Текст книги "Золотая лихорадка"

Несмотря на громадное самолюбие и сознание своей собственной неотразимости, дон Корнелио остановился в полной нерешительности на пороге и отвесил глубокий поклон, не смея сделать больше ни шага вперед. Кварто в эту минуту казалось ему святилищем.

Очаровательная молодая девушка грациозным жестом пригласила его подойти к ней и указала ему на бутаку, стоявшую в двух шагах от софы, на которой она полулежала.

Молодой человек колебался. Тогда камеристка с веселым хохотом схватила его за плечи и заставила сесть.

Но и вмешательство камеристки нисколько не улучшило дело. Дон Корнелио находился в таком затруднении, какого ему не приходилось испытывать еще никогда в жизни, и со смущенным видом теребил край своей войлочной шляпы, бросая направо и налево вопросительные взгляды, а молодая девушка, не менее его смущенная, боязливо опускала глаза и, казалось, почти сожалела о своем необдуманном поступке.

Но, как известно, женщины даже в самые затруднительные моменты умеют гораздо скорее найтись, чем мужчины, поэтому молодая хозяйка кварто первой вернула себе необходимое хладнокровие и начала разговор.

– Узнаете вы меня, дон Корнелио? – спросила она таким смелым тоном, от которого испанец вздрогнул.

– Увы, сеньорита, – отвечал он, стараясь изобразить из себя светского кавалера. – Я даже и представить себе не могу, где мог бы я иметь счастье видеть вас раньше, до сих пор я все время жил точно в аду.

– Будем говорить серьезно, – остановила поток его красноречия девушка, слегка хмуря брови. – Посмотрите на меня хорошенько, senor caballero, и отвечайте мне откровенно: узнаете вы меня или нет?

– Нет, сеньорита, я не знаю вас… и мне кажется, что я ни разу не имел счастья встречаться с вами до сих пор.

– Вы ошибаетесь, – возразила она.

– Я? Нет, этого не может быть!

– Не говорите так, дон Корнелио, я сейчас докажу вам истинность моих слов.

Молодой человек отрицательно покачал головой.

– Если бы я имел счастье видеть вас хоть один раз… – прошептал он.

Она резко его перебила.

– Ваши комплименты неуместны. Прежде, чем отвергать мои слова, выслушайте то, что я хочу вам сказать.

Дон Корнелио снова запротестовал.

– Повторяю вам, – отчетливо проговорила молодая девушка, – что вы просто сумасшедший… Вы целых двое суток путешествовали со мной и моим отцом.

– Я?

– Да, вы.

– О!

– Это было три года назад. В то время я была еще девочкой четырнадцати лет, и потому нет ничего особенного в том, что вы меня забыли и не узнали. Вы и тогда распевали ваш излюбленный романсеро о короле Родриго, о котором, впрочем, я не могу сказать ничего дурного, – добавила она с очаровательной улыбкой, – потому что благодаря этому пению я теперь вас и узнала. Мой отец в то время был еще полковником, а теперь он губернатор Соноры.

Испанец ударил себя по лбу.

– Теперь вспоминаю! – вскричал он. – Вы ехали из Гвадалахары в Тепик, и я имел счастье встретиться с вами ночью.

– Да.

– Я все вспомнил!.. Вашего отца зовут дон Себастьян Гверреро, а вас…

– А меня? – проговорила она, вопросительно глядя на него.

– Вы, сеньорита, – галантно отвечал он, – вы донья Анжела. Какое иное имя могло бы к вам так подойти?6060
  Angel – по-испански значит ангел; a Angela – женский род от слова Angel. – Примеч. перев.


[Закрыть]

– Отлично! – вскричала она со смехом, хлопая своими миниатюрными ручками. – Я с удовольствием вижу, что у вас память гораздо лучше, чем я думала.

– О! – с упреком прошептал испанец.

– У нас, как мне помнится, была даже стычка с бандитами, – продолжала молодая девушка.

– Да, и мне тогда пришлось очень плохо – злодеи ранили меня.

– Да, мне вспоминается что-то в этом роде. Вас, если я не ошибаюсь, взял на свое попечение какой-то охотник, лесной бродяга? Я, впрочем, это очень смутно помню.

– Он благородный дворянин, сеньорита, – с жаром возразил дон Корнелио, – и я ему обязан жизнью.

– А! – рассеяно проговорила молодая девушка. – Очень может быть. Значит, этот человек принял в вас участие, ухаживал за вами, а потом вы расстались?

– Вовсе нет.

– Как! Вы говорите, что вы не расставались с ним? – взволнованно вскричала она. – Вы жили с ним вместе?

– Да.

– Постоянно?

– Да.

– А теперь? – спросила она взволнованным голосом.

– Повторяю вам, сеньорита, что мы с ним не расставались с тех пор.

– Итак, значит… он тоже здесь?

– Да.

– В этой гостинице?

– Стоит только перейти через патио.

– А! – прошептала она, опуская голову на грудь.

– Что с ней такое? – с удивлением спрашивал испанец.

ГЛАВА VI. Счастливый случай

Положение собеседников было довольно странным. Оба они, казалось, всматривались один в другого и взаимно отыскивали слабое место в доспехах противника.

Но в этой борьбе мужчины с женщиной последняя непременно должна была победить.

Дон Корнелио был, пожалуй, слишком высокого мнения о себе, но это-то его и погубило, отдав во власть опасному сопернику.

Донья Анжела кокетливо оперлась на локоть и, погрузив подбородок в ладонь своей миниатюрной ручки, устремила на испанца глаза. Дон Корнелио, очарованный таинственной силой этого неодолимого взгляда, не сумел избежать очарования.

– Виоланта, – сказала молодая девушка мягким и чистым голосом, как пение американского соловья, – нет ли у тебя угощения для нашего гостя?

– Конечно есть! – отвечала шаловливая камеристка.

И она бросилась исполнять приказание своей госпожи.

Дон Корнелио, в глубине души польщенный этой любезностью, которой совсем не ожидал, начал, однако, рассыпаться в извинениях.

Но донья Анжела перебила его словами:

– Простите, пожалуйста, senor caballero, что я так дурно принимаю вас, но я не рассчитывала на то, что буду иметь честь видеть вас у себя. Я была так далека от мысли встретить вас в этом забытом пуэбло!

Нечего и говорить, что дон Корнелио, убежденный в своей воображаемой неотразимости, истолковал эту фразу по-своему и принял ее за комплимент.

Анжела лукаво прикусила свою розовую губку и, слегка наклонив голову, продолжала:

– Но теперь, когда мне посчастливилось отыскать старого друга… Надеюсь, вы позволите считать вас в числе моих друзей?

– О сеньорита! – мог только проговорить молодой человек, сердце которого трепетало от радости.

– Я хотела сказать, что теперь, по всей вероятности, буду иметь удовольствие часто наслаждаться вашим обществом.

– Сеньорита, поверьте, я был бы так счастлив…

– Я знаю, как вы любезны, дон Корнелио, – перебила его молодая девушка, улыбаясь, – я знаю, что вы будете пользоваться каждым удобным случаем доставить мне удовольствие своим посещением.

– Клянусь Богом, сеньорита, это правда. Но, к несчастью, судьба преследует меня, и кто знает, когда еще мы с вами увидимся вновь.

– А почему?

– Если я не ошибаюсь, вы в этой несчастной гостинице только проездом?

– Да… Отец едет в Тепик, где он будет жить постоянно, как губернатор.

– Но это, сеньорита, служит еще большим препятствием для нас, и я опять-таки повторяю: одному Богу известно, когда мы с вами увидимся.

– Вы думаете? – спросила она.

– Увы! Я ужасно этого боюсь.

– Почему же? – спросила она, даже не стараясь скрыть своего любопытства.

– Потому что, вероятно, завтра же рано утром мы разъедемся в противоположные стороны, сеньорита.

– О! Этого не может быть.

– К несчастью, я говорю сущую правду.

– Простите, но я вас не совсем понимаю.

– А между тем, сеньорита, ничего не может быть проще этого.

– Повторяю, я вас не совсем понимаю.

– Я вам сейчас все объясню.

– Говорите. Я слушаю.

– Завтра утром вы вместе с вашим отцом поедете в Тепик, а мы, то есть я и мой друг, в это самое время поедем по дороге в Сан-Франциско.

– В Сан-Франциско?

– Увы! Да.

– А зачем вам нужно непременно ехать в Сан-Франциско?

– Мне совершенно незачем.

– Ну тогда, значит…

Дон Корнелио, не зная, что ему ответить в эту минуту, последовал примеру всех людей, находящихся в затруднительном положении, то есть попросту почесал голову.

– Дело в том, – сказал он наконец, – что я не могу покинуть друзей.

– Каких друзей?

– Да тех самых, с которыми я сюда прибыл.

– Значит, им тоже нужно ехать в Сан-Франциско?

– Да.

– А зачем?

– Ах! В этом-то и заключается весь вопрос, – отвечал испанец, видимо, не желавший признаться, что он занимается таким промыслом. Подобное занятие, по его мнению, должно было чрезвычайно унизить его в глазах молодой девушки, сердце которой, как ему казалось, он успел затронуть.

– Я жду, – повелительным тоном произнесла донья Анжела, хмуря черные брови.

Дон Корнелио, прижатый к стене, решился, наконец, откровенно ответить на вопрос.

– Я должен прежде всего вам сказать, – начал он изысканно слащавым тоном, – что мои друзья – охотники.

– Ну, а что же дальше?

– Черт возьми, значит, они охотятся, – продолжал он, сбитый с толку тоном своей собеседницы.

– Это очень интересно, – продолжала она, весело улыбаясь. – А на каких зверей они охотятся?

– Гм! Понемножку на всех.

– Например?

– Например, на диких быков.

– Прекрасно. Значит, они охотятся на диких быков.

– Да.

– Почему же они охотятся на них больше, чем на других?

– Я вам сейчас объясню.

– Вы мне доставите этим большое удовольствие. Дон Корнелио поклонился.

– Вы должны знать, что в Сан-Франциско…

– Опять Сан-Франциско!

– Увы, да.

– Ну, хорошо, продолжайте.

– Так вот, я хотел сказать, что там очень дорого ценятся волы, быки и вообще все животные, мясо которых идет в пищу.

– А!

– Но тут нет ничего удивительного… В этой стране все поголовно занимаются тем, что ищут золото, и почти никто не хочет заботиться о поставках мяса.

– Это правда.

– Мой друг тоже пришел к этому заключению.

– Какой друг?

– Охотник, дон Луи.

– Дон Луи?

– Да, тот самый, который во время нападения бандитов три года тому назад так удачно явился к нам на помощь и которого я с тех пор не покидал.

Донья Анжела почувствовала такое сильное волнение, что внезапная бледность покрыла все ее лицо. Дон Корнелио, целиком погруженный в свой рассказ, не заметил эффекта, какой произвело на его собеседницу случайно произнесенное имя, и продолжал:

– И вот ему пришло в голову, что быки, стоящие так Дорого в Калифорнии, почти даром обходятся в Мексике, и он сейчас же решил отправиться за быками в Мексику.

– Ну?

– Ну, мы и отправились.

– Значит, вы были в Калифорнии?

– В Сан-Франциско вместе с доном Луи.

– А теперь?

– У нас великолепное стадо novillos, которое мы ведем издалека и которое надеемся с очень хорошей прибылью продать в Сан-Франциско.

– От души вам этого желаю.

– Благодарю вас, сеньорита, тем более что нам стоило больших трудов собрать такое стадо.

– Но все это нисколько не объясняет мне, почему вы не можете расстаться с вашими друзьями.

– Я не могу их покинуть, во всяком случае, до тех пор, пока мы не развяжемся со стадом… Надеюсь, вы и сами понимаете, сеньорита, что поступить иначе – значит отказаться от дальнейшего участия в деле.

– Это правда, но почему вы так упрямо хотите продать ваш скот именно в Сан-Франциско?

– Это вовсе не простое упрямство с нашей стороны.

– Ну а если бы вам дали и здесь за него хорошую цену, продали бы вы свой скот?

– Нам это было бы решительно все равно.

Донья Анжела сделала радостное движение, которое дон Корнелио решил истолковать в свою пользу.

– Это можно устроить, – сказала она затем.

– Вы думаете?

– Да, если вы не будете сильно торговаться.

– Этого бояться нечего, сеньорита.

– У моего отца в нескольких милях отсюда есть асиенда. Я знаю, что он намерен увеличить свои стада, и он остановился здесь для того, чтобы увидеться со своим мажордомом6161
  Мажордом (здесь) – управляющий имением.


[Закрыть].

– О! Но ведь это такая счастливая случайность, на которую мы, конечно, рассчитывать не могли.

– Не правда ли?

– Да. А что, мажордом уже приехал?

– Нет еще. Мы ждем его сюда завтра, и я думаю, что один лишний день не причинит вам слишком большого убытка.

– Ни малейшего.

– Ну так вот, если вы согласны, мы можем здесь же покончить с этим делом, то есть, – добавила она, поправляясь, – вы скажете мне цену, а я передам ее моему отцу.

– А! – проговорил он, запинаясь. – К несчастью, сейчас я не могу сказать вам ничего определенного.

– Как же так? Разве вы не хозяин этого стада?

– Дело в том… – Это стадо принадлежит не мне одному.

– у вас есть компаньоны?

– Да, у меня есть компаньон.

– А этот компаньон?

– Видите ли, сеньорита, я хочу быть с вами откровенным и сказать вам все, как есть.

– Я вас слушаю, senor caballero.

– Я и хозяин, и в то же время не хозяин.

– Теперь я вас уже совсем не понимаю.

– А между тем, это очень просто, как вы сейчас увидите.

– Объясните мне, пожалуйста, эту загадку.

– Дон Луи, который ухаживал за мной в то время, когда я лежал больной из-за полученных ран, выказал по отношению ко мне такую искреннюю дружбу охотника, о которой даже и понятия не могут иметь жители городов… Он не только не хотел расставаться со мной, когда я выздоровел, но, узнав, что вследствие неудач, – рассказывать о них слишком долго, – я очутился почти без всяких средств, настоял, чтобы я принимал участие, и, заметьте, не внося денег, во всех операциях, которые он будет осуществлять… Словом, я сделался его полноправным компаньоном и владею половиной стада, не затратив на приобретение не одной унции… Теперь вам понятно, почему я ничего не могу предпринять, не посоветовавшись с ним и не заручившись предварительно его поддержкой.

– Мне кажется, что именно так и должно быть.

– И мне тоже так кажется, сеньорита, и потому, несмотря на желание покончить дело с вами сейчас же, я, к несчастью, не могу этого сделать.

Донья Анжела на минуту призадумалась, а затем сказала с сильно бьющимся сердцем и дрожью в голосе, которую ей не удалось полностью скрыть:

– Но это, по моему мнению, такие пустяки, это легко устроить.

– Я и сам ничего лучшего не желал бы, но только со стыдом должен признаться вам, что даже и представить себе не могу, как можно это устроить.

– Это сущие пустяки. Завтра утром, еще до приезда мажордома, я переговорю с отцом, и уверена, что он будет очень рад, если удастся доставить удовольствие человеку, который оказал ему такую громадную услугу. Вы, со своей стороны, предупредите вашего друга, он зайдет к нам сторговаться с отцом, и все будет кончено.

– И в самом деле, сеньорита. Но как странно, что мне не пришло в голову, что все это можно устроить таким образом.

– Разве только ваш друг… Его ведь, кажется, зовут дон Луи, не так ли?

– Дон Луи, сеньорита. Он принадлежит к одной из самых знатных и старинных фамилий Франции.

– А! Тем лучше! Так вот, я хотела сказать, что, может быть, ваш друг не пожелает иметь дело с моим отцом.

– Я не понимаю, сеньорита, что он может иметь против этого?

– Ах! Откуда я знаю!.. Но еще и тогда, когда он спас жизнь моему отцу и мне самой, этот caballero держал себя с нами так странно, что я боюсь…

– Вы ошибаетесь, сеньорита, предполагая, что дон Луи станет отказываться от такого выгодного предложения…

– Ах, Бог мой! – небрежно проговорила она. – В сущности, все это интересует меня очень мало, и, признаюсь вам, мне вовсе не хотелось бы, чтобы мой проект вызвал хотя бы малейшее разногласие между вами и вашим компаньоном… Предлагая это, я имела в виду исключительно ваши интересы, дон Корнелио.

– Я в этом убежден, сеньорита, и почтительнейше вас за это благодарю, – ответил он растроганным голосом.

– Я знаю только вас одного. Хотя ваш компаньон и оказал мне очень большую услугу, но для меня он, все-таки, только незнакомец, в особенности после того решительного отказа моему отцу, предлагавшему ему свою дружбу.

– Вы совершенно правы, сеньорита, и поверьте, что я по достоинству сумею оценить всю деликатность ваших поступков.

– А между тем, – продолжала она голосом вкрадчивым и слегка насмешливым, – признаюсь вам, мне даже доставит некоторое удовольствие встретиться лицом к лицу с этим странным человеком, хотя бы только за тем, чтобы убедиться, насколько правильно было то мнение, которое я составила о нем.

– Дон Луи, сеньорита, – любезно отвечал испанец, – настоящий кабаллеро, добрый, благородный и великодушный, всегда готовый помочь своим кошельком или шпагой тому, кому требуется его поддержка… С тех пор, как я имею честь жить вместе с ним, я много раз убеждался в величии и благородстве его характера.

– Я очень рада слышать это от вас, сеньор, потому что этот кабаллеро произвел на меня тогда очень дурное впечатление своим более чем диким поступком.

– Это дурное впечатление ошибочно, сеньорита. Что касается дикости, в которой вы его упрекаете, – увы! – это вовсе не дикость, а грусть.

– Как! – вскричала она, причем краска внезапно залила ее лицо. – Вы говорите, что это грусть? Неужели кабаллеро несчастлив?

– Кто же не бывает несчастлив? – отвечал дон Корнелио, вздохнув.

– Но вы, может быть, ошибаетесь?

– Дону Луи пришлось пережить ряд ужасных несчастий… Судите сами: он обожал женщину, сделавшую его отцом очаровательных детей, однажды ночью индейцы напали на его асиенду, подожгли ее, убили его жену и детей, и сам он уцелел каким-то чудом.

– О! Это ужасно! – вскричала она, закрывая лицо руками. – Несчастный человек! Теперь я от всего сердца прощаю ему все, что казалось мне таким странным в нем. Увы! Общество людей должно быть ему в тягость.

– Да, сеньорита, оно тяготит его. Он перенес такое горе, что его ничто и никто не в состоянии утешить, а между тем, когда он узнает, что есть несчастные, судьбу которых можно облегчить, и ему по силам сделать добро, он забывает о себе.

– Да, вы правы, senor caballero, у этого человека благородное сердце.

– Да, сеньорита, сколько бы я вам ни говорил о нем, я все-таки не смогу рассказать вам всего. Надо жить его жизнью, быть постоянно вместе с ним, чтобы суметь его понять и оценить по заслугам.

Ночь уже подходила к концу, свет от свечей начинал тускнеть. Камеристка, которую очень мало интересовал этот разговор, запрокинула голову на спинку бутаки и закрыла глаза. Она спала, – но она спала тем сном, каким умеют спать только женщины да представители кошачьей породы и который им не мешает быть постоянно настороже.

– Скажите мне, дон Корнелио, – продолжала донья Анжела, улыбаясь, – за то долгое время со дня нашей встречи, вы никогда не разговаривали о ней с доном Луи?

– Никогда, сеньорита.

– А!

– Один раз я, помнится мне, хотел было сам навести разговор на эту тему.

– Ну?

– Дон Луи перебил меня и не допускающим возражения тоном попросил никогда больше не говорить об этом… Затем он сказал мне, что считал себя обязанным так поступить, и случись опять что-нибудь подобное, он поступит точно так же. Все дело не стоит того, чтобы им занимались, тем более что судьба не сведет нас с людьми, которым нам посчастливилось оказать эту небольшую услугу.

Молодая девушка нахмурила брови.

– Благодарю вас, – сказала она слегка взволнованным голосом, – благодарю вас, дон Корнелио, за ту любезность, с которой вы согласились исполнить каприз незнакомой вам особы.

– О, сеньорита! – вскричал он, протестуя. – Я уже давно ваш смиренный раб!

– Я знаю, как вы любезны, но я не считаю себя вправе больше злоупотреблять вашей любезностью. Поверьте мне, что я сохраню добрую память о нашем разговоре. Не забудьте же, пожалуйста, исполнить мою просьбу и сообщить дону Луи о моем предложении.

– Завтра, сеньорита, мы с другом будем иметь честь представиться генералу, и я попрошу дать нам знать, когда мы должны будем явиться.

– Не беспокойтесь, senor caballero; отец пришлет слугу.

– Имею честь кланяться, сеньорита, – сказал дон Корнелио, почтительно склоняясь перед молодой девушкой, ответившей ему грациозным жестом.

Испанец вышел с переполненным радостью сердцем.

– О! – прошептала донья Анжела, как только осталась одна. – Я люблю его!

О ком это она говорила?

ГЛАВА VII. Взгляд на прошедшее

Прежде чем продолжать наш рассказ, необходимо сообщить читателю некоторые подробности о семье и прежней жизни дона Себастьяна Гверреро, которому суждено играть важную роль в этой истории.

Семья дона Себастьяна была богата, он происходил по прямой линии от одного из первых мексиканских королей, кровь ацтеков текла незапятнанной в его жилах. Подобно многим знаменитым мексиканским семьям, предки его не были лишены завоевателями своих владений. Однако они вынуждены были прибавить испанское имя к своему мексиканскому, и оно неприятно щекотало кастильские уши.

Между тем семейство Гверреро всегда с гордостью говорило о своем происхождении от ацтеков и, если официально и играло роль преданной Испании фамилии, в тайне питало надежду, что рано или поздно настанет-таки день, когда Мексика вернет себе свободу.

Вот почему, когда герой Идальго, скромный кюре маленькой деревушки Долорес, неожиданно поднял знамя восстания против притеснителей его родины6262
  Мексиканский священник Мигель Идальго (1753 – 1811) возглавил в 1810 г. восстание против испанского владычества.


[Закрыть], дон Эустакио Гверреро, женатый на женщине, которую он обожал, и бывший отцом ребенка лет пяти или шести, одним из первых отозвался на призыв повстанцев и присоединился к Идальго. Он отправился во главе четырехсот решительных людей, набранных в его огромных владениях.

Странная это была революция, почти все деятели и герои которой были священниками. Мексика – единственная в мире страна, где католическое духовенство всегда шло во главе прогресса и проявляло свои симпатии к свободе народа.

Дон Эустакио Гверреро был поочередно товарищем этих скромных героев, имена которых история почти забыла. Они звались Идальго, Морелос, Эрменегильдо, братья Галеано, Альенде, Абасола, Алдама, Валерио Труяно, Торрес, Район, Сотомайер, Мануэль Мьер-и-Теран и многие другие, которые с честью прослужив делу освобождения своей страны, покоятся теперь в своих могилах.

Более счастливый, чем большинство его храбрых товарищей по оружию либо ставших жертвами испанского варварства, либо побежденных изменой, – дон Эустакио чудом избежал бесчисленных опасностей войны, продолжавшейся десять лет, и дожил до полного изгнания испанцев и провозглашения независимости.

Храбрый солдат, состарившийся раньше времени и покрытый ранами, он был возмущен неблагодарностью своих соотечественников, которые, едва став свободными, тут же принялись преследовать друг друга, положив этим начало роковой эры бесконечных пронунсиаментос6363
  Пронунсиаменто – переворот с целью захвата власти.


[Закрыть]. Он удалился, печальный и озабоченный, в свою асиенду дель-Пальмар, расположенную в провинции Вальядолид, и здесь отдался радостям семейной жизни с женой и сыном.

Но тут судьба отнеслась к нему немилостиво: жена умерла у него на руках через два года, сраженная неизвестной болезнью, которая в несколько недель свела ее в могилу.

После смерти жены, которую он любил всеми силами своей души, дон Эустакио, разбитый горем, только прозябал и тянул несчастное существование, прекратившееся ровно через год, день в день и час в час, после смерти его любимой жены. И имя ее слетело с его уст при последнем вздохе.

Дон Себастьян, едва достигший двадцатилетнего возраста, остался, таким образом, сиротой. Один, без родственников и без друзей, молодой человек заперся на своей асиенде, где он безмолвно оплакивал две души, которые он потерял и на которых он сосредоточил все свои привязанности.

Дон Себастьян, может быть, провел бы так многие годы в своих владениях, не видя людей и не помышляя даже о том, как они живут, ведя беспечную и ленивую жизнь богатых землевладельцев, которых никакая мысль об улучшении или прогрессе не побуждает заниматься своими землями. Застенчивый и боязливый, как и все люди, живущие одиноко, он все свободное время, (а его было много), проводил на охоте; как вдруг случай или, лучше сказать, счастливая звезда позаботилась привести в Пальмар бывшего командира повстанцев, который долго воевал вместе с доном Эустакио. Однажды, проезжая в нескольких милях от асиенды, он почувствовал, как в нем пробудились старые воспоминания, и свернул с дороги, чтобы пожать руку своему старому товарищу, – о смерти его он ничего не знал.

Человека этого звали доном Исидро Варгас. Он был высокого роста, широкоплечий, с сильно развитыми мускулами, черти его лица дышали редкой энергией, словом, тип той сильной и храброй породы людей, которая ежедневно гибнет в Мексике и от которой не останется скоро ни одного отпрыска.

Неожиданный приезд гостя, тяжелые шпоры и длинная, в стальных ножнах сабля которого гремели по устланным плитами полам комнат, внес жизнь в это жилище, где уже так давно царило безмолвие и угрюмое спокойствие монастыря.

Как и все старые солдаты, капитан дон Исидро говорил грубым голосом, отрывисто и громко, но под грубой оболочкой скрывался веселый и откровенный характер.

Когда он приехал, дон Себастьян был на охоте и асиенда казалась необитаемой.

Наконец, после долгих розысков, капитану удалось найти под верандой полусонного пеона, который как умел ответил на интересовавшие его вопросы.

Но так или иначе, дон Исидро узнал от своего довольно-таки бестолкового собеседника все, что ему было нужно.

Известие о смерти дона Эустакио, надо заметить, совсем не удивило старого солдата, он был готов это услышать, как только ему сообщили о смерти сеньоры Гверреро. Ему было известно, как его старый товарищ любил свою жену. Но узнав о той праздной и бесполезной жизни, которую вел дон Себастьян со времени смерти своего отца, капитан пришел в ярость и поклялся всеми святыми испанского календаря, что это не долго будет продолжаться.

Капитан видел молодого человека еще ребенком и не раз качал его на коленях, поэтому он считал себя обязанным заставить сына своего старинного друга изменить то бесцельное существование, которое дон Себастьян вел до сих пор.

В результате, старый солдат своей властью водворился на асиенде и стал дожидаться возвращения молодого хозяина, на которого он давно привык смотреть, как на своего сына.

День прошел спокойно. Пеоны-индейцы, издавна привыкшие относиться с величайшим почтением к обшитым галуном шляпам и большим саблям, предоставили капитану полную свободу делать, что ему угодно. Но старый солдат этой свободой не злоупотреблял и ограничился тем, что приказал подать себе громадную бутыль тамариндовой настойки. Поставил ее на стол, а сам с комфортом расположился на бутаке, откинувшись назад и вытянув ноги, и, потягивая тамариндовую настойку, принялся курить сигаретки из маисовой соломы, которые он тут же вертел с ловкостью, присущей одним только испанцам.

Приблизительно около oration, то есть часов около шести вечера, капитан, все время не перестававший пить и курить, кончил тем, что спокойно уснул. Вдруг его разбудил сильный шум, крики людей, лай собак и ржание лошадей.

– А-а! – проговорил он, покручивая усы. – Это, должно быть, явился, наконец, сам мучачо6464
  Мучачо – мальчик, юноша.


[Закрыть].

Старый повстанец, стоя у окна, мог всласть насмотреться на сына своего друга, не будучи им замеченным. Он не мог сдержать улыбки удовольствия при виде сильного молодого человека с гордыми чертами лица, с отпечатком в них смелости, дикости и застенчивости.

– Какое будет несчастье, – прошептал он, – если такая чудная натура пропадет здесь без пользы для других и себя! Не моя будет вина, если мне не удастся вывести этого мальчика из того состояния летаргии, в которое он погружен… Я это обязан сделать в память о его бедном отце.

Рассуждая таким образом, он заслышал вдруг звон шпор в зале, соседней с той, где находился. Капитан снова опустился на бутаку и принял свой прежний невозмутимый и равнодушный вид.

Дон Себастьян вошел и, несмотря на то, что уже много лет не видел капитана, сразу узнал его и сердечно приветствовал старинного друга своего отца.

– Ну, мучачо, – сказал капитан после обмена обычными приветствиями. – Признайся, тебе ведь и в голову не приходило, что я могу когда-нибудь заехать в гости?

– Признаюсь вам, капитан, я и в самом деле был далек от мысли, что вы сегодня пожалуете ко мне. Какой счастливой случайности обязан я удовольствию видеть вас у себя?

– Cuerpo de Dios!6565
  Тьфу, черт! (исп.)


[Закрыть] Собираясь заехать сюда, я хотел повидать твоего отца, храброго генерала, voto a brios!6666
  Клянусь святыми мощами! (исп.)


[Закрыть] Известие о его смерти совсем сбило меня с толку, и я еще не совсем пришел в себя.

– Я вам очень благодарен, капитан, за добрую память об отце.

– Сара de Dios! – проговорил капитан, имевший, между прочим, привычку пересыпать свою речь подобными фразами. – Ты благодаришь меня за то, что я сохранил добрую память о человеке, рядом с которым сражался десять лет и которому обязан всем! Да, я сохранил добрую память о нем и надеюсь, canarios!6767
  Черт возьми! (исп.)


[Закрыть] скоро доказать это его сыну.

– Благодарю вас, капитан, хотя и представить себе не могу, зачем доказывать очевидное.

– Ладно, ладно! – отвечал капитан, кусая свои усы. – Зато я отлично понимаю, и с меня этого вполне достаточно. Всему свое время.

– Как вам угодно. Во всяком случае, я прошу вас помнить, что вы у себя дома и чем дольше здесь пробудите, тем больше удовольствия мне доставите.

– Хорошо, мучачо, я ждал от тебя этих слов и очень благодарен тебе за них, но только можешь быть спокоен, я не стану злоупотреблять своими правами.

– Бывшему товарищу моего отца по оружию нечего бояться, что его обвинят в чем-нибудь подобном в этом доме. Но, – добавил он, увидя входящего пеона, – слуга пришел сказать нам, что обед уже на столе… Признаюсь вам, я целый день охотился и буквально умираю с голоду. Если вы окажете мне честь отобедать со мной, мы со стаканами в руках возобновим старое знакомство.

– Это как раз то, что надо, rayo de Dios!6868
  Тьфу, пропасть! (исп.)


[Закрыть] – ответил капитан вставая. – Я хоть и не охотился сегодня, но думаю, что это мне не помешает воздать честь твоему обеду.

И без дальнейших разговоров они перешли в столовую, где их ожидал роскошно и обильно сервированный стол.

По старинному патриархальному обычаю, который, к несчастью, как и все хорошее, начинает исчезать в Мексике, хозяин и слуги обедали все вместе за одним столом. Этот обычай, соблюдавшийся в семействе дона Себастьяна с незапамятных времен, продолжался и при нем, сначала из уважения к памяти отца, а затем потому, что обслуга асиенды состояла из старых, преданных слуг, заменявших своему хозяину недостававшую ему семью.

Капитан дон Исидро Варгас был опытен и хитер, как католический монах. Он отлично понимал, что на молодого человека нельзя нападать сразу. Поэтому решил сначала испытать его хорошенько, узнать слабые стороны его характера, а уж затем приняться за него как следует и заставить переменить ту праздную и бесцельную жизнь, которую он вел до сих пор у себя на асиенде. Следуя этой тактике, капитан прогуливался с ним, ездил на охоту и вообще принимал участие во всех развлечениях, не одним словом не заикаясь о цели своего пребывания на асиенде. Все, что он позволял себе – это осторожно намекать на прелести столичной жизни, на то, как легко там сделать блестящую карьеру такому молодцу, как дон Себастьян, стоит только поехать в Мехико. Но молодой человек пропускал эти намеки мимо ушей и как будто даже не понимал их.