Текст книги "Переводчик"

Я впился глазами в первый стих. Обычная газель. Семь двустиший, изысканная рифма. Я прочитал рифмованные строки, закрыл глаза и стал ждать, но ничего не происходило. Я слышал, как в груди глухо стучит сердце, как мерным прибоем шумит в ушах кровь, но сознание оставалось по-прежнему ясным и незамутнённым. Новая разновидность наркотиков? Я открыл глаза, встряхнул головой и перечитал стих, на этот раз не торопясь, стараясь произносить его с правильной интонацией, нараспев. И снова ничего. Никакого прихода, никаких даже робких зачатков кайфа. Я недоумённо уставился на бумагу. Но этого не может быть!!! Просто не может быть, и всё тут! Чтобы наркотический стих на меня не подействовал?! Совсем никак? Если даже обычная надпись «Стоматологический кабинет» или «Уголовный кодекс» на арабском вызывает лёгкие галлюцинации?! Арабский язык не оказывает наркотического действия только на тех, для кого он является родным, да и то в третьем поколении. А причём тут я?!

Я прочитал все стихи, сначала бегло, судорожно перебирая листы, потом ещё раз вдумчиво и размеренно. Смертельная доза для не-араба… А мне хоть бы что. Никакого эффекта! От досады я отшвырнул листы на пол. За что же я так разозлил старуху-судьбу, что меня даже элементарного кайфа от наркотических стихов лишили?! И что мне теперь делать?! Умирать стойко, как семьсот лет назад советские коммунисты в фашистских застенках? Я и так еле ползаю по камере, и знобит уже от кровопотери, и сплю – не сплю, а проваливаюсь в какое-то болезненное забытьё. А что будет дальше? Не хочу я умирать в муках при полном сознании!!! Уж лучше так, ничего не понимая, не чувствуя, не осознавая… А, может быть, эти стихи просто… просто ненастоящие? Какой-нибудь фейк, подделка?

Я подобрал бесполезные для меня листы и подполз к Шаху. Тот сидел посреди камеры, спрятав голову между коленей, так что была видна только взлохмаченная копна волос, местами спёкшихся от крови и торчавших жёсткими клоками. Бедняга, ему приходится куда хуже, чем мне…

– Шах, – я осторожно дотронулся до его плеча. – Прочитай вот это.

Тот поднял голову, один глаз у него заплыл, левая скула была покрыта коркой запекшейся крови, нижняя губа зверски распухла.

– Читай, – я наугад выбрал один из стихов и сунул ему под нос. Но он лишь мельком взглянул на него и снова зажал голову между колен. Да, я чувствовал себя последней свиньёй, но какое это теперь имело значение?

– Шах, пожалуйста, попробуй прочитать этот стих, – попросил я на трёх слоях ново-китайского.

– Отвали, – вдруг раздался тихий глухой голос.

От неожиданности я вздрогнул и оглянулся, но кроме нас в камере никого не было.

– Шах, солнышко… – я потряс его за плечо. – Это ты сейчас сказал? Повтори… повтори, пожалуйста!

Тот поднял голову и, глядя на меня совершенно ясным и осознанным взглядом, чётко произнёс:

– Отвали.

Я почувствовал, как у меня по лицу расплывается совершенно дурацкая счастливая улыбка.

– Шах, ты… ты вернулся?! Ты… ты все понимаешь? – от радости я даже начал заикаться. – Ты сейчас прочитал этот стих, и тебе стало лучше, да?

– Иди в жопу со своими стихами, – произнёс он так же чётко и без изысков на простецком однослойном китайском.

Интересно, где он научился так похабно выражаться? Неужели у меня? Судя по его сверх-интеллигентской внешности, непохоже, чтобы он знал хотя бы одно неприличное слово до знакомства со мной…

– Но тогда… тогда как же? Ты что… всё понимал всё это время?

Шах неподвижным взглядом уставился в одну точку где-то за моей спиной и молчал.

– Нет, не всё время, – наконец ответил он. – Только последние три дня.

– Но почему ты не сказал об этом… мне?

Шах вскинул на меня отчуждённый взгляд.

– А какого чёрта я должен был сказать об этом тебе? Кто ты такой? – в его голосе сквозила злоба и подозрительность. И судя по тому, что в его речи стал появляться второй слой, он начал приходить в себя.

– Кто я такой?.. Я попробую тебе объяснить… Меня зовут Алексей. Я русский, переводчик. С тобой я познакомился случайно, в Национальном экспериментальном центре психокоррекционных технологий в Гонконге. Короче в клинике для душевнобольных. Тебя там лечили. Ты помнишь? Я пробрался в эту клинику… скажем так, не совсем законно, под видом врача, потому что мне очень нужно было встретиться с одним человеком, который тоже находился там на лечении. Ты был одним из моих пациентов. И, когда я убегал с острова, я забрал тебя с собой… в общем, похитил…

– Ты всё лжёшь, – Шах покачал головой. – Полковник сказал мне…

– Какой полковник? – удивился я.

– Тот, с которым я иногда разговариваю. Он сказал…

– Ты имеешь в виду человека, который тебя допрашивает?

Шах кивнул.

– А почему ты называешь его полковником?

Шах пожал плечами.

– Потому что он ответственный 66-го уровня службы безопасности ИДАРа, и он сказал мне, что…

Я потер лоб.

– Шах, это не полковник. Мы прилетели в Касабланку, но у нас не было никаких документов, поэтому мы попытались скрыться в аэропорту. Нас схватили. А потом дали прочитать какую-то гадость на арабском, и я "улетел". Что было дальше, не помню. Когда очнулся, мы уже ехали в старом фургоне, и нас прямиком привезли на эту базу наркоторговцев.

Шах с недоверием слушал меня.

– Я не знаю, каким образом мы оказались у них в руках. Возможно, бандиты перехватили нас по дороге, отбили у ИДАРской службы госбезопасности. Я не знаю, с какой целью. Не знаю, зачем мы им нужны. Ты мне веришь?

Шах провёл рукой по спёкшимся разбитым губам. Разговаривать ему было больно, я это видел. Питьевой воды нам почти не давали. К чему тратить чистую воду на таких, как мы? Жалкие полкружки в день я оставлял Шаху, а сам пил воду из разбитого унитаза, что стоял в закутке нашей камеры.

Но мне уже было на всё наплевать.

– А зачем я нужен тебе? – вдруг хрипло спросил он.

– Зачем ты нужен мне?.. – я оторопело посмотрел на Шаха.

А ведь действительно, Алекс, зачем он нужен тебе? Зачем ты силком уволок, почти похитил его из этой клиники? Зачем упрямо тащил за собой, хотя мог бы бросить его в любой момент – в лаборатории, на крыше, прежде чем залезть в вертолёт, в аэропорту? И почему ты ухватился именно за него, а не за любого другого из трёх тысяч местных пациентов? Почему?..

Да просто потому что в тот момент у меня возникло необъяснимое чувство, что его нельзя там оставлять – просто нельзя, и всё тут, что это будет неправильно, недопустимо, и, если я его там оставлю, всё происходящее со мной дальше тоже будет неправильным и ненужным.

– Я испугался.

– Чего?

– Я испугался за тебя, за себя… Шах, я такой же, как ты. Мутант с врожденным синдромом переводчика. Моя мать была китаянкой, отец – русский. Я владею больше чем десятью языками. В результате – регулярные проверки у психиатров, принудительное сотрудничество со спецслужбами, косые взгляды со стороны окружающих. Да ты и сам всё знаешь… Когда знакомишься с девчонкой на вечеринке, стараешься скрыть от неё, что ты переводчик. Всегда ходишь по грани, постоянно прислушиваешься к себе – всё ли там в порядке в твоей черепной коробке или уже начало давать сбои?

Шах вздохнул. Видимо, это было ему хорошо знакомо.

– Я тоже живу под постоянным страхом того, что в любую секунду мои нейронные сети откажутся переключаться с одной парадигмы сознания на другую и рассыплются, превратившись в горку песка. И когда я увидел тебя в клинике для душевнобольных, сидящего в инвалидном кресле, мне стало страшно. Я вдруг понял, что, если это когда-нибудь случится со мной, я не хочу, чтобы меня до конца жизни кормили, одевали, мыли – не хочу умереть безвольной куклой. Пусть лучше меня вывезут куда-нибудь в тайгу или пустыню и бросят там. Пусть я сделаю всего один шаг – но я сделаю его сам. Лучше умереть от жажды под испепеляющим солнцем пустыни или замерзнуть в ледяных снегах севера… ну или быть убитым арабскими мафиози, чем гнить, как овощ, в элитной лечебнице для душевнобольных. А ты как считаешь?

Я напряжённо ждал. Шах усмехнулся и покачал головой:

– Знаешь, Алекс… я правильно тебя называю?

Я кивнул.

– Так вот, Алекс, это всё твоя русская кровь. Вы, русские, никогда не уважали законы и стараетесь нарушить их при любой малейшей возможности. Оно и понятно. Что можно взять с народа, который говорит на таком языке? Никаких строгих правил, никаких жёстких закономерностей – сплошные исключения. Вольная грамматика, ситуативный синтаксис, динамическое словообразование… Кстати, я так и не сумел его выучить, как ни пытался. В результате, каждый русский – как исключение из правил, сам себе царь и бог, для него законы не писаны. А что касается меня… Если я и вправду находился в элитной клинике для душевнобольных, как ты говоришь, то я не вижу в этом ничего плохого. Наверняка там работают лучшие специалисты, и они бы обязательно мне помогли. Знаешь, кем я был до того… ну, до того, как со мной это случилось и я потерял помять? Личным переводчиком самого президента Поднебесной! Я лизал языком небо… А что со мной будет теперь? Даже если нам удастся уйти отсюда живыми? Что мне делать, куда идти? Какого чёрта ты всё решил за меня? Ты что, бог? И искренне считаешь, что имеешь право решать за других людей их судьбу?

Он смотрел на меня почти с нескрываемой ненавистью. Я опустил глаза. Пол был покрыт тонким слоем вездесущего здесь красноватого песка, кое-где с бурыми пятнами засохшей крови. Слишком много у меня в голове было сомнений. Слишком много вопросов. И ни одного мало-мальски однозначного и определённого ответа.

– Знаешь, Шах, в русском языке тоже есть поговорка со словом "лизать", только там говорится совсем не про небо…

Я стоял на коленях перед пожелтевшим, покрытым паутиной трещин унитазом и пытался блевать. Разумеется, у меня ничего не получалось, последние два месяца желудок был абсолютно пустым, но всё равно сжимался судорожными спазмами. Сегодняшний разговор с мафиозным «полковником» дался мне особенно трудно – видно, его терпение было на исходе. Как у них обстояли дела с Шахом, я не знал – с моим сокамерником мы почти не разговаривали. Тот относился ко мне настороженно и даже агрессивно и предпочитал молчать. Что до меня, то моим чистосердечным признаниям полковник не верил ни на грош. Несколько раз мне совали под нос сыворотки правды типа «Басни о лжеце и правдолюбце», я прилежно их прочитывал, втайне надеясь на то, что уж на этот-то раз меня возьмёт, и я провалюсь в желанное безболезненное забытьё, но ничего не происходило.

Сегодня мне опять попытались всунуть какие-то стихи, судя по всему, это была лошадиная доза сильнейшего наркотика. От досады я был готов разреветься. Хоть бы лёгкое облачко помутнения на безупречно ясной, чёрт её побери, глади сознания! Я сидел, скрючившись на стуле. Разогнуться я не мог, при любом движении тело пронзала острая боль, в животе жарко пульсировала печень. И ничего. Не добившись от меня вразумительного ответа, почему на меня не действуют наркотические стихи, "полковник" пришёл в ярость, и на этот раз меня отделали особенно сильно.

Наконец после нескольких жёстких спазмов желудок выплеснул в лужицу мутной воды на дне унитаза несколько сгустков крови. Я застонал. Чёрт, у меня отняли всё – даже возможность умереть в благословенном забытье, забыв про боль!.. А ведь тебя, Алекс, предупреждали, чтобы ты играл-играл, да не заигрывался со сладострастной дамой-фортуной, потому как однажды потребуют от тебя расплаты за все щедрые милости. Ну так вот, этот час и настал…

Неожиданно сильный рывок за плечо заставил меня развернуться на месте. Надо мной возвышалось четверо арабов – охранник с короткоствольным автоматом, мафиозный "полковник" и ещё двое незнакомых арабов в куфьях, почти полностью скрывавших их лица. "Полковник" нагнулся, брезгливо двумя пальцами взял меня за подбородок и поднял моё лицо вверх.

– Это он?

Один из незнакомых арабов прошептал что-то другому на ухо, и тот кивнул.

– Да, это он.

Голос был знакомым и родным. До боли родным. Ох, чёрт, как же мне больно.

– Кьёнг… – одеревеневшими губами прошептал я и провалился в темноту.

Воздух был непривычно свеж и прохладен. Я лежал и тихо дышал, боясь открыть глаза и рассеять это чудесное наваждение.

Мало того, меня, кажется, помыли и переодели. По крайней мере, омерзительное ощущение коросты из крови, песка и пота, покрывавшей моё тело последние два месяца, исчезло. Я осторожно приоткрыл глаза и пошевелился – а ещё меня перевязали белоснежными бинтами, положили на настоящую мягкую кровать, и у меня ничего не болело! Ну, почти ничего… Я в раю?..

У изголовья кровати я услышал тихий шорох. Я закинул голову и посмотрел наверх. Заметив, что я очнулся, Кьёнг оторвался от своих бутылочек.

– Проснулся, Джеймс Бонд? – усмехнулся он.

Откуда он знает про Джеймса Бонда? Кажется, в Поднебесной иностранные фильмы строжайше запрещены к показу последние полтысячи лет.

– Кьёнг, пить, пожалуйста…

Он удивлённо переспросил:

– Пить?! Да я тебе почти три литра воды через капельницу влил!

– Так то ж через капельницу, – я умоляюще посмотрел на него.

Вода в прозрачном стакане искрилась и переливалась, как горсть дорогих бриллиантов. Невероятная, завораживающая, сверхъестественная субстанция… божественная кровь, дарующая жизнь и воскресающая к жизни. Я прикоснулся губами к краю стакана и втянул в себя призрачную, текучую душу… ну вот теперь я жив…

Я вернул стакан Кьёнгу и сел на кровати. Большая часть моего тела была замотана бинтами или залеплена пластырями. Впечатляющий вид.

– И сильно меня… отделали?

Кьёнг покачал головой.

– Тебя-то не очень. Большей частью поверхностные кровоизлияния. Ты ж все-таки профи… тебе не привыкать, когда тебя бьют. А вот твоему товарищу пришлось гораздо хуже.

Он кивнул головой в сторону окна. Я обернулся. Шах лежал с закрытыми глазами, весь опутанный паутиной разноцветных проводов и трубок.

– Но жить будет. Вопреки тебе и благодаря мне…

Он взял в руки тонкий длинный шприц и подошёл к кровати Шаха.

– Кьёнг, а откуда ты здесь?

– Из Поднебесной, – не оборачиваясь, буркнул он.

– Нет, как ты нас нашёл?

– А я вас и не искал. Меня нашли люди из нашего управления госбезопасности и сообщили, где вы находитесь. После той шумихи, которую вы устроили в гонконговском аэропорту, нетрудно было узнать, куда вы подались.

– А почему они нашли именно тебя?

– Ну, потому что ты вроде как мой друг… и потому что я помог тебе пробраться на этот чёртов остров для психов… а ещё потому что ответственный 98-го уровня, начальник Службы государственной безопасности ИДАРа, Камель Атлас обязан мне своей жизнью, – Кьёнг медленно выдавил содержимое шприца в шею Шаха. – Такова уж специфика моей работы. Реаниматологам много кто обязан своей жизнью. Только вот порой не знаешь, хорошо это или плохо.

– Понятно. Но как тебе удалось найти эту подпольную базу наркоторговцев, которые нас похитили? Да ещё и пробраться сюда? Тебе что и главарь местной мафии обязан своей жизнью?

Кьёнг непонимающе взглянул на меня.

– May, братишка, по-моему, ты бредишь. Какие наркоторговцы? Да я с арабской мафией никогда не связывался и делать этого не собираюсь. А сюда меня привёз личный шофер Камеля Атласа.

– Вот как? Выходит, сам глава службы госбезопасности ИДАРа отлично осведомлён об этой бандитской базе и не предпринимает никаких мер?! И при этом делает вид, что ведёт непримиримую борьбу с наркодельцами! Пускает пыль в глаза всему миру? Всю планету на свою наркотическую дрянь подсадили. Ну и сволочи… Держу пари, что свои пятьдесят процентов он получает…

– Он получает все сто процентов, – раздался вдруг тихий голос.

Мы с Кьёнгом, как по команде, повернулись к окну. Шах лежал и насмешливо смотрел на нас сквозь путаницу трубок и проводов.

– В ИДАРе нет никакой наркотической мафии. Её уже как лет триста-четыреста искоренили подчистую. Понятно?

– Нет, Шах, ты ошибаешься, – я покачал головой. – Не искоренили. На той базе, где нас держали, наркоторговцы занимаются производством наркотиков. Я видел, когда меня водили на допросы. В здании напротив у них находилась производственная мастерская. Ты же знаешь, один из способов переправки наркотиков через границу – стихи пишут полимерными чернилами специальным безотрывным курсивным насхом, потом высушивают, отделяют от бумаги и вплавляют в резиновые шлёпанцы, трубки кальянов, женские безделушки и тому подобное. И в таком виде перевозят. Я видел, как время от времени приезжали грузовики, и они грузили коробки с этой дурью. И ты утверждаешь, что в ИДАРе нет мафии?

– Это не мафия, идиоты, – устало прошептал Шах. – Это государственная политика.

И, закрыв глаза, откинулся на подушку.

А я сжал голову руками. Все части мозаики вдруг встали на свои места – и запутанные лабиринты под зданием аэропорта, и спрятанные за голографическими стенами складские помещения, набитые всякой всячиной, как лавка старьёвщика, и бородатые сотрудники спецслужб, которых я принял за мафиози. Посадить весь мир на свои наркотики и приобрести над ним полную власть. Без всяких войн. Медленно, но верно. Новая государственная политика Истинно-Демократической Арабской Республики! Будущих властителей мира. И ведь они ими станут, потому что… да потому что ещё пару дней назад ты сам буквально молил о том, чтобы тебе позволили нырнуть в блаженный наркотический кайф…

Я спрыгнул с кровати и быстро прошёлся вдоль стен, заглядывая под тумбочки и столы. Ничего. Никаких скрытых видеокамер, жучков. Я поднял голову и внимательно осмотрел потолок. Тоже ничего. Хотя, даже если научно-технический прогресс последние полтысячи лет и не продвигался вперёд семимильными шагами, наука и техника всё же худо-бедно, да развивались, так что пытаться обнаружить невооружённым глазом шпионскую технику – глупое дело. Интересно только, Шах сказал это случайно или намеренно? Кто знает, какие отношения установились у них с "полковником" – кстати, кавычки со слова полковник вполне можно снять – и к каким договорённостям они пришли. Вполне вероятно, что Шах согласился подставить нас в обмен на что-либо… Зато теперь у службы госбезопасности ИДАРа есть веский повод не отпускать меня и Кьёнга из страны, поскольку мы знаем то, чего знать не должны. Благодаря Шаху…

Я молча встал на колени и прополз под кроватью Шаха. Наблюдавший за моими действиями Кьёнг наконец не выдержал:

– May, ты точно уверен, что с тобой всё в порядке? Голова не болит? Нет ощущения тяжести в затылочной или височных долях?

– Нет, – буркнул я, внимательно осматривая днище кровати.

– А что ты делаешь?

– Ищу жучки. Хочу узнать, слышали ли они наш разговор с Шахом.

– Ляо-Ша, даже если слышали… Камель Атлас обязан мне своей жизнью и лично дал мне слово, что я вывезу вас из страны.

– Ха! Надо же, сам глава службы государственной безопасности ИДАРа дал ему слово, какая радость! Да у этих грёбаных чекистов слово выеденного яйца не стоит, будто сам не знаешь.

– У грёбаных кого?

– Чекистов. Был семьсот лет назад в России такой карательный орган – чрезвычайный комитет. Говорят, расстреливали всех подряд.

– Понятно. Знаешь… – Кьёнг покачал головой, – если бы мне дал слово начальник службы госбезопасности Поднебесной, я бы действительно не поверил ему ни на грош. Но у арабов не так. Если они дают обещание, то выполняют его кровь из носу.

– Естественно, – усмехнулся я. – Иначе они просто не могут. Язык у них такой. Если они клянутся священным писанием, у них в мозгу определённым образом замыкается нейронная цепь. И потом действительно, кровь из носу, а выполняй. Это не нравственная добродетель, а чистая физиология.

– Всё равно их можно уважать за то, что они, как нация, развили у себя такую "физиологию". Я бы хотел, чтобы у нас, китайцев, или у вас, русских, тоже что-нибудь замыкало, когда мы даём обещания…

Кьёнг замолчал. Видимо, его соотечественники из управления безопасности тоже дали ему кое-какие обещания, в выполнении которых однако он сомневался. С минуту он задумчиво копался в стеклянном шкафу, пока не вытащил какую-то коричневую банку.

– Давай-ка, May, я тебя перевяжу. А потом мы с тобой поговорим… – он обречённо вздохнул, – о том, что ты будешь делать дальше.

Я перевесился через широкий подоконник и смотрел на песчаные дюны. Кьёнг несколько минут поколдовал над моими боевыми ранами, смазал их вонючей грязно-зелёной мазью – по его словам, заживляющим зельем, изготовленным по древнему рецепту магрибских колдунов – и снова перебинтовал. В колдунов я не верил, но болеть и правда перестало, а тело наполнилось невероятной лёгкостью. Потом он принёс горелку и поставил на неё маленький серебряный чайник.

Уже вечерело, и прохладный аромат мяты, смешанный со смолистыми нотками амбры, тонкими струйками растекался в посвежевшем воздухе.

Как оказалось, мы по-прежнему находились на той же базе, только из тюремного корпуса нас перевели в местный лазарет, трёхэтажное здание, стоявшее возле самого забора. Из окна его верхнего этажа открывался потрясающий вид на безбрежное песчаное море. Впервые в жизни пустыня мне показалась красивой, я не мог оторвать от неё взгляда, ослеплённый её пьянящим великолепием. Необъятное предзакатное небо пылало алыми всполохами, прорывавшимися промеж нежно-перламутровых, лиловых, лазоревых разливов, и всё это громоздилось на горизонте в несколько этажей, горело, текло, разрасталось сказочными формами, и изливалось кровавым водопадом на зыбкие полнолунья дюн.

– Дело в том, что наши спецслужбы требуют вашей выдачи, – раздался за моей спиной голос Кьёнга. – Пока что тихо и ненастойчиво. Видимо, боятся поднять вокруг вас шумиху, вызвать к вам ненужный интерес. Мне приказали, – он поморщился от этого слова, – доставить вас в Поднебесную. Не только Шаха Гиль-Дяна, но и тебя по возможности тоже. От российских спецслужб пока ничего не слышно. По-видимому, они действуют более профессионально и скрыто или же избрали другую тактику…

Я молчал, внимательно наблюдая за тем, как под нежными прикосновениями вечернего ветра с гребней дюн сползают тонкие песчаные змейки и стекают к подножьям в лиловую тьму.

– Чёрт возьми, Алекс! Ты что, ничего не понимаешь?.. Ты заварил такую кашу, какой уже не было последние лет пятьсот! Я рискую собственной головой, чтобы вытащить тебя из этого дерьма! А ты… ты даже не соизволишь повернуться ко мне лицом, а не задницей, и поговорить об этом!

– Извини, ты прав, – я с трудом оторвал взгляд от пустыни и повернулся к Кьёнгу. – Если так нужно, я поеду с тобой в Поднебесную. В какой тюрьме сидеть, в российской или в китайской, – один хрен. Выбора у меня всё равно нет.

– Выбор есть всегда, May. И ты меня не дослушал, – менторским тоном продолжил Кьёнг. – Вам с Шахом повезло, что вас занесло в Истинно-Демократическую Арабскую Республику, страну, где демократия не является пустым звуком. Поднебесной вас не выдадут.

– Не выдадут?! Это значит, что нам придётся всю жизнь провести здесь, в Арабии?!

Кьёнг отмахнулся от меня нетерпеливым жестом.

– Начальник службы государственной безопасности Истинно-Демократической Арабской Республики сказал, что, поскольку права и свободы каждого человека независимо от его национальности являются наивысшей ценностью в их стране, насильная выдача вас другому государству была бы нарушением ваших прав и свобод, и что ИДАР готова пожертвовать своими внешнеполитическими интересами, связанными с получением информации, которой вы располагаете, и предоставить вам возможность уехать в любую страну по вашему выбору.

Я ошарашено уставился на своего товарища, пытаясь осознать его слова. Нет, этого просто не может быть… он только что взял и так вот запросто, без всякой помпезности, спокойно и буднично, подарил мне свободу и жизнь!!! Я почти физически ощутил, как в одно мгновение тяжёлый давящий обруч предрешённости, сковывавший моё сознание, разлетелся на тысячи мелких осколков.

– Кьёнг, этого не может быть! – я чувствовал, как по моему лицу расползается глупая счастливая улыбка. – Ты спас мне жизнь!!! Я твой вечный должник!

– Ляо-Ша, я слышу эти слова каждый день, – поморщился он. – Так что, пожалуйста, заткнись. И вообще, я сделал это не ради тебя, а ради себя. Ты… ты – абсолютно безответственный тип. Конченый эгоист. О чём ты думал, когда впутывался в эту дерьмовую историю? Только о себе. Тебе надоело жить, замечательно. А ты подумал о своих близких, о своих друзьях?.. Знаешь, меня ничто не держит в этой жизни, у меня нет ни жены, ни детей, у меня есть только вы – ты, мастер Джан, ещё несколько близких друзей. Вы, как тонкие ниточки, привязываете меня к этой земле. Я каждый день сталкиваюсь со смертью, перехожу через запретный порог и вытаскиваю оттуда людей. И только вы заставляете меня возвращаться обратно… возвращаться душой. Мне не нужна твоя благодарность, мне нужно только то, чтобы ты жил, чтобы я знал, что ты где-то ходишь по этой земле. Понимаешь?

Я кивнул.

– Понимаю, Кьёнг. У меня самого этих ниточек очень мало. Наверное, потому я и потащил Шаха за собой, чтобы у меня появилась хоть ещё одна такая ниточка. Прости…

– Да ладно, ты меня тоже прости. Сорвался. Тебя, по большому счёту, винить нельзя – синдром переводчика, ослабленный инстинкт самосохранения… И с благодарностью за спасение жизни ты поторопился. Любая страна, в которую вы отправитесь, вполне может выдать вас Поднебесной, как только вы сойдёте с трапа самолёта. Да, и ещё – власти ИДАРа дают вам три дня на то, чтобы покинуть страну.

– Целых три дня! Да за это время я успею сделать всё, что хотел.

Спасибо!

– Всё, что хотел?..

Я замер. Чёрт, Алекс, и кто только тебя тянет за язык?!

– И что же ты хотел? – голос Кьёнга вдруг зазвучал холодно и напряжённо.

– …да так, неважно, встретиться с некоторыми людьми…

Молчание.

– Я не задумал ничего плохого, ничего противозаконного, поверь мне!.. Молчание.

– Кьёнг, я расскажу тебе всё… всё, обещаю… но только потом, ладно? Клянусь всеми святыми!..

Тот не выдержал и захохотал.

– Ой, May, я не могу… всеми святыми!.. Помолчал бы лучше. Ладно, в конце концов, это твоё дело. Ты взрослый мальчик и сам знаешь, что творишь.

– Кьёнг, я тебе правда всё расскажу. Просто пока я сам до конца не могу понять, что я делаю и зачем… Да, хотел у тебя спросить… этот твой знакомый не сказал тебе, что именно они от нас хотели? Что старались выпытать? Ведь обычных нарушителей границы не будут отвозить на закрытую базу и допрашивать в течение двух месяцев? Из нас пытались выбить какую-то информацию, совершенно точно. Но вот какую?..

Кьёнг пожал плечами.

– Нет, May, мне об этом ничего неизвестно.

– Мне кажется, причина в нём, – я осторожно кивнул в сторону спящего Шаха. – Он сказал, что был личным переводчиком президента Поднебесной.

– Ты хочешь сказать, что выкрал из страны личного переводчика самого Ли Чжи Мина?!! – мой товарищ сначала оторопело посмотрел на меня, а потом разразился диким хохотом.

– Хватит ржать! Я сделал это не специально. Просто увидел его в той клинике, абсолютно беспомощного, в инвалидной коляске, представил себя на его месте и решил ему помочь!

– Ну и как, помог?

– Сам не знаю как, но помог. Как видишь, теперь он в здравом уме и твёрдой памяти. Только вот, кажется, он меня ненавидит. Считает, что я похитил его специально ради каких-то своих корыстных целей. Я думаю, он предпочтёт вернуться в Поднебесную.

– Ну и замечательно. Привезу с собой хотя бы одного из вас. Надеюсь, мне это зачтётся.

– Нет, – раздался из-за моей спины хриплый шёпот. Я обернулся и наткнулся на пристальный взгляд Шаха. – Я поеду с тобой.

Мы неслись по пустыне в огромном раздолбаном внедорожнике-шарабане. Крышу мы опустили, и горячий ветер бил нам в лицо. Шах взгромоздился на спинку сиденья, чёрно-белая куфья развевалась за его спиной, как пиратский флаг, а я сидел на водительском месте и что есть мочи жал на педаль газа. Машина на гигантских шинах легко взлетала на песчаные гряды, оставляя за собой неглубокий извилистый след. С дороги мы съехали и теперь рулили по целине.

– Давай, гони быстрее! – время от времени подгонял он меня. – Смотри, какой бархан! Давай туда!

– Йехо-о-о-о! – восторженно вопил он, когда джип переваливал через гребень и нырял вниз по крутому склону.

Меня тоже захлёстывала волна восторга, когда я, вцепившись в руль, подлетал над сиденьем на добрые полметра. Было ужасающе жарко, песок был повсюду – на сиденьях, под ногами, скрипел на зубах, забивался под куфьи. И вот на этой-то гигантской раскалённой сковороде пустыни, где, докуда хватало взора, уходили вдаль песчаные разливы дюн, и казалось, что это и есть край земли, и ничего больше нет на этом свете, кроме песка и солнца, я вдруг почувствовал себя счастливым. Невероятно, необъяснимо, дико счастливым…

Начальник службы госбезопасности ИДАРа оказался и впрямь верен своему слову. Нам с Шахом объявили, что мы свободны и должны в течение трёх дней покинуть страну. Кьёнг вручил Шаху китайский паспорт, а мне вернули мой прежний, а вместе с ним положили на стол моего старого боевого товарища. Я бережно взял в руки тонкую планшетку, протёр рукавом монитор, но включать при посторонних не стал.

– В какую страну вы бы хотели направиться из ИДАРа? – вежливо осведомился у нас через своего переводчика ответственный 50-го уровня, прибывший вместе с Кьёнгом.

– В Имперские Соединённые Штаты, – не раздумывая, ответил я, и стоявший рядом Шах согласно кивнул.

Услышав мои слова, Кьёнг поперхнулся горячим кофе, а спецагент удивлённо посмотрел на нас:

– Вы хорошо обдумали это решение? Вы же знаете, что Имперские Штаты – абсолютно полицейское государство. О свободах и правах человека там известно лишь понаслышке. Вы серьёзно рискуете, направляясь туда. Я бы посоветовал вам выбрать Европейский или Австралийский союз.

– Ляо-Ша, он прав, – вмешался Кьёнг. – Австралия – страна далёкая и добродушная, а в Европейском союзе царит такая апатия и равнодушие, что им наплевать на всех и вся. Но ехать в Имперские Штаты… да лучше уж сразу вернуться в Поднебесную или Россию!

– Я еду в Имперские Соединённые Штаты, – решительно повторил я.

– Я тоже, – поддакнул Шах.

И вот мы сидели в абсолютно роскошном раздолбаном джипе и сёрфинговали по песчаному морю в сторону атлантического побережья. Я связался с Тай, и она прислала мне маршрут той самой последней экспедиции профессора Линга, отчёт о которой я переводил в России, указав примерное время пребывания в каждом населённом пункте и имена людей, с которыми он там встречался. Я изучил карту. Профессор изъездил Западный вилайет ИДАРа буквально вдоль и поперёк, но основную часть времени провёл на побережье. Что ж, начнём с Танжера, где он задержался особенно долго, а дальше посмотрим… Конечно, три дня – это очень мало для того, чтобы найти бога… Я лишь надеялся на то, что, побродив по тем же местам, где бродил профессор, увидев то же самое, что видел он, поговорив с теми же людьми, я смогу прийти к тому же выводу, к которому пришёл он, сумею понять, что именно он хотел донести до людей в своих последних работах, возможно, сам того не осознавая, на самом глубинном и тайном третьем слое… на третьем слое, на котором говорят с богом…