Текст книги "Переводчик"

– Шах, я хотел у тебя спросить… – я сглотнул очередную порцию песка, смешанного со скупой слюной. – Как тебе удалось снова стать нормальным человеком?

Тот усмехнулся.

– Полковник давал тебе что-то читать во время допросов? Наркотические стихи? Какие-то специальные тексты? Это они тебе помогли?

– Да у меня от его дерьмовых стихов чуть крыша по-настоящему не поехала! Тоже мне, возомнил себя великим психиатром. «Сначала я тебя вылечу, а потом мы с тобой поговорим…» Была б моя воля…

– Постой, что значит чуть крыша по-настоящему не поехала? Ты же…

– Идиот, я притворялся. Это была симуляция, понимаешь?

От неожиданности я вдавил педаль тормоза в пол, джип резко зарылся носом в песок, и Шах, не удержавшись на спинке сиденья, влетел в лобовое стекло.

– Придурок!!! – завопил он. – Что ты творишь?! Я мог получить сотрясение мозга! А для меня это очень опасно!

Я протянул руку и осторожно ощупал его лоб.

– Больно? Нет? Ну так и не ори, всё нормально. Ты хочешь сказать, что не был сумасшедшим? Никакого обрушения нейронных сетей, никакой сверхтекучести сознания и деградации мыслительных процессов?

– Ну да, – самодовольно подтвердил Шах.

– И никакого синдрома переводчика?

– Почему же, эта дрянь как раз есть. Я "врожденный" переводчик, и от этого, к сожалению, никуда не деться.

– Но как тебе удалось так правдоподобно симулировать безумие? Сымитировать текучесть сознания, да ещё III степени тяжести, не так просто, тем более что в клинике работают профессионалы.

– Но и не так сложно…

Лицо Шаха потемнело, будто он испытал внезапную сильную боль.

– У меня был брат-близнец. Мы оба родились мутантами. Он тоже был переводчиком, гениальным переводчиком. Он даже расшифровывал древние китайские тексты – те, где ещё не произошло чёткого расслоения языка. Но в них уже были заложены два слоя, он выделял их и переводил на ново-китайский. Он даже выучил язык дельфинов…

– Язык дельфинов? – я улыбнулся.

– Не смейся, просто ты не знаешь. За последние три-четыре столетия их язык существенно развился и достиг уровня некоторых простейших человеческих протоязыков. Он оперирует на уровне основ… Моему брату было всего двадцать пять лет, когда это случилось. Врачи не смогли остановить процесс обрушения нейронных сетей. Через два года деградация затронула нервные центры, отвечающие за функционирование жизненно важных органов. У него перестали работать лёгкие, сердце…

– Я видел всё это, наблюдал день за днём. Так что симулировать, по крайней мере, начальную стадию, мне было несложно.

– Шах, извини, я не знал. Мне искренне жаль… – я прикоснулся к его плечу. – Но зачем ты это сделал?

– Чтобы остаться живым. Я влез в такое дерьмо, – он сжал ладонями виски. – В такое дерьмо… По сравнению с этим твои "подвиги" – детские шалости. Я потом пытался понять, зачем я туда полез. Не знаю. Любопытство, жажда острых ощущений, риск. Возможно, что-то ещё. Я же находился на самой вершине, был любимым переводчиком самого президента Поднебесной! Не думай, не в том смысле, – покосившись на меня, уточнил он. – У меня был доступ к самой закрытой информации! Ты же понимаешь, все страны ведут массу разных секретных проектов. А на эту тему… на эту тему я наткнулся случайно, а потом начал копаться уже специально. Я узнал такое…

Шах откинулся на спинку сиденья и захохотал.

– Ты не представляешь, Алекс, что я узнал… Хочешь, весь мир станет нашим?

Его глаза горели от возбуждения.

– Весь этот мир? Мы сможем делать всё, что захотим. Мы будем править этой планетой… если захотим. А если нет, будем просто наслаждаться жизнью, по полной программе.

– Да, пока не свихнемся, – поддакнул я. – Шах, а ты уверен, что уже не… того? Хотя бы самую малость? Кажется, у тебя началась мания величия – править миром и всё такое…

Шах наделил меня уничижительным взглядом. Что-что, а недостатком высокомерия он явно не страдал.

– Я говорил фигурально. Просто мы будем знать тайные механизмы, которые движут этим миром, и сможем дёргать за нужные верёвочки, чтобы заставить мир делать то, что нам нужно.

– То есть ты хочешь сказать, что в настоящее время Поднебесная, а вернее горстка избранных в Поднебесной располагает сверхсекретной информацией, с помощью которой они смогут взять под контроль весь мир?

Шах самодовольно покачал головой.

– Нет. Они не располагают такой информацией. Такой информацией располагаю я.

– Но как же так получилось, что какому-то переводчику удалось обвести всех вокруг пальца? – ехидно поинтересовался я.

– Понимаешь ли, такие знания на блюдечке не лежат. Три года назад меня прикомандировали к одной сверхсекретной исследовательской группе. В администрации президента работы у меня было не так много – сам знаешь, какие сейчас международные отношения – и несколько часов в неделю я помогал учёным с переводами. Их руководитель группы обладал поистине сверхъестественным аналитическим умом и способностью выявлять системы и взаимосвязи там, где их не видел никто другой. И вот однажды я… совершенно случайно наткнулся на его свежие аналитические заметки. Никаких очевидных выводов там не было, но я ухватил суть.

Потом он завалил меня работой – десятки, сотни зарубежных исследований. Я понимал, что он ищет недостающие звенья в своей цепочке умозаключений и доказательств. Но я находил их первым и вставлял в свою цепочку. Открывавшаяся передо мной картина ошеломляла. Преимущество было на моей стороне. Я аккуратно выбирал недостающие звенья информации из оригинальных текстов и переводил их на ново-китайский… скажем так, с небольшой корректировкой. Совсем небольшой. Знаешь, как в том анекдоте про переводчика, когда китайский военачальник выпытывает у монгола, где спрятано золото, угрожая ему смертью. Напуганный монгол наконец сознаётся, что спрятал золото у подножия горы, а переводчик переводит: «Он говорит, что предпочитает быть убитым, чем сказать вам, где золото!»

Шах довольно захохотал.

– В результате, он не пришёл к тем же выводам, что и я.

Раздосадованный, он бросил разрабатывать эту тему. А я… я пребывал в такой эйфории, что потерял всякую осторожность. Они начали что-то подозревать. Мне пришлось спасать свою шкуру. В клинике для психов. Довольно удачно, нужно сказать.

Я молчал.

– Не веришь мне? Твоё право. Но от тебя ничего не требуется. Тебе нужно просто сказать «Да». А всё остальное я сделаю сам.

– Тогда зачем тебе нужен я? У мира должен быть один… правитель.

Шах пропустил мою колкость мимо ушей.

– Просто одному скучно. И ещё, знаешь, мне кажется, что тебя будто бы… как бы сказать… кто-то ведёт. Подсказывает тебе путь, помогает. Ведь то, что ты делаешь – это безумие. Ты прёшь абсолютно наобум и напролом через все рамки, границы и законы! А тебе подкидывают нужную информацию, нужных людей, даже нужные транспортные средства! Открывают перед тобой нужные двери… Ну и, наконец, ты же всё-таки меня спас, как ни крути. Иначе, боюсь, мне было бы трудно выбраться из той психушки. Так что, ты со мной?

– Нет, Шах, – я покачал головой. – Я всего лишь человек. Извини.

– Ну и сдохнешь в этой грязи и дерьме, – презрительно бросил Шах. – Всего лишь человек…

Остаток пути мы проехали молча. Вокруг нас до самого горизонта простиралась чёрная каменистая хамада, жарившая, как гигантская раскалённая сковорода. Я видел, что Шах страдает от жары, но тот упрямо молчал и не просил поднять верх машины. Мне же было хорошо. Странно, я никогда раньше не любил эту безжизненную, выжженную дотла землю, мне милее были реки, моря и океаны… Но после той тягучей полупонятной песни, спетой мною на грани отчаяния в арабских застенках, словно что-то изменилось, словно я слился с этой таинственной землей, наполненной кровавым песком, чёрными камнями, огненными ветрами и испепеляющим солнцем. Мне больше не было жарко, горячий воздух больше не обжигал мне лёгкие, а лишь наполнял невероятной лёгкостью тело. Самум был моим дыханием, белёсая синь неба – моими мечтами, бескрайнее песчаное море – моей любовью…

К вечеру мы уже были в предместьях Танжера. Немного поплутав по лабиринтам медины, мы остановились в непритязательной гостиничке с номерами, увешанными узорчатыми берберскими коврами, с огромными скрипучими кроватями в альковах и позеленевшими от старости медными ваннами. После пиршества в местной харчевне мы с Шахом договорились встретиться завтра в восемь утра тут же, и я поднялся к себе в номер. Постоял под «холодным» душ, вода в котором оказалась едва ли не горячей и почему-то пахла песчаной пылью, потом стащил с роскошной кровати на пол тонкое одеяло и простыню и провалился в безмятежный сон. Я снова был свободен, в моём кармане лежал билет на самолёт до Нью-Нью-Йорка, и впереди у меня было целых два с половиной дня, за которые я собирался найти бога в Истинно-Демократической Арабской Республике и выяснить, что же всё-таки имел в виду сошедший с ума китайский профессор.

Утро было восхитительным. Я проснулся оттого, что замерз – вместо уже привычного горячего шарга[24]24
  Юго-восточный горячий ветер, дующий в пустыне; несёт много пыли и песка и может продолжаться несколько дней подряд, повышая температуру до 50 °C и выше.


[Закрыть], напоенного зноем пустыни, из открытого окна на меня обрушивался поток свежайшего бриза. Я спустился в гостиничную харчевню, но Шаха там ещё не было. Когда он не появился и через час, я поднялся по узкой лестнице и постучал в его номер. Пару минут в номере царила полная тишина, потом рассохшаяся дверь приоткрылась, но из неё вместо моего приятеля выскользнула пышнотелая девица. Она прошлась по мне озорным взглядом, молча развернулась и, с достоинством покачивая щедрыми телесами, принялась спускаться по скрипучим ступенькам.

Да уж, Шах времени даром не терял… Я немного помедлил и зашёл в номер. В коридоре меня едва не сбила с ног ещё одна роскошная магрибка в алом наряде, открывавшем округлый бронзовый животик и тяжёлые бёдра.

Я не успел сообразить, как она прижалась ко мне всем телом и нежно провела рукой по джинсам пониже ремня.

– Привет, – она игриво улыбнулась.

– Привет… Мой приятель… он там? – я ткнул пальцем в сторону спальни.

– Там… Жаль, что тебя не было с нами, – она томно качнула бёдрами и продефилировала к двери.

Шах возлежал на роскошном ложе посреди живописных развалов скомканных простыней и подушек. На его лице было написано выражение полнейшего блаженства и довольства жизнью. Однажды я видел точно такое же на морде моего бесстыжего кота Елисея, когда тот стащил на кухне полукилограммовый кусок вкуснейшего вологодского масла и полностью слизал его до моего прихода. У окна стояла ещё одна – третья по счёту – девица и пыталась застегнуть на спине тугой лифчик. Увидев меня, застывшего на пороге спальни, она махнула рукой:

– Чего стоишь? Помоги!

Я подошёл к ней, аккуратно стянул упругие резинки, подождал, пока она засунет под лифчик свои тяжёлые груди, и застегнул хитроумные крючки.

– Спасибо, – ласково прощебетала она, но в ответ я сумел только кивнуть, с трудом сглотнув тугой ком слюны.

Она наклонилась над моим бесстыдно раскинувшимся на кровати приятелем, поцеловала его в губы и выскочила из комнаты.

– Сегодня вечером, как договорились, – крикнул он ей вслед. – Вместе с подружками…

– Конечно, мой сладкий, – она появилась в проёме двери, отправила нам по воздушному поцелую и исчезла.

– Шах… – наконец сумел выдавить я. – Мы же договорились встретиться в восемь!

– Ну, понимаешь ли, Алекс, – он мечтательно улыбнулся самому себе. – Я не успел закончить… все свои дела до восьми… Да не обижайся ты! Я же больше года сексом не занимался. На такие жертвы пошёл… Надеюсь, оно того будет стоить. Слушай, а чего ты покраснел, как невинная девица? Ты что, никогда не трахался с тремя тётками сразу? – он недоверчиво посмотрел на меня.

Я промолчал.

– У-у, как все запущенно, – он покачал головой. – Тебе сколько лет? Двадцать шесть? Ладно, братишка, я займусь твоим воспитанием, – решительно закончил он и принялся натягивать на себя штаны.

Вот уж, честно говоря, не знаю, хочу ли я, чтобы моим воспитанием занимался такой тип, как Шах! Тем более в таком направлении…

День выдался изнурительным и совершенно провальным. Мне не удалось встретиться и поговорить ни с одним человеком, с которым в своё время встречался профессор Линг. В списке, который переслала мне Тай, оказались только дряхлые старцы. Чем руководствовался профессор в своём выборе, я не знал. Мы обошли два десятка адресов, но бывшие собеседники профессора либо умерли от старости – большинству из них было далеко за сто – либо уехали умирать «в родные места» куда-то в дальние уголки Сахары, либо попросту потеряли рассудок. Я попытался было побеседовать с одним таким старичком, оказавшимся на редкость дружелюбным и говорливым, но не смог. Слишком уж свежо было в памяти то, что произошло со мной в психокоррекционном центре во время разговора с безумным профессором, и мне стало невыносимо тяжело. Шах тоже заметно нервничал, поэтому мы, поспешно попрощавшись, ретировались.

Мы сидели в полутёмной чайной и потягивали мутно-коричневую жидкость, которую местные называли чаем. Вкус у того был пресным и отдавал песком, впрочем, как и всё тут – последние несколько столетий пустыня активно наступала и почти вплотную подошла к стенам Танжера.

Ещё в списке оставалось два десятка имён из тех, кого профессор навестил в округе Танжера. Всего же в ИДАРе он встретился более чем с тремя сотнями человек, но у нас с Шахом уже не было времени. Через полтора дня мы должны были покинуть страну, а задерживаться здесь так же незаконно, как мы сюда проникли, не хотелось – Кьёнг уже вернулся в Поднебесную, да и кто знает, сработают ли его связи во второй раз? Я считал, что судьбу искушать не стоило.

На улице быстро темнело. Когда прохожие за окном превратились в расплывчатые синие тени, Шах сгрёб с огромного блюда остатки кус-куса и выжидающе посмотрел на меня. Я повертел в руках мятый список.

– К остальным пойдём завтра.

– Yes! – воскликнул Шах на америколе… ну-ну, готовится к предстоящей поездке в Имперские Штаты?., и тут же встрепенулся. – Слушай, меня наверняка девчонки в гостинице уже заждались. Пошли быстрей.

Я расплатился с хозяином чайной и обречённо побрёл вслед за своим напарником, на чём свет стоит, кляня себя за глупость и альтруизм. Кто мне скажет, какого вообще чёрта я потащил за собой этого незнакомого, да ещё и, как оказалось, ненастоящего психа?!..

С Шахом и его пышнотелыми подружками я попрощался у дверей его номера.

– Заходи, если вдруг заскучаешь, – щедро предложил он.

Я с сомнением покачал головой.

– Спасибо, но вряд ли.

В номере было темно и душно. Не зажигая света, я распахнул оба окна, но это помогло мало. Я расстелил на скрипучем деревянном полу тонкое покрывало, сверху положил простыню и лёг. Но уснуть так и не смог. В голове назойливой стаей стервятников вертелась куча вопросов и, как назло, ни одного ответа. Что там говорил обо мне Шах? Что меня кто-то ведёт и всячески помогает? Возможно, со стороны и создавалось такое впечатление, но лично мне казалось, что я бреду в полной темноте, заходя в первую же попавшуюся дверь, которую мне удаётся найти на ощупь, и что, любое решение, какое бы я не принял, в конечном итоге всегда оказывается неверным.

Если хочешь что-то получить, не проси невозможного, вспомнилась мне старая арабская пословица. Только вот как узнать, что считать возможным, а что нет? И кого брать за точку отсчёта – самого себя? Или того, у кого просишь… самого бога?

Поворочавшись на полу ещё с час, я встал, натянул на себя футболку и джинсы и вышел из номера. Снизу из гостиничной харчевни доносился приглушённый шум и обрывки протяжной песни. В узком коридоре под моими ногами прошмыгнула пара котов, сверкнув на меня круглыми фарами-глазами. Я проводил их взглядом и постучал в дверь соседнего номера…

Следующее утро было омерзительным. Я с трудом разлепил глаза, выпростал руку из-под влажной от пота простыни и поднёс к глазам часы.

– Чёрт, чёрт! Два часа дня!

Я подскочил на кровати. Наших магрибских "гейш" в номере уже не было, вероятно, отправились домой выспаться и подготовиться к очередной трудовой ночи. Шах мирно посапывал, блаженно растянувшись на широкой кушетке у окна. Не одеваясь, как был замотанный в простыню, я прошмыгнул в свой номер. Вода в душе была противно-тёплой и не принесла облегчения ни голове, ни телу – затуманенное гормонами сознание упрямо отказывалось концентрироваться на чём бы то ни было. Я сунул в карман планшетник, проверил, на месте ли список, и зашёл к Шаху.

– Шах, я пошёл. Попробую встретиться ещё с несколькими людьми. А ты отдыхай. До вечера!

– Нет! – Шах буквально взвился на кушетке, так что от неожиданности я едва не отскочил в сторону. – Я пойду с тобой!

Прыгая на одной ноге, он стал торопливо натягивать джинсы на потное тело.

– Я пойду с тобой, – ещё раз повторил он.

– Но зачем? – удивлённо поинтересовался я. – Ты можешь заняться своими делами. Отдохнуть, спокойно побродить по городу…

– Нет, – упрямо повторил он, наконец-то справившись с джинсами и теперь борясь с футболкой. – Я не хочу оставаться один.

– Почему?

– Не хочу и всё, понятно? – Шах явно злился. Чего это он? Недоволен тем, что выдал свою слабость невольным порывом? – Я готов, идём.

Все оставшиеся адреса мы бы обойти всё равно не успели, поэтому в харчевне я развернул список, аккуратно разорвал его на полоски, перемешал и вытянул одну.

– Салем Аль-Азиф, – прочитал я. – К нему-то мы и пойдём.

Мы стояли в узком колодце улицы перед двухэтажным домом с облупленной белой штукатуркой. Высокая арка двери была обрамлена роскошной мозаичной рамой, где по глубокому синему фону вились изумрудные плети плюща с золотыми прожилками. «Книжная лавка Аль-Азифа» гласила витиеватая арабеска над входом.

– Нам сюда, – я толкнул тяжёлую дверь. Лавка приветствовала нас прохладной полутьмой и мелодичным звоном медных дверных колокольцев, но навстречу нам никто не вышел.

Я ошарашено огляделся, не веря своим глазам. Мы словно вдруг очутились в древней арабской сказке. Вдоль стен, поднимаясь ввысь до самого потолка, громоздились разномастные полки из потемневшего от старости дерева, а на них плотными рядами стояли книги, книги, книги… древние тома в тёмных кожаных переплетах, дорогие, инкрустированные драгоценными камнями и мозаикой издания священных текстов, простенькие дешёвые книжонки времен "демократического перехода", современная прагматичная литература без изысков… По правую и по левую руку от нас стояло два массивных письменных стола на изогнутых резных ножках, похожие на застывших кутрубов[25]25
  Кутруб – в арабской мифологии злой дух, джин, имеет вид страшного чудовища, обитает в пустыни и питается свежей мертвечиной.


[Закрыть], на которых тоже возвышались горы книг. А в центре лавки росло дерево… да-да, самое настоящее оливковое дерево с кряжистым витым стволом. Я проскользил взглядом по стволу и поднял голову вверх. В крыше дома была пробита неровная дыра, и серебристый, словно подернутый лёгкой песчаной пылью плюмаж кроны устремлялся туда, ввысь, где на ослепительно лазоревом небе жарил безжалостный очаг солнца. Пробивавшиеся сквозь узорчатую листву лучи играли на золотых обрезах книг, струились через цветастые стеклянные абажуры ламп, раскрашивая всё помещение, столы, пол и даже сам воздух пёстрым радужным многоцветьем, так что казалось, что мы попали внутрь калейдоскопа.

Здесь не было времени, не было шумящей за окном толпы, не было ни истории, ни войн, ни человеческих страстей, словно все слои бытия и все потоки времён слились воедино и растворились в безбрежном океане вечности. Мне захотелось взять толстую книгу с пожелтевшими от времени страницами, забиться в огромное мягкое кресло, стоявшее тут же, в углу, под увитой нитями цветного бисера лампой, и забыть обо всем, уйти, сбежать, провалиться в другой, выдуманный, сказочный мир…

Я подошёл к столу, бережно пробежался пальцами по корешкам книг и вытащил наугад увесистый том. Раскрыл его посредине. Стихи…

 
Равная мера воды и набора ножей…
Два перехода до смерти,
Чуть меньше до жизни…
Если умеешь любить, говори поскорей,
Если не веришь – не жди.
А восток – афоризмы…
Мерою мудрости мерил и каплею Жил,
Пересчитав все песчинки, и многое понял…
Я был бы рад,
Но я так далеко уходил,
Что позабыл как ветра под-над дюною стонут…[26]26
  Стихотворение взято с сайта www.svistok.ru автор BG. Огромнейшая благодарность автору!


[Закрыть]
 

Изящные буквенные изгибы и петли то наплывали друг на друга, то расходились в стороны, поражая плавностью лигатур, сплетаясь в причудливое каллиграфическое прядево сульса[27]27
  Сульс или сулюс – один из стилей арабской каллиграфии с округлыми и переплетающимися формами букв, с широкими свободными росчерками, чаще использовался в декоративных целях для калиграмм – художественных произведений каллиграфов.


[Закрыть], слова стиха текли прямо в сердце подобно сладчайшему мёду. Наркотическое заклятье с меня было снято – я впервые читал арабский стих, не впадая в туманное забытьё – и я был благодарен судьбе за то, что она позволила мне испытать это наслаждение. Я вчитывался в древние строки, и все мои поступки и решения, выбранные наугад из корзины сомнений подобно тому, как вытаскивают шарик из лотерейного барабана, все мои мысли, воздвигнутые на шатком фундаменте домыслов и мечтаний, всё вдруг начало обретать смысл. Я бережно переворачивал тонкие страницы, снова и снова вчитываясь в ажурную арабицу строк. Кто и за какие грехи закрыл нам доступ к этим бесценным сокровищам, превратив их в сладкий, погружающий в безумие яд? И кто и почему подарил мне совершенное противоядие?

Лёгкий шорох за спиной заставил меня вздрогнуть. Я резко обернулся и увидел рядом с собой Шаха. Тот тихо подошёл сзади и через моё плечо внимательно вглядывался в раскрытую книгу.

– Нет, Шах, нет! – закричал я, судорожно захлопывая старинный том. – Не надо, Шах!

Но уже было поздно. Его взгляд затуманился, и он начал медленно оседать на пол, залитый калейдоскопной мозаикой света.

– … как же это хорошо, верно?.. – счастливым голосом прошептал он и обмяк.

Чёрт, чёрт! Как же я не уследил! Наверное, он подумал, что, раз я так спокойно читаю эту книгу, значит, она безопасна и для него! Или, может быть, он подошёл специально. Кто знает? Дела-то это не меняет – теперь у меня на руках мой приятель в полной отключке, которая, неизвестно, сколько продлится. И неизвестно, как отреагирует на это хозяин лавки…

Я приподнял Шаха с пола, дотащил до невысокой софы, стоявшей у одной из полок, и уложил на неё, подоткнув вокруг парчовыми подушками, чтобы не свалился.

– Он проспит около суток, – вдруг раздался из глубины лавки вкрадчивый голос. – Это довольно сильный наркотик.

Я обернулся. В тёмной арке стоял сухой крепкий старик в аспидно-чёрном халате из знаменитого магрибского шёлка. Остроносые туфли, чалма, массивный перстень с чёрным бриллиантом… ощущение того, что я попал в настоящую арабскую сказку, только усилилось… Наверное, те наркотические стихи всё же на меня как-то подействовали, зря я так упивался собственной неуязвимостью. Я изо всех сил впился ногтями в руку, едва не взвыв от боли, но наваждение не исчезло.

Повелитель шайтанов и ифритов шагнул в комнату, и шитые золотом парчовые портьеры, тяжело колыхнувшись, сомкнулись за его спиной.

– Ты не араб… – он вперился в меня цепким взглядом.

Я кивнул.

– И ты читал наши стихи?..

– Читал…

Старик молчал.

– Вы понимаете, так получилось, что они на меня больше не действуют. Я сам не знаю, как это произошло. Возможно, из-за той старой песни пустынников-туарегов… Я думал, что это просто песня, а она, судя по всему, оказалась каким-то древним заклинанием…

– На всё воля Аллаха. Если Аллах так решил, значит, так нужно.

– То есть я это заслужил?

Старик усмехнулся.

– Гордыня, юноша, гордыня… Избавляйся от неё, – он покачал головой.

– Нет, ты этого не заслужил. Ты этого хотел.

– Вы хотите сказать, что Аллах дает людям то, что они хотят?

– Да. Ты удивлён?

Я с сомнением пожал плечами.

– Не знаю.

– Ты просто никогда не обращал на это внимания. Это происходит со всеми.

– И с вами тоже?

Старик оставил мой вопрос без ответа. Несколько минут он в полном молчании разбирал груды книг на столах, расставляя их по полкам в странном, одному ему известном порядке. Наконец, покончив с этим занятием, он повернулся ко мне.

– Пойдём, светлоокий юноша, я напою тебя чаем. Всё равно спешить тебе некуда. Твой друг будет сражаться с драконами ещё до утра.

– Спасибо… – я улыбнулся. – Я с удовольствием выпью с вами чаю.

Аллах и вправду даёт людям то, что они хотят.

Старик развернулся и махнул мне рукой следовать за ним. За парчовой портьерой начинался длинный тёмный коридор, в котором веяло непривычной прохладой. Наверное, этот коридор ведёт в подземелья, где старый маг хранит свои несметные сокровища, усмехнулся я. Но он вывел нас в небольшой внутренний дворик, окружённый арочной галереей, с раскрытой розой фонтана по центру. Я сделал несколько шагов, огляделся и замер, ослеплённый и очарованный… По стенам, колоннам, по полу, по небесной мозаичной сини вились нежно-хризолитовые плети вьюнка. Изгибаясь, закручиваясь в невероятные спирали, они вдруг расцветали веерообразными пальметтами и листьями ислими, подчиняясь завораживающему божественному ритму… От изящно-витиеватых линий невозможно было оторвать взгляда, явленные формы орнамента словно приоткрывали передо мной завесу неких глубинных смыслов, уводящих в мир бесконечных ассоциаций, символизирующих красоту божественного творения… Бесконечная во времени и пространстве вязь орнамента возносила в райский сад, созданный самим Всевышним…

Я прошёлся вдоль стен, любуясь работой неизвестного мастера… «когда к орнаменту обратил он кисть свою, создал он рай второй раз»…[28]28
  Так писал о творчестве своего учителя средневековый автор и художник Садиг-бек Афшар в известном труде «Ганун ос сонар» («Канон изображения»), написанном в начале XVII в.


[Закрыть] Она была прекрасна, прекрасна до последнего кусочка мозаики, до едва заметного раздвоенного листочка ислими, скрывающегося среди спиралей уходящего в вечность побега вьюнка…

…уходящего в вечность побега вьюнка, вдоль которого играла, резвилась, вилась-обвивалась незаметная серая змейка-дракончик по имени Вьюн… моя душа… душа переводчика…

Я вздрогнул и обернулся. В журчавшем посреди двора фонтане мягко плеснулась красная рыбка. Я подошёл к его роскошной чаше, сверкавшей золотом, лазурью и зеленью мелкой майолики, встал на колени и опустил лицо в прозрачную воду. Боже, как хорошо…

Пол дворика был устелен пёстрыми коврами; я присел в прохладной тени и откинулся на пышные подушки. Это была сказка, настоящая арабская сказка из толстых, зачитанных до дыр книжек, из моих детских снов…

Старик принёс высокий серебряный чайник, две пиалы с тончайшей золотой арабеской на бело-зелёном фоне и старую медную лампу. Хотя он всё делал сам, почему-то я был уверен, что у него есть слуги… в таких же шёлковых шароварах и остроносых туфлях… просто прячутся где-то в дальних закоулках дома, боясь показаться на глаза незнакомцу.

Я не ошибся.

– Я беспокоюсь за своего друга, – обратился я к старику. – Он остался в лавке один… спящий. Может быть, лучше перенести его сюда или закрыть лавку?

Старик покачал головой.

– Юноша, моя книжная лавка – это мой мир. Она не закрывается никогда. Любой человек, который хочет купить книгу, может зайти в неё, когда захочет, днём или ночью. А за твоим другом присмотрят.

Он ловко подставил узкое горлышко чайника под искрящуюся струю фонтана, потом опустился на колени перед лампой и быстро потёр её рукавом халата. Я отшатнулся, когда из лампы появилось голубоватое пламя, и едва не рассмеялся вслух… что, Алекс, ты ожидал, что из медной колбы сейчас вылетит джин-слуга?..

Я осторожно взял из рук старика пиалу и поднёс к лицу. Все тот же привычный запах пустыни. Я сделал глоток… чай был словно пропитан песчаной пылью.

– Ваш чай тоже пахнет пылью. Почему так?

Хозяин лавки улыбнулся.

– Это не пыль, юноша. Это пыльца песчаной розы. Говорят, через неё Аллах даёт людям любовь к пустыне.

– Скажите, уважаемый Салем Аль-Азиф, а вам… вам Аллах дал то, что вы хотели?

Старик усмехнулся.

– Ты пришёл ко мне в лавку, и ты знаешь моё имя. Значит, ты пришёл ко мне не случайно. Но это не имеет значения. А на твой вопрос я отвечу так: да, Аллах даёт мне то, что я хочу. Смотри…

Он обвёл рукой дворик и дом, сверкнув россыпью драгоценных перстней, унизывавших его пальцы.

– Я всегда хотел дожить до двухсот лет. И я хотел жить в сказке…

– А сколько лет вам сейчас?

– Сто семьдесят два, – спокойно ответил он.

Я чуть не захлебнулся горячим чаем.

– Но вы выглядите не старше, чем на семьдесят два! – изумлённо воскликнул я.

– А если хотел бы, выглядел бы на двадцать шесть, – старик улыбнулся.

– А ты разве не получаешь то, что ты хочешь?

– Я?!!!.. Нет, Аль-Азиф, – я покачал головой. – Нет. Если бы бог или Аллах, как вы его называете, давал мне то, что я хочу, я бы сидел сейчас дома и нянчился со своим годовалым сынишкой.

– Ты в этом уверен? – выцветшие до аквамариновой прозрачности глаза старика смотрели на меня пристально и пытливо.

Что значит, уверен ли я в этом?! Он хочет сказать, что вся та помойка, которая есть у меня в голове и жизни – все мои сомнения и страхи, душевные страдания и вечное хождение по грани, вся моя собственноручно разрушенная несчастно-несчастливая любовь, дурацкие напряжённые отношения с отцом, наконец, эта безумная эскапада через границы в поисках некоего бога – это то, чего я хочу?! Вот уж нет! Нет! НЕТ!!!..

Хотя…

В голове отчётливо всплыли слова, вскользь сказанные Шах пару дней назад по дороге в Танжер, о том, что меня будто кто-то ведёт, подталкивает в нужном направлении и распахивает передо мной нужные двери… Может быть, старик действительно прав?!

– Люди тоже получили то, что хотели. С перенаселённостью на планете покончено, с голодом давным-давно тоже, все сыты, у всех есть крыша над головой. Нет войн и эпидемий. А взять пресловутую чистоту наций и национальную самобытность, о потере которых столько кричали во времена глобализации? О, теперь об этом можно больше не беспокоиться! Сбылась великая мечта: Россия – только для русских, Европа – для европейцев, Поднебесная – для китайцев, Латиноамериканские территории – для свистящих… Мы стали настолько разными, что скоро станем несовместимы на генетическом уровне. А мы, арабы, всегда хотели быть властителями мира. И, боюсь, через пару столетий мы ими станем…

– Распространение наркотиков как государственная политика? – спросил я.

– Да. И одновременно распространение арабского языка. Ведь для того чтобы употреблять наркотические стихи, требуются хотя бы начальные знания нашего языка и каллиграфии.

На двор медленно опускались синие магрибские сумерки, покрывая мозаичную вязь таинственно мерцающей полупрозрачной чадрой.

– Аль-Азиф, я хотел вас спросить… Пару лет назад вы встречались с одним учёным из Поднебесной. Его звали профессор Линг. О чём вы с ним тогда беседовали?

– О том же самом, юноша, что и с тобой. Ты от него узнал моё имя?

Я покачал головой.

– Нет. Он болен… душевно. Я думаю, он стал таким после того, как встретился с богом.

Я пристально посмотрел в глаза старика, стараясь уловить, не проскользнёт ли в них что-нибудь, но тот перехватил мой взгляд.