Текст книги "Ловушка для гения. Очерки о Д. И.Менделееве"

Также 9 апреля он пишет И. И. Давыдову:

Мир принес всем нам много, много радостей[132]132
  Речь идет о Парижском мирном договоре, крайне невыгодном для России, подписанном 18 марта 1856 года. См. письмо Менделеева Папкову от 6 февраля 1856 года: «Все одесситы ждут не дождутся мира, военные же, особенно ополчане, говорят, им не очень довольны. Оно и понятно. У нас теперь довольно военщины» [Младенцев, Тищенко, 1938, с. 128].


[Закрыть], возбудил много надежд в сердце каждого русского, обновил многое. Чрез две с половиною недели после подписания его посвятившие себя ученому знанию получили надежду быть за границей. «Спрос не беда», говорит русская мудрость, потому, не смея надеяться, все-таки решился спросить – не могу ли я быть причислен к тем, которые будут иметь счастье быть отправленными за границу. Уже одна возможность надежды волнует во мне всю кровь, особенно когда подумаю о том застое, что меня ожидает здесь, если останусь на следующий год. Теперь, пока было кой-что запасено, да и недостаток всего можно было приписать войне. Оказалось, что не с чем поработать окрепшим силам тела и духа, не могут и укрепиться эти силы, когда требуют и не находят они свежей пищи, твердой почвы. С какою радостью снова поступил бы я в институт, где впервые испытал я сладость трудового приобретения.

‹…› Ваше превосходительство. Чувствую в себе много неокрепшей еще душевной силы, жаль ее зарыть, а потому прошу Вас – дайте мне возможность работать, идти вперед. Ваше участие и опытность изберут для того дорогу.

Уверен, что Вы не поставите мне в укор чувство избытка молодых сил, Вы не скажете, что этот избыток есть призрак, что везде можно быть полезным и полезно развивать свои силы. Вы знаете, как много значит руководство, соревнование, легкость занятий, одобрение, успех, поправки ошибок, чувство, что не стоишь на одном месте, все, что неизвестно тем, кто не трудился сам и не наслаждался трудом.

Простите мне мою просьбу, мое естественное желание быть со щитом, а не на щите.

Прошу принять поздравление с светлым праздником.

Всегда уважающий воспитанник Ваш

Д. Менделеев

И далее, более конкретный постскриптум:

Прошу Вас, если можно, узнать: не могу ли я занять какое-нибудь место при готовящейся от Географического общества экспедиции натуралистов в Сибирь, или нельзя ли мне занять открывшуюся вакацию наблюдателя при метеорологической обсерватории в Пекине. Извините еще раз за целую кучу просьб – от добра добра не ищут, говорит пословица, а мне есть от чего искать [Младенцев, Тищенко, 1938, с. 133–134].

В этом письме поражают два момента. Первый – отношение к Парижскому миру. Замечу, что вопрос об окончании Крымской войны интересовал Менделеева прежде всего в аспекте значимости этого события лично для него: плюс – в том, что можно будет выехать за границу, минус – «с миром удлинят время классных занятий, т. е. отдалят время возможности приезда в Петербург» [Младенцев, Тищенко, 1938, с.128].

И еще один аспект отношения Менделеева к войне. В письме к Протопоповым от 10 октября 1855 года Дмитрий Иванович сообщает:

Грустишь поневоле и нечем рассеять тяжелого чувства, не с кем поделиться им от души. Есть, правда, у нас ежедневный спектакль – битком набитый от души хлопающими офицерами, да нехай ему, как говорят малоросы, был раз – уж больше и калачом не заманишь, на бульваре толкотня, по улицам то же да с прибавкой пыли, за городом голь и пустота – негде и погулять. Главнейшим развлечением служат занятия по гимназии, да слухи о военных событиях, особенно рассказы очевидцев о прошедших делах. В этом действительно много интересного.

‹…› Если к началу октября ничего важного не произойдет, то далее ожидать будет нельзя – начнутся непроходимые грязи.

‹…› Пишу, простите, все, что взбредет на ум. Письма для меня теперь одна утеха – …как будто повидаешься со всеми. Вы поймите, как буду я рад после этого получить от вас хоть строчку – это перенесет меня снова в ваше милое семейство, в ваш тихий кружок, в Петербург… [Младенцев, Тищенко, 1938, с. 114–115].

Война для Менделеева – это что-то глубоко фоновое, вдали происходящее, рассказы о чем интересны, потому что немного развеивают скуку провинциального существования. Это инфантильная любознательность юноши, спрашивающего: «Скажи-ка, дядя, ведь не даром… положили восемь тысяч жизней в боях в пойме реки Черная, и сто тысяч у Малахова кургана?», павшего за полтора месяца до написания цитированного письма.

Для сравнения приведу высказывания двух современников Менделеева, с которыми он был знаком.

Из письма Н. И. Пирогова к жене от 6 декабря 1854 года:

Мы живем на земле не для себя только, вспомни, что пред нами разыгрывается великая драма, последствия которой отзовутся, может быть, чрез целые столетия; грешно, сложив руки, быть одним только праздным зрителем, кому Бог дал хоть какую-нибудь возможность участвовать в ней… Тому, у кого не остыло еще сердце для высокого и святого, нельзя смотреть на все, что делается вокруг нас, смотреть односторонним эгоистическим взглядом [Пирогов, 1907, с. 80].

Да, Пирогов находился в районе боевых действий и выполнял свой врачебный долг. Но вот слова другого современника – цензора, академика, профессора Петербургского университета, который проводил время либо дома, либо на заседаниях, либо в тиши академических фикусов.

Из дневника А. В. Никитенко (запись от 30 августа 1855 года, когда в Петербурге узнали о взятии французскими войсками 27 августа Малахова кургана и решении сдать превращенный в руины Севастополь):

Боже мой, сколько жертв! Какое гибельное событие для России! Бедное человечество! Одного мановения безумной воли, опьяневшей от самовластья и высокомерия, достаточно было, чтобы с лица земли исчезло столько цветущих жизней, пролито столько крови и слез, родилось столько страданий.

Мы не два года ведем войну – мы вели ее тридцать лет, содержа миллион войска и беспрестанно грозя Европе. К чему все это? Какие выгоды и какую славу приобрела от того Россия?

У меня по обыкновению в этот день обедали ближайшие друзья. Вечером пришла с матерью девица Гринберг, которая пропела своим прелестным голосом несколько пьес. Но ничто не могло заглушить ни во мне, ни в моих гостях щемящей боли от известий с театра войны [Никитенко, 2005, 1, с. 626].

Впрочем, не будем судить строго. В 1855 году Никитенко было 50 лет, Пирогову – 45, а Менделееву – 21. Уже 21, всего 21 – каждый трактует по-своему.

Вернемся, однако, к письму Менделеева к Давыдову. Второй момент, на который обращаешь внимание, – тон письма, заискивающий тон просителя. Биографы Дмитрия Ивановича почувствовали эту особенность и нашли оправдание: «Для писем подобного рода в свое время существовали определенные, издавна выработанные, формы обращений. Менделеев выступает в письме как проситель. Тон письма никого не должен вводить в заблуждение – это не просто частное письмо, а полуказенная бумага, особого вида прошение, адресованное крупному чиновнику» [Младенцев, Тищенко, 1938, с.134]. Это, конечно, так, но только отчасти. Во-первых, письмо очень, даже излишне, многословно. Во-вторых, тон его не почтительный, а заискивающий. Давайте сравним это менделеевское послание, скажем, с письмом А. П. Бородина от 29 января 1860 года к П. А. Дубовицкому, в 1857–1867 годах президенту Медико-хирургической академии, т. е. своему непосредственному начальнику. Это письмо-отчет Бородина носит полуофициальный характер, официальные отчеты он направлял в Конференцию академии. Вот его первый, наиболее ограниченный «издавна выработанными формами обращений» абзац:

Ваше превосходительство, милостивый государь Петр Александрович, постоянное Ваше расположение ко мне позволяет мне надеяться, что Вашему превосходительству приятно будет знать о моей деятельности за границею. Пользуясь лестным для меня позволением писать прямо к Вашему превосходительству обо всем, что касается до меня, я считаю первым долгом сообщить Вам о моих занятиях в Гейдельберге [Бородин, 2020, т. 1, 18].

Спокойный, выдержанный тон, без придыханий, без всяких «не смея надеяться, все-таки решился спросить – не могу ли…». А далее конкретное описание научных занятий в Гейдельберге.

Письмо Бородина выдержано в рамках подобных полуофициальных бумаг, но все знаки почтительности сведены к приемлемому минимуму. Да, Александр Порфирьевич в отличие от Менделеева не выступает здесь прямо в роли просителя, но от его отчета зависело многое: возможность проводить за границей те исследования, которые представлялись ему нужными, расположение к нему начальства, дальнейшая карьера и т. д. Но тон этого письма – вполне уважительный и в то же время спокойно-благородный. Написанное же Менделеевым несколько напоминает письмо Ваньки Жукова: «Милый дедушка, сделай божецкую милость, возьми меня отсюда», из этой Одессы, и лучше прямо в Европу.

Как видим, мотивационный узор менделеевских устремлений незатейлив. Вместе с тем непрагматическая отвага Дмитрию Ивановичу была совершенно не свойственна. Выступать против старшего надзирателя-наушника, и тем самым испортить отношения с Давыдовым, Менделеев, будучи студентом, не считал нужным, ведь в конце концов лично его это мало касалось. А вот когда писарь в министерском департаменте его, Менделеева, фамилию занес не в тот список и от этого зависело ближайшее будущее золотого медалиста ГПИ, тут мой герой устроил директору этого департамента такую сцену, что разбираться пришлось лично министру.

Кстати, Давыдов о Менделееве помнил и еще до получения письма от своего питомца принял меры. «Просьба Ваша о назначении Вас за границу уже предупреждена институтом, – писал директор ГПИ Менделееву 19 апреля 1856 года, – еще в прошлом месяце было представлено министру об отправлении Вас в числе некоторых других питомцев нашего заведения в чужие края. Из этого Вы видите, что институт не только помнит Вас, но и желает Вам всего лучшего» [Младенцев, Тищенко, 1938, с.134].

Желая поскорее выбраться из одесского захолустья, Менделеев обращался также к своим бывшим профессорам, не помогут ли. «Место в Пекине не уйдет, в случае неудачи за границу, – писал в ответ С. С. Куторга. – …Будьте здоровы и покойны духом, лучшее никогда не уйдет от вас. Похлопочем» [там же, c.136]. И похлопотали.

Он из одесского лицея «привез учености плоды»

 
Меж ими все рождало споры…
 

А. С. Пушкин, «Евгений Онегин»

Получив от И. И. Давыдова обнадеживающие вести, Менделеев тут же, 26 апреля 1856 года, обратился к директору лицея с прошением о предоставлении ему вакационного отпуска с 1 мая в связи с намерением держать испытания на степень магистра в Киеве и завершить работу над диссертацией в Петербурге. Разрешение («билет») было получено, и Дмитрий Иванович вскоре выехал из Одессы в Петербург[133]133
  В «Летописи…» отъезд Менделеева из Одессы датирован 30 апреля [Летопись… 1984, с. 48]. Впрочем, там же на с. 53 сказано: «В мае Менделеев покинул Одессу». В биографической литературе в качестве даты отъезда указывается середина мая [Младенцев, Тищенко, 1938, с.13].


[Закрыть]. Уезжая, он подарил лицейской библиотеке печатный экземпляр своей кандидатской диссертации об изоморфизме с дарственной надписью: «…Ришельевскому лицею служащий в нем Менделеев…»[134]134
  ГАОО Одесса. Ф.44. Оп.3. Д.4.


[Закрыть]

По приезде в столицу Дмитрий Иванович подал ректору университета П. А. Плетнёву прошение о допуске к экзамену на степень магистра химии. Он просил, чтобы магистерский экзамен был назначен на май, так как необходимо было уложиться в отведенные ему в Одессе сроки отпуска, к тому же приближались летние каникулы. Просьбу Менделеева уважили, и экзамены состоялись 18, 25 и 30 мая. О характере магистерских испытаний дает представление следующий фрагмент «Летописи…»:

Май, 18. Испытание по химии на степень магистра на Совете физико-математического факультета Петербургского университета. Вопросы: 1) эквиваленты простых и сложных тел; 2) теория образования эфиров; 3) анализ артиллерийского металла и других сплавов.

Май, 25. Испытание по физике. Вопросы: 1) удельная теплота; 2) сила тока; 3) движение воздуха.

Май, 30. Испытание по минералогии и геогнозии. Вопросы: 1) трех– и одноосные системы кристаллов; 2) обозрение минералогических систем; 3) метаморфизм; 4) меловая формация [Летопись… 1984, с.48].

Но это не все: 31 мая Менделеев, как было положено, подал в Совет физико-математического факультета университета письменные ответы на следующие вопросы:

– об аллотропическом состоянии тел;

– анализ кремнекислого соединения, содержащего литий[135]135
  В «Протоколе испытания старшего учителя 1-й Одесской гимназии Дмитрия Менделеева на степень магистра химии» этот вопрос сформулирован иначе: «Об отделении лития от калия и натрия» [Летопись… 1984, с. 48].


[Закрыть];

– учение Жерара о кислотах.

Когда знакомишься с перечнем вопросов магистерского экзамена, удивление относительно многосторонности знаний тогдашних преподавателей несколько уменьшается. К пресловутому «энциклопедизму» их подталкивала сама система образования.

В некоторых работах о Менделееве сообщается, как Дмитрий Иванович проводил время летом 1856 года:

Защитить диссертацию весной не удалось. В ней надо было еще кое-что исправить. А петербургское солнце пригревало все сильнее, профессура стала разъезжаться на дачи, в деревню.

– Потерпите до сентября: уверен, у вас все будет хорошо! – с улыбкой говорил Воскресенский.

И его воспитанник снова поехал в Одессу. Работал там над диссертацией, загорал и ловил рыбу в лиманах. 1 сентября, отдохнувший и окрепший, он вернулся в Петербург. Не желая стеснять Брандта или родственников, снял подходящую комнату недалеко от университета, на Малой Миллионной, в доме Вейдле (ныне ул. Большая Морская, 4. – И. Д.), и сразу начал готовиться к защите [Макареня, Нутрихин, 1982, с. 31–32].

То, что Менделеев в 1856 году жил по указанному адресу в Петербурге, верно. Но насчет отдыха в Одессе сильно сомневаюсь. Во всяком случае, ни в монографии М. Н. Младенцева и В. Е. Тищенко, ни в «Летописи…», ни в «Автобиографических заметках» Менделеева (или иных его записях о своей жизни) об этом не упоминается.

Но, как бы то ни было, Менделеев успешно («удовлетворительно», как сказано в протоколе) прошел необходимые испытания и мог защищать диссертацию. Он выхлопотал себе в Министерстве народного просвещения дополнительный отпуск («по делам службы») с 1 по 15 сентября, который затем был продлен до 22 октября.

Однако подготовленная им работа была столь объемна, что напечатать ее во время отпуска не представлялось возможным, да и средств таких у господина старшего учителя не было. Поэтому Менделеев попросил разрешить ему защищать диссертацию по рукописному экземпляру, но с обязательством представить отпечатанные подробные «Положения, избранные для защищения на степень магистра химии». «Положения» были подписаны к печати 27 августа 1856 года [Менделеев, 1856].

В «Журнале Министерства народного просвещения» о защите диссертации сообщалось:

В воскресенье (замечу – научная мысль в Петербургском университете XIX столетия продолжала биться даже в выходные дни. – И. Д.) 9 сентября в час пополудни в С.-Петербургском университете бывший воспитанник Главного педагогического института, а ныне старший учитель естественных наук в Одесской гимназии Д. Менделеев защищал написанное им рассуждение об удельном объеме, с относящимися к нему положениями. Защищение происходило в заседании физико-математического факультета и в присутствии исп. должность попечителя округа Е. Х. Ленца, испр. должность ректора В. Я. Буняковского и довольно многочисленной публики. Предметом диссертации было исследование современного и мало развитого вопроса об объемах химически соединяющихся тел в парообразном состоянии, так и в твердом, и в жидком. Предмет и объем диссертации можно видеть из помещенных ниже тезисов. Первый отдел о значении и изменении удельных объемов и о теории Жерара. Второй отдел посвящен удельным объемам парообразных тел, третий – критике и истории исследований об удельных объемах твердых и жидких тел. Этот отдел вместе с некоторыми общими теоретическими вопросами был главным предметом возражений г. проф. А. А. Воскресенского и адъюнкта технологии М. В. Скобликова (видимо, полемика касалась теории Жерара. – И. Д.). Собственные исследования автора, высказанные в конце положений, получили одни одобрения… В конце диспута бывший профессор Ходнев сделал несколько замечаний по поводу теории Жерара, которой придерживался автор. После того г. испр. должность декана А. Н. Савич объявил от лица физико-математического факультета, что г. Менделеев достоин степени магистра химии [ЖМНП, 1856, ч. 91, отд.7, с. 98–104, 99].

В комментированном Списке своих сочинений Менделеев так вспоминал о защите им магистерской диссертации:

В августе 1855 г. поехал учителем в Симферопольскую гимназию, в октябре (в действительности в начале ноября. – И. Д.) перебрался учителем лицейской гимназии в Одессе, а в июле 1856 г. поехал в Петербург, чтобы магистрировать, весной сдал экзамены (такого быть не могло, Менделеев никак не мог приехать в Петербург в июле, поскольку экзамены он сдавал в Петербургском университете весной, точнее, в мае. – И. Д.), а в сентябре защищал диссертацию «Удельные объемы», но ее не явилось тогда в печати (не на что было издать), а явились только «Положения», где уже видна самостоятельная моя точка зрения и то, что иду за Жераром [Архив Д. И. Менделеева, 1951, с. 45][136]136
  История напечатания магистерской диссертации Менделеева и связанные с этим события изложены в книге: [Менделеев: библиогр. указатель, 1969, с. 47–53].


[Закрыть].

Защита магистерской диссертации, стала, разумеется, важным этапом в научной карьере Менделеева[137]137
  В настоящем очерке я не рассматриваю с содержательной стороны кандидатскую и магистерскую диссертацию Менделеева, а также другие его ранние научные работы, поскольку сделал это в книге: [Дмитриев, 2004а, с. 9–242].


[Закрыть]. Теперь нужно было уладить формальности с Одесской гимназией и найти работу в столице. Новоиспеченный магистр упорно отстаивал авторское право на собственную биографию. Ситуация в университете этому благоприятствовала: в 1855 году П. А. Ильенков оставил Санкт-Петербургский университет, где руководил кафедрой технологии (устроился на сахарный завод графа А. Бобринского в Тульской губернии), на освободившееся место был перемещен исправляющий должность адъюнкта М. В. Скобликов, который в 1853–1855 годах служил приват-доцентом по кафедре химии, т. е. был помощником А. А. Воскресенского. Д. И. Менделеев сразу же ухватился за возможность занять вакантную должность приват-доцента. Через три дня после диспута Дмитрий Иванович подал прошение исполняющему должность ректора В. Я. Буняковскому следующего содержания:

Окончив испытание и защищение на степень магистра химии и имея желание оставаться приват-доцентом при С.-Петербургском университете, покорнейше прошу Ваше превосходительство дозволить мне в течение следующей недели представить и защищать предварительное чтение «О строении кремнеземистых соединений» [Младенцев, Тищенко, 1938, с. 139].

Речь шла о защите «дополнительной» диссертации pro venia legendi, на право чтения лекций. В. Я. Буняковский передал вопрос о приват-доцентстве Менделеева на усмотрение проф. А. Н. Савича, исправлявшего должность декана физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета, и тот 19 сентября ответил: «Если высшему начальству угодно будет освободить г-на Менделеева от занимаемой им ныне должности (старшего учителя в Одессе. – И. Д.), то определение его в наш университет в качестве приват-доцента можно считать полезным» [Младенцев, Тищенко, 1938, c.140].

Далее события развивались в следующем порядке:

– 10 октября 1856 года Менделеев официально утвержден магистром химии;

– 12 октября А. А. Воскресенский и С. С. Куторга дали положительный отзыв на работу Менделеева «Строение и удельные объемы кремнеземных соединений»;

– 21 октября Менделеев успешно защищает диссертацию pro venia legendi на тему: «Строение кремнеземных соединений», после чего 1 ноября Совет Петербургского университета ходатайствует перед попечителем Петербургского учебного округа кн. Г. А. Щербатовым о переводе магистра химии Менделеева на службу в университет в звании приват-доцента по кафедре химии.

Наконец 9 января 1857 года министр народного просвещения А. С. Норов «по сношении» с попечителем Одесского учебного округа, а таковым с сентября 1856 года являлся Н. И. Пирогов, «переместил» Менделеева приват-доцентом в Петербургский университет по кафедре химии[138]138
  Но то были формальности, поскольку еще 8 декабря 1856 года Н. И. Пирогов обратился к директору Ришельевского лицея с уведомлением о «перемещении» Менделеева в Петербургский университет. Лицей же выслал в Петербург формулярный список Дмитрия Ивановича, заполненный 17 августа, где он был аттестован как «способный и достойный». Видимо, в Одессе быстро догадались, что надежды на возвращение к ним Менделеева не больше, чем на возвращение Хлестакова. Что же касается лицея, то спустя шесть лет после описываемых событий правительство решило создать на его базе Новороссийский университет. Реорганизация продолжалась почти три года (1862–1865), и 1 мая 1865 года университет был открыт.


[Закрыть]. Как заметил Е. В. Бабаев, «хирург Пирогов – не возражал: прыть бывшего пациента лишь подтверждала его оптимистичный диагноз годичной давности» [Бабаев, 2009б, с.40].

С Воскресенским Дмитрий Иванович без труда договорился о разделении педнагрузки. Расписание на 1-й семестр 1857 года выглядело следующим образом.

Понедельник. Занятий в университете у Менделеева нет.

Вторник. То же.

Среда. С 9:00 до 10:30 – лекция по химии; с 12:00 до 13:30 – руководство практическими работами.

Четверг. С 9:00 до 10:30 – практические занятия; с 12:00 до 13:30 – лекции по химии.

Пятница. Занятий в университете нет.

Суббота. То же.

Поначалу Менделеев читал историческую и теоретическую часть курса химии, а в 1857/58 и 1858/59 учебных годах к этому добавилось чтение курса органической химии.

Быстро и удачно решился вопрос с жильем. Институтский товарищ Менделеева, Иван Алексеевич Вышнеградский (в будущем министр финансов, а тогда магистр математики), преподававший в Михайловской артиллерийской академии, предложил снять комнату на двоих. Подходящее жилье молодые люди нашли на Съезжинской улице, 4 (в доме Журина).

Кроме того, Менделеев был избран исправляющим должность секретаря факультета. «Однако, – констатируют биографы ученого, – ни за преподавание, ни за исполнение обязанностей секретаря Д. И. определенного жалования не получал. В конце 1857 г. за весеннее полугодие он получил 300 руб. за 1857/58 год; а вместо 600 руб., о которых ходатайствовал факультет, Правление университета нашло возможным назначить всего 400 руб. ‹…› Этого скудного вознаграждения, которое и выдавалось не помесячно, а раз в год, Менделееву, конечно, не хватало» [Младенцев, Тищенко, 1938, с.142]. Необходимо отметить, что здесь сказались минусы должности приват-доцента (сверхштатным сотрудникам платили из оставшихся сумм, которых не всегда хватало на всех), а также устойчивый, переживший века фирменный стиль университета.

Из биографических заметок Менделеева:

1857/58 преподавал органическую химию; дали 400 р., а то жил уроками, работой у Никитенко для «Журнала Министерства народного просвещения». Давал уроки П. П. Демидову [Архив Д. И. Менделеева, 1951, с. 16].

Из предыдущей записи о том же времени:

Обедал у Воскресенского [там же].

Не бесплатно, замечу, но выходило и лучше, и дешевле.

И еще одно воспоминание Дмитрия Ивановича о дополнительном заработке за написание статей для журнала:

Эти компилятивные статьи писались легко, потому что читал я тогда очень много, а Никитенко – руководитель и затем редактор «Журнала Министерства народного просвещения», охотно их помещал, что давало мне заработок, необходимый по той причине, что я служил тогда в Петербургском университете доцентом – без всякого гонорара, а за статьи получал по 25 руб. с печатного листа [Архив Д. И. Менделеева, 1951, c. 44].

Что касается «без всякого гонорара», то это не преувеличение, поскольку в сентябре 1859 года факультет ходатайствовал о выплате Менделееву 600 руб. за 1858/59 учебный год, но эти деньги выплачены не были, поскольку 9 января 1859 года Совет университета принял решение командировать Дмитрия Ивановича за границу «для усовершенствования в науках». Но это вовсе не означало, что в ближайшие дни он мог отправиться на вокзал. Нужно было завершить чтение лекций в университете (за которые в этом храме науки и высшего образования с ним так и не рассчитались), а также занятия во 2-м Кадетском корпусе и Михайловской артиллерийской академии. Кроме того, в марте он завершает работу над статьей «Замечание о коэффициенте капиллярности», которая, однако, осталась неопубликованной, но исследования по ее тематике были продолжены Менделеевым за рубежом. Только 14 апреля 1859 года он смог покинуть Петербург.

Дмитрий Иванович своего добился. В своей жизни, попадая в трудные или неблагоприятные условия, он нередко действовал по китайской поговорке: «В сильный ветер один строит стену, а другой – мельницу». Он был другим.