Текст книги "Русские баптисты и духовная революция (1905–1929 гг.)"

Таким образом, хотя процесс осмысления государством баптизма, по-видимому, начался и кончился восприятием его как угрозы с 1905 по 1914 год, тем не менее в этот период мы видим, как власть имеющие стремились осмыслить перемены в русском обществе, запущенные Революцией 1905 г. Решение сектантского вопроса Министерством внутренних дел – часть реакции на эту революцию, но также более частная реакция на неожиданный рост очень жизнеспособных евангельских организаций, давление со стороны Православной церкви, требовавшей поставить религиозное диссидентство под контроль правительства, а также волну насилия против евангеликов.

Политическая революция, охватившая Россию в 1905 г., была направлена против безвластия подданных царя в российской государственной жизни. В ходе этой революции была поставлена под вопрос роль Православной церкви в ее отношении с государством и положение мирян в православном церковном устройстве. При обсуждении подобных вопросов неизбежно всплывала тема устройства Церкви у сектантов. В особенности баптистские методы евангелизации и энергия, с которой евангелизация велась ими, побуждали православных стремиться к переменам в государственной Церкви. То, как православные активисты реагировали на сектантскую угрозу, зачастую обнаруживало некоторые конфликты, которые существовали внутри православия.

Трудное время Революции 1905 г. для Церкви стало одновременно эпохой надежд и разочарований. С одной стороны, в марте 1905 г. Николай II пообещал, что, «когда наступит благоприятное для сего время», он созовет долгожданный церковный собор для обсуждения духовных и административных вопросов, в том числе об отношении Церкви и Российского государства, см. [Церковные ведомости, 2 апреля, 1905: 99]. Этот собор должен был стать первым после 1666–1667 годов, и его перспектива породила жаркие дискуссии о том, как Церковь, которая вновь получит независимость, должна управляться [Cunningham 1981]. С другой стороны, Революция 1905 г. упразднила монополию Православной церкви на русские души, разрешив подданным оставлять Церковь в пользу других христианских конфессий и давая им свободу совести. Это вызвало сильную обеспокоенность будущим положением православия в России и тревогу, что Церковь не сможет удержать за собой эксклюзивное право на прозелитизм, как прежде. По мере того как становились очевидны сложные последствия революции, в особенности когда после 1906 и 1907 годов перспектива созыва собора становилась все менее реальной, многие голоса в церковных кругах сокрушались, что «Церковь оказалась брошена политиками на произвол судьбы после того, как ее превратили в опору самодержавия» [Ibid.: 94]; см. также [Waldron 1989: 109–112; Скворцов 1906: 576]. В Православной церкви было распространено убеждение, что духовный аспект народной жизни – ее, Церкви, прерогатива и что правительство незаконно вторглось в ее вотчину.

В особенности беспокойство новыми правами религиозных диссидентов было характерно для антисектантской миссии Православной церкви. Прежние попытки миссионеров предотвратить оставление православной веры недовольными были саботированы новыми санкциями светского закона; более того, теперь отступники могли указывать им на императорские указы, где им разрешалось отступничество. У многих было чувство, что государство предало Церковь. Теперь сектанты могли отказываться вступать с миссионерами в диспуты, а социальное недовольство ширилось на селе и в городах; на этом фоне автор ежегодного отчета по Херсонской епархии писал в 1905 г., что «неблагоприятные для миссии обстоятельства поселили в душе многих миссионеров тяжкие сомнения касательно дальнейшего существования миссии; некоторые из миссионеров близки были к разочарованию своим служением» [РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 2127, л. 13 об.]. Оглядываясь на три года, протекшие с 1905 г., Василий Михайлович Скворцов, лидер движения внутренней миссии и основатель его официального журнала «Миссионерское обозрение», писал, что в это время миссия осталась «без руля и ветрил» [Скворцов 1910: 1735].

Внутренняя миссия была церковной организацией, которая главным образом занималась религиозным опытом мирян. Между революциями 1905 и 1917 годов в публикациях миссии все больше велись дискуссии об отношении Церкви к своим прихожанам. Миссионеры столкнулись со многими новыми вызовами: от евангелического движения и апостасии принудительно крещеных в православие, которые после 1905 г. массово стали возвращаться в католицизм и ислам, до соперничества со стороны атеистического социализма. Однако, когда дело доходило до обсуждения методов пастырской работы среди русских, главной темой оказывались баптисты.

«Миссионерское обозрение» встретило указ 17 апреля шоком и апологетикой. В публикации, посвященной новому закону, автор почти открытым текстом говорил, что установление религиозной веротерпимости по манию добросердечного царя угрожает целостности Российской империи и ее самодержавному строю:

Будем надеяться, будем молиться и верить, что враги Православной церкви будут обезоружены примером любви, который явил им, православным, Провославнейший, Самодержавнейший Государь… что они откажутся от своих замыслов окатоличить запад России, огерманизовать через штунду ее юг, объисламиить и обуддизировать ея восток, а север и центр ее совратить в старообрядство [С, л. 1905].

Другими словами, хотя миссионеры уважают желания своего царя, они тем не менее должны готовиться к предстоящей буре.

На страницах «Миссионерского обозрения» антисектантские пропагандисты с нескрываемой тревогой следили за первыми публичными шагами общин русских староверов и баптистов в условиях веротерпимости. Из-за своего прозелитического рвения именно баптисты стали восприниматься как главная угроза православию. Александр Платонов, миссионер из Грузинской епархии и старший редактор журнала, выражал опасение, что «мы накануне самого широкого распространения баптизма». Описывая их как «громадную силу», Платонов утверждал, что русские баптисты заслуживают особого внимания со стороны миссионеров, поскольку эта конфессия

имеет прекрасную, строго выдержанную организацию, крупные капиталы, большую, громадную плеяду дисциплинированных и преданных своему делу миссионеров… и направляет свои усилия к тому, чтобы поглотить многие десятки тысяч молокан и во что бы то ни стало поселить новый крупный раскол в Православной церкви.

По его мнению, именно высокая организованность баптистов делает их куда более трудной целью для миссионерства, чем молокане с их «наивным рационализмом». Чтобы справиться с задачей борьбы с баптизмом, нужна не только миссия – все Православная церковь должна будет навести порядок в собственном доме [Платонов 1905: 493].

Все были согласны, что новая эпоха в истории России потребует усиления миссионерской работы. Труднее было договориться о том, какими методами должна вестись эта работа. Архиепископ Херсонской епархии Ковальницкий напрямую обратился к этой проблеме на местном съезде миссионеров в Одессе в сентябре 1905 г., на первом подобном собрании после объявления веротерпимости. «Свобода совести, – говорил он, – создает новое положение миссии, ставит ей новые задачи. Отныне должны в значительной мере видоизмениться способы миссионерской деятельности» [Ковальницкий 1906]. Долгое время миссия видела свою главную цель в том, чтобы защищать православие от сектантской «заразы» (это была излюбленная метафора миссионеров), именно в таком духе обучая священников. Методы миссии всегда отличались сильным принудительным компонентом; например, они регулярно прибегали к содействию полиции, чтобы заставить сектантов участвовать в публичных дебатах с православными [Преследование баптистов 1902:xii-xxv, 46–50]. Теперь миссионеры жаловались, что им приходится молчать на сектантских собраниях, поскольку теперь законом запрещено поднимать голос, чтобы высказаться против богохульства и религиозных заблуждений, – они могут быть арестованы за нарушение порядка, см., напр., [Православный балашовец 1910: 1691]. Хотя у Православной церкви сохранялся внушительный арсенал законодательных привилегий – от монополии на обращение до законов против богохульства, – перемены в отношениях между обществом и государством, спровоцированные революцией, также поднимали вопрос о том, могут ли миссионеры использовать эти привилегии в своей работе.

К 1908 г., когда революционные чаяния стали спадать, а православные уже два года наблюдали за всплеском сектантской деятельности, миссия наконец стала вставать на ноги. Состоялось несколько съездов на местном и общероссийском уровне. Дебаты велись о том, каковы юридические последствия новых прав для сектантов и какие стратегии надо применять, чтобы справиться с новоявленными соперниками православия. В Петербурге в 1908 и 1909 годах прошло несколько собраний, посвященных пастырской работе в свете сектантской активности на местах. Такие же собрания проводились в Нижегородской и Киевской епархиях. Четвертый всероссийский миссионерский съезд в Киеве в июле 1908 г. Привлек более пятисот делегатов, среди которых было три митрополита; обсуждались новые направления в отношениях между Церковью и мирянами[74]74
  Эти метаморфозы не остались незамеченными светской печатью [Нильский 1908: 1]. О съезде в Киеве см. [Coleman 2004]; о подобных съездах в Казани и Иркутске в 1910 г. см. [Скворцов 1910: 1735; McCarthy 1973].


[Закрыть].

В центре дискуссий на этих съездах, в особенности на Всероссийском съезде в Киеве, неизменно находились вопросы о том, как следует сочетать пастырские и полицейские методы против религиозных диссидентов. В основе этих дискуссий лежали разногласия по поводу роли мирян, а также места православия в общественной и государственной жизни России. После 1908 г. Церковь все более укреплялась в охранительной политической позиции. Князья Церкви утверждали, что, предоставив привилегии врагам православия, государство вторгалось в сферу религии, на которую Церковь заявляла исключительное право. В то же время опыт соперничества с сектантами привел даже миссионеров, которые давно поддерживали полицейские методы борьбы с диссидентством и не хотели допускать к миссионерской работе «любителей», к отстаиванию миссии нового образца, в которой большая роль отводилась самодеятельности мирян. Как говорилось в ежегодном отчете обер-прокурора Святейшего Синода за 1908–1909 годы, Церковь и главы миссии начали понимать, что прежде 1908 г. миссия оставалась «односторонней» в том смысле, что вся работа совершалась специалистами-миссионерами без привлечения ресурсов прихода и без содействия со стороны приходских священников, которые мало что понимали в миссионерстве [Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода 1911: 168]; обсуждения этих дискуссий [Боголюбов 1909: 3–4, 241–288]. Другими словами, чиновники Синода начали понимать, что после 1905 г. православная миссия в России обрела такую важность, что ее больше нельзя было оставлять на откуп одним только миссионерам.

Миссионеры открытым текстом говорили о том, что церковная реформа и организация православного миссионерского движения нового типа, которое охватит народные массы, необходимы ввиду деятельности баптистов с их активным созданием свободных ассоциаций и всеобщей проповедью. В церковных кругах баптисты рассматривались как особенно опасные сектанты именно по этой причине. Как утверждалось в ежегодном отчете обер-прокурора Синода от 1910 года, «наиболее многочисленными и сорганизованными являются сектанцы-рационалисты и, в частности, штундобаптисты. Последние отличаются склонностью к пропаганде своего учения среди православно-русских людей, а потому и являются наиболее опасными для Православной Церкви» [Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода 1913а: 169]; см. также [В недрах сектантства 1911: 933; 936]. Кроме того, церковная статистика по-прежнему показывала, что Православная церковь обращала куда меньше людей из сект, чем теряла за счет перехода в секты, а баптизм по-прежнему оставался самой популярной и самой быстрорастущей сектой, привлекающей бывших православных. Синод не публиковал данные за 1905–1906 годы, но между 1907 и 1909 годами 5420 человек официально покинули Православную церковь, примкнув к «штундобаптистам» или пашковцам; в последующие три года этот шаг сделали 8678 человек. В 1914 г. в статистических таблицах появилась графа «евангельские христиане». Эта категория, видимо, включала последователей Проханова и многих толстовцев, которые также иногда себя так называли. Данные за 1914 г. показывают, что 3768 православных стали баптистами, 11 – пашковцами, 1164 – евангельскими христианами, в целом 4943 случая отступничества, то есть 83,5 процента от всех обращений в секты в этот год. Из указанных категорий в государственную Церковь в этом году перешло лишь 1265 человек[75]75
  Статистика взята в [Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода 1910: 72–73; Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода 1911: 83, 86; Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода 1913а: 48–52; Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода 19136: 68–71; Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода 1916: 34–31]. Здесь учитываются лишь случаи официального выхода из православия. Обратившиеся в баптизм не всегда проходили процедуру формального оставления православия, а другие обращались из инославных конфессий, например, молоканства.


[Закрыть].

Связь между евангелическим движением в России и попытками Православной церкви реформировать свою пастырскую миссию проявилась еще до 1905 г. Так, подъем Пашковского движения в Петербурге спровоцировал священников, заинтересованных в оживлении приходской жизни, создать в 1881 г. Общество распространения религиозно-нравственного просвещения в духе Православной церкви [Dixon 1993: 299; РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 2290, л. 127]. Когда Православная церковь и ее миссионеры пытались пробудить и возглавить активизм мирян после 1905 г., они также делали это с оглядкой на баптистов. Как писал Михаил Кальнев, видный миссионер из Одессы, в программном сочинении 1910 г.,

сектанты, у которых относительно организации миссии нам следовало бы многому поучиться, прекрасно поняли всю великую важность и необходимость народной миссии; почти повсюду, даже по глухим хуторам, они организовали воскресные миссионерские беседы для народа, детские и юношеские собрания, во время которых они изучают

Св. Писание и приемы бесед с православными, разбирают возражения и доводы наших миссионеров и апологетической противосектантской литературы и знакомятся с литературой сектантской [Кальнев 1910: 1594][76]76
  В этой статье речь идет исключительно о «штундистах» – под ними Кальнев подразумевает баптистов и евангельских христиан. Статья была перепечатана в памфлете, имевшем широкое хождение [Введенский 1914а: 8-10].


[Закрыть].

Когда группа петербургских священников в 1911 г. основала журнал с целью стимулировать приходскую жизнь, они откровенно признавали сектантскую проповедь как основной фактор, заставивший их взяться за дело [Приходской священник, Кн. 1, № 43–45 (ноябрь 1911): 1–2]. Авторы «Миссионерского обозрения» также проявляли живой интерес к методам работы баптистов, изучая евангелические журналы и материалы съездов с целью постичь эти методы, см., например, [Кальнев 1906; Черкесов 1906].

В большинстве случаев православные миссионеры приписывали успехи евангеликов их успешной организации общинной жизни. В 1910 г. один из миссионеров писал в журнале Могилевской епархии о том, что наибольшая опасность, исходящая от баптистов, заключается в том, что им удалось создать широкое миссионерское движение. На этом поприще рядовые сектанты – мужчины и женщины, предостерегал этот миссионер:

У них всякий стремится так или иначе принять участие в деле Божием. Один сектант открывает мелочную лавочку и тут всякого проходящего останавливает, беседуя о вере и читая из Евангелия… Другой летом устраивает на открытом воздухе, около своего дома, молитвенное собрание с проповедью и чтением Евангелия. Третий ходит по частным домам православных и назойливо предлагает свои услуги почитать Слово Божие. Во время полевых крестьянских работ сектанты при всяком удобном случае стараются вычитывать православным те места Св. Писания, которые они направляют к опровержению Православной церкви [В недрах сектантства 1911: 934–935].

Даже в синодальном отчете за 1910 г. обер-прокурор посвятил целые четыре страницы описанию наиболее успешных методов, которые баптисты применяли для того, чтобы привлекать к себе православных, в том числе беседы с друзьями и знакомыми, которые виделись ему «самыми сильными средствами пропаганды» [Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода 1913а: 170–171]. Мораль была очевидна: баптисты собирали свой богатый урожай потому, что были вместе с людьми и сделали миссию работой каждого верующего.

В ответ Православная церковь всерьез решилась лечить подобное подобным и перенять эти методы. В 1908 г. Синод сформировал миссионерскую комиссию, чтобы вести большую кампанию против религиозного диссидентства. Решения комиссии привели к двум важным переменам в планировании миссии. Во-первых, было решено созвать Четвертый Всероссийский миссионерский съезд в Киеве, о котором уже шла речь; во-вторых, комиссия составила свод правил для внутренней миссии, одобренный Синодом в конце мая 1908 г. [Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода 1911: 167–177].

Эти правила, по словам обер-прокурора в ежегодном отчете, были составлены для того, чтобы сделать внутреннюю миссию делом рядовых православных прихожан. Миссия должна была стать коллективной задачей приходских советов, кружков «ревнителей» православия, миссионерских братств и других объединений на уровне прихода. «Действуя под главным руководством местного священника», эти группы должны были заботиться о том, чтобы поставить жизнь прихода на основу высокой нравственности, культивируя целомудренную жизнь среди прихожан, организуя избы-читальни, религиозные хоры и систему помощи бедным, при этом извещая своего пастыря обо всех случаях распространения ложных учений в округе. Священник должен был проводить с членами прихода библейские часы, обучая их, как следует увещевать тех, кто впал в заблуждение. Помимо такой работы с мирянами, приходскому священнику также предписывалось разъяснять обычным прихожанам суть православной литургии и привлекать их к пению в церкви и к чтению во время службы. Возглавлять эту работу на уровне епархии должно было местное отделение миссии. В каждой епархии должен был действовать миссионерский совет, включавший в себя главного миссионера, под началом которого находился штат окружных миссионеров. Они должны были выезжать туда, где возникали те или иные проблемы с правоверием, чтобы помогать приходским священникам в их работе. Опубликованные рекомендации Синода по борьбе с баптизмом, основанные на решении миссионерского съезда в Киеве, открыто говорили о необходимости сделать православные приходские институты столь же эффективными, как баптистские. Хотя здесь было сходство с баптизмом по форме, по-прежнему сохранялось опасение перед самодеятельностью простых прихожан внутри этих институтов. Синод стремился к тому, чтобы приходской активизм находился под строгим контролем клира[77]77
  Постановление Синода от 20–26 мая 1908 г. № 3443 [Церковные ведомости, № 22 (1908), официальная часть], постановление от 15 апреля – 4 мая 1909 г., № 3130 [Церковные ведомости, № 23 (6 июня 1909): 235–236].


[Закрыть].

В 1914 г. Александр Введенский, священник-миссионер из Одессы, написал пространное руководство по миссионерской работе с сектантами, в котором был обобщен опыт последних лет. Здесь провозглашалась необходимость нового подхода к миссии, где основную роль должны были играть миряне. Главной темой по-прежнему оставалось соперничество с евангеликами. В своей книге Введенский стремился определить причины успеха баптистов и предлагал способы, какими православные могут противодействовать им. Целая глава под названием «Достойно подражания» содержала только примеры из жизни баптистов. Особое внимание Введенский привлекал к действенности баптистской практики публичного «свидетельства» о собственном духовном опыте.

Не мешало бы и нам в противовес сектантской пропаганде, для успеха нашей миссии завести у себя подобного рода собрания, на которых бы обратившиеся с пути греха и погибели и окончательно разочаровавшиеся в сектанстве делились бы своими переживаниями, своим религиозным опытом с братьями по вере и этим бы подкрепляли их в вере.

Однако, несмотря на восхищение методами баптистов, Введенский в своей книге несколько раз стремится показать, что его собственные рекомендации – всего лишь призыв к восстановлению пастырских традиций, которые бытовали в православии допетровской России. В этом он разделяет настроение многих церковных деятелей, которые, с одной стороны, проявляли интерес к иноземным моделям как потенциально полезным для реформы Православной церкви, с другой – опасались их [Введенский 1914а: 143, 188, 200][78]78
  Хотя книга Введенского затрагивает девятнадцать различных религиозных групп, 70 % примеров трактуют о «баптистах» или «штундиетах». О поиске подлинно православного стиля проповеди и пастырской работы см. [Dixon 1993: 83-136].


[Закрыть].

Хотя Введенский предлагал строить православную миссию на основе широкого участия мирян, он также стремился строго контролировать их активизм в отношении доктрины и организации. Он с одобрением цитирует одну статью, где речь идет о противодействии баптистам на приходском уровне, автор которой предостерегает от недостаточной регламентации деятельности прихожан: «Некоторые ревнители из простонародья, приглашенные священником к участию в приходской миссии, впадают в самомнение, начинают трактовать себя как церковых учителей» [Введенский 1914а: 14][79]79
  Он цитирует статью [Троицкий 1912].


[Закрыть]. Православные миссионеры даже часто намекали, что обратившиеся в сектантство прежде были энтузиастами православия, чьей духовной жизни не уделили достаточного внимания их приходские священники, см. например, [Кальнев 1910: 1596–1598]. Тем не менее Введенский утверждал, что, хотя деятельность мирян была чревата определенным риском, возможная польза от нее оправдывала риск, который несла в себе миссия нового рода.

Призыв к формированию миссионерских обществ из мирян и к большему участию мирян в миссии в целом начал воплощаться в жизнь. Спустя год после того, как Синод предложил подобные группы, в отчете обер-прокурора говорится, что на Дону, в Херсонской, Подольской, Орловской и Псковской епархиях стали открываться кружки нового типа, зачастую весьма многочисленные. В целом инициатива создания подобных объединений принадлежала приходским священникам. Под Омском регулярно собирались объединения крестьян и крестьянок, чтобы послушать проповеди своего священника и вместе с ним читать антисектантские трактаты. Кальнев сообщал, что, когда он основал кружок ревнителей православия в Одессе, многие православные, прежде посещавшие сектантские собрания, охотно вошли в него, – а также ему удалось привлечь нескольких бывших сектантов. Как сообщает Кальнев, они положительно высказывались о группе, где «теперь они могут не только учиться истинам христианской веры, но и имеют возможность в обществе людей верующих “душу отвести”» [Там же: 1598; Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода 1913а: 186; Введенский 1914а: 8-10]. Подобным образом в приходах Петербурга популярные миссионерские курсы привлекали рядовых прихожан, особенно женщин, к защите Церкви [РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 2290, л. 243–244]. Своеобразным экспериментом по расширению церковного образования для мирян стал Херсонско-Одесский епархиальный дом, своего рода религиозный общинный центр, открывшийся в Одессе в январе 1910 г. Здесь проводились кружки для детей, встречи ревнителей православия, устраивались лекции и особые мероприятия, в том числе торжественное восприятие в лоно Церкви возвратившихся в православие сектантов [РГИА, ф. 796, оп. 190, д. 354, л. 12, 19–44].

В то же время воинствующий аспект православной миссии никуда не ушел. На практике миссионеры по всей стране по-прежнему вызывали сектантов на публичные дебаты, обучали членов новых миссионерских кружков и старых православных братств, как проникать в сектантские собрания и как выступать там, когда совершаются нападки на православное учение, извещая потом об этом полицию. Например, хотя Кальнев, херсонский миссионер, призывал к организации миссии мирян, это не мешало ему самому использовать агрессивную стратегию против сектантов и прибегать к помощи полиции. В 1915 г. Кальнев, следуя давней традиции православных миссионеров, выступил экспертом на суде по делу о богохульстве, где ответчиком выступал Василий Павлов, опубликовавший перевод брошюры знаменитого английского баптиста Чарльза Спёрджена, в которой критиковалась практика крещения детей [ГМИР, ф. 2, оп. 16, д. 157, л. 1–8]. В Елизаветграде (который находился в епархии Кальнева) группы местных ревнителей православия регулярно проникали в собрания баптистов и препятствовали их проведению, вступая с сектантами в прения по поводу обряда и догмы [РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 194, л. 322–323]; о такой же деятельности в Москве см. [ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 69, л. 332]. В некоторых городах эти группы тесно сотрудничали с правым движением Союз русского народа, члены которого охотно присоединялись к ревнителям православия, требуя у местных властей и центрального правительства преследовать баптистов по статье о «богохулении»[80]80
  Например, [РГИА, ф. 796, оп. 190, д. 354, л. 46; ф. 821, оп. 133, д. 177, л. 23].
  В 1909 г. Синод рассмотрел прошения от Союза русского народа отменить указ о веротерпимости от 17 апреля 1905 г. и постановил отказать. См. [Правые о свободе совести 1909: 5; Заседание Синода 1909: 3].


[Закрыть].

Духовенство с большим подозрением относилось к Министерству внутренних дел как к источнику законодательства, которое защищало религиозных диссидентов. Часто раздавались жалобы, что МВД недостаточно отстаивает интересы православия как государственной религии [РГИА,ф. 821, оп. 133, д. 288, л. 25]. Несмотря на такие настроения Церкви довольно неплохо удавалось убеждать государство в том, что отказ от православия означал отказ от «народности», а потому был крайне подозрителен с политической (патриотической) точки зрения. Представители церковной иерархии играли важную роль в правительственном контроле за религиозным диссидентством. Губернаторы, главный источник информации по этим вопросам для центрального правительства, опирались в своих суждениях на сведения и мнения, которые представляли им местный епископ и его миссионеры, см. например, [РГИА, ф. 1285, оп. 185 (1907), д. 49, л. 33, 36–37; ГА РФГА РФ, ф. 102 (ДП/ОО), оп. 1913, д. 85, л. 111, 124–125, 148, 159]. В Петербурге Святейший Синод или, по крайней мере, его обер-прокурор не только привлекали внимание правительства к вопросам, касавшимся сектантов, но и официально консультировали центральные органы власти, когда принимались решения по религиозной политике. К тому же, поскольку Синод был представлен в Совете министров, чье согласие было необходимо для того, чтобы провести какой бы то ни было закон через Думу, Церковь также обладала официальным голосом в высочайшей властной инстанции[81]81
  Обер-прокурор Святейшего Синода, не будучи духовным лицом, возможно, не всегда до конца понимал мотивацию и точки зрения епископов, составлявших Синод. В свою очередь, члены Синода воспринимали его позицию как позицию государства, которое стремилось вмешаться в церковные дела. Тем не менее именно епископы оставались для обер-прокурора главным источником информации о религиозной ситуации, и он выражал настроение по меньшей мере определенной части духовенства.


[Закрыть]. Департамент полиции снабжал Синод секретной информацией, о которой считал нужным известить Церковь [РГИА, ф. 796, оп. 190 (4 отд., 3 ст.) д. 354, л. 1–2]. Гражданские власти обращались к Синоду за содействием и сами предлагали свою помощь. Тем не менее МВД не спешило исполнять просьбы со стороны Синода предоставить этому органу больше контроля над религиозными диссидентами и ввести формальную процедуру регулярных консультаций с властями епархий – на том основании, что, хотя подобные консультации желательны, в конечном счете гражданские власти не могут подчиняться властям духовным [РГИА, ф. 796, оп. 191 (6 отд., 3 ст.), д. 259, л. 4-33].

Таким образом, присутствие баптистов в стране и их деятельность воплотили в себе для православных клириков множество проблем, вызванных Революцией 1905 г. Беспокойство по поводу отношений духовенства и мирян, неопределенность пастырской стратегии среди русских и сомнения по поводу места православия в Российском государстве – все эти вопросы были актуальны и до революции, но они обрели совершенно новое звучание, когда государство запустило конституционный эксперимент в 1905–1906 годах. Расширение баптизма показало, что Церковь не обладает полнотой контроля над собственными мирянами, и послужило стимулом к поиску новых форм пастырской работы. Но также церковникам стало казаться, что государство бросило православные массы деревни на милость еретиков и связало Церковь в ее попытках защитить паству. Следует поближе взглянуть на конфликты, которые разворачивались между баптистами и православными на селе, и на то, что эти конфликты означали для разных их сторон.