Текст книги "Золотая лихорадка"

ГЛАВА XIV. Возвращение Валентина

Услышав стук в дверь, граф с удивлением прошептал:

– Кто бы это мог быть?.. Уже слишком поздно, и я никого не жду. Затем он отворил дверь. В комнату вошли двое людей, закутанные до самых глаз в плащи. Полумрак, царивший в комнате, не позволял дону Луи рассмотреть их лица, полузакрытые надвинутыми на лоб шляпами.

– Добрый вечер, господа, – приветствовал их граф, – кто вы такие и что вам угодно?

– Ну! – отвечал один из вновь прибывших, смеясь. – Вот как нас здесь принимают!

Дон Луи вздрогнул при звуке знакомого голоса.

– Валентин! – воскликнул он, почти не веря себе.

– Клянусь честью! – проговорил весело последний, сбрасывая плащ. – Да ты, должно быть, уже похоронил меня, а?

– А меня вы не узнаете, дон Луи? – сказал второй незнакомец, освобождаясь, в свою очередь, от плаща.

– Дон Корнелио! Как я рад вас видеть, друг мой!

– Славу Богу! – проговорил Валентин. – Мы опять вместе. Послушай, ты, кажется, собирался куда-то уходить?..

– Да, но это можно и отложить.

– Может быть, я тебя задерживаю?

– Наоборот, располагайся поудобнее и поболтаем.

– Это как раз то, о чем я мечтал.

– Ты ужинал?

– Нет еще, а ты?

– А я и того меньше. Тем лучше, мы поужинаем здесь втроем и сможем поговорить, не стесняясь и не боясь чужих ушей, конечно, в том случае, если ты пожелаешь ужинать здесь, а не пойдешь в месон.

– Я? За каким чертом, позвольте вас спросить!.. Поужинаем здесь, дружище, нам здесь удобнее всего.

– Я тоже так думаю… Позвольте мне распорядиться насчет ужина, а затем я весь к вашим услугам.

Луи вышел.

– Уф-ф! – проговорил Валентин, потягиваясь в кресле. ~~ Я начинаю чувствовать усталость. А вы, дон Корнелио?

Я? – отвечал тот со вздохом. – Я не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой, я хожу, как во сне.

– Ну! Вы такой здоровый молодец!

– Здоровый-то здоровый, правда, но только вы, наверное, забываете, что мы целых семь ночей не ложились спать.

– В самом деле? – процедил сквозь зубы француз.

– Сара de Dios! И вы еще спрашиваете?! Я убежден в этом!.. Доказательством служит то, что за семь дней мы сделали триста миль и загнали десять лошадей.

– Кажется, правда.

– Ага! Вот видите!..

– Согласен с вами. Но к чему вы это говорите?

– Dame! Я хотел только сказать, что мы очень торопились.

– А наш друг, несмотря на то, что мы так спешили, считает, что мы ехали очень медленно.

– Ну, он неправ… Но скажите, пожалуйста, сколько вы намерены заставлять вождя дожидаться за дверью?

– В самом деле, я совсем позабыл о нем, – проговорил Валентин и направился к двери.

В то время, как француз вернулся в комнату вместе с Курумиллой, из противоположной двери в вошел дон Луи, сопровождаемый слугами.

– Куда это вы выходили? – спросил граф.

– За Курумиллой, я оставлял его смотреть за лошадьми.

– Не беспокойся о лошадях, я уже распорядился, чтобы за ними присмотрели.

– В таком случае сядем за стол, я умираю от голода, – мы ничего не ели за последние шестнадцать часов.

Четверо мужчин уселись за стол, уставленный всевозможными блюдами. Сидя за столом, собеседники довольно долго не обменивались ни одним словом, поскольку вновь прибывшие нуждались в восстановлении сил.

Наконец, когда первый приступ голода был утолен, Валентин налил вина и, обращаясь к своему молочному брату, сказал:

– Ну, Луи, по-видимому, ты пользуешься в этом дьявольском городе большой популярностью. Ты знаешь, как легко тебя отыскать здесь?

– Каким же образом? – улыбаясь спросил Луи.

– Честное слово! Кого ни спросишь, все знают, где ты живешь… Тебя здесь иначе и не называют, как «генерал». Мне не пришлось долго расспрашивать, чтобы найти дорогу; каждый с удовольствием предлагал проводить меня… Значит, дела идут хорошо, а?

Луи скромно улыбнулся и, прежде чем ответить, сделал знак слугам удалиться. Когда дверь за ними закрылась, граф сказал:

– Дела идут весьма успешно, но теперь пойдут еще лучше, ведь ты приехал.

– А-а! Ты думаешь… – процедил Валентин с видом знатока, смакуя налитое в стакан бордо.

Дон Луи придвинулся ближе.

– Правда, явился ты слишком поздно, – заметил он.

– Ты находишь?

– Если бы ты знал, с каким нетерпением я тебя ждал.

– Догадываюсь… Но, друг мой, когда я расскажу тебе, что я сделал за это время, ты удивишься, как скоро я успел все сделать.

– Не понимаю тебя, дружище.

– Терпение! Сначала расскажи, что ты успел сделать с тех пор, как мы расстались… Но прежде ответь еще на один вопрос: есть ли у тебя для нас постели?

– Да.

– Ну, ужин окончен!.. Сделай одолжение, из сострадания к дону Корнелио, который уснул в кресле, прикажи отвести его в комнату, где он мог бы спокойно отдохнуть. Он страшно утомлен.

– Дело в том, – пролепетал дон Корнелио, – что, несмотря на все усилия глаза мои закрываются сами собой.

Дон Луи встал. По его знаку появился один из слуг и, подхватив дона Корнелио под руку, повел его за собой. Курумилла набил трубку и молча закурил.

– Ну, теперь поговорим, – сказал Валентин.

– Может быть вождь тоже хочет отдохнуть? – спросил Луи.

– Не беспокойся о нем, он сделан из железа. Кроме того, если он захочет спать, он преспокойно ляжет прямо здесь на полу.

– Очень хорошо! В таком случае слушай.

– Я весь обратился в слух.

Луи, не заставляя просить себя вторично, сообщил другу о том, что он делал, возвратясь в Сан-Франциско.

Рассказ длился долго: графу было о чем рассказать. Валентин слушал с глубочайшим вниманием, не прерывая ни единым словом. Была уже глубокая ночь, когда Луи окончил свой рассказ.

Курумилла молча курил. Наступила тишина, которую первым прервал Валентин.

– Ты сотворил чудеса! – сказал он. – Ты сделал невозможное.

– Значит, ты доволен мной?

– Я восхищен! Ты проявил необыкновенную энергию… Ну, а теперь поговорим о финансах.

– Да, сейчас это очень важный вопрос. С этим, пожалуй, так быстро не закончить.

– Кто знает… Ты много должен?

– Громадную сумму.

– О-о!

– Dame! Ты понимаешь… мне нужно было так много купить.

– Верно, а сколько у тебя было денег?

– Ты же знаешь, что у меня ровно ничего нет.

– Ничего? Гм! Дело ясное. Значит, ты все покупал в долг?

– Почти.

– А счета у тебя порядке?

– Ну еще бы! Я только и ждал тебя, чтобы тронуться в путь.

– Посмотрим.

Луи открыл ящик, вынул оттуда целую пачку счетов, пестревших цифрами, и со вздохом разложил их на столе.

– О чем вздыхаешь? – спросил Валентин.

– Дело в том, что меня очень беспокоит одно обстоятельство.

– Что такое?

– Неужели ты не понимаешь?.. Ведь по счетам нужно платить.

Валентин улыбнулся.

– Ба-а! – проговорил он. – Сначала посмотрим, сколько всего!

Граф склонился над бумагами.

– Что ты делаешь? – спросил Валентин.

– Считаю.

– Зачем? Скажи мне лучше одни итоги, так будет гораздо короче.

– Это правда. Ну, слушай! Восемнадцать тысяч пятьсот тридцать три пиастра шесть реалов.

– Хорошо, – отозвался Валентин, на отдельном листке записывая эту сумму.

– Двадцать одна тысяча двести семь пиастров пять реалов.

– Прекрасно, дальше!

– Двенадцать тысяч восемьсот двадцать три пиастра.

– Без реалов? Дальше!

– Семь тысяч шестьсот пятнадцать пиастров шесть реалов.

– Шесть реалов, отлично. Дальше!

– Все.

– Неужели это все?

– А по-твоему, этого мало?

– Но, судя по тому, как ты вздыхал, я думал, что общий итог будет громадным.

– Так это что, небольшая сумма?

– Конечно, нет. Однако займемся сложением и узнаем, сколько мы должны.

– Это уж совсем нетрудно… Так! Общий итог – пятьдесят девять тысяч двести тридцать девять Пиастров семь реалов.

– Да, семь реалов… Итог совершенно верен. Но неужели ты сможешь ограничиться этой суммой и тебе не понадобятся еще деньги?

– Конечно, будут нужны… Во-первых, мне самому предстоят очень большие траты, и потом, – нельзя же мне уехать отсюда с пустыми руками, не имея при себе денег.

– Да, это было бы неблагоразумно… Словом, я не ошибусь, если скажу, что тебе нужно еще от восьмидесяти до ста тысяч пиастров, чтобы не чувствовать себя стесненным в средствах.

– Это было бы слишком много… На что мне такая уйма денег?

– Лишние деньги никогда не помешают; гораздо хуже, если в дороге окажется, что их мало.

– Совершенно верно! Но где же взять столько денег?

– Позволь мне сначала рассказать тебе одну историю.

– Ты шутишь, брат? – удивленно хмыкнул Луи.

– В серьезных делах я никогда не шучу… Выслушай, что я хочу тебе рассказать. Я уверен, что это тебя заинтересует.

Луи, не скрывая досады, прислонился к спинке кресла и скрестил на груди руки.

– Говори, – сказал он, – я тебя слушаю.

– Терпение, – отвечал Валентин, улыбаясь. Граф недовольно покачал головой.

– Я начинаю, – продолжил охотник. – Ты, конечно, помнишь, как мы с тобой расстались в Сан-Хосе?

– Отлично помню.

– На другой день я продал гуртом все стадо. Потом я тебе расскажу, как все это произошло, и даже попрошу объяснить мне кое-что по этому поводу, а пока тебе довольно знать, что я провернул великолепное дельце и продал стадо за четырнадцать тысяч шестьсот тридцать пиастров.

– Деньги хорошие, но, к сожалению, их все-таки еще слишком мало.

– Экий ты нетерпеливый! Значит, дело сделано удачно?

– Превосходно! Здесь я ни за что не выручил бы столько.

– Тем лучше. В Гуаймасе я взял вексель на банкирский дом Уилсон и Беккер. Ты его знаешь?

– Да. Деньги верные.

– Хорошо! Значит, завтра же отправимся за деньгами. Покончив с продажей скота, я уехал из Сан-Хосе вместе с нашими друзьями, откровенно говоря, не представляя, где достать обещанные тебе деньги.

– Я и теперь в них нуждаюсь, – заметил Луи.

– Согласен, – продолжал Валентин. – Проехав довольно большое расстояние, куда глаза глядят, я решил попросить совета у своих спутников. Дон Корнелио, конечно, не мог сказать мне ничего утешительного и ограничился тем, что стал еще усерднее тренькать на гитаре, – он в затруднительных случаях всегда прибегает к этому способу… Курумиллу же ты знаешь так же давно, как и я. Вождь открывает рот только в особо важных случаях, но зато когда заговорит, то слово его – золото. И на этот раз произошло то же самое.

Тут Валентин не мог не улыбнуться. Луи повернулся и протянул руку вождю. Тот пожал ее с выражением удовольствия на лице.

Охотник продолжал.

– По твоим рассказам я знал приблизительно, где находится золотая россыпь, владельцем которой тебе удалось стать. Курумилла предложил провести меня туда. И в самом деле, было бы удивительно, если бы мы с ним, так долго прожив в прериях, не сумели бы скрыться и пробраться на россыпь, а уж раз мы будем там, нам нетрудно будет добыть сколько угодно золота. Совет был хорош, и я решил ему последовать.

– Неужели? – вскричал граф, вскакивая с кресла. – И ты это сделал, брат?

– Ну да!

– Но ты рисковал жизнью на каждом шагу!

– Я это прекрасно понимал, но ведь тебе во что бы то ни стало нужно добыть денег – и много.

– О брат, брат! – вскричал растроганный Луи. – Какая жертва с твоей стороны, как раз в то время, когда я обвинял тебя!

– И ты был совершенно прав, ты же не знал, что я делал.

– Никогда я не прощу себе этого!

– Перестань! Или ты забыл, что мы поклялись жертвовать всем друг для друга?

– Да, это правда! И ты всегда и везде честно исполнял эту клятву, брат.

– А ты? Разве ты поступал иначе? К тому же мысль не моя, и я только выполнил то, что мне посоветовал вождь.

– О, он такой же, как и ты, ему тоже ничего нельзя сказать, потому что он рассердится.

Курумилла оторвался на время от трубки, поднялся с места, подошел к графу, положил ему руку на плечо, и глядя в упор, поочередно коснулся другой рукой груди обоих французов и своей.

– Кутонепи, – проговорил он растроганным голосом, – Луи, Курумилла… Три брата – одно сердце.

И он снова сел на свое место.

Наступило продолжительное молчание. Оба белых против воли восхищались самоотречением и преданностью индейца, который жил только ими и для них.

– Одним словом, – прервал молчание Валентин, – мы сделали то, что хотели… Я не буду рассказывать подробно о путешествии, это отняло бы слишком много драгоценного времени, достаточно знать, что благодаря нашему знанию прерий в конце концов нам все-таки удалось целыми и невредимыми добраться до золотых россыпей… И вот что я тебе скажу, брат. Я не знаю, насколько богаты золотом остальные россыпи в Калифорнии, но мне кажется, что ни одна из них не может идти в сравнение с той, которой ты владеешь в настоящее время.

– Ах! – вскричал дон Луи. – Значит, правда, что она очень богата?

– Ее богатства неисчерпаемы, дружище, золото рассыпано там почти на поверхности. Ты знаешь, я равнодушно смотрю на золото, но тут даже я буквально был ослеплен… Несколько минут я стоял, как громом пораженный, не смея верить глазам… мне начинало казаться, что все это я вижу во сне…

Во время рассказа Валентина Луи ходил по комнате, вытирая платком выступивший на лбу пот.

– О! – воскликнул он, волнуясь. – Теперь успех обеспечен, что бы ни случилось потом!

– Не увлекайся, брат, – заметил грустным тоном Валентин.

– Ты, думаешь, что рассказ о таком громадном богатстве сводит меня с ума?.. Нет и нет! Я думаю не о себе, я думаю о тех несчастных, судьбу которых связал со своей, меня заботят те, кто доверился мне и кто только с моей помощью сделается счастливым! Нет, я не увлекаюсь… я благодарю Провидение!

Граф выпил залпом стакан воды и приложил руку к пылающему лбу.

– Теперь продолжай, я спокоен, – проговорил он.

– Мне остается прибавить очень немного. Я взял с собой трех запасных лошадей, навьючил их золотом, набил седельные сумки – свои, Курумиллы и дона Корнелио. Если бы ты мог видеть этого испанца! Он точно сошел с ума… Он прыгал и скакал, как дикий жеребенок, и с остервенением бренчал на своей гитаре… он даже не хотел уезжать оттуда и объявил, что будет дожидаться там нашего возвращения, и я почти насильно увез его с собой… Вот до какой степени ослепил его вид золота… Ты просил, чтобы я достал тебе восемьдесят тысяч пиастров, что составляет довольно кругленькую сумму. Что ты теперь скажешь?

С этими словами француз достал из бокового кармана векселя и переводы и передал их своему молочному брату. Луи был так потрясен, что не находил слов.

– Ах да, я совсем забыл, – прибавил в заключение Валентин. – Мне казалось, что тебе, может быть, будет приятно иметь образчик золота с твоей россыпи, чтобы показать компаньонам, и я захватил с собой вот это.

Охотник подал графу самородок величиной с кулак. Луи машинально взял его и, положив на стол, с минуту пристально вглядывался в него. Слезы потекли по его бледным щекам, рыдание сдавило горло, и, схватив за руки Валентина и Курумиллу, он прижал их к своей груди и прошептал прерывающимся от волнения голосом:

– Братья! Братья! Благодарю вас не за себя одного, но за моих бедных соотечественников, которых ваш великий подвиг спасет от нищеты и, может быть, от преступления.

ГЛАВА XV. Отъезд

Везде, не только в Америке, эмигранты-французы почти никогда не имели успеха. Отчего это происходит? Француз храбр до безрассудства, умен, трудолюбив, всегда весел, всегда смеется и поет, философски переносит самые жестокие удары судьбы и беззаботно глядит в глаза будущему. Все это совершенно верно. Но француз не колонист, то есть он всегда и везде, при любых обстоятельствах, остается французом и только им.

Француз, покидая свою родину, не только мечтает, но и твердо уверен в том, что непременно снова увидит ее. Он работает, как вол, затем только, чтобы добыть деньги, которые дали бы ему возможность вернуться в свой родной город или родную деревушку… Куда бы ни занесла его судьба, он всегда смотрит на себя как на путешественника, а не на оседлого жителя… Каково бы ни было его общественное положение, глаза его всегда обращены к Франции – единственной стране, где, по его мнению, можно жить и умереть счастливым.

Справедливо или нет, но французы до такой степени убеждены в превосходстве своей нации над остальными, что ни за что не согласятся поступиться какой-нибудь из своих привычек в пользу народов, среди которых им приходится жить, и смотрят на них, как на низших, не равных себе по уму и развитию. Француз, вращаясь среди людей других национальностей, относится к ним всегда несколько иронически – насмешливая улыбка не сходит с его губ.

Поэтому в большинстве случаев французов за границей не только не любят, несмотря на их добрый, услужливый, чистосердечный и открытый характер, но даже почти ненавидят.

Французская колония в Сан-Франциско, состоящая из случайно собранных в одном месте представителей различных слоев французского общества, которые сторонились друг друга, а иногда даже старались повредить своему же собрату, вместо того, чтобы помогать и поддерживать своих на чужой стороне, не пользовалась уважением со стороны американцев, которые считаются идеальными колонистами. И только отдельные личности своей энергией поддерживали уважение к имени француза.

Экспедиция, которую задумал граф де Пребуа-Крансе, являлась истинным благодеянием для наших несчастных соотечественников, она дала им возможность выйти из страшной нужды, удерживающей их в железных тисках, и, наконец, подняла их в собственных глазах и в глазах остальных авантюристов, которых, по меткому выражению американцев, в эти страны привлекла желтая металлическая лихорадка, yellowmineralfever.

Целью предприятия графа было основать большую французскую колонию, которая послужила бы доказательством того, что французы достойны уважения. Американцы вначале относились с некоторым презрением к этой затее, затем стали смотреть на нее подозрительно, а втайне уже начинали завидовать.

Формирование французского отряда для разработки золотоносных россыпей на землях апачей было самой важной, животрепещущей новостью. В Сан-Франциско об этом только и говорили, особенно волновались искатели приключений, все до единого желавшие принять участие в экспедиции и любыми способами старавшиеся попасть в нее.

Но, как мы уже говорили, граф де Пребуа-Крансе заранее решил, каких именно людей он возьмет с собой, и никаким образом не соглашался изменить раз принятое решение.

Главную роль при отборе кандидатов играла пригодность лиц, желавших попасть в состав отряда, для достижения той цели, к которой стремился граф, нет ничего удивительного, что громадное большинство претендентов получило отказ. Какими же проклятиями осыпали эти неудачники графа! Но он, не обращая внимания на ругань и жалобы, неуклонно стремился к намеченной цели. Когда Валентин наконец прибыл в Сан-Франциско, вербовка была почти окончена, и в состав экспедиционного отряда попали лишь прошедшие жесткий отбор.

Охотник с большим удовольствием выслушал своего друга.

– Да ты, как видно, – заметил Валентин, – не терял времени даром?

– Не правда ли?

– Честное слово! Меньше чем за два месяца ты не только создал золотопромышленную кампанию, но и сформировал отряд. Что еще можно требовать?.. От души поздравляю!..

– Спасибо! Но только не забывай, Валентин, что без твоей помощи все мои труды пропали бы даром… Хотя акционерами в Atrevida, то есть Отвага, – как называется основанное мною общество – вошли самые крупные капиталисты и высокопоставленные люди Мексики, никто из них не дал мне до сих пор ни одного очаво. Все расходы легли на меня одного.

– Ловкий ход, брат!.. Тебе приходится иметь дело с хитрыми лисами, а не с акционерами.

– Тем лучше! Я докажу, как жестоко они ошиблись, не доверяя мне.

– Для них это будет выгодным, но тем не менее мне очень нравится твой способ мести. Но вот что я хотел тебе сказать…

– Что такое?

– В числе твоих акционеров есть влиятельные люди?

– Что ты имеешь в виду под словом «влиятельный»?

– Dame! Такого человека, который по своему общественному положению мог бы оказать известную помощь в борьбе с врагами – а враги у тебя не только будут, но уже наверняка есть и теперь; они всеми силами постараются вредить тебе и, если возможно, даже погубить твое дело…

– Я не боюсь никого.

– Тем лучше.

– Суди сам: в числе акционеров у меня посланник Франции в Мехико, французский консул, губернатор Соноры и много других важных лиц…

– Ты сейчас назвал губернатора Соноры?

– Да.

– А-а!

– Ну?

– Ничего, ничего.

– Ты что-то скрываешь от меня.

– В самом деле, зачем мне скрывать это? Ты знаешь губернатора Соноры?

– Нет. Я слышал, что он колоссально богат, что его зовут дон Себастьян Гверреро и что он генерал.

– И это все?

– Да.

– Так я могу прибавить, что ты его знаешь, хотя и уверен, будто не знаком с ним.

– Не может быть!

– А я говорю, знаком! И даже, судя по твоим словам, оказал ему большую услугу.

– Шутишь! Я никогда не видел его.

– Вот в том-то и заключается ошибка… Ты его не только видел, но даже помог ему отбиться от разбойников, как настоящий странствующий рыцарь, ты ведь очень смахиваешь на него.

– Ничего не понимаю!.. Расскажи все по порядку!

– Я и сам давно жду этого случая. Дело вот в чем: ты спас жизнь ему и его дочери.

– Я! Ты, брат, сошел с ума!

– Боже сохрани! И сам отец, и в особенности молодая девушка, правду сказать, очаровательная, до сих пор с благодарностью вспоминают о тебе.

– Какому дьяволу пришло в голову рассказать тебе такую чепуху?

– Черт возьми! Да мне говорил сам генерал.

– От него я этого никак не ожидал.

– Выслушай, что я тебе скажу, и вспомни хорошенько: три или четыре года назад, при выезде из Гвадалахары…

– Подожди, – перебил его граф. – Как странно! Неужели действительно это тот человек, которого я спас от смерти?

– Странно или нет, но это так.

– А знаешь, это ведь очень и очень может нам пригодиться.

– Да, черт возьми! У нас там влиятельный друг, который защитит от всех видимых и невидимых врагов. Нам покровительствует само небо.

– Я и не подозревал, что у мексиканцев такая хорошая память.

– Мне сдается, что хорошей памятью отличаются скорее мексиканки.

– Это совершенно ничего не значит. Во всяком случае, это очень хорошее предзнаменование.

– Надеюсь, ты воспользуешься этой протекцией?

– При первом же удобном случае.

– Браво! Теперь почти со всеми делами покончено и можно уезжать. Когда ты рассчитываешь отправиться?

– Мне нужно отдать еще кое-какие распоряжения, так что раньше, чем через десять дней, я не могу покинуть Сан-Франциско.

– Я могу быть чем-нибудь полезен?

– Здесь абсолютно ничем, а там – очень многим.

– То есть…

– Ты очень устал?

– От чего?

– Dame! Ну, хотя бы от того, что не слезал с лошади несколько дней.

– Запомни раз и навсегда, что я никогда не устаю, и, пожалуйста, не говори со мной больше об этом.

– Хорошо! В таком случае ты можешь оказать мне услугу?

– Какую?

– Я не могу уехать отсюда раньше, чем через десять дней, повторяю тебе еще раз, но это вовсе не означает, что и тебе нужно сидеть здесь все время. Ты можешь сесть на лошадь завтра утром?

– Что за вопрос!

– Нужно отправиться сушей в Сонору и отвезти три письма, – одно дону Антонио Паво, консульскому агенту в Гуаймасе, другое губернатору Соноры, а третье – одному канадскому охотнику, которого ты, по всей вероятности, найдешь на асиенде дель-Милагро, в окрестностях Тепика.

– Хорошо, я найду его. Это все?

– Да. Надеюсь, ты понимаешь, почему я прошу об этом: я хочу подготовить почву, прежде чем явиться туда.

– Это ты хорошо придумал. Я еду!

– Завтра.

– То есть сегодня утром – сейчас уже два часа пополуночи.

– Ах, черт возьми, совершенно верно. Как незаметно идет время.

– Где я тебя увижу?

– В Гуаймасе.

– Хорошо. Пиши письма, а я с Курумиллой отправляюсь седлать лошадей.

– Ты возьмешь с собой испанца?

– Да, он мне может быть там полезен.

– Как хочешь.

Валентин и Курумилла вышли из комнаты, а Луи принялся за письма.

Валентин, оседлав лошадей, отправился в ту комнату, где спал дон Корнелио. Надо заметить, что испанец оказал охотнику самое упорное сопротивление и только после долгих споров, чуть ли не силой последнему удалось заставить испанца покинуть удобную постель и подняться. Но Валентин не ограничился этим и с той же настойчивостью заставил испанца сесть на лошадь, а затем, оставив его на попечение индейца, отправился в комнату, где занимался корреспонденцией его молочный брат.

Письма были готовы.

Валентин взял их и протянул графу руку:

– До свиданья, брат, желаю успеха! Молочные братья крепко обнялись.

Луи слишком хорошо знал охотника и не стал даже просить его хоть немного отдохнуть. Граф проводил уезжавших до дверей, в последний раз они пожали ему руку, а затем по знаку Валентина пустили лошадей с места в карьер.

Скоро они скрылись во мраке, но стук лошадиных копыт по твердой земле слышался еще довольно долго.

Луи стоял у ворот, пока топот лошадиных копыт не затих совсем, а затем вернулся в свою комнату, говоря про себя:

– Надо быть проклятым Богом, чтобы не иметь успеха с такими преданными друзьями.

Граф проработал всю ночь и, по-видимому, совсем забыл, что ему необходимо отдохнуть.

Солнце уже высоко стояло над горизонтом, а Луи все еще сидел, склонившись над столом, занятый какими-то вычислениями.

Дверь комнаты отворилась, и вошел человек, который уже раньше разговаривал с графом.

Луи повернулся. Довольная улыбка озарила его суровое лицо, когда он узнал вошедшего.

– Добро пожаловать, господин консул, – весело проговорил он, протягивая посетителю руку, которую тот крепко пожал. – Бели бы вы знали, как я рад вас видеть… Вы, наверное, зашли ко мне, чтобы напомнить, что пора завтракать?

– Конечно, дорогой граф, а потом мне нужно еще поговорить с вами.

– Тем лучше. Я подольше задержу вас у себя… садитесь, пожалуйста, и простите, что застали меня в таком виде, но я всю ночь приводил в порядок свои дела… Какой дурак выдумал буквы и цифры!

Консул, так как вновь прибывший был представителем Франции в Калифорнии, улыбаясь, опустился в кресло, и вслед за тем по приказанию графа слуги подали завтрак.

Хозяин и гость с аппетитом принялись уничтожать расставленные на столе кушанья.

– Ну! – сказал через минуту Луи. – Какие вы принесли новости?

– Дурные, – отвечал консул.

– А-а! Честный Джонатан8080
  Так называют североамериканцев в Южной Америке. – Примеч. переводчика.


[Закрыть] кричит, не правда ли?

– Сильнее, чем когда-либо.

– Вот как! А почему, скажите, пожалуйста?

– Вы можете догадаться и сами.

– Отчасти могу, но все-таки лучше расскажите.

– Вам, конечно, нечего говорить, что вы нажили себе здесь множество врагов.

– Что же с этим делать! Одно только радует, что это произошло не по моей вине.

– Да, это правда! Но враги ваши волнуются, кричат, шумят.

– По какому поводу?

– Pardieu! Они сами хорошенько не понимают, из-за чего… Вы знаете, для того чтобы начать кричать, всегда можно найти причину, и вот теперь все они вопят, что ваша экспедиция не состоится, что у вас нет средств ивы не знаете, как выйти из затруднительного положения, в которое сами себя поставили.

– И это все?

– Нет. Они уверяют еще, что вы наделали массу долгов и вам никогда не удастся расплатиться с ними.

– Так, так.

– Вы понимаете, что подобная клевета производит весьма невыгодное впечатление.

– Pardieu! Конечно.

– Я пришел к вам по делу, дорогой граф. Я не богат, к сожалению, но в настоящую минуту я имею в своем распоряжении двадцать тысяч пиастров. Я тоже состою акционером общества и поэтому считаю себя обязанным помочь вашему делу. И вот я пришел сказать вам… возьмите эти деньги, они вам все-таки пригодятся на что-нибудь.

Граф протянул руку своему гостю.

– Большое вам спасибо! – сказал он с явным волнением, тронутый деликатностью этого благородного и великодушного предложения.

– Да, – продолжал консул, доставая из кармана пачку кредитных билетов. – Необходимо сейчас же заткнуть глотки этим мерзавцам. Вот деньги.

И он протянул деньги графу. Последний с улыбкой тихонько оттолкнул их.

– Вы не так поняли мои слова, господин консул, – возразил он, – я благодарю вас не потому, что принимаю ваше великодушное предложение, но за участие, которое вы принимаете во мне.

– Но… – настаивал консул.

– Большое вам спасибо, повторяю вам еще раз. Все мои долги будут уплачены меньше, чем через час. В настоящую минуту у меня на руках около двухсот тысяч пиастров.

Консул изумленно посмотрел на графа.

– Но вчера?.. – заметил он.

– Да, – перебил его граф, – вчера у меня не было ничего, а сегодня я богат. Я вам сейчас в нескольких словах расскажу, как случилось это чудо.

Когда граф окончил свой рассказ, консул весело пожал ему руку.

– Милостивый Боже! – вскричал он. – Вы представить себе не можете, как вы меня обрадовали. У вас хорошие друзья.

– В числе которых я считаю и вас, господин консул.

– О! Что касается меня, – отвечал тот с тонким юмором, составлявшим отличительную черту его характера, – тут нет ничего удивительного, ведь я состою акционером вашего общества.

После завтрака граф отправился удовлетворить своих кредиторов или, лучше сказать, своих компаньонов, чтобы прекратить дурные толки и заткнуть рты клеветникам.

Наконец-то граф получил возможность приобрести все необходимое, и, если станут нападать на него, он сумеет защитить себя.

Французская печать в Калифорнии проявила в этом случае прекрасный пример патриотизма и независимости – она поддерживала графа не только энергично, но и весьма остроумно.

Мимоходом следует упомянуть еще, что некоторые французские журналисты, которых привела в Сан-Франциско страсть к приключениям, сумели своим благородным и безупречным поведением с честью поддержать репутацию французов и заставить уважать себя. Но важнее всего то, что они геройски устояли против охватившего всех опьянения и всевозможных соблазнов.

Нам очень приятно воздать должную хвалу всем этим труженикам, скромным, честным и талантливым, из которых многие мужественно пали в неравной борьбе с нуждой и лишениями: труд честного журналиста плохо оплачивался в то время.

Граф, не теряя ни минуты, занялся окончательным устройством своих дел и спешил скорее завербовать нескольких недостающих человек.

Прощаясь ночью с Валентином, он сказал, что почти все сборы окончены, через несколько дней он посадит весь отряд на корабль и отправится в путь.

День отплытия французского отряда в Сонору был великим днем для Сан-Франциско.

Североамериканец под своей холодной и сдержанной внешностью скрывает сердце горячее и способное к энтузиазму.

Когда французы сели в шлюпки, которые должны были отвезти их на корабль, отправлявшийся в Гуаймас, все враждебные чувства смолкли как бы по волшебству, и возбужденная толпа, стоя на молу, махала в воздухе шляпами и платками и провожала отъезжающих громкими криками «ура!» и пожеланиями удачи.

Граф, как и подобает, сел в шлюпку последним. Многие из его друзей, в том числе и консул, приехали проводить Луи.

Перед тем как прыгнуть в шлюпку, граф обернулся к ним и, пожимая руку консулу, сказал:

– Прощайте! Или я буду победителем, или Сонора послужит мне могилой.

– До свиданья, друг мой, – отвечал консул, – до свиданья, а не прощайте! Вы победите, я убежден в этом!