Текст книги "Наш неистовый конец"

Глава двенадцать

Венедикт был сыт по горло слухами, сыт по горло страхом перед новой вспышкой помешательства.

Оно действительно вернулось – в этом не было сомнений. Какой смысл чесать об этом языком, как будто болтовня повысит твой иммунитет? Если это защитный механизм, то такие вещи не для него. Он знает только одно – глотать, глотать и глотать, словно в его желудке черная дыра, всасывающая в себя все. Вот только он позабыл, что больше не знает, что делать с собой в дневные часы. Сегодня утром он заговорил с Ромой о том, что ходят слухи, будто он работает с Джульеттой Цай – и Рома подтвердил, что это не слухи, а правда, что господин Монтеков решил, что на время они должны стать союзниками.

Венедикту хотелось что-нибудь разбить. Он уже несколько месяцев не прикасался к своим холстам, кистям и краскам, но в последнее время ему хотелось их уничтожить. Хотелось проткнуть кистью холст и надеяться, что этого будет достаточно, чтобы ему стало легче.

Члены Алой банды не заслуживали пощады, даже перед лицом новой вспышки помешательства. Но кто такой Венедикт, чтобы это решать?

– Венедикт Иванович?

Венедикт поднял взгляд; его руки замерли на складном ноже, остроту которого он проверял. Он нечасто бывал в штаб-квартире Монтековых, заглядывая сюда только затем, чтобы умыкнуть новое оружие и немного пошарить по шкафам. Но всякий раз, когда он приходил сюда прежде, до него доносились обрывки ведущихся в кабинете господина Монтекова раздраженных разговоров об угрозе новой вспышки помешательства и о том, что они будут делать, если кто-то натравит на город чудовищ. Эти разговоры неизменно заканчивались одним – после того, что произошло в «Подсолнухе», Белые цветы начали выплачивать суммы, которые требовал шантажист.

Сегодня, впервые за долгое время, сверху не доносился шум голосов; вместо этого на лестнице, прислонившись к перилам, стоял Белый цветок и махал рукой, пытаясь привлечь внимание Венедикта.

– Нам нужна помощь в сборке гардероба, – сказал Белый цветок. Венедикту было неизвестно, как его зовут, но он знал парнишку в лицо – он был одним из многочисленных обитателей этого дома, похожего на лабиринт.

Венедикт пожал плечами.

– Почему бы и нет?

Он встал, положил нож в карман и вслед за Белым цветком начал подниматься по лестнице. Если он продолжит подниматься, то дойдет до четвертого этажа, где раньше находилась его спальня и где и теперь жили Рома и Алиса. Но, вместо того чтобы подняться туда, парнишка, за которым он шел, свернул налево и углубился в лабиринт из комнат и коридоров, проходя мимо кухонь, где кипела работа, и под провисшими потолочными балками. Они удалялись от штаб-квартиры Белых цветов в ту сторону, где прежде находились тесные квартирки и где планировка представляла собой горячечный сон архитектора.

Они вошли в маленькую комнату, где с деревянными панелями в руках стояли еще три Белых цветка. Парнишка, приведший сюда Венедикта, быстро схватил молоток и взял одну из панелей у Белого цветка, у которого со лба стекал пот.

– Если ты… ох! Ты не мог бы помочь нам с этими последними панелями? Установить их вон туда?

Он жестом показал, что надо делать, затем сунул большой палец другой руки в рот – похоже, он угодил по этому пальцу молотком.

Венедикт сделал, как он просил. Белые цветы, пытающиеся собрать гардероб, деловито переговаривались, их голоса звучали непринужденно, спокойно. Венедикт не жил здесь уже несколько лет и потому не знал их. Монтековых в доме оставалось немного, в основном здесь жили Белые цветы, которые платили за съем комнат.

Собственно говоря, Монтековых вообще осталось мало. Венедикт, Рома и Алиса были последними в их роду.

– Привет.

Венедикт поднял взгляд. Пока остальные спорили, куда забить очередной гвоздь, Белый цветок, стоящий к нему ближе остальных, чуть заметно улыбнулся.

– Прими мои соболезнования, – тихо проговорил он. – Я слышал о твоем друге.

О моем друге. Венедикт прикусил язык. Он мало что знал об обитателях этого дома, но они, похоже, были неплохо осведомлены о нем самом. О проклятии, тяготеющем над родом Монтековых. Что сказал Маршалл? Чума на оба ваши чертовы дома. Чума, поражающая все, что они собой представляли.

– Ничего не поделаешь, в кровной вражде всегда есть жертвы, – выдавил из себя Венедикт.

– Да, – ответил Белый цветок. – Думаю, так оно и есть.

Они приколотили еще одну панель, закрепили петли. Как только гардероб обрел свои очертания, Венедикт извинился и пошел своей дорогой, предоставив остальным завершать сборку. Выйдя, он пошел по коридору, пока не очутился в пустой гостиной. Только здесь он прислонился к стене с отстающими обоями, у него закружилась голова, и все перед глазами стало совершенно белым. Он хрипло дышал.

Я слышал о твоем друге.

О твоем друге.

О друге.

Почему он не может скорбеть о своем друге, как это делают другие? Почему не может жить дальше, как Рома? Почему он застрял в своем горе?

Венедикт с силой стукнул кулаком по стене.

Иногда ему казалось, будто он слышит в своей голове чей-то голос – голос какого-то чужака, который все шепчет что-то. Да, поэты писали о своих внутренних монологах, но то наверняка были лишь метафоры, так почему же его внутренний голос так громок? Почему он не может заткнуть себя самого?

– …non?

Со стороны коридора донеслось какое-то бормотание, и он открыл глаза, а голос в его голове сразу же замолчал. Похоже, он не может заставить себя замолчать, но это могут сделать странные звуки вокруг.

Он торопливо вышел в коридор, наморщив лоб. Кажется, бормотал женский голос… и в нем звучала нервозность. Он знал, что потерял связь с другими Белыми цветами, но кто же в банде мог подходить под это описание?

– Алиса? – неуверенно позвал он.

Держась рукой за перила, он спустился по неудобной лестнице, ведущей на площадку между вторым и третьим этажами, и продолжил идти, пока не дошел до двери, которая была немного приоткрыта. Если ему не изменяла память, это тоже была небольшая гостиная.

Он прижал ухо к деревянной филенке. Да, он не ослышался. Там действительно была женщина, она невнятно бормотала что-то на французском и, похоже, была в слезах.

– Эй? – позвал он и постучал в дверь.

Та сразу же захлопнулась.

Венедикт отшатнулся, широко раскрыв глаза.

– Эй! Что тут происходит?

– Не суйся не в свое дело, Монтеков. Это тебя не касается.

Этот голос был ему знаком. Венедикт забарабанил кулаком по двери.

– Дмитрий! – крикнул он. – Открой! Открой сейчас же!

– Предупреждаю в последний раз…

– Если ты не откроешь, я выломаю эту дверь! Я не шучу!

Дверь распахнулась. Венедикт ворвался в комнату, оглядываясь в поисках плачущей француженки. Но увидел только мужчин-европейцев, играющих в покер. Они все раздраженно смотрели на него, некоторые из них положили карты на стол. Другие скрестили руки на груди, касаясь белых носовых платков, выглядывающих из нагрудных карманов их пиджаков. Торговцы, банкиры, представители посольств – надо думать, все они в союзе с Белыми цветами.

Венедикт недоуменно заморгал.

– Я слышал плач, – сказал он.

– Ты ослышался, – ответил Дмитрий на английском – надо полагать, чтобы его могли понять иностранцы, сидящие за столом.

– Тут была женщина, – настаивал Венедикт, продолжая говорить по-русски. – Француженка, и она плакала.

Дмитрий, приподняв уголок губ, показал на радиоприемник в углу. Копна его черных волос колыхнулась, когда он повернулся и сделал звук громче. Передавали какую-то пьесу, и в ней действительно была француженка.

– Ты ослышался, – повторил Дмитрий, подойдя к Венедикту, затем положил руки ему на плечи и толкнул его назад. Венедикт, как и Рома, знал его не очень хорошо, и такое бесцеремонное обращение было не принято среди Белых цветов, однако сейчас Дмитрий без зазрения совести выталкивал Венедикта за дверь.

– Не знаю, чем ты тут занимаешься, – сказал Венедикт, пятясь, – но я буду держать ухо востро и следить за твоими сомнительными делами.

Дмитрий перестал улыбаться. Когда он перешел на русский, его лицо исказили ярость и невыразимое презрение.

– За моими сомнительными делами? – прошипел он. – Да я просто поддерживаю отношения с нашими друзьями, вот и все. Так что не встревай.

Его лицо вдруг разгладилось, от ярости не осталось и следа. Он наклонился и с притворной нежностью поцеловал Венедикта в щеку, как взрослый родственник, выпроваживающий ребенка. Громкое чмок разнеслось по комнате прежде, чем Венедикт, возмущенно крякнув, оттолкнул Дмитрия от себя и сбросил его руки с плеч.

Дмитрий нисколько не смутился. Улыбнувшись, он опять перешел на английский и скомандовал:

– Иди, поиграй.

Дверь захлопнулась снова.

* * *

Тайлер Цай отщипывал кусочки от bāo и кидал их в работников, которые, по его мнению, отлынивали от работы.

– Живее, не спите! – крикнул он, кинув еще один комочек теста. Тот угодил одному из работников в лоб, парнишка фыркнул, открыл рот, и тесто, скатившись с его лба, угодило прямо в него.

– Почему бы вам не подсобить нам? – сказал парнишка, затем, несмотря на свою дерзость, наклонился и, схватив большой мешок, лежавший под столом, перебросил его на другой конец комнаты.

Удовлетворенный, Тайлер откинулся на спинку своего стула и положил ноги на стол руководителя работ. Того нигде не было видно – он сбежал час назад, когда в лабораторию с инспекцией явился Тайлер. И, надо думать, дрыхнет сейчас в каком-нибудь борделе, хотя еще всего два часа дня.

Ничего, за этим Тайлер и пришел сюда – ведь он куда лучше справится с надзором за созданием вакцины, чем малый, у которого в бороде застряла половина наркотиков, поставляемых их бандой.

– Что это значит? – пробормотал один из специалистов за лабораторным столом. – Я не могу прочесть этот английский – это не буквы, а черт знает что. – Он показал листок своему коллеге, работающему напротив, и они оба уставились на рукописный текст, который какой-то нанятый Алый переписал больше двух десятков раз, чтобы копий хватило всем специалистам лаборатории.

Тайлер подошел к ним, молча протянул руку, и они торопливо отдали ему листок.

– Кадаверин, – прочел он вслух.

– А как это будет по-китайски?

Он отдал листок, досадливо наморщив лоб.

– Я вам что, переводчик? Посмотрите в своих словарях.

– Как мы воссоздадим эту вакцину, если даже не можем прочесть чертовы записи, – проворчал второй специалист, царапая что-то в своем блокноте.

Тайлер ходил вокруг с линейкой в руках, ударяя ей по столам, когда ему казалось, что работники ленятся. Он научился этому у своего отца – когда он был ребенком, отец стучал линейкой по столу, чтобы он не отвлекался от объяснений своих учителей. Это никогда не было угрозой – это было напоминанием, бодрящим приемом для тех моментов, когда он начинал дремать или смотрел в пространство, гадая, что ему подарят на день рождения на следующей неделе. Его учителя считали его очень прилежным, но это было только потому, что его отец всегда присутствовал на уроках, присматривая за ним.

Пока этому не настал конец.

Тайлер заметил, что один из более молодых работников делает ему знаки подойти. Он решил, что тот не стоит его внимания, но парнишка замахал рукой энергичнее, и Тайлер, вздохнув, все-таки подошел к нему.

– Что-то не так? – Он рассеянно махнул линейкой. Интересно, какое усилие надо приложить, чтобы сломать ее? Хватит ли для этого сильного удара по запястью? Или надо ее резко согнуть?

– Не смотрите туда слишком быстро, shàoyé[23]23
  Молодой хозяин, молодой господин (кит.).


[Закрыть], – тихо сказал парнишка, – но, по-моему, за нами шпионят.

Тайлер уронил линейку на пол и медленно перевел глаза туда, куда смотрел работник – на маленькие оконца на верху противоположных стен. Дневной свет проникал в лабораторию только через них, поскольку она была скрыта в подвале под рестораном, однако этот подвал был недостаточно глубок, чтобы сюда не просачивались запахи с лотков торговцев едой в Ченхуанмяо. Обычно в этих оконцах были видны только ноги покупателей, но сейчас за стеклом одного из окошек мелькнули два лица – кто-то следил за тем, что происходило в лаборатории.

Тайлер выхватил пистолет и выстрелил в окно. Стекло разбилось вдребезги, во все стороны брызнули осколки, и лица исчезли. Специалисты удивленно вскрикнули, но Тайлер только со злостью бросил:

– Белые цветы. – Выбежав, он быстро поднялся по лестнице в ресторан и оттуда выскочил наружу.

Белые цветы уже успели отбежать и находились у моста Цзюшой. Но, когда они бежали, толпа покупателей расступилась, и теперь Тайлеру ничего не мешало выстрелить в них.

Он прицелился.

– Тайлер, нет!

Но этот призыв запоздал – Тайлер успел дважды нажать на спусковой крючок, и пули впились в головы Белых цветов, обагрив землю кровью. Люди закричали и бросились врассыпную, не желая попасть в гангстерскую разборку. Но им незачем было беспокоиться – никакой разборки не последовало; рядом не было других Белых цветов, чтобы завязалась перестрелка.

Кто-то с силой толкнул Тайлера в спину. Он быстро развернулся, вскинув руку, чтобы блокировать удар, но оказалось, что это всего лишь Розалинда Лан ткнула его кулаком.

– У тебя нет сердца, – вскричала она. – Они же пытались уйти. Они не хотели драться.

– Они собирались доставить своим информацию о наших делах, – парировал Тайлер, стряхнув с себя руку Розалинды. – Не строй из себя святошу.

– Информацию о наших делах? – взвизгнула она и показала на едва видное оконце у самой земли, в котором теперь темнели дырки от пуль. – Я наблюдала за ними, Цай Тайлер, чтобы удостовериться, что они не доставят нам неприятностей, и отсюда невозможно ничего услышать. Так какую такую информацию они могли узнать?

Тайлер фыркнул.

– Им достаточно любой утечки. И тогда их товар окажется на рынке раньше, чем наш.

Хватит и того, что по приказу господина Цая его кузина опять якшается с наследником Белых цветов. Тайлер расхохотался, когда посыльный сообщил ему, что Джульетту видели на ипподроме с Ромой Монтековым – он был уверен, что на сей раз уличит ее. Но когда он явился с этой новостью к господину Цаю, тот только вяло отмахнулся. «Нам нужно идти на компромиссы», – заявил господин Цай. Это была пустая затея – все Белые цветы без исключения были хитрыми и подлыми, они только хапали и хапали, но только он, Тайлер, это замечал.

– Не лги. – Розалинда ткнула в него пальцем с острым ногтем. – Ты убиваешь потому, что получаешь от этого удовольствие. Я предупреждаю тебя. Твое имя не будет защищать тебя вечно.

Тайлер быстро схватил Розалинду за подбородок и заставил посмотреть на него. Она и бровью не повела, только сжала зубы. Все они такие – Розалинда, Джульетта. Хорошенькие, крикливые, несносные девицы, разбрасывают обвинения направо и налево, прикрываясь моралью, как будто они не делят ответственность за то, что творится в этом городе.

– Мне вовсе не нужно, чтобы мое имя защищало меня, – прошипел он, глядя на россыпь блесток на щеке Розалинды. – Это я защищаю свое имя, а не оно меня. Как я защищаю и нашу банду.

Розалинда сдавленно рассмеялась. Ее пальцы обвились вокруг запястья Тайлера, ногти вонзились в его кожу. Он почувствовал, как они впиваются в него, словно ножи, как в его рукав стекает кровь.

– В самом деле? – прошептала она.

Тайлер наконец отпустил ее и оттолкнул, она споткнулась, но тут же восстановила равновесие.

– Не строй из себя благонравную девицу, Лан Шалинь, – повторил он.

– Это не благонравие. – Розалинда поедала глазами кровавое пятно, расплывающееся на его рукаве. – Это нравственность. Которой у тебя нет и в помине.

Она быстро повернулась, бросив взгляд на трупы, лежащие у моста, и в ужасе сжала губы. Тайлер остался стоять на месте, сложив руки на груди и морщась от боли в запястье.

Нравственность. Что есть нравственность в такие-то времена? Нравственность не может накормить людей. Нравственность не выигрывает войны.

Он нагнулся и постучал в одно из подвальных окошек, чтобы Алые вышли. Надо убрать трупы. Эта часть Ченхуанмяо была территорией Белых цветов, и, если они прознают, что их людей застрелили, и явятся для разборки, это поставит лабораторию Алых под удар.

Нравственность. Тайлер едва не рассмеялся, глядя, как Алые выходят из ресторана и идут к трупам Белых цветов. Чем была бы Алая банда без него? Она бы развалилась, но никто этого не понимал, и меньше всех Джульетта и ее несчастные кузины. Черт побери, да Джульетта и сама давно погибла бы, если бы не он, погибла бы еще тогда, в тот раз, когда Белые цветы устроили засаду, и она застыла, не желая стрелять.

– Вернитесь к работе! – крикнул один из работников из двери ресторана, зовя тех Алых, которым не надо было возиться с трупами. Тайлер смотрел, как они идут обратно, и в голове у него гудело. Проходя мимо него, они кивали, некоторые отдавали ему честь.

Члены Алой банды по всему Шанхаю узнавали Джульетту, потому что ее лицо малевали на рекламных щитах. А Тайлера они узнавали, потому что он знал город как свои пять пальцев, потому что люди видели его в деле, потому что он всегда вел их к победе, какими бы жесткими ни были его методы. К черту всех остальных, прежде всего он должен заботиться о своих людях. Так его учил отец. За это его отец и погиб в кровной вражде, и сколько он, Тайлер, будет жить, столько он будет мстить за его смерть.

Наконец все Алые вернулись в здание. Ченхуанмяо вновь наполнился привычной суетой, торговцы снова начали зазывать покупателей, запахло едой.

– Я нужен вам, – пробормотал Тайлер, ни к кому не обращаясь, а может быть, обращаясь сразу ко всем. – Я нужен вам всем.

Глава тринадцать

В последующие недели движения танца, который исполняли теперь Джульетта и Рома, стали почти предсказуемыми. Иногда в буквальном смысле, если учесть, как часто они заглядывали в танцевальные залы, раскиданные по иностранным кварталам. Надо было показаться там, нацелиться на выбранного иностранца, получить у него ответы.

Джульетта не имела ничего против. Находиться в wûtlīng было куда приятнее, чем в таких местах, как Большой кинотеатр и ипподром. Хотя и здесь требовался острый язык, хотя и здесь их окружали жемчуга и бокалы с шампанским и они находились во владениях иностранцев, рядом можно было увидеть китайских магнатов и гангстеров, танцующих ночи напролет и выпускающих из легких дым сигарет, не заботясь о том, что он может побеспокоить француза, сидящего за соседним столиком. В сущности, здешние дансинги ничем не отличались от кабаре – такие же танцовщицы на сцене, такие же дымные интерьеры, те же беспризорники у дверей. И намного более шикарными они казались только по одной причине – потому, что они функционировали на деньги иностранцев.

Джульетта вернулась от барной стойки и предложила Роме один из напитков, которые принесла. Между тем французский торговец, подошедший к ним раньше, продолжал без умолку болтать, следуя за ней по пятам. Рома взял напиток рассеянно, его взгляд был устремлен куда-то в зал. Они провели здесь, в «Байлемэне», или «Парамаунте», как его называли иностранцы, достаточно времени, чтобы поговорить почти со всеми из присутствующих здесь богачей. Теперь уже было ясно, что рекламки с предложением привиться вакциной распространяются не только во Французском квартале, но и в Международном, и обитатели Дороги бурлящего колодца также подтверждали, что получали их, когда Джульетта задавала им этот вопрос.

Однако, как ни странно, хотя в связи с появлением нового чудовища люди говорили о листовках, рекламирующих вакцину, никто так и не съездил по адресу, указанному в них. Многие уже получили вакцину от Ларкспура и считали новую прививку излишней, или же люди полагали, что листовки врут. Все-таки шантажист был не умнее Пола Декстера. У него не было той репутации, которую создал себе в Шанхае Ларкспур, и никто не верил в новую вакцину настолько, чтобы привиться ей.

– К тому же, – как раз говорил торговец-француз, когда Джульетта снова прислушалась к его болтовне, – ваш кузен сказал, что Алые близки к созданию собственной вакцины. Так зачем нам какая-то другая?

Услышав это, Рома поперхнулся напитком, но подавил свой кашель прежде, чем он стал очевидным. Торговец ничего не заметил, поскольку был связан с Алыми и всячески делал вид, будто Ромы тут нет. Но хотя этот француз болтал так, будто наследника Белых цветов тут не было, на самом деле он был рядом и слышал все, что выбалтывал этот малый, не подозревая, что это информация, не подлежащая разглашению. Джульетта перевела взгляд на Рому, когда его кашель затих, чтобы убедиться, что его не надо хлопнуть по спине. Но он, похоже, уже пришел в себя. Жаль.

– Моему кузену не стоит доверять, – заметила Джульетта, водя пальцем по прохладному ободку своего бокала. Этот тип говорил о Тайлере.

Торговец стоял, прислонившись плечом к стене. Этот уголок «Байлемэня» был довольно безлюден, здесь стояло всего два столика, с которых плохо было видно сцену. Но, разумеется, Рома и Джульетта явились сюда не затем, чтобы смотреть шоу, а затем, чтобы всматриваться в толпу, определяя, есть ли здесь те, с кем стоило бы поговорить.

– О, в самом деле? – сказал торговец. – А между тем, если мне будет позволено так сказать, этот город доверяет вашему кузену больше, чем вам самой, мадемуазель Цай.

Джульетта повернулась и уставилась на него. Торговец чуть заметно вздрогнул, но не уступил.

– Я даю вам две секунды, чтобы взять ваши слова обратно.

Торговец натянуто рассмеялся. Он изображал почтительность, но по его глазам было видно, что он забавляется.

– Это просто замечание, – ответил он. – Ведь внимание дочерей всегда бывает отвлечено от семейных дел. Да и кто мог бы винить вас, мадемуазель Цай? Ведь в отличие от вашего кузена вы были рождены не для этого.

Да как он смеет…

– Джульетта, не обращай внимания.

Джульетта сердито посмотрела на Рому.

– Не встревай.

– Да ты же даже не знаешь, как зовут этого торговца. – Рома смерил француза апатичным взглядом. – В любой другой день ты бы просто отошла от него. Он никто, и звать его никак. Пойдем отсюда.

Она стиснула свой бокал. Разумеется, глупо устраивать сцену в танцевальном зале, тем более когда вокруг столько иностранцев – тех самых, чье уважение ей так необходимо, если она собирается получить от них полезную информацию.

В эту минуту торговец ухмыльнулся и сказал:

– Стало быть, теперь вы подчиняетесь Белым цветам, да? Мадемуазель Цай, что бы на это сказали ваши погибшие Алые?

Джульетта швырнула свой бокал на пол, и он разлетелся вдребезги.

– Только попробуй еще раз открыть свой рот. – Она впечатала торговца в стену с такой силой, что его голова с глухим стуком ударилась о мрамор. Джульетта отвела руку, чтобы еще раз врезать ему, но тут ее талию обхватили железные руки и оттащили назад.

– Уймись, – прошипел Рома, так близко наклонившись к ее уху, что она ощутила жар его губ. – Или я швырну в эту стену тебя саму.

По затылку Джульетты забегали мурашки, но она не смогла бы сказать, от злости это или от того, что ее тянет к нему. Как жестоко, что всякий раз, когда Рома Монтеков оказывается так близко, он делает это, чтобы ей угрожать. К тому же сейчас его угрозы беспричинны, она в своем праве.

Злость победила. Как всегда.

– Давай, швыряй, – проговорила она сквозь зубы.

Рома не пошевелился. Он не станет этого делать – Джульетта это знала. Угрожать легко, но нельзя допустить, чтобы другие увидели, как они ссорятся, ведь их сотрудничество так важно в борьбе с этим шантажистом.

– Так я и думала.

К этому времени торговец уже пришел в себя и, избегая смотреть на Джульетту, торопливо направился вглубь зала, удирая, как испуганный зверек. Рома отпускал ее талию медленно, как будто боялся, что торговец прибежит обратно и ему опять придется оттаскивать ее.

Джульетта смотрела на осколки своего бокала, рассыпанные по полу.

– Сядь, – сказал Рома. В его голосе не было сочувствия, он говорил бесстрастно, без всякого проявления чувств. – Я принесу тебе другой напиток.

Не дожидаясь ее ответа, он повернулся и ушел. Джульетта нахмурилась, понимая, что выбора у нее нет; она подошла к столику, опустилась на стул и обхватила голову руками.

– Значит… – Рома вернулся, поставил перед ней бокал и тоже сел.

Джульетта подавила вздох. Она знала, о чем он спросит.

– Значит, вы работаете над вакциной?

– Да. – Джульетта потерла лоб и тут же поморщилась, осознав, что испачкала пальцы косметикой. Ей следовало бы огрызнуться, сказать, чтобы он не лез не в свое дело, но она так устала от этого дурацкого танца, от всей этой бесполезной информации и тупиков. Ей даже не пришло в голову остановиться, прежде чем ляпнуть: – У нас есть записи, которые остались после Пола.

Поэтому-то господин Монтеков и дал Роме это задание. Мотать на ус все то, о чем проговорится Джульетта.

– И что вы будете делать, когда воссоздадите его вакцину? – спросил Рома, похоже, не заметив, что Джульетта достала из своего бокала кубик льда и трет им пальцы, чтобы смыть с них макияж.

Джульетта резко засмеялась. Внезапно она порадовалась тому, что здесь так темно, что лампочки в люстрах светят тускло, ведь благодаря этому не виден не только ее размазанный макияж, но и одержимость, которая сейчас наверняка ясно читается на ее лице.

– Если бы все зависело от меня, – хрипло проговорила она, – я бы разослала ее по всему городу, защитила бы всех, чтобы лишить шантажиста влияния. – В ее руке вдруг появился нож, и она вонзила его в столик, раскрошив кубик льда. – Но… мой отец может вместо этого прислушаться к Тайлеру. И тогда мы дадим бесплатную вакцину только Алым, а остальным будем ее продавать. Как-никак это разумный вариант. Тот, который принесет прибыль.

Рома ничего не сказал.

– У вас осталось мало времени, – продолжала Джульетта только потому, что знала – теперь он слушает ее очень внимательно. – Тебе нужно начать кампанию по захвату наших данных, чтобы Белые цветы смогли первыми поставить вакцину на рынок.

Она выдернула свой клинок из столика, и осколки льда полетели во все стороны, усыпав маленькую столешницу. Ее всегда губила именно надежда, погубит и теперь. Надежда на то, что хотя она преподнесла ему информацию на блюдечке, он не станет этого делать, надежда на то, что она, быть может, достаточно дорога ему, чтобы он сохранил все в тайне.

С какой стати ему это делать? У него нет причин любить ее, ведь она дала ему столько оснований ее ненавидеть. И все же она настолько глупа, что все равно хочет его испытать.

– Нам пора, – сказал наконец Рома. Джульетта быстро взглянула на него, но, похоже, он давно уже думал о другом. – Нам надо съездить по тому адресу в Гуньшане. Возможно, там мы и найдем нашего шантажиста.

– Вряд ли, – пробормотала Джульетта. Она убрала свой нож и, встав, изобразила реверанс, как будто они были всего лишь партнерами по танцам, которые прощаются после вечера, проведенного вместе. – Увидимся завтра на вокзале.

Не дожидаясь его ответа, она взяла свое пальто и вышла из танцевального зала в зимнюю ночь.

* * *

На крыше «Байлемэня» Маршалл наслаждался холодным ветерком, позволяя ему трепать себе волосы. Если он поскользнется, то упадет – а стена здесь гладкая, так что ему не за что будет ухватиться. Подумав об этом, он еще крепче вцепился в стоящий рядом столб и прижался к башенке, возвышающейся в центре крыши.

Внизу происходило движение. Огни «Байлемэня» отражались в лужах, и Маршалл прочел красно-желтую надпись «ТАНЦЕВАЛЬНЫЙ ЗАЛ “ПАРАМАУНТ”» задом наперед. Он не удивился, увидев, как из дверей быстро вышла Джульетта и сразу же ступила в лужу, как будто испорченные ботинки могли улучшить ей настроение.

– Интересно, что натворил Рома, – произнес Маршалл вслух.

Он получил ответ на свой вопрос – хотя и окольным путем, – когда минуту спустя из «Байлемэня» показался Рома и сделал несколько шагов по мостовой, однако проигнорировал бросившихся к нему рикш. Вместо этого он задрал голову и испустил короткий вопль. Маршалл отклонился назад, чтобы Рома не увидел его, но ему не стоило беспокоиться. Через пару секунд Рома уже торопливо шагал в направлении, противоположном тому, в котором исчезла Джульетта.

– Трагично, ничего не скажешь, – пробормотал Маршалл. Монтековы так любили все драматизировать.

Но ему не хватало этого драматизма, не хватало того чувства, которое он испытывал, находясь в самом сердце кровной вражды, расколовшей город надвое. Будь здесь Веня, он бы, наверное, сказал Маршаллу не глупить. Во вражде нет ничего хорошего, она несет с собой только утраты. Но она хотя бы давала ощущение того, что ты при деле в городе, который так много требует от своих жителей.

Налетел еще один порыв ветра, ударив его в лицо, и Маршалл отодвинулся, ища место получше. Он вышел сегодня вечером на улицу, просто чтобы подышать свежим воздухом, но тут заметил Рому и Джульетту, идущих по авеню Фош, и решил пристроиться за ними. Они не заметили его ни тогда, когда он шел следом, держась в нескольких шагах позади, ни тогда, когда он торопливо прошел вперед, чтобы взобраться по находящимся сзади лесам на крышу «Байлемэня», пока они входили внутрь. Маршалл был почти удивлен. Он ожидал большего от двух наследников, которые, вероятно, могли поразить муху, метнув в нее иглу.

– Интересно, во что вы вляпались? – пробормотал он.

Он знал, что не получит ответа, разве что ответ ему даст сама ночь. Ему надо бы перестать вслух говорить с собой, но только это и помогало ему бороться с чувством одиночества. Ему не хватало разговоров, не хватало общения с людьми.

Ему не хватало Вени.

Где-то послышался вой сирены, затем прозвучало что-то, похожее на выстрел. Маршалл подтянул колени к груди и оперся на них подбородком. Когда он влился в банду Белых цветов, он был всего лишь уличным мальчишкой-оборванцем, тощим, голодным и всегда грязным. Именно таким его в тот день и нашел Венедикт. Он сидел на земле в переулке за домом Монтековых в позе эмбриона, подтянув к себе колени и обхватив их руками. Он тогда еще не умел драться и не научился улыбаться так насмешливо и грозно, чтобы эта улыбка поражала, словно клинок. Веня опустился перед ним на корточки, похожий на сияющего херувима в своей выглаженной белой рубашке с аккуратно расчесанными кудрявыми волосами. И протянул ему руку, спросив:

– Тебе есть, куда идти?

– Теперь-то мне есть, куда идти, – пробормотал Маршалл. – Но мне было лучше, когда ты был рядом, когда ты был со мной.

На другом краю крыши послышалось какое-то шуршание, Маршалл сразу же вышел из своей задумчивости и насторожился. Она настолько погрузился в воспоминания, что совсем перестал замечать то, что его окружало. Это была ошибка – а он не мог позволить себе ошибок. Ведь здесь была территория Алых.

И действительно, из-за башенки вышел Алый. Подняв взгляд, он замер с сигаретой в зубах.