он!

Действительно, вскоре в отдалении раздался стук конских копыт, постепенно приближаясь, и наконец показался и сам индейский вождь.

– Ну что же? – крикнул ему Сын Крови.

– Кутонепи и девушка с белым лицом находятся в селении. Охотник освободил молодую девушку.

– Ах! – воскликнул дон Мигель. – Благодарю Тебя, Господи!

Единорог с грустью посмотрел на него.

– Апачи преследовали его, – продолжал индеец, – ив настоящее время селение атаковано неприятелем, но друзья наши храбро защищаются.

– Поспешим к ним на помощь! – воскликнули мексиканцы.

Сын Крови обернулся к ним.

– Терпение, – сказал он. – Дайте вождю договорить.

– Брат мой бледнолицый, – продолжал команч, – должен вместе с половиной воинов отряда завернуть за холм и войти в селение с северной стороны, тогда как я с остальными воинами войду с южной.

– Хорошо, – сказал Сын Крови, – но мы еще далеко оттуда. Может случиться, что друзья наши не выдержат натиска неприятеля до нашего прибытия.

Единорог презрительно улыбнулся.

– Апачи – трусливые собаки, – сказал он. – Команчи будут защищаться, они не умеют обращаться в бегство.

Сын Крови без дальнейших возражений разделил свой отряд на две части, стал сам во главе одной из них, а другую отдал под команду индейского вождя. Все эти люди были жителями прерии, давно привыкшими вести войну из засады, и смелое нападение на врага было для них желанным событием. Поэтому они с нетерпением ожидали сигнала к выступлению.

– Вперед! – скомандовал Сын Крови, взмахнув ружьем над головой.

Индейцы разом пригнули головы к шеям своих лошадей и поскакали. Подъехав к холму, отряд разделился: одна часть его поехала направо, другая – налево. Эллен осталась позади всех под охраной нескольких воинов и охотника-канадца, не пожелавшего с ней расстаться. Эта маленькая группа людей медленно двигалась в арьергарде. Воины мчались к селению с головокружительной быстротой. И вовремя – селение, окутанное пламенем, представляло собою настоящий вулкан. При свете пожара видно было, как какие-то тени метались по всем направлениям. Вопли ярости и отчаяния, звуки ружейных выстрелов непрерывно неслись со стороны этих раскаленных развалин. Воины бросились в это страшное пекло, испуская дикие крики и размахивая оружием. Произошла кровавая стычка. Апачи, атакованные разом с двух сторон, сначала дрогнули, затем тотчас обратились в паническое бегство при виде нового неприятеля, явившегося точно из-под земли, чтобы обратить их победу в поражение.

Но бегство уже стало для них затруднительным. Все население деревни вооружилось против них. Женщины, дети, – все присоединились к воинам и, воодушевленные их примером, с яростью стали нападать на апачей, которые, видя свою игру проигранной, ничего больше уже не желали, кроме как выехать в открытое поле. С четверть часа происходила страшнейшая резня. Наконец апачам, возглавляемым Станапатом и Черным Котом, которые напрасно сулили им разные выгоды, желая заставить их продолжать сражение, удалось пробить брешь в сомкнутой стене неприятельского войска и рассыпаться в разные стороны. Их преследовали команчи, которые убивали и скальпировали врагов без всякого сожаления.

Один только отряд продолжал стойко выдерживать натиск неприятеля. Став спиной к частоколу, через который им не удалось вовремя перебраться, бандиты охраняли тело своей дорогой Белой Газели и не только смело отражали атаку неприятеля, окружившего их со всех сторон, но даже иногда, в свою очередь, заставляли его отступать. Но борьба была слишком неравной. Дальнейшее сопротивление становилось для них невозможным.

Ловко воспользовавшись моментом замешательства в рядах врагов, разбойники бросились врассыпную в надежде этим способом спастись от преследования.

Сандоваль взвалил на свои могучие плечи тело юной девушки и с невероятным усилием перепрыгнул через частокол, рассчитывая спрятаться в высокой траве. Очень возможно, что ему бы удалось это сделать, если бы ему не приходилось иметь дело с четырьмя людьми, которые, казалось, задались целью схватить его во что бы то ни стало. В тот момент, когда он поднимался с земли, чтобы встать, Валентин и его товарищи бросились на него, не дав ему времени опомниться от неожиданности и, несмотря на его отчаянное сопротивление и рычание, похожее на рев дикого зверя, крепко скрутили его.

Убедившись, что взят в плен, Сандоваль опустил голову на грудь, печально взглянув на ту, которую ему не удалось спасти. Он тяжело вздохнул, и при этом крупная жгучая слеза повисла на его реснице и тихо покатилась по его бледной щеке.

В эту минуту в селение въехала Эллен со своими телохранителями. Увидев ее, Валентин задрожал всем телом.

– О! – пробормотал он. – Где же донья Клара?

– Дочь моя, дочь моя! – воскликнул асиендадо, появившись вдруг перед охотником, смертельно бледный и дрожащий от волнения.

С той минуты как несчастный отец вошел в селение, он не переставая искал свою дочь. Следуя по пятам за генералом, он бросался в гущу сражающихся, спрашивая всех, кто встречался ему на пути, про свою дочь, отводя руками угрожавшее ему оружие, не думая о смерти, которая на каждом шагу во всех видах вставала перед ним. Словно охраняемый чьей-то невидимой рукой, он прошел вдоль и поперек все селение и заглянул во все хижины, которые пощадило пламя. Он шел, ничего не видя, ничего не слыша, имея только одну цель – найти свое дитя.

Увы! Поиски его были напрасны. Донья Клара исчезла. С той минуты, как Валентин вверил ее попечению Шоу, никто не знал, что сталось с нею.

Асиендадо упал своему другу на грудь и разразился раздирающими душу рыданиями.

– Дочь моя! – воскликнул он в безграничном отчаянии. – Валентин, отдайте мне мою дочь!

Охотник прижал его к своему честному сердцу.

– Мужайтесь, бедный отец, – сказал он. – Мужайтесь! Но асиендадо уже не слышал его, горе вконец сломило его: с ним случился обморок.

– О! – воскликнул Валентин. – Красный Кедр! Змея! Настанет же наконец то время, когда ты будешь раздавлен под моей пятой!

С помощью генерала и дона Пабло Валентин перенес дона Мигеля в хижину врачевания, которая чудом уцелела от пожара, и положил его на подстилку из сухих листьев.

ГЛАВА XXIV. Танец скальпа

Когда битва закончилась, команчи принялись восстанавливать свои разоренные атакой апачей жилища. Хотя ущерб, причиненный им, и был велик, но все же не настолько, как это можно было бы предполагать, потому что на дворе стояла осень, и они отправили большую часть своего имущества в зимние селения. Кроме того, апачи в своем стремительном нападении не успели приступить к грабежу. Хотя почти все строения представляли из себя груды пепла, но эта беда была еще не так велика и ее можно было исправить за несколько дней. Самым прискорбным для них была потеря двадцати с лишним воинов, которые погибли, храбро защищая свои очаги. Несколько женщин также были убиты. У апачей потери были значительней: у них было убито восемьдесят человек. Кроме того, Черный Кот и несколько воинов были взяты в плен, и их ожидала страшная участь.

– Что хочет сделать брат мой со своими пленными? – спросил Валентина Единорог.

– Пусть брат мой не заботится о них, – ответил тот. – Это белые, и я желаю поступить с ними по своему усмотрению.

– С ними поступят так, как этого желает мой брат.

– Благодарю, вождь. Я желал бы только, чтобы вы отдали в мое распоряжение одного или двух воинов, чтобы стеречь их.

– Это будет совершенно напрасно, – перебил Валентина Сандоваль, – даю вам честное слово не делать попыток к бегству в течение двадцати четырех часов.

Валентин бросил на Сандоваля взгляд, которым он, казалось, хотел проникнуть ему в душу, чтобы прочесть в ней его сокровенные мысли.

– Хорошо, – сказал он через минуту, – я верю вашему слову.

– Разве вы намерены оставить это бедное дитя без всякой помощи? – спросил его Сандоваль.

– Вы любите его?

– Как собственного сына. В противном случае разве я дал бы вам себя схватить!

– Отлично. Его постараются спасти. Но, может быть, для него будет лучше умереть теперь же.

– Может быть, – ответил старый разбойник, задумчиво покачав головой и как бы говоря с самим собой.

– Через несколько минут начнется танец скальпа. Будет ли брат мой присутствовать на нем? – спросил Валентина Единорог.

– Я буду присутствовать на нем, – ответил Валентин, который, хотя совершенно не интересовался предстоящим зрелищем, но в то же время понимал, что не явиться на него означало быть невежливым по отношению к индейцам.

Мы сказали выше, что дочь скваттера также приехала в селение. У дона Пабло при виде ее сердце забилось сильнее и по телу его пробежал радостный трепет.

Эллен, взгляд которой рассеянно блуждал по сторонам, нечаянно взглянула на него. Вдруг яркая краска залила ее лицо, и она опустила длинные ресницы, чтобы скрыть от других свой взгляд, сверкнувший радостью помимо ее воли. Она невольно успокоилась, увидев возле себя этого молодого человека, хотя она его почти совсем не знала и всего два раза обменялась с ним несколькими словами. Радостный вскрик, готовый вырваться из ее груди, замер на губах. Дон Пабло подошел к ней. Он уже знал, благодаря какому странному стечению обстоятельств она очутилась в руках людей из теокали.

– Вы свободны, сеньорита, – сказал он ей. – С этой минуты вам здесь нечего опасаться, вы теперь под моей охраной.

– И под моей, – угрюмо сказал Гарри, высокомерным взглядом смерив дона Пабло с ног до головы. – Меня одного будет вполне достаточно, чтобы защитить мисс Эллен от оскорбления.

Молодые люди обменялись недоброжелательными взглядами. С первых же слов они поняли, что они являются соперниками.

– Я вовсе не имею намерения лишать мисс Эллен вашего покровительства, кабальеро, – холодно возразил мексиканец, – но так как вы чужой в этом селении, где я нахожусь среди преданных друзей, то я думаю, что моя поддержка будет ей небесполезна, и потому я ее и предлагаю.

– Я принимаю ее с благодарностью, кабальеро, – ответила Эллен с очаровательной улыбкой. – Будьте так добры воспользоваться вашим влиянием на жителей этого селения для того, чтобы найти мне убежище, где бы я могла предаться отдыху, который мне так необходим.

– Будьте так любезны следовать за мной, – сказал молодой человек, кланяясь. – Желания ваши будут тотчас же удовлетворены.

Обернувшись после этого к Гарри, она сказала ему сердечно, протягивая руку:

– Благодарю вас, брат мой. Подумайте теперь о себе. До скорого свидания. – И обратившись к дону Пабло, она добавила: – Я иду за вами, кабальеро.

Охотник-канадец был в первую минуту ошеломлен этим ловким маневром молодой девушки, желавшей, по-видимому, отделаться от него. Но он почти тотчас же поднял голову:

– Гм! – пробормотал он. – Она меня выпроваживает!.. Не следует сердиться на нее за это. Все женщины одинаковы!.. Кроме того, я поклялся ее защищать! Не могу же я заставить ее полюбить меня!..

После этих философских размышлений, возвративших ему его обычное хладнокровие, охотник вскинул ружье на плечо и спокойно пошел к людям Сына Крови.

Дон Пабло тем временем отвел девушку в одну из хижин, уцелевших от пожара. В эту минуту к ним подошел Валентин.

– А! – воскликнул он. – Женщина! Тем лучше. И приказав положить бесчувственную Белую Газель на звериные шкуры, он обратился к Эллен.

– Позвольте мне, сеньорита, вверить вашему попечению молодого человека, которого Курумилла едва не убил, – сказал он ей. – Он почти дитя, мы все вместе постараемся возвратить его к жизни.

После того как Пачеко Сандоваль дал честное слово не делать в течение суток никаких попыток к бегству, его тотчас же освободили от веревок и он пользовался свободой.

– Сеньоры кабальеро! – сказал он. – Предоставим сеньорите сделать все, что будет необходимо. Она исполнит это лучше нас. Мы здесь лишние, уйдем отсюда. Ваш пленный – женщина.

– Женщина? – воскликнули оба охотника с удивлением.

– Бедное дитя! – пробормотала Эллен с участием. – О, будьте спокойны, сеньоры кабальеро, я позабочусь о ней.

– Благодарю вас, сеньорита, благодарю, – сказал старый разбойник, несколько раз почтительно поцеловав руку молодой девушки. – Я отдам всю свою кровь до последней капли, чтобы только увидеть ее улыбку еще раз.

– Так это ваша дочь? – спросила Эллен с любопытством. Разбойник печально покачал головой.

– Мы – презренные отщепенцы – не имеем ни семьи, ни детей, – ответил он мрачным голосом. – Но я заботился об этой девушке почти с первых дней ее рождения, я люблю ее, насколько люди, подобные нам, вообще способны любить. Я всегда заменял ей отца и испытываю сегодня невыразимые муки при виде ее страданий, которых я облегчить не в состоянии.

– Предоставьте мне заботу о ней, и я надеюсь, вы скоро услышите ее голос и увидите ее улыбку.

– О, сделайте это, сеньорита! – воскликнул он пылко. – И я, который никогда ни во что не верил, стану перед вами на колени, как перед небесным ангелом!

Молодую девушку тронула эта преданная любовь, выразившаяся у такого грубого человека, каким был разбойник, так бесхитростно и наивно, и она снова стала его уверять, что станет заботливо ухаживать за юной пленницей. Наконец обе женщины остались в хижине одни.

Между тем, точно по волшебству, из развалин, оставшихся после пожарища, выросло новое селение. В несколько часов были везде раскинуты вигвамы из бизоньих шкур, и в селении почти не осталось следов от кровавого побоища, которое происходило лишь несколько часов назад на этом самом месте. На площади был разведен костер, и пленные апачи, привязанные к столбам, поставленным специально для них, невозмутимо ждали решения своей участи.

Все обитатели селения готовились к танцу скальпа.

Толпа мужчин, статных, красивых и принарядившихся, высыпала на площадь. Лица их были покрыты черной краской. Петониста и Единорог шли впереди всех, также выкрашенные в черный цвет. За мужчинами следовала процессия женщин и детей.

Женщины стали полукругом. Музыканты начали свой оглушительный концерт, ударяя изо всех сил в барабаны и издавая пронзительные звуки на дудках, и танец начался. Он состоял в том, что женщины делали маленькие шажки, покачиваясь вправо и влево, и пели при этом визгливыми голосами, так что пение это можно было сравнить только с бешеным мяуканьем бесчисленного множества кошек.

Пленные апачи были привязаны к столбам, поставленным посреди площади.

Каждый раз, когда женщины во время танца приближались к к ним, они осыпали их оскорблениями, плевали в лицо и называли трусами, кроликами, собаками без сердца.

Апачи только улыбались на все эти оскорбления и в ответ подсчитывали потери, которые понесли от них команчи, и воинов, которых они убили. Танец продолжался непрерывно целый час, и женщины, уставшие до изнеможения, вынуждены были предаться отдыху. Тогда из толпы вышли воины и стали напротив пленных. В числе последних был один, кого Валентин желал спасти. Это был Черный Кот. Охотник решил вступиться за него и употребить все свое влияние на Единорога, чтобы сохранить жизнь этого апача Валентин вполне ясно отдавал себе отчет в том, насколько задача эта была трудновыполнима. Он имел дело с людьми, для которых месть – первый долг, и он рисковал к тому же потерять благосклонность этих людей. Но у него были серьезные причины, которые заставляли его настойчиво добиваться своей цели, и он решил не отступать ни перед чем. Валентин без дальнейших колебаний подошел к Единорогу, распоряжавшемуся приготовлениями к пытке пленных, и тихонько дотронулся до его руки.

– Брат мой – главный вождь команчей? – спросил он его. Тот молча кивнул головой.

– Хижина его, – продолжал Валентин вкрадчивым голосом, – исчезает под грудой вражеских скальпов. Их так много, потому что брат мой в сражениях опаснее молнии.

Индеец взглянул на охотника с горделивой улыбкой.

– Чего желает брат мой? – спросил он.

– Единорог так же мудр у огня совета, как неустрашим в бою. Он самый опытный и самый почтенный вождь своего племени.

– Пусть брат мой, великий бледнолицый охотник, выражается яснее, чтобы я мог понять его, – сказал индеец с оттенком нетерпения.

– Пусть брат мой выслушает меня, – ответил невозмутимо Валентин. – Несколько воинов-апачей попались к нему в плен живыми.

– Они умрут! – сказал вождь глухо.

– Зачем убивать их? Не лучше ли потребовать за них выкуп и отослать их домой, чтобы доказать апачам, что команчи – великие воины и нисколько их не боятся.

– Бледнолицые ничего не смыслят в войне. Мертвый человек более не опасен. Простить врага – значит рисковать тем, что он завтра же снимет с тебя скальп. Апачи должны умереть. Они сожгли мое селение, убили жен, детей и моих молодых воинов. Кровь требует крови. Через час они перестанут жить.

– Отлично, – сказал охотник, поняв, что настаивать на освобождении всех пленных будет бесполезно, а потому, скрепя сердце, согласился сделать уступку. – Воины должны умереть, это – закон войны, я и не противлюсь этому, но между ними есть один, из-за кого сердце мое сжимается от жалости.

– Пленные апачи принадлежат мне, – сказал Единорог.

– Несомненно, брат мой имеет право распоряжаться ими как ему угодно, и я не смею порицать его за это. Но я прошу у брата моего милости.

Вождь едва заметно сдвинул брови.

Валентин продолжал, точно не замечая неудовольствия команча.

– У меня важные причины желать спасти этого человека, – сказал он.

– Мой брат – бледнолицый. У бледнолицых языки золоченые, они умеют найти слова, которые выражают их мысли. Брату моему известно, что я ни в чем не могу ему отказать. Кто тот воин, которого он желает спасти?

– Обещает ли брат мой, что тот, кого я назову, кто бы он ни был, не погибнет?

Вождь команчей с минуту молчал и пристально смотрел на охотника. Тот, в свою очередь, внимательно наблюдал за индейцем.

– Единорог – мой друг, – продолжал Валентин. – У меня есть совершенно новое ружье. Если брат мой желает, я отдам ему его.

При этом предложении легкая улыбка озарила лицо вождя.

– Хорошо! Я принимаю ружье, – сказал он. – Это отличное оружие для воина. Я даю слово исполнить просьбу моего брата. Кто тот воин, которого он желает спасти?

– Черный Кот.

– О-о-а! Я так и думал. Впрочем, не все ли мне равно. Брат мой может быть спокоен, Черный Кот будет спасен.

– Благодарю брата моего, – сказал Валентин сердечно.

– Я вижу, что у него честное сердце – он великий воин.

И, пожав почтительно руку вождя, Валентин, облегченно вздохнув, снова занял свое прежнее место.